Сердце Родины. Серия «Фронт Культуры»

Аджиджиро Кумано

В дни, когда яростные ветра безудержно мечутся по широким проспектам Нуркента, столицы Республики Квазистан, четверо пациентов Республиканского центра трансплантации узнают, что у них появился шанс получить новую жизнь. Кому достанется «пламенный мотор»? Заслужил ли он это право? Или же он лишь игрушка в руках…?Эта книга – результат трехлетней работы по описанию событий в стране, которую не знаем, но о которой много слышали.Это свирепая хроника событий, происходящих где-то совсем рядом…

Глава I

То самое утро

Долгожданная весть

15 декабря 2020 г., 08.02 (время местное)

Республика Квазистан, г. Нуркент

Республиканский центр трансплантологии сердца.

Кабинет директора центра.

Телефон звонил надрывно, раздражая своей настойчивостью и ощущением того, что когда откроешь дверь, вызов может прекратиться. Директор Центра трансплантологии лихорадочно заерзал ключом в замке, спеша быстрее войти в свой кабинет, чтобы ответить на непрекращающийся трезвон телефона. Наконец дверь поддалась, и он бедром распахнул её настежь. Два широких шага и его рука опустилась на телефонную трубку.

— Алло… Исаев! Слушаю!

— Здравствуйте, Амир Сулейменович! — бесстрастный голос на другом конце провода сухо приветствовал Директора центра. — Я из Координационного центра. К нам поступила информация о наличии донорского материала. Мужчина. Европеец. 30 лет. Несчастный случай на производстве. На металлургическом заводе в Железногорске. Травма головы, несовместимая с жизнью…

— О, господи, такой молодой, — невольно вырвалось у директора Центра.

— Ну, такова жизнь, — сухо отозвалась трубка. — Пытались спасти… Сейчас поддерживают жизнедеятельность силами районной больницы. Хронических заболеваний нет. Нужна срочная эвакуация тела для последующего изъятия донорского материала.

— Но это же… — Амир Сулейменович задумался. — Это же почти шестьсот километров! Нам готовиться к вылету?

— Нет. «Авиаспас» подключать не можем. Погодные условия ухудшаются. МЧС дало штормовое предупреждение. Риск задержки… Опасно… Задействуем автотранспорт, — специалист Координационного центра выстреливал сухими, точными фразами, но после некоторой паузы, произнес:

— Будьте готовы направить спецбригаду на реанимационной машине. Сопровождение патрулем дорожной полиции мы обеспечим.

— Да. Конечно, да! Высылайте срочно все рабочие данные, — Амир Сулейменович засуетился. — Мы подготовим специалистов.

— Не сомневаюсь в вас и… удачи! На связи, — человек на другом конце провода резко положил трубку.

Директор в задумчивости вернул телефон на место и сел в свое кресло.

— Ну, наконец-то…, — вырвалось с облегчением из его груди.

Его можно было понять. Системный кризис, охвативший многое в стране, коснулся и работы Республиканского центра трансплантологии. Самым неприятным в этой ситуации было невероятное стечение негативных обстоятельств. Ввиду различных санкций и ухудшения транзитной логистики, планы по поставкам материала для операций и, соответственно, сам график оперирования пошли коту под хвост. Резко сократилось финансирование со стороны государства, направлявшего все больше и больше средств на проекты, имевшие все шансы похоронить само государство. Попытки работников центра максимально монетизировать услуги учреждения в условиях ухудшающейся экономической обстановки, провалились. Когда началась чехарда с обменным курсом, то Центру, приобретавшему большинство препаратов и материалов за рубежом, пришлось туго.

Директор лучше, чем кто-либо осознавал масштабы приближающейся катастрофы, но не позволял себе смириться с неизбежным. Слушая призывы покрепче затянуть пояса, он понимал, что в их условиях это означало потуже затянуть веревку на шеях больных. Все, что творилось в стране и недалеко за ее пределами, ударом обрушилось на Центр, который практически оказался в безвыходной ситуации.

Директор сел в кресло, пытаясь собраться с мыслями. Наконец, нажал кнопку внутренней связи и, обращаясь к секретарше, уверенно произнес:

— Марина, собирай всех! У нас есть донор! Отложи все мои встречи на сегодня и постарайся ни с кем не соединять. И ещё… э-э-э… у тебя не будет сигаретки?

Совещание не заняло и пятнадцати минут. Быстро рассмотрели данные, выслушали отчет о готовности осуществить транспортировку тела донора и последующее изъятие материала, определили состав и руководителя хирургической бригады. В присутствии всех участников встречи директор лично связался с Координационным центром и согласовал все детали предстоящей эвакуации.

— Мы готовы, — его голос был решителен, но определенное волнение, все же, угадывалось.

Амир Сулейменович встал, давая понять всем, что совещание закончилось. Наблюдая за тем, как выходит последний из участников совещания, директор центра обратился к главному врачу.

— Адам Генрихович, вы принесли информацию о реципиентах?

— Да. Мы просмотрели предварительные данные, — стараясь поменьше использовать сугубо медицинскую терминологию, главврач продолжил. — Судя по общим физическим параметрам, по структуре анализа крови, у нас несколько пациентов, готовых к пересадке сердца. В общем, не переживайте. Мы готовы на все сто.

