Десять негритят / And Then There Were None

Агата Кристи, 1939

Десять никак не связанных между собой людей в особняке на уединенном острове… Кто вызвал их сюда таинственным приглашением? Зачем кто-то убивает их, одного за другим, самыми невероятными способами? Почему все происходящее так тесно переплетено с веселым детским стишком? В формате pdf A4 сохранен издательский макет.

Глава 3

I

Обед близился к концу.

Еда была хорошая, вино — отличное. Роджерс обслуживал умело.

У всех поднялось настроение. Разговоры стали свободнее и доверительнее.

Судья Уоргрейв, разогретый хорошим портвейном, ядовито острил, доктор Армстронг и Тони Марстон слушали. Мисс Брент болтала с генералом Макартуром — у них обнаружились общие знакомые. Вера Клейторн задавала мистеру Дэвису неглупые вопросы о Южной Африке. Тот отвечал охотно и пространно. К их разговору прислушивался Ломбард. Раз-другой он вскидывал голову и прищуривался. В остальное время Ломбард оглядывал лица сидящих за столом, останавливаясь то на одном, то на другом.

Неожиданно Энтони Марстон произнес:

— Интересные штучки, правда?

В центре большого круглого стола на круговой подставке стояли фигурки из фарфора.

— Негритята, — продолжал Тони. — И остров Негритянский. Для колорита, наверное.

Вера подалась вперед.

— Может быть… Сколько их? Десять?

— Да… точно, десять.

— Как смешно! — воскликнула мисс Клейторн. — Это же десять негритят из стихотворения! Оно висит в моей комнате, в рамочке, над камином.

— В моей тоже, — сказал Ломбард.

— И в моей.

— И у меня, — заговорили все хором.

— Какая занятная идея, правда? — сказала Вера.

Судья Уоргрейв буркнул:

— Детство, да и только, — и налил себе еще портвейна.

Эмили Брент посмотрела на Веру Клейторн. Вера Клейторн посмотрела на мисс Брент. Обе женщины встали.

Окна из гостиной на террасу были распахнуты, внизу ласково мурчал прибой.

— Приятный звук, — сказала мисс Брент.

Вера резко ответила:

— Я его ненавижу.

Эмили Брент посмотрела на нее с удивлением. Вера вспыхнула и уже более спокойно добавила:

— Мне кажется, в шторм здесь вряд ли будет так хорошо.

Мисс Брент согласилась.

— Без сомнения, на зиму дом запирается, — сказала она. — Где найти слуг, которые согласились бы остаться здесь до весны?

— Которые вообще согласились бы работать здесь, — прошептала Вера.

Эмили Брент продолжала:

— Миссис Оливер повезло с этой парой. Женщина отлично готовит.

«Забавно, как эти старики вечно все путают», — подумала мисс Клейторн.

Вслух она сказала:

— Да, я с вами согласна, миссис Оуэн и вправду повезло.

Эмили Брент тем временем вынула из сумки изящное дамское рукоделие — и застыла с ниткой и иголкой в руках.

— Оуэн? Вы сказали, Оуэн? — резко переспросила она.

— Да.

Так же резко Эмили Брент добавила:

— В жизни не встречала никого с такой фамилией.

Вера посмотрела на нее внимательно.

— Но ведь…

Фразу она не закончила. Отворилась дверь, вошли мужчины. За ними с подносом с кофе в руках следовал Роджерс.

Судья подошел и сел возле Эмили Брент. Армстронг остановился рядом с Верой. Тони Марстон профланировал к открытому окну. Блор с изумлением неискушенного любителя разглядывал бронзовую статуэтку — не иначе, ломал голову, как можно считать эти причудливые углы изображением женской фигуры. Генерал Макартур стоял спиной к камину и поглаживал свои аккуратные седые усики. Чертовски хороший был обед! У него поднималось настроение. Ломбард листал «Панч», вместе с другими журналами лежавший на столике у стены.

Роджерс обнес всех кофе. Кофе был отличный — по-настоящему черный и очень горячий.

Гости славно пообедали и теперь были вполне довольны собой и жизнью. Стрелки часов показывали двадцать минут десятого. Наступила тишина — уютная и ненавязчивая.

И вдруг в эту тишину ворвался Голос. Резкий, жестокий, пронзительный…

— Дамы и господа! Прошу внимания!

Все вздрогнули. И стали оглядываться — друг на друга, на стены… Кто это говорит?

Голос продолжал — высокий и чистый:

— Против вас выдвигаются обвинения по следующим пунктам:

Эдвард Джордж Армстронг, 14 марта 1925 года вы стали причиной смерти Луизы Мэри Клиз.

Эмили Каролина Брент, вы ответственны за смерть Беатрис Тейлор, имевшую место 5 ноября 1931 года.

