Из былого. Военно-морские истории

А. С. Черенович, 2020

Книга рассказов о жизни и службе моряков Военно-Морского Флота. Автор, опираясь на собственный опыт службы, создал яркое полотно переплетений событий и судеб, которое будет интересно самому широкому кругу читателей.

5. К вопросу о приливах и отливах

В 1978 году вышел в новой редакции Корабельный устав ВМФ СССР — КУ-78. Выдавая нам новенькие, ещё пахнущие типографской краской книжечки в синем коленкоровом переплёте, наш комбриг сказал примерно следующее: «Товарищи офицеры, запомните на всю жизнь: каждая строка этого документа написана кровью. Цена этого устава не та, что указана на последней странице. Настоящая цена его — сотни тысяч жизней погибших моряков и тот опыт, что был наработан в результате их гибели».

Хорошо сказано, правильно. В море не бывает мелочей. В море нельзя, опираясь на свои собственные доводы, ни с того ни с сего объявить: «Это для плавания не важно, хотя написано, что сделать нужно именно так». Пренебрежение мелочами чревато на флоте весьма тяжёлыми последствиями. Если не сказать печальными. В море всё нужно делать не так, как мне (или кому-то) кажется правильным, а так, как нужно делать. Вот об этом мы сегодня с вами и поговорим.

Как известно (хотя, может быть, и не всем), новый учебный год в Военно-Морском Флоте начинается 1 декабря. Сначала корабли отрабатывают подготовку к плаванию, затем — одиночное плавание, затем — применение оружия одиночным кораблём. После этого задачи усложняются и всё это корабли отрабатывают уже в составе соединения.

Таким образом, противолодочный корабль «Альбатрос» оказался в январе 198… года в бухте Саранная на побережье полуострова Камчатка. Бухта была не очень плотно забита разреженным ломаным льдом, сквозь который достаточно легко прошли и стали на якорь. Здесь морякам предстояло отработать в ночных условиях наряду с другими задачами защиту корабля от ПДСС (подводных диверсионных сил и средств) вероятного противника. Это учение включало в себя довольно много различных мероприятий, в том числе — профилактическое гранатометание с борта корабля и со шлюпки, которая должна была обойти вокруг корабля на установленной дистанции. Утром же вновь предстояла съёмка с якоря и выход в море для выполнения очередной учебно-боевой задачи.

Военморы, уже почти два месяца существуя в состоянии перманентных тревог, учений и стрельб, изрядно вымотались. К тому же в море из-за шторма прилично валяло, а в последние сутки с норд-оста ещё и зыбь пошла.

Всякий, ходивший в море, знает, что зыбь переносить намного хуже, чем ветровую волну. Зыбь — отголоски большого шторма, прошедшего где-то в стороне, — в отличие от штормовой волны, имеет значительно большие период и высоту. К тому же она не подчиняется ветру и качает корабли в течение длительного времени ещё и после шторма. Конечно, ветровая волна имеет своё генеральное направление — вдоль линии ветра, но довольно часто она может навалиться то справа, то слева. Хоть какое-то в этой болтанке, но всё же разнообразие. Зыбь же как шла, так и идёт, сохраняя направление, период и высоту как непреложную константу. Её ритмичность можно сравнить с ходом хорошо отлаженных часов. Вот эта самая монотонность и выматывает более всего. Ещё издали ты отлично видишь новую накатывающуюся на корабль громаду светло-зелёной воды и всеми своими внутренностями чувствуешь, что сейчас тебя придавит к палубе (когда корабль начнёт упрямо влезать на вершину этого солёного Монблана), желудок вместе с его содержимым подступит к горлу; а потом, когда, преодолев верхнюю точку, корабль начинает катиться вниз по заднему склону волны, ты зависнешь в невесомости, в один момент потеряв под ногами палубу и шаря вокруг себя глазами — за что бы ухватиться. И так раз за разом. Честно говоря, отвратительно-нудная штука — хорошая зыбь.