— Сколько человек готово к пересадке? — уточнил руководитель центра.

Мужчина в белом халате, несколько замявшись, ответил:

— Ну… Четверо из них сейчас у нас, в общей палате.

Он передал директору несколько папок с историями болезней.

— Четверо? Экстренники? — удивился Амир Сулейменович.

— Не все. Очередники и те, кому рекомендовано находиться под наблюдением врачей. Им всем сейчас будут проводиться повторные анализы на совместимость.

— Четверо у нас. Ясно. А остальные?

— Остальные не в стационаре, но в пределах досягаемости, — Адам Генрихович полез за другими папками, но директор остановил его.

— А тех, кто вне Центра… насколько быстро мы сможем подготовить их к операции?

— Сложно сказать. Но, в общем-то, достаточно быстро. Нам начать оповещение?

— Подождите. Тяжелых точно нет? А что с резервом?

— К счастью, нет… Резерв необходимо оповестить.

— Не спешите. Пока просто уточните местонахождение всех. И оставьте документы. Только тех четверых. А по остальным надо все-таки подумать и еще раз всё внимательно изучить.

Амир Сулейменович внимательно посмотрел на насторожившегося главврача и повторил:

— Не торопитесь, Адам Генрихович. У меня к вам просьба. Мы долго ждали материал. Столько шума было из-за этой очереди. Пока никто не должен знать о нашем решении. Вы сами понимаете. Ни пациенты, ни оперирующая бригада. Время еще есть.

— Извините, но…, — медработник привстал, — времени очень мало. Надо действовать в соответствии с инструкциями Минздрава.

— Да подождите вы с этими инструкциями, — руководитель центра скривил лицо, словно от зубной боли. — Вечно вы на министерство оглядываетесь. Вы же сами сказали, что у нас уже четверо, так еще остальных оповещать. Тут вавилонское столпотворение начнется.

— Я лишь следую положениям…, — начал было Адам Генрихович, но директор центра жестом остановил его тираду.

— Я вас понял. Давайте без горячки! Сердце одно на всех. Если бы у нас лежали те, кому и сердце нужно, и печень, и почки, и даже легкие, то можно всех оповещать. Но нам надо принимать решение именно по сердцу! Тем более, решение принимаете не вы.

Амир Сулейменович еще раз бросил взгляд на папки, которые были аккуратно собраны в стопку на его столе и добавил:

— У нас сутки. Аппарат поддерживает тело донора. Бригада только выезжает. Есть время подумать.

— Вам решать, конечно, но…

Главврач, словно желая что-то добавить, попытался протестовать, но, увидев, как директор открывает папки, махнул рукой и резко вышел из кабинета. Немного постояв в приемной, он еще раз сделал попытку вернуться в кабинет директора центра, но, хватаясь на ручку двери, неожиданно остановился, развернулся и вышел восвояси, оставив в полном недоумении растерянную секретаршу начальника.

Уже на лестнице, по пути в свой кабинет, Адам Генрихович полез в карман халата и быстро набрал номер чиновника из министерства здравоохранения. Разговор был коротким.

— Это еще раз я. Совещание закончилось. Как я и говорил, ваш товарищ в кандидаты не попал.

Он внимательно прижал трубку телефона к уху.

— Понял. Я сам его наберу. Медлить нельзя.

Пациенты палаты №2030

15 декабря 2020 г., 08.30 (время местное)

Республиканский центр трансплантологии сердцаКабинет директора

Дождавшись, когда шефа перестанут беспокоить, Марина привычно занесла утренний кофе. Однако Амир Сулейменович даже не заметил этого, напряженно вчитываясь в лежащие на столе истории болезни пациентов палаты №2030 второго хирургического отделения. Они были внушительные от заключений врачей и листочков с анализами, с пачками снимков и дисков, с данными лабораторных исследований.

Несмотря на схожесть медицинской информации, он только сейчас отметил, что пациенты были совершенно разными. Каждый со своей историей и судьбой. Со своим характером и со своими взглядами на жизнь. Но заключение врачебной комиссии было одинаково тоскливо безучастным и пугающе безапелляционным. Каждому из них требовалась трансплантация сердца. Каждому срочно нужен новый пламенный мотор вместо расшатанного нервами, привычками и попустительством разболтанного, старого движка.

Все эти четверо имели абсолютно равные права на оперирование. В золотые для Центра времена можно было не особо заморачиваться очередностью, поскольку поставки шли вовремя, и можно было с уверенностью сказать, что если не сегодня, то завтра новое сердце поступит. Но обрушившиеся на них невзгоды и повсеместная истерика заставили всех, врачей и пациентов, бороться за свое право работать и жить.

Первый из пациентов, писатель Тельман Газизович Султанов, был старым клиентом Центра. На шестом десятке лет он оставался натурой яркой, смелой, творческой, слыл пламенным народным трибуном. Как пациент писатель прошел все мыслимые и немыслимые этапы лечения, но его категоричный подход к жизни не способствовал улучшению здоровья. Поговаривали, случись в стране честные выборы главы государства, Султанов мог бы стать народным кандидатом. Тем временем, желание писателя выразиться тонуло в ежедневной рутине. Литературные произведения Султанова давно не издавали. Вводили запреты. Преследовали. Но он неистовствовал в публицистике. Писал в газеты и журналы, при этом медленно сгорал сам в себе, и каждый публичный порыв оставлял след на горячем сердце Тельмана Газизовича.

