Эксельсиор. Детективный роман

Агния Шугурова

Чёрное или белое? Свет или Тьма? Добро или Зло? Все мы – лишь фигуры на огромной шахматной доске под названием «жизнь», и каждый ход может стать последним или полностью изменить расстановку сил в этой игре, из которой нельзя выйти… Чей ход будет следующим?

Глава 4

Леха лежал на белом песке под пальмой и прижимал к себе пышногрудую брюнетку. Они целовались! Вдруг откуда-то с пальмы, прямо из грозди висящих на ней бананов, раздалось рвущее душу заунывное пиликанье. Леха покрепче прижал к себе брюнетку и что есть мочи впился в ее сочные губы, потому что решил ни при каких обстоятельствах не прерывать начатое занятие. Пиликанье вкручивалось в Лехин мозг, словно алмазное сверло на малых оборотах. Он открыл глаза и выплюнул обслюнявленный уголок подушки, который остервенело жевал несколько секунд назад. Оттолкнув от себя подушку, Леха, чертыхаясь, дотянулся до воющего дурниной мобильника. «Алешенька, дебилушка! Сколько раз зарекался ставить телефон на беззвучку перед сном!». Леха был зол на самого себя, как никогда. На входящем светилась надпись «Бессинджер».

Юрка Ким, помощник следователя, парень корейско-русской сборки, полностью соответствовал своему имени: это был юркий, быстрый, как пуля и острый на язык маленький узкоглазый черт, которому все везде было больше всех надо. Юрасик работал в отделе не юольше года, но уже успел завоевать себе определенный респект у коллег: у Бессинджера напрочь отсутствовало чувство самосохранения, он вечно лез в самое пекло событий, но при этом Юрке удавалось выпасть из любой передряги без значительных повреждений! Фартовый, не отнять. В отделе его ценили.

— Что трезвонишь, Бес? Я с брюнеткой!.. был. А ты мне всю малину обокрал.

— Недопереспал, Гробушок?? Гы-гы! Ладно-ладно, не серчай. Слышь, прости, братан! Но тут такое дело, короче ты срочно нужен. Мы и так столько всего нарыли, пока ты отсыпался! А что за брюнетка? Колись давай!

— Ты не представляешь, какие у нее губы, — брякнул Погребняк, скосив глаза на недожеванный угол подушки. — Ладно, Юрасик, будешь должен! Да шучу я. Что там у нас случимшись? Чтооо?? О’кей. Уже в пути. Минут через двадцать буду в отделе.

Вот это поворот! Не зря вчера чуйка вопила — эта зверюга еще ни разу в жизни не ошиблась. Дело-то, оказывается, приняло серьезный оборот — Корсаковых убили. Подозрение падает на некоего Макса Седых, который вышел из дома Корсаковых, сел в красную Ауди Алины и уехал в неизвестном направлении. Седых был зафиксирован видеокамерами, установленными на придомовой территории особняка. В самом особняке все видеокамеры были отключены часа за два до трагедии. Машину так и не нашли, она числится в угоне. Бессинджер еще что-то говорил, выдавал факты, прояснял обстоятельства, как всегда, в своей манере ускоренного воспроизведения, поэтому Погребняк из этой информации успел уловить малую толику, но бОльшую часть решил уточнить на месте, по факту личной беседы с этим неким Максом Седых. Но сначала он заедет в отдел и перекинется парой слов с Бесом.

Стоп. Седых… Макс… Оп-па… Они ведь в школе вместе учились, только Леха постарше года на четыре… (Погребняк прыгал на одной ноге по направлению к кухне, где из турки с шипением убегал кофе, на вторую ногу Леха пытался на ходу натянуть носок). И погоняло у него еще такое смешное было — Болотный Доктор. Седых в школе пытался всем помощь оказать, поймает и давай лечить: то гайморит у кого-нибудь выявит, то головную боль снимет, то сустав вправит. Макс на переменах частенько в медпункте зависал, аннотации к препаратам изучал, ну интересно ему это было — и все тут! Упертый пацан, и учился прекрасно, особенно по биологии и химии. Седых, вроде, поступил в медицинский университет, молодчага! Сам поступил, без «волосатой лапы» — все экзамены на отлично сдал. По словам корсаковских работников, он и Алина учились в одной группе, с третьего курса встречаться начали, жили до настоящего момента вместе. И чего еще этому Максу в жизни не хватало? Драйва? Экшена?? По словам Бессинджера, Седых привезли вчера утром в клиническую больницу в отделение травматологии в состоянии средне-тяжелой степени, с переохлаждением, сотрясением головного мозга, переломом ребер, множественными травмами мягких тканей. Как-то так.