Уильям Генри Блор, 10 октября 1928 года вы совершили действие, приведшее к кончине Джеймса Стивена Ландора.

Вера Элизабет Клейторн, 11 августа 1935 года вы убили Сирила Огилви Хэмилтона.

Филипп Ломбард, вы виновны в гибели двадцати одного человека из некоего восточноафриканского племени, имевшей место в феврале 1932 года.

Джон Гордон Макартур, вы обвиняетесь в том, что 4 января 1917 года намеренно послали на смерть Артура Ричмонда, любовника вашей жены.

Энтони Джеймс Марстон, 14 ноября прошлого года вы убили Джона и Люси Комбз.

Томас Роджерс и Этель Роджерс, 6 мая 1929 года вы способствовали смерти Дженнифер Брейди.

Лоуренс Джон Уоргрейв, 10 июня 1930 года вы убили Эдварда Ситона.

Обвиняемые, что вы имеете сообщить в свою защиту?

II

Голос смолк.

Мгновение все потрясенно молчали, пока не раздался страшный грохот. Это Роджерс уронил поднос.

В тот же миг из другой комнаты донесся пронзительный крик и глухой удар.

Первым отреагировал Ломбард. Он подскочил к двери и распахнул ее. Сразу за нею на полу лежала миссис Роджерс.

— Марстон! — крикнул Ломбард.

Энтони поспешил на помощь. Вдвоем они подняли женщину и внесли ее в гостиную.

К ним тут же подошел доктор Армстронг. Помог уложить женщину на диван, нагнулся над нею и отрывисто произнес:

— Ничего страшного. Обморок, только и всего. Сейчас очнется.

Ломбард обернулся к Роджерсу:

— Принесите бренди.

Дворецкий, белый как мел, с трясущимися руками пробормотал: «Да, сэр» — и выскользнул из комнаты.

— Чей это был голос? — крикнула Вера. — Где он? Он звучал как… как…

Генерал Макартур фыркнул:

— Что здесь происходит? Что за шутки?

У него тоже тряслись руки. Он весь ссутулился. И постарел лет на десять.

Блор вытирал лицо носовым платком.

Только судья Уоргрейв и мисс Брент не двинулись с места. Эмили Брент сидела прямо, как обычно, и высоко держала голову. На ее щеках горели два ярких пятна. Судья Уоргрейв тоже не изменил своей привычной позы — сидел, втянув голову в плечи, как черепаха. Пальцами одной руки он почесывал ухо. Только его глаза, живые и умные, озадаченно метались по комнате в поисках разгадки.

И снова первым начал действовать Ломбард. Пока Армстронг возился с потерявшей сознание женщиной, он взял дело в свои руки.

— Голос? Похоже, он был тут, в комнате, — сказал он.

— Кто это говорил? — еще раз воскликнула Вера. — Кто? Ведь мы все молчали!

Ломбард, как и судья, внимательно осмотрел комнату. Его взгляд на миг задержался на открытом окне, но он тут же решительно тряхнул головой. Вдруг его глаза вспыхнули, и он устремился к двери у камина, которая вела в смежную комнату. Схватившись за ручку, дернул дверь на себя, вошел — и почти сразу торжествующе вскрикнул.

Все услышали:

— Ага, вот он!

Остальные двинулись за ним. Только мисс Брент не шелохнулась, продолжая прямо сидеть в кресле.

В смежной комнате вплотную к стене гостиной стоял стол. На нем был граммофон — старинный, с большой трубой. Ее раструб прижимался к стене вплотную, и Ломбард, отодвинув его в сторону, показал всем на две или три аккуратные дырочки, просверленные в стене насквозь.

Вернув трубу на место, он опустил иглу на пластинку, и тут же все услышали снова:

— Против вас выдвигаются обвинения…

— Выключите! — закричала Вера. — Выключите его! Это ужасно!

Ломбард выключил.

Доктор Армстронг, облегченно вздохнув, заметил:

— Безвкусная и бессердечная шутка, на мой взгляд.

Раздался четкий негромкий голос судьи Уоргрейва:

— Значит, по-вашему, это всего лишь шутка?

Доктор уставился на него.

— Что же еще?

Ладонь судьи мягко легла на верхнюю губу. Он сказал:

— Я пока не готов вынести суждение.

— Погодите, вы забыли одну вещь, — вмешался Энтони Марстон. — Кто, черт возьми, завел эту штуку и поставил пластинку?

— Да, думаю, было бы не лишним это выяснить, — пробормотал Уоргрейв.

И он пошел назад в гостиную. Остальные потянулись за ним.

Тут со стаканом бренди на подносе вошел Роджерс. Мисс Брент уже склонилась над стонущей миссис Роджерс. Дворецкий тут же ловко вклинился между ними.