Амир Сулейменович вспомнил нашумевшие статьи оппозиционного писателя: «Элита уводит за рубеж народные средства», «Простят ли нефтяные компании предательство Лидера?», «Зеленый передел собственности: что скрывают новые технологии?»

— М-да… Только Султанов может позволить себе такие слова, — усмехнулся директор, — и такие темы.

В этот раз Тельман Газизович поступил в центр экстренно. Врачи Центра буквально вытащили Султанова с того света. И то, что он выжил, можно было считать чудом. Он находился в критическом состоянии. Исаев мог его понять. От писателя внезапно ушла жена. Редко кто из мужчин в таком возрасте может к такому отнестись спокойно. Супруга и боевая подруга в течение десятилетий преданно подставляла свое хрупкое плечо писателю, чье революционное сознание горело на мысленных баррикадах. Почему она вот так и вдруг демонстративно разорвала отношения с супругом? И почему эта ситуация поставила его буквально на грань между жизнью и смертью? Все пытались разгадать эту загадку.

Врачи привели Тельмана Газизовича в чувство и перевели в стационар. В истории болезни поставили отметку: «экстренная трансплантация», но она некстати затянулась. Отпускать его «на волю» никто не решался. Он так и лежал, впитывая в себя грусть и боль общей палаты. Он жутко устал, но пытался шутить и вернуться к своей обычной жизни.

Вторым пациентом палаты №2030 был Артур Гарин. Блогер, айтишник и любимец персонала. Он появился в центре после сильного приступа, и главный врач однозначно вынес решение о включении его в список тех, кому операцию нельзя откладывать.

При этом руководство Центра пошло на совершенно неординарный шаг. Кто-то из молодых сотрудников предложил использовать популярность пациента-блогера, чтобы через него информацию об их деятельности и услугах узнало как можно больше людей.

Артур, мучаясь бездельем в ожидании операции, с радостью бросился участвовать в рекламной кампании Центра с условным названием: «Сердце Бонивура». Он сосредоточенно писал тонны постов на тему трансплантации в социальные сети, о своей готовности лечь на операционный стол ради науки. Писал без устали, поражая многословием и готовностью делиться всем, что происходит у него в палате. Его подписчики узнали подробности больничного меню, сходили с ним в туалет и на уколы, засветились на рентгене и полежали под капельницей. Женская половина Центра была быстро завоевана юным сердцеедом, налево и направо обещавшим краснеющим медсестрам продвижение их страничек в Инстаграме.

Третий пациент пришел сам, проявив трепетно встреченную всеми готовность к полной оплате вперед. И немного сверху. На всякий случай. Давлетгереев Ринат Олегович, предприниматель. Он возглавлял одну из крупнейших строительных компаний Квазистана. Когда кого-то интересовали подробности, Давлетгереев лишь отмахивался и говорил: «Да строим мы… в основном школы, поликлиники…».

Когда Давлетгереев появился, то выглядел совершенно уставшим от жизни человеком. Было видно, что он многого достиг, но каждое достижение сказалось маленьким рубцом на его сердце.

Он не обладал «писательской» способностью впадать в уныние, и не пытался как блогер получить все «на халяву», так что сразу завоевал всеобщее уважение. Казалось бы, Давлетгереев мог требовать к себе особого отношения, ведь он за все платил вперёд, особо не вникая в детали. Но Ринат Олегович оказался человеком простым, сразу отказался от ВИП-палаты. Амир Сулейменович понял, что большое и доброе сердце бизнесмена устало переживать. Чувствовалось, что ему нужны отдых и новые силы, мир обычных вещей и простого общения. Предприниматель перепоручил все дела помощникам и стал тихо следовать обычному больничному распорядку: послушно ходил на процедуры, сидел в очередях, проводя время в разговорах со стариками.

Четвёртый пациент палаты №2030 — Тимур Алиханович Тарханов — поступил в Центр по государственной квоте. Появился тихо, несмотря на то, что был известным чиновником и импозантным мужчиной, положительно выделявшимся на фоне офисного планктона Нуркента. Те, кто интересовался политикой «высоких коридоров» знали, что Тимур Алиханович слывёт восходящей звездой политики, и состоит на особом счету у руководства страны.

Между тем, Тарханов, как дисциплинированный госслужащий, послушно обходил всех врачей, с готовностью показывая справки из различных больниц и клиник. Его история болезни была самой исчерпывающей и хранила всевозможную информацию о сорокапятилетнем пациенте.

Интуиция работника госучреждения подсказала директору Центра, что поступивший к ним вице-министр энергетики часто задумывается о своем предназначении, о возможностях и реальных потребностях. Достигнув высот государственной службы, Тарханов стал размышлять о сути вещей. Он был на пороге больших внутренних изменений. Либо головокружительного рывка наверх, что требовало качественных изменений, либо тихого превращения в тех, кто говорит: «живем для детей…», «может, им лучше будет…», и просматривают каталоги зарубежных вузов, чтобы отправить потомков подальше от карающего отечественного образования. Забывая про себя. Про то, что еще на что-то способен.