***

В маленькую комнатенку, выкрашенную зеленой сортирной краской, Погребняк ворвался, словно суровый северный ветер. У попивающих торопливый утренний кофе коллег даже шевельнулись волосы на макушках.

— О, быстроногий олень! Бушь? — с набитым ртом проговорил плотный рыжий Вася, шурша фольгой, в которую заботливая Васина жена упаковала копченую курицу. — А то, как всегда, с утра не жрамши. Когда уже женишься, Гробушок? Аха-ха!

Вася — тот еще звездобол-затейник, но Погребняку сейчас было не до его шуток и курицы в фольге.

— И тебе доброго утра! Бессинджер где?

— Отлить пошел. Потом, наверное, в курилку отправится, налегке! Апха-пха!

Оставив Васю громыхать, Погребняк, перепрыгивая через две ступеньки, ринулся к курилке, где, присев на батарею, посасывал сигарету Бессинджер.

Обменявшись кратким рукопожатием, мужики молча курили минуты две. Было такое ощущение, что они и не прерывали утреннего телефонного разговора.

— Ну и что??

— Ну и вот: короче, признаков взлома и ограбления не выявлено, дверь центрального входа была открыта ключом. При осмотре тела Корсакова установлено, что скончался он от колото-резаной раны в область шеи и, как следствие, кровопотери. Пропороли ему яремку, Леха. Если бы сонную — тогда бы сразу, того… А так он еще с десяток минут помучился. Рана слева, стало быть, нападавший либо стоял к нему лицом, либо был левшой. Ладно, теперь что касается его дочери: девушка была облита жидкостью для розжига и подожжена, собственно, с этого и начался пожар.

— Твою ж маковку! — выдохнул Леха.

— И я о том же. У погибшей больше всего пострадало лицо, передняя поверхность шеи и туловища, кисти рук. На лице там практически все до костей сгорело. — Бес поморщился, сделал пару интенсивных вдохов, глубоко затянулся и продолжил: — Задняя поверхность волосистой части головы и шеи, а также спины и нижних конечностей уцелели.

Погребняк мерял неторопливыми шагами полтора метра курилки и тер подбородок. Окурок в его зубах еле тлел.

— Фильтр куришь, братан, — усмехнулся Бессинджер.

— Шпашибо, я жамечил, — Погребняк выплюнул чупик, тут же воткнув на его место новую сигарету. — Слууушай, а может, папаня с дочей переругались не на жизнь, а насмерть и укокошили друг друга, так сказать, без посторонней помощи? Я так понял, дочурка была тот еще фрукт, над отцом измывалась — не приведи Господи…

— Не, Лех, не прокатит. Корсаков в дочке души не чаял. Да и не ругались они никогда. Но это, опять же, со слов знакомых, соседей и прочей шелупони, а что у них там дома между собой творилось — никто не знает. Так что, Гробушок, все может быть, все может быть.

— Хорошо, пусть так. Тогда кто кого первый грохнул? Папаша дочь поджег, а потом ткнул себя в шею левой рукой? А кстати, он правша был или левша? Мы же сейчас никакие версии не исключаем! Или наоборот, дочь сначала угондошила папеньку, а потом такая «Ах, боже мой, что я наделала!» и на себя флакон горючки херрррак! А потом спичкой швырк! Тут, блин, пока занозу из пальца выковырнешь — семь потов сойдет от страха, но себя поджечь?? Хотя, природа и не таких чудиков плодит, не смотря на то, что стране нужны герои. Не, Бес, тут должен быть третий. И он совсем не лишний. Что там по камерам?

— Камеры в доме были выключены, потому что последняя запись с камер — два десять. А пожар начался примерно в три часа ночи — наружная камера зафиксировала отсвет огня на лужайке.

— Странно, однако. Выходит, что в дом кто-то забирался — ведь этот кто-то должен был отключить камеры? Если в доме был посторонний, то Корсаков его по-любому бы заметил, как считаешь?