— Позвольте мне, мадам. Я с ней поговорю. Этель… Этель… все хорошо. Все в порядке, слышишь? Ну же, соберись.

Миссис Роджерс часто задышала. Ее глаза, вытаращенные, напуганные, обегáли по кругу лица стоявших над ней людей. Роджерс тревожно повторил:

— Этель, соберись, слышишь?

Доктор Армстронг заговорил с нею ласково:

— Ничего страшного, миссис Роджерс. Просто кто-то неудачно пошутил.

— Я упала в обморок, сэр? — спросила женщина.

— Да.

— Это все из-за голоса… того ужасного голоса… он как будто приговор читал…

Ее лицо опять позеленело, веки задрожали.

Доктор Армстронг резко произнес:

— Где бренди?

Стакан стоял на маленьком столике. Кто-то передал его доктору, тот поднес его к губам женщины.

— Выпейте, миссис Роджерс.

Она сделала глоток, слегка поперхнулась, закашлялась. От спиртного ей стало лучше. Краска вернулась к ее лицу. Она заговорила:

— Со мной все хорошо. Просто… просто я испугалась.

Вмешался Роджерс:

— Ничего удивительного. Я и то напугался. Даже поднос уронил… Грязная ложь, вот что это такое! Хотелось бы мне знать…

Его прервали. Кто-то кашлянул — прерывисто и сухо, всего один раз, но этого хватило, чтобы Роджерс осекся. Он посмотрел на судью Уоргрейва, тот кашлянул снова. Потом сказал:

— Кто поставил эту пластинку и завел граммофон? Вы, Роджерс?

— Я не знал, что это такое! — воскликнул дворецкий. — Богом клянусь, не знал, сэр. Если бы я знал, я бы никогда этого не сделал.

— Возможно, — сухо заметил судья. — А пока мы ждем объяснений, Роджерс.

Дворецкий промокнул лицо платком и честно сказал:

— Я просто выполнял приказ, вот и всё, сэр.

— Чей приказ?

— Мистера Оуэна.

— Объясните понятнее, — попросил Уоргрейв. — В чем именно состоял приказ мистера Оуэна?

Роджерс объяснил:

— Я должен был поставить на граммофон пластинку. Пластинка лежала в ящике стола, и моя жена должна была завести граммофон в ту самую минуту, когда я войду с подносом в гостиную.

— Весьма занимательная история, — проворчал судья.

— Но это правда, сэр! — воскликнул дворецкий. — Богом клянусь, правда. Я не знал, что было на пластинке, даже не догадывался. На ней есть название — я думал, что это музыка какая-то…

Уоргрейв повернулся к Ломбарду.

— На пластинке было название?

Тот кивнул, внезапно усмехнулся, открывая острые белые зубы, и сказал:

— Было, сэр. «Лебединая песня»…

III

Тут уже не выдержал генерал Макартур. Он закричал:

— Это неслыханно — просто неслыханно! Разбрасываться подобными обвинениями! Это нельзя так оставлять. Этот тип, этот Оуэн — кто бы он ни был…

Его перебила Эмили Брент.

— Вот именно, кто он? — резко бросила она.

Вмешался судья. Властным голосом, натренированным годами оглашения приговоров, он сказал:

— Это именно тот вопрос, ответ на который нам надлежит искать особенно тщательно. Роджерс, отведите-ка вашу супругу спать. А сами возвращайтесь.

— Да, сэр.

— Я помогу вам, — заявил доктор Армстронг.

Миссис Роджерс, пошатываясь, вышла из комнаты, поддерживаемая за руки двумя мужчинами. Когда они удалились, Тони Марстон сказал:

— Не знаю, как вы, сэр, а я бы выпил.

— Согласен, — отозвался Ломбард.

— Пойду, пошарю, — сказал Тони и вышел.

Вернулся он секунды через две.

— Поднос стоял прямо у входа, готовенький.

Марстон осторожно опустил на стол свою хрупкую ношу. Минута-другая прошла за разливанием напитков. Генерал Макартур выбрал чистый виски, также и судья. Всем хотелось взбодриться. Лишь Эмили Брент потребовала и получила стакан воды.

Вошел доктор Армстронг.

— С нею все в порядке, — сказал он. — Я дал ей успокоительное, она выпила… Что это у вас здесь, спиртное? Я бы тоже не отказался.

Кое-кто из мужчин уже наполнял свои стаканы повторно. Через пару минут в комнату вошел Роджерс.

Судья Уоргрейв открыл заседание. Комната превратилась в импровизированную залу суда.

— Итак, Роджерс, — произнес судья, — давайте выясним все доподлинно. Кто он такой, этот Оуэн?

Роджерс вытаращил на него глаза:

— Хозяин этого дома, сэр.

— Этот факт мне известен. Я хочу услышать от вас, что еще вы о нем знаете?