Сам Тимур Алиханович, несмотря на свой высокий пост, моментально обрел имидж скромного и, как у нас любят говорить, «обычного человека». Вначале он показался всем скучным, даже занудным. Через неделю все с удивлением обнаружили, что ни один пожилой пациент клиники не оказался вне его заботливого внимания. Он много беседовал с ними о жизни, об их семьях, порой и о Боге. Чувствовалось, что он искал какие-то смыслы, время от времени погружаясь в книги, которые были сложены аккуратной и внушительной стопкой на его тумбочке.

Амир Сулейменович закрыл последнюю папку. В задумчивости он подошел к окну и отрешенно уставился на безликий город, который жил своей безмятежной жизнью за бетонным забором Центра. Только биллборд, стоявший прямо напротив его окна, ярко бросался в глаза, призывая достойно встретить очередной партийный съезд. Кажется девятнадцатый. А хотелось уже увидеть двадцатый.

«Кто из этих четверых больше всего нуждается в трансплантации? — думал руководитель Центра, ведь для каждого это был вопрос жизни, а может и смерти, — Чья же сейчас очередь жить?».

Формально должен был вступить в силу принцип очередности. На первый взгляд все просто — кто первый, тому и преимущество, но Амир Сулейменович понимал, что решение будет трудным. Он вытащил из шкафа редко надеваемый белый халат и вышел в приёмную.

— А день-то, какой хороший… И пройдёт мимо нас с вами! — директор улыбнулся привставшей Марине.

Секретарша понимающе улыбнулась, глядя, как начальник выходит в коридор.

Обычные люди

15 декабря 2020 г., 08.30 (время местное)

Республиканский центр трансплантологии сердцаВторое хирургическое отделениеПалата №2030

За несколько дней, проведенных вместе в одной палате кардиологического центра, эти четверо уже достаточно хорошо узнали друг друга. Неловкость знакомства, первый обмен общей информацией были позади. После ставшего привычным раннего подъема и завтрака шли стандартные процедуры по измерению смешливыми медсестрами температуры и давления, приёму лекарств и повторению списка предоперационных процедур, которые были строго расписаны. Только к завтраку у мужчин появлялось время немного отвлечься от рутины медицинского учреждения и поболтать о чем-нибудь.

— Признаюсь честно, — покачивая ногой начал Артур, — к врачам хожу очень редко, исключительно когда уже надо завещание подписывать. Многих вещей просто не знаю. Давление там, тромбоциты, лейкоциты… То есть вроде как знаю, но на самом деле не знаю. И это бесит врачей. Судя по их вопросам, я должен отвечать как фашист перед Гитлером. Быстро, точно, слепо. Щелкнув каблуками, выбросив руку вперед и вверх.

Собеседники разразились хохотом от нарисованной сцены с фашистом, разбавленных деталями в виде характерных поз и жестов.

— Нет, серьезно, — не мог угомониться блогер, — я обычный человек! И к врачу иду, когда совсем плохо и зачастую поздно. Не люблю я мотаться по поликлиникам. У меня к людям в белых халатах классовое предубеждение.

Ринат Олегович прокомментировал, улыбаясь:

— Весело. Ну, это ты пока молодой. Со временем так хорошо узнаешь все свои болячки, что на приеме у незнакомого врача начинаешь устраивать научный диспут, пугая глубиной познаний в медицинской терминологии и методах лечения. Иногда даже выигрывая спор.

Тут вмешался Тельман Газизович, задумчиво глядевший в потолок. Он почесал грудь и стал рассказывать свою байку.

— Мне, из-за дикой постоянной головной боли и головокружений, врач назначил МРТ. Я спокойненько попёрся в Центр нейрохирургии. Бодро, одухотворенно и целеустремленно, значит. Вы проходили МРТ? — неожиданно повернувшись набок, он спросил товарищей по несчастью с веселой ехидцей.

Гарин и Давлетгереев покачали головами. Только Тимур Алиханович, едва улыбнувшись, утвердительно кивнул.

— Так вот… Это такая большая труба с приборами. Меня положили на дощечку и стали впихивать в нее. Честное слово, я сразу засомневался, что влезу, но подумал, что накручиваю себя. Оказалось, был прав. Я застрял! А у меня клаустрофобия.

Все засмеялись, а писатель, продлевая удовольствие слушателей, продолжил свой рассказ:

— И тут с криком: «Я горел в танке!», я стал вырываться из этой чертовой трубы. Хорошо хоть врачи попались понимающие и меня шустро освободили. Признаюсь, было неприятно от ощущения, что меня, зажатого, продержат там минут двадцать. Так и выскочил из кабинета. В пелеринке, из-под которой торчали наружу все мои прелести.

Пациенты палаты от души посмеялись над воображаемым образом полуголого Тельмана Газизовича.