— Факт. Но охранник божится, что никто посторонний в дом не заходил, кроме Корсаковой-младшей: она приехала примерно в половине третьего, вышла из машины, пошатываясь, и зашла в дом, открывала дверь своим ключом. Либо охранник бОльшую часть времени дрых, как сурок, либо врет, как сивый мерин. Может, помурыжим его, а?

— Успеем. Давай ты мне сейчас расскажешь, кого там наружка сняла.

— В общем, так: в три двадцать наружка зафиксировала неизвестного мужчину ростом выше среднего, который выходил с территории особняка со стороны заднего двора. Наши уже проверяли — дверь центрального входа была заперта изнутри. То есть, Корсакова, хоть и поддатая была, но дверцу родового поместья не забыла запереть.

— Постой, а что, на заднем дворе нет камер?

— Есть. Но наружки на заднем дворе… угадай с трех раз!

–… тоже были выключены?

— Угу.

— Тогда, вероятно, этот «третий» пробрался в дом с запасного входа. И именно по этой причине его не видел охранник.

— Проверяют, Гробушок. И знаешь, что еще? На заднем дворе все утоптано, отпечатки протекторов от кроссовок сорок пятого размера и каблуков типа шпилек.

— Не хватает только отпечатков козлиных копыт, для полноты картины, — буркнул Леха.

— Ну и вот, все эти отпечатки свежие, Леш. Не трехдневной и не недельной давности, прикинь? Свежачок!

— Ладно, допустим. А может, к нашему покойному Георгию Сергеевичу баба шастала?

— Нет, Леша. Корсаков после смерти супруги затворником жил. Это все подтвердили — и в корпорации, и знакомые, и охрана. Были, конечно, многие, кому хотелось к Корсакову в койку залезть, но не такой он человек был. Существовали всего два существа женского пола, вхожие в его дом — дочь и горничная. Но горничная последнее время приезжала раз в неделю по четвергам, а вчера была среда. По идее, она должна прийти сегодня, но, скорее всего, не придет — вон в новостях уже показали, что там произошло, закошмарили все каналы. Побоится. Но за расчетом должна же явиться? Хотя, кто ж ее, горемыку, теперь рассчитывать-то будет… Ну, а дочь… А дочь после смерти матери наведывалась крайне редко, она же отдельно жила, почти что замужняя дама. Она итак к отцу на работу чуть ли не каждый день приезжала, будто медом ей там намазано было.

— Ладушки. Итак, начинаем загибать пальцы: один негритенок сгорел, второго закололи, третий выполз и уехал. Расскажи, Юрасик, что это за человек, который вышел с заднего двора и угнал машину Корсаковой?

— Человек этот — Максим Михайлович Седых, двадцати четырех лет, студент шестого курса медицинского университета, он же одногрупник покойной Корсаковой Алины, он же ее гражданский муж, с которым они уже года три совместно проживают в отдельной трешке, купленной для них Георгием Сергеевичем. Согласно показаниям знакомых — парочка готовилась к свадьбе. По-крайней мере, Алина была замечена прогуливающейся по свадебным салонам. Значит, так, дальше: вчера ранним утром означенный Максим Седых был найден в состоянии угнетенного сознания на обочине трассы по направлению к поселку Луковка. Его заметила проезжающая мимо гражданка Новикова Елизавета Викторовна, сорока шести лет. Дама остановилась, вышла из машины, оказала Седых посильную помощь, вызвала «Скорую» и на своей машине проследовала за бригадой до места госпитализации — а именно, в центральную клиническую больницу. Далее означенная гражданка Новикова прорвалась в приемник и осталась там ждать врачей. Правильная тетка оказалась, мало сейчас таких. Все норовят сдриснуть побыстрее — не дай Бог их коснется!

— Тут, Юрасик, все тоже очень интересно: по какой причине наш фигурант такой весь покоцанный? В ДТП попал? Где чертова тачка? А если не ДТП — то кто его так украсил? Поеду-ка я, Бес, побеседую с этим Седых Максимом Михалычем. Эх, Макс, зачем же так чудить-то было… Дааа, работал я с одним Михалычем, когда практику проходил в мухосранске лет сто назад. Помню, мой первый вызов на труп в парке… Михалыч тогда себе на этом вызове жену нашел и уехал с ней в Германию. Теперь у них там академия частного сыска. Океюшки, не прощаюсь.

— На связи.

Погребняк пулей вылетел из отдела, запрыгнул в служебную машину и дал по газам — его чуйка назойливо стучала в виски и требовала поторопиться.