Хочу уточнить ещё кое-что, чтобы всё до конца стало понятно: дней отдыха — выходных и праздников — во время отработки учебно-боевых задач на кораблях Военно-Морского Флота не бывает. Рабочий день у всех — ненормированный. И не поспать 24 часа — это так себе, что-то вроде ночи у костра на берегу лесного озера во время безмятежного туристического похода. Только вместо птичьих трелей, бряцания гитары, песен, смеха и очаровательного лепета весёлых девочек ты слышишь рёв стихии, звонки тревог да грохот корабельной артиллерии. На отсутствие сна в течение суток никто и внимания не обращает. И не жалуется. Не принято. Вот когда не спишь 48 часов, это уже серьёзнее. А если ещё и качает при этом, тут, конечно, приходится напрягать и духовные силы, и физические. Но это тоже не очень трудно. Довольно обычная работа, которая к тому же бывает не каждый день. Трудно начинается тогда, когда ты не спал 72 часа (трое суток, стало быть) и более. В этом случае ощущение такое, будто мозг твой обложили ватой, в уши вставили пробки, а в глаза насыпали песку. Соображать в таком состоянии ты способен только через раз, а то и через два раза. Но задачу свою ты всё равно должен выполнить и в койку можешь рухнуть только после того, как прозвучит по корабельной трансляции долгожданная команда:

— Отбой учебной (аварийной, химической) тревоги! Боевая готовность номер два! Подвахтенным от мест отойти!

Но, конечно, не всё так уж и страшно. Не поспать трое суток кряду выпадает достаточно редко. К тому же иной раз можно урвать для сна один-два часа в сутки «в перерыве между боями» — между тревогами, стало быть. Так что жить можно. Никто ещё от этого не помер и не сломался.

Ну а более спокойная, размеренная жизнь наступает только после того, как отработаны и зачтены все учебно-боевые задачи при плавании и применении оружия одиночным кораблём, а также кораблями в составе соединения.

Однако вернёмся к нашему повествованию.

«Яшку бросили» часов в семнадцать. Сразу же поужинали, произвели приборку, и командир дал два часа на отдых. В 21 час согласно корабельному распорядку дня чуть передохнувшая команда пила вечерний чай. После этого боевая подготовка пошла далее своим чередом. Как всегда, отзвенел положенные 30 секунд звонок, и старший помощник командира корабля старший лейтенант Сергей Чернецкий объявил по корабельной трансляции: «Боевая тревога!»

Загрохотали по трапам и палубе матросские сапоги — экипаж разбегался по боевым постам. Задраили двери и люки, «броняшки» иллюминаторов, запустили главные дизеля, подали высокое на РЛС и гидроакустику, подали питание на артустановки и РБУ (реактивные бомбомётные установки). Корабль в минуту стал похож на свирепо оскалившегося, вздыбившего на холке шерсть, изготовившегося к прыжку волка. Он и в море, издали смотрелся именно так, по-волчьи: длинный, поджарый на шкафуте, с мощными плечами носовой надстройки, с сильной шеей бака и острой мордой форштевня. Хищник, он хищник и есть.

И снова, в который уже раз, пошло-поехало: «Химическая тревога! Произвести замеры на верхней палубе!.. Аварийная тревога! Пробоина в форпике (нежилой отсек в носовой части корпуса) по правому борту! Поступление забортной воды в первом кубрике!.. Личному составу приступить к ликвидации аварии!.. Возгорание в носовом машинном отделении!.. Аварийной партии прибыть в носовую машину!..»

Около полуночи начали отработку защиты корабля от ПДСС. Командир вызвал на ГКП артиллериста:

— Брыкалкин, принеси 10 гранат и запалы к ним. Отработаем гранатометание с борта и со шлюпки.

— Товарищ командир, гранаты какие нести: Ф-1 или РГ-42?

— Давай эргэшки. Всё-таки наступательные, радиус поражения поменьше. Принесёшь их на бак.

— Есть, — артиллерист ушёл открывать арсенал.

Теперь следовало подготовить людей на верхней палубе.

— Старпом, кто у нас из личного состава лучше подготовлен для работы с гранатами?

— Артиллеристы и минёры, товарищ командир.

— Добро. Возьми троих, раздадим им гранаты. Остальные, кто по расписанию должен быть на верхней палубе, пусть смотрят. Пять гранат бросим с борта, пять — со шлюпки. Пойдёшь на шлюпке старшим. Подбери гребцами надёжных ребят. Гранаты кидайте поаккуратнее. Да смотри, чтобы падали в воду. Если какая-нибудь на льдину упадёт — поубивает вас там всех. Потом будет, как в той песне: «Доску поднимали дрожащей рукой…» А мне это не надо.