— А вы замечали, что болезни потеряли свои привычные очертания и…, как бы это сказать…, привычные методы борьбы с ними? — спросил, улыбнувшись, Тарханов. — Вот раньше как было? Все ясно. Все понятно. Если дизентерия, то горшок, черный чай и сухари. Или простуда. Тогда мед, лимон, варенье, банки и горчичники. При ангине — молоко, масло, мёд. Полежал пару дней. А сейчас? Месяц назад запершило горло. Через неделю сопли потекли. Потом кашель начал мучить. И вот ты тут, в больнице. И готовишься почему-то к клизме.

— Ну, знаете…, — вмешался Давлетгереев. — Раньше-то и медицина была на совершенно другом уровне.

Писатель, разгоряченный беседой, присел на краешек кровати, хлопнул себя по коленке.

— Да ладно совок вспоминать. Там, если честно, хорошего мало было.

— Скажу честно, и сейчас ни черта не лучше, — снова отозвался Давлетгереев. — Если судить по качеству и количеству нормальных и чистых туалетов, то не то, что в пятьдесят развитых стран не войдем, а останемся в пещерном веке. Можно сказать, только с деревьев слезли.

— Вы преувеличиваете, — возразил Тимур Алиханович, считавший своим долгом поправлять «сокамерников», вечно подтрунивавших над государственными делами. — Да и с каких пор государство должно за сортирами следить? Это дело частников.

— Ну да, понятное дело, вам не до них. Туалеты-то — это базис. А вы у нас — надстройка, — Тельман Газизович смешно изобразил нечто вроде поклонения монарху, — и бизнес, по-вашему, только навар гребёт. Лопатой.

— Подождите, — Тарханов в который раз пустился в разъяснения политики «партии и правительства», но пациенты стали отмахиваться от него.

— Да ладно… Хватит нам мозги пудрить, — с упреком высказался Ринат Олегович, уставший от дискуссий. — Лишь бы у народа последний кусок отобрать. Заколебали. Ничего не сделано, а шуму…

— Как это не сделано? — с вызовом спросил госслужащий. — Вы не видите общей картины. Да, соглашусь, сейчас сложно. Времена тяжелые, но мы делаем все возможное…

— Началась политинформация, — Артур откинулся в кровать и отвернулся к окну.

Писатель с усмешкой посмотрел на демонстративно отворачивающегося молодого человека и с укором сказал ему в спину:

— А, между прочим, вам, представителям молодого поколения, как раз и надо слушать умных людей. А то такую чепуху пишете, что диву даешься. Кто это читает?

Гарин развернулся и дерзко посмотрел на Султанова.

— Между прочим, — передразнивая мыслителя, ответил он, — нас как раз таки и читают. В социальных сетях тысячи людей. Если не миллионы. В отличие от вас, уже никому не нужных «ровесников Октября», блин…

И все поняли, что парень наступил на больную мозоль пожилого человека, который побагровев, мгновенно взорвался целой тирадой о роли и «месте классической интеллигенции в жизни общества», о «непонимании молодежи усилий современных по-настоящему пишущих людей» выразить свои взгляды на жизнь.

Этот спор вспыхивал не впервые, часто демонстрируя глубокую пропасть между поколениями и социальными группами. Дискуссия то возгоралась, то резко затихала, то съезжала на юмор и смех, но постоянное тление главной темы чувствовали все.

— Вот закончат, Артур, твоё обследование, поставят на учёт, и отправишься ты писать дальше всякий бред. Встал не с той ноги, посрал не туда, пожрал не то, что давали, — махнул на Артура рукой Тельман Газизович и попытался сплюнуть, но передумал. — Вашим писулькам одна дорога — в вечное забвение!

— А чего вдруг именно нас в забвение?! — возмутился юноша. — Я-то моложе буду. Вот как раз старикам у нас туда дорога. Не останется о вас никаких следов ни в памяти народной, ни — в цифровой.

Писатель окончательно разозлился и все-таки сплюнул.

— Да вы, блогеры, больше пары абзацев и написать по-человечески не можете. Как можно вас рассматривать выразителями чаяний человеческой души?

— Знаете, какая сейчас душа у людей, такие и выразители. Не хуже других. Скорее всего, даже лучше. Ведь именно нас сейчас слушают. Мы выражаем мнение большинства. И не глупым повторением политинформации, как вон, чиновники, а смело поднимаем темы.

Тут уже не выдержал Тарханов.

— Какие темы вы поднимаете? Базарите много. Шум поднимаете, а как надо выйти и почистить снег хотя бы у своего подъезда, то сразу начинаете призывать власть помочь или вмешаться.

— Извините, но люди же вам, государству, платят налоги, — вступился Давлетгереев. — Почему мне, предпринимателю, приходят от вас указания сделать то и то. Разве это нормально?

— Это социальная ответственность бизнеса, — парировал резко госслужащий. — Надо гражданскую сознательность проявлять!

— Да ладно… — Давлетгереев с упреком посмотрел на Тарханова. — Тимур, хватит уже нам мозги пудрить. Сознательность… Она возможна только тогда, когда государство сознательное. А у нас…

— Но у нас есть государственно-частное партнёрство! Наша общая ответственность!

Давлетгереев усмехнулся.

— Моя ответственность обеспечивать людей работой, платить им зарплату и вовремя платить налоги, которые вы, правительство, совершенно бездарно тратите на ненужные вещи, забывая о своих гражданах. О себе не забываете. Вовремя на операцию ложитесь.