Дворецкий покачал головой:

— Больше я ничего не могу о нем сказать, сэр. Дело в том, что я никогда его не видел.

В комнате тихонько зашевелились.

— Никогда не видели? — спросил генерал Макартур. — В смысле?

— Мы здесь всего с неделю, сэр, я и моя жена. Нас наняли письмом, через агентство. «Регина», в Плимуте.

Блор кивнул.

— Старая, солидная фирма, — подал он голос.

— Вы сохранили письмо? — спросил Уоргрейв.

— С приглашением на работу? Нет, сэр. Не сохранил.

— Продолжайте. Итак, вас наняли письмом…

— Да, сэр. В нем был назначен день приезда. Мы приехали. Здесь все было в порядке. Большой запас еды, все по высшему разряду. Нам только и надо было, что пыль смахнуть.

— Что дальше?

— Ничего, сэр. Мы получили указания — снова письменно — приготовить гостям комнаты, а вчера дневной почтой я получил от мистера Оуэна еще одно письмо. В нем говорилось, что он и миссис Оуэн запаздывают и чтобы мы принимали гостей без них, а еще к письму была приложена инструкция насчет обеда, кофе и той пластинки, чтобы я ее поставил.

Судья резко спросил:

— Но уж это письмо вы должны были сохранить?

— Да, сэр. Вот оно.

Роджерс вытащил письмо из кармана. Уоргрейв протянул руку.

— Хм, — сказал он. — Бумага отеля «Ритц», напечатано на машинке.

Одним стремительным прыжком Блор оказался рядом с ним.

— Позвольте мне взглянуть?

Он вырвал послание из рук судьи, пробежал глазами и пробурчал:

— Машинка «Коронейшн». Новая — без дефектов. Бумага гербовая, самого распространенного сорта. Из этого ничего не вытащишь. Могут быть отпечатки пальцев, но вряд ли.

Уоргрейв взглянул на него с любопытством.

Энтони Марстон стоял за спиной Блора, заглядывая ему через плечо.

— Странное у него имя, верно? — произнес он. — Алрик Норман Оуэн… Язык сломаешь.

Старый судья, едва заметно вздрогнув, сказал:

— Благодарю вас, мистер Марстон. Вы обратили мое внимание на любопытное и многозначительное обстоятельство.

Окинув взглядом присутствующих, он вытянул вперед шею, точно рассерженная черепаха, и продолжал:

— Думаю, настало время нам всем поделиться информацией. Было бы желательно, чтобы каждый рассказал все, что ему или ей известно относительно хозяина этого дома. — Помолчав, Уоргрейв продолжил: — Мы все у него в гостях. И, полагаю, мы только выиграем, если каждый из нас объяснит, как именно он здесь оказался.

Настала минутная пауза. Наконец Эмили Брент решительно заговорила:

— Все это очень странно. Я получила письмо с неразборчивой подписью. Предположительно от женщины, с которой я познакомилась на летнем курорте два или три года назад. Я решила, что письмо подписано Огден или Оливер. У меня есть знакомая миссис Оливер, а также мисс Огден. И я абсолютно уверена, что никогда не встречалась и не была в дружеских отношениях ни с кем по фамилии Оуэн.

— Письмо у вас при себе, мисс Брент? — спросил Уоргрейв.

— Да, сейчас я его принесу.

Она вышла и минуту спустя вернулась с письмом.

Судья прочитал его и сказал:

— Кажется, я начинаю понимать… Мисс Клейторн?

Вера поведала, как получила место секретаря.

— Марстон? — продолжал Уоргрейв.

— Получил телеграмму, — отозвался Энтони. — От приятеля. Баджера Беркли. Удивился — я думал, что старик в Норвегии… Он и пригласил меня сюда.

Уоргрейв снова кивнул.

— Доктор Армстронг?

— Меня пригласили для консультации.

— Понимаю. Вы знали эту семью раньше?

— Нет. В письме был упомянут мой коллега.

— Для убедительности… — подсказал судья. — А упомянутый коллега, надо полагать, тоже отсутствовал?

— Э-э… гм… ну, да.

Ломбард, который внимательно смотрел на Блора, вдруг сказал:

— Слушайте, я тут подумал…

Судья поднял руку:

— Одну минуту…

— Но я…

— Всему свое время, мистер Ломбард. В настоящий момент мы исследуем причины, которые привели сюда каждого из нас. Генерал Макартур?

Дергая себя за ус, генерал пробормотал:

— Получил письмо… от этого типа, Оуэна… насчет армейских приятелей, которые тоже будут здесь… он еще извинялся, что не прислал официального приглашения. Письмо я, к сожалению, выбросил.

— Мистер Ломбард? — спросил Уоргрейв.

Конец ознакомительного фрагмента.