Тимур Алиханович задохнулся от возмущения.

— Да как вы смеете? — он с трудом сдержался от ругательств. — Я по государственной квоте!

— Естественно, — Султанов ухмыльнулся, — еще и бесплатно.

— Да! — госслужащий кивнул. — Но вы-то тоже не платите!

— Я тяжелый случай. Экстренный.

— Мы все тут экстренные. Почти все бесплатно, а дураки за деньги, — Гарин отозвался из своего угла.

— Заметьте — за свои! — вновь вспыхнул Ринат Олегович. Он хотел было продолжить мысль, но смутился, заметив, как другие пациенты палаты вдруг метнулись к своим местам.

Дверь широко распахнулась и в проёме появилась решительная фигура директора Центра.

— Доброе утро! Как ваши дела? Как настроение? Вижу, что вы уже не только познакомились друг с другом, но и нашли общие темы. Про еду и питье вам сказали?

Все, кроме Тельмана Газизовича, привстали. Артур жестом предложил Амиру Сулейменовичу стул, но тот отказался:

— Я ненадолго. Хотел лично…

Тимур Алиханович осторожно произнес:

— Пока же вроде можно… чай…

— Амир Сулейменович! — напрямик обратился к директору Давлетгереев. — Вот такой вопрос. Нас тут всех готовят к операции, но сердце-то, говорят, только одно. Я… сами понимаете… Не то чтобы… Ну, просто остальным зачем мучиться и не пить, не есть?

Директор почесал затылок.

— Ага… звон уже и до вас дошёл.

Пациенты с улыбкой развели руки, дескать, само собой.

Амир Сулейменович вздохнул. Так даже лучше было. Не надо было ломать ненужный спектакль.

— Дайте нам еще немного времени. Мы же с вами взрослые люди. В таких вещах лишняя спешка не нужна. Проявите терпение.

— Если честно, — Артур снова присел на кровать, — напрягает не ожидание, а неизвестность. Вы там решаете себе, а мы даже не знаем, надеяться нам или нет.

Руководитель Центра, делая над собой видимое усилие, прямо взглянул в глаза Гарину.

— Признаюсь, на моей практике действительно впервые такая ситуация. Но вопрос решается. Мы проводим анализ поступивших данных. Нам нужно время.

— Неизвестность убивает, — с кровати произнес Тельман Газизович.

— Когда повторные анализы будут готовы, мы примем окончательное решение, — попытался успокоить больных Амир Сулейменович. — Еще пара часиков, и все станет ясно.

— Хорошо, Амир Сулейменович, — тяжело вздохнув, высказался за всех Султанов. — Конечно. Мы всё понимаем. Обещаю вам, что… мы проявим нужное терпение.

Исаев удовлетворенно кивнул и, понимая, что больше ему нечего добавить, развернулся и вышел из палаты.

— Видимо остается только ждать, — Тарханов непроизвольно спрятал глаза.

Едва директор вышел за дверь, в палату вошла санитарка, толкая перед собой передвижное ведро. Она сразу насупилась, наблюдая, как пациенты стали прятать в тумбочки продукты из магазинчика, который находился в центральном вестибюле больницы.

— Ну, посмотрите на них! — положив руки на бедра, крикнула женщина. — Называется «готовятся к операции». А сами таскают продукты. А кто за вами выносить будет? За ночь ведро вон наполнили.

В воздухе мгновенно запахло чем-то дезинфицирующим. Санитарка сноровисто прошлась влажной тряпкой по всем кроватям, тумбочкам и единственному столу, стоявшему у окна. Приподнявшись на цыпочках, протёрла висевший на стене телевизор и принялась драить полы. Было видно, что эти четверо раздражали ее. Она была человеком простым, с понятными проблемами и ежедневными заботами. А вид ещё совсем нестарых больных раздражал своей несправедливостью.

— Что за мужики пошли? И так не хватает, а эти помирать собрались.

— Ну, так нас подлечат и мы снова в строй, — постарался обратить все в шутку Артур, но его слова прошли мимо ушей женщины.

— Стыдно должно быть. Старики очередь ждут годами, а этим сразу все условия. Вам не сердце лечить надо, а совесть!

— Бабушка, — аккуратно вмешался бизнесмен, — зачем вы так? Мы же по назначениям врачей тут. Как они сказали, так и мы и сделали. Думаете, сами горим желанием?

— Какая я вам бабушка? — вдруг резко сказала женщина. Ее гневный взгляд заставил Рината Олеговича смущенно замолчать.

Санитарка яростно стала водить шваброй под кроватями, тихо проговаривая про себя пылкие тирады. Закончив полы, она ушла выливать свой гнев в туалетную комнату, звонко гремя ёршиком и отчаянно смывая воду. Закончив, она крепкой рукой схватила свой инвентарь и бросила испепеляющий взгляд на сидевших с задранными ногами мужчин.

— На вас пахать надо, а вы целыми днями, как старики, лежите и стонете, — бросила в них санитарка и резко вышла из палаты.

Все неловко уткнулись в книги и журналы. Каждый лежал и, бессмысленно всматриваясь в буквы, думал о недавнем споре и словах этой разозлённой женщины. Возможно, определенная правда в ее словах, при всей неприглядности картины, надо признать, присутствовала, но соглашаться с ней никому не хотелось.

Следователь

15 декабря 2020 г., 09.15 (время местное)

Республиканский центр трансплантологии сердцаКабинет директора центра

Неудовлетворенный своей сухой, канцелярской, беседой с пациентами, директор быстрым шагом проскочил пустую приёмную и зашел к себе в кабинет. К его удивлению за приставным столом сидел незнакомец. Это был молодой человек, лет тридцати. Его синий твидовый пиджак в клеточку, джинсы и рубашка отдавали американизмом.

«Странно, Марина не предупредила. Хотя я ей говорил, чтобы никого не пускала», — вспоминая отсутствовавшую на своем рабочем месте секретаршу, чертыхнулся Амир Сулейменович.

Мужчина уверенно вышел из-за приставного стола. Он оказался высоким, атлетически сложенным, с крепким, рабочим рукопожатием. Его лицо показалось директору немного знакомым, но точно сказать, где и когда они встречались, Амир Сулейменович не смог бы. Так, мимолетное ощущение.

— Здравствуйте, господин Исаев!

— Здравствуйте, — директор снял белый халат и, пряча его в шкаф, нервно сказал. — Я просил секретаря никого не пускать.

— Извините за вторжение, — незнакомец пропустил возмущение директора мимо ушей. — В приемной никого не было, вот я и взял на себя смелость…

Он полез во внутренний карман пиджака и мгновение спустя протянул возмущенному Амиру Сулейменовичу свое служебное удостоверение.

— Агентство национальной безопасности… Следователь по особо важным делам…

Директор от удивления раскрыл рот.

— Э-э-э… Чем могу быть полезен? — Исаев попытался отогнать от себя тревожное чувство. — Только очень прошу не задерживать меня слишком долго. У нас сегодня очень горячий день.

Мужчина, не дожидаясь приглашения, опустился на стул. Он многозначительно положил ладонь на лежавшую перед ним папку и неожиданно произнес:

— Я знаю. Именно поэтому я здесь.

— Даже так? — терзаемый догадками директор Центра тоже присел в свое кресло.

— Начнём с того, что в вашем учреждении готовится кое-что очень серьёзное…

От этих слов Амир Сулейменович дёрнулся.

— Уж не теракт, надеюсь…, — он посмотрел в глаза Следователю. — Нам еще этого не хватало. И так с утра, будто муравейник разворошили.

Следователь усмехнулся и, опираясь на локти, чуть наклонился к директорскому столу.

— Это напрямую связано с той операцией, к которой вы готовитесь.

— А-а-а… — Амир Сулейменович раздосадовано посмотрел на молодого человека, — если вы насчет очереди, то я вас могу заверить…

— И да, и нет, — собеседник не стал дослушивать тираду Исаева. — В какой-то мере всё действительно зависит от того, кто из ваших пациентов получит право на проведение операции. Есть информация, что здесь будут нарушены законы социальной справедливости.

Сотрудник органов бросил кивок в сторону папок, все ещё лежавших на столе директора. Его глубокий внимательный взгляд неприятно полоснул директора.

— Вокруг очереди на ваши операции сложилась, мягко говоря, непростая ситуация. Однако дело не в ней. Вернее не совсем в ней.

Следователь, видя полное непонимание в глазах Амира Сулейменовича, вздохнул.

— Попробую, объяснить вам все по порядку. Очень важно, чтобы у вас сложилась правильная картина происходящего. Наше Агентство длительное время расследовало несколько дел, содержащих реальную угрозу национальной безопасности. Масса ресурсов и несколько следственных групп. Каждая группа работала по своему фронту задач, но никто не мог предположить, что пути всех сценариев приведут прямо сюда. В ваш Центр. Именно к вам.

Амир Сулейменович отшатнулся от собеседника и с ужасом посмотрел на папки четырёх пациентов.

— Самое парадоксальное то, что…, — поправляя и без того зализанную назад прядь волос, продолжил собеседник, — ну, не знаю, назовите это роком или удивительным поворотом судьбы… Эти четыре папки, — он указал на досье пациентов палаты №2030, — и есть эти четыре сценария.

Исаев поразился наблюдательности агента спецслужбы, моментально разглядевшего содержимое его стола. Инстинктивно бросив взгляд на папки, он осторожностью всмотрелся в них, словно пытаясь угадать, чем же эти больные не угодили правоохранительным органам.

— Извините, — стараясь сразу дистанцироваться от опасности, которая исходит от лежащих на столе бумаг, сказал Исаев, — но мы не были в курсе. Нас никто не ввел в курс дела. Мы бы предприняли меры.

— Нет, нет, — Следователь поспешил успокоить Амира Сулейменовича, — сами пациенты не преступники. И у них под больничными халатами не спрятаны бомбы или оружие. Но каждый из них играет очень важную роль в тех событиях, которые должны развернуться в ближайшие часы.

— Интриги, заговоры, расследования? — хоть и скептически, но с тревогой спросил директор. — А… как вы видите мою роль во всем этом? Чем я, так сказать..? Не подозреваете ли вы меня в пособничестве «врагам народа»?

— Вы вне подозрений.

— Ну, слава Богу!

— Не торопитесь. Ситуация непростая. Нам очень нужна ваша помощь. Та роль, которую вы можете сыграть, окажет нам огромное содействие.

— Я слушаю, — с тоской в глазах сказал директор Центра, понимая, что и без того сложная ситуация лично для него становится ещё и крайне опасной.

— Прежде всего, скажите, — Следователь резко перешел на официальный тон, — когда вы должны вынести окончательное решение по поводу того, кому должна быть сделана операция?

— Вы знаете, ситуация и у нас не совсем простая, — принялся объяснять Амир Сулейменович. — Обычно мы не сталкиваемся с тем, что параметры сразу нескольких очередников совпадают с донорским материалом. Те, кто находятся здесь, в Центре, так или иначе, будут проходить подготовку к операции. Эта подготовка несложная. В любом случае минимум часа за два до вероятного прибытия сердца, мы уже должны принять окончательное решение.

Он с тревогой посмотрел на часы, висящие прямо над дверью.

— Так что у нас около шестнадцати часов. Но этот срок уже крайний по многим причинам. Во-первых, зачем держать остальных в неведении и заставлять их лишний раз нервничать? Это как-никак серьёзно больные люди, сердечники. Поэтому, скорее всего, как только завершатся повторные исследования, мы уже через часа два…

— Для нас очень важно, — перебил Следователь, — чтобы вы, всё-таки, попридержали свое решение как можно дольше. Насколько это максимально возможно.

Директор вопросительно посмотрел на молодого человека.

— Если я не ошибаюсь, вы лично принимаете окончательное решение? — отвечая на немой вопрос директора, стал объяснять сотрудник спецслужб. — Мы ожидаем, что они проявят себя. Будут выходить на вас с просьбами и предложениями. Или люди от них. Пытаться всячески воздействовать на вас, чтобы вы обязательно приняли решение в их пользу. И только тогда мы сможем попытаться угадать сценарий и предотвратить несчастье.

— Но позвольте, — Исаев развел руками, — разве это не естественное желание любого человека попытаться решить вопрос в свою пользу? Ведь для них речь идёт о жизни. Или смерти. Разве тот, кто просит за себя, обязательно будет преступником?

— Ещё раз уточню, — Следователь сверкнул холодными глазами, — среди этих людей нет случайных персонажей. Все они, так или иначе, могут быть замешаны в очень сложных преступлениях. И поверьте, если бы их вина была доказана, то они бы уже вели другой образ жизни. Как раз наша с вами задача не только найти реальную угрозу, но и снять подозрения с невиновных.

— А мне, значит, вы определяете роль…, — директор усмехнулся, — как бы это правильно сказать? Сыра в мышеловке? А могу я хотя бы знать, что вообще замышляется? Ведь речь идёт об учреждении, которым я управляю, и если тут за моей спиной происходят некие ужасные вещи…

— Дайте мне немного времени, и я полностью введу вас в курс дела — кто, что и как. Вы же понимаете, появление донора невозможно было заранее предугадать, так что мы сами оказались в жутком цейтноте, — Следователь резко поднялся с места. — Пока давайте просто отодвинем время принятия решения. Они обязательно выйдут на вас. Либо кто-то из четырех пациентов сам сделает это, либо кто-то будет представлять их интересы. Могу я считать, что мы с вами договорились?

Амир Сулейменович задумчиво кивнул, понимая, что у него нет выбора.

— Вот и отлично! — молодой человек с улыбкой протянул широкую, на удивление мозолистую ладонь.

Они вместе вышли из кабинета. Проходя через приемную, директор заметил, что Марина, держа телефонную трубку в руках, хочет что-то ему сказать, но он жестом дал понять, что занят. Провожая своего неожиданного посетителя, Амир Сулейменович торопливо здоровался с проходящими им навстречу сотрудниками Центра. Чувствовалось, что напряжение этого дня передалось всем. Только Следователь шел, ни с кем не здороваясь, и с улыбкой смотрел сквозь панорамные окна здания на заснеженные улицы города.

— Какой сегодня замечательный день!

— Ну, наша задача здесь, чтобы наши больные как можно дольше имели возможность видеть эту красоту, — с удивлением ответил директор Центра, не разделяя радости чекиста.

— Хотелось бы любоваться не тогда, когда столько тревоги, — согласился Следователь.

— А мы не могли с вами видеться раньше? — вдруг спросил парня Исаев. — Ваше лицо мне кажется немного знакомым.

— Вряд ли, — неожиданно резко ответил собеседник и остановился у двери раскрытого лифта. — Значит, мы обо всем с вами договорились?

Он что-то быстро набрал в своем телефоне и дождался когда зазвонит трубка директора.

— Это мой номер телефона. Я буду у вас часа через три. Как обещал, посвящу вас во все обстоятельства. Если появятся какие-то новости, моментально звоните мне и ничего не предпринимайте сами. И, вы сами понимаете, о содержании нашего разговора никто не должен знать.

— Боже упаси! Естественно.

Двери лифта закрылись.

— Нарушение справедливости… Социальной, — недоуменно произнес Амир Сулейменович, глядя на высвечивающиеся цифры дисплея лифта. — Разве есть такой закон? Ещё заговоров всяких мне не хватало.