— Понял, товарищ командир.

— Ну всё, одеваемся и выходим на бак.

Через несколько минут в районе носовой надстройки собрались командир, старпом, минёр и артиллерист с боезапасом. Последним, заинтересовавшись тем, что будут кидать боевые гранаты, вышел наверх и замполит — старлей Олег Морелов. Боевые листки давно уже были написаны и вывешены, дел больше не было, в каюте одному было скучно — почему бы и не подняться на верхнюю палубу, ноги не размять. Он вытащил из кармана пачку сигарет «Опал» и чиркнул спичкой, прикуривая.

Командир раздавал гранаты, офицеры ввинчивали запалы. Минёр, покосившись неодобрительно на Морелова, сказал:

— Зам, ты бы не курил здесь. Боезапас всё-таки…

Тот отозвался беззаботно:

— Да ничего не будет, не беспокойся. Товарищ командир, дайте и мне гранату, я тоже хочу кинуть.

Командир с некоторым сомнением посмотрел на своего заместителя по политической части и спросил:

— Зам, а ты умеешь с ними обращаться?

— Конечно умею, — ответил тот и протянул руку.

Командир уже было дал ему гранату, но тут, опережая его, старпом почти крикнул:

— Подождите, товарищ командир!

— Что такое?..

— Вы сначала спросите его, сколько времени запал горит.

— Зам, сколько времени горит запал?

Комиссар, не моргнув глазом, тут же выпалил:

— Пятнадцать секунд.

Командир сматерился, очередную гранату с запалом передал минёру, а заму сказал:

— Иди, учи наставления. Как выучишь — так приходи, и ты гранаты бросать будешь.

Пробормотав что-то про очень уж умных офицеров на флоте и обидевшись на весь белый свет, так и не получив гранаты, замполит ушёл вниз. Может быть, стенную газету оформлять или конспекты к очередным политзанятиям писать, не знаю. А может быть, и наставления по стрелковому делу учить. Но наставления — это вряд ли. Каждому — своё, как было написано на воротах Бухенвальда.

Ввинтили запалы и распределили гранаты. Трое матросов и артиллерист с минёром стояли готовыми к выполнению боевого упражнения. За всем происходящим наблюдали те, кто был расписан для этих мероприятий на верхней палубе. Обведя всех присутствующих взглядом, командир дал команду:

— Внимание всем! Гранаты бросать в разводья между льдинами, чтобы нас случайными осколками не посекло. Готовы? Произвести профилактическое гранатометание!

Выдернули чеки, гранаты полетели за борт. Через пять секунд под брюхом корабля раздались почти одновременные глухие взрывы. По корпусу как будто кто-то большой и сильный долбил снизу, из-под воды огромной кувалдой; немного отдалось в ноги. Под бортом взвернулись буруны потревоженной чёрной стылой воды, льдины качнуло чуть в сторону.

— Ну вот и вся любовь, — подытожил командир. — Старпом, готовь шлюпку.

— Есть.

Через несколько минут по трансляции прозвучало:

— Верхней команде — на шкафут! Шлюпку к спуску!

Сработали быстро и дружно. Сказывалась отработка. Это называется слаженностью экипажа. У шлюпбалок стояли одетые в спасательные жилеты четверо гребцов, старшина шлюпки и старлей Сергей Чернецкий. Последний держал в руках сумку от противогаза, в которую были аккуратно уложены пять гранат типа РГ-42 с ввинченными уже запалами. Командир ещё раз оглядел всех и дал последние распоряжения:

— Так, старпом, далеко от борта не отходите. Держитесь метрах в двадцати. Мало ли что… С мостика будем сопровождать вас лучом прожектора. Всё понятно? Ну ладно… Вперёд!

— Гребцам в шлюпку! — скомандовал Чернецкий.

Матросы быстро спустились вниз, туда, где под бортом в не освещённой прожектором темноте глухо хлюпала чёрная январская вода. Последним спустился старпом. Он занял своё место на кормовой банке (сиденье, по-сухопутному), окинул взглядом шлюпку и гребцов — всё нормально, затем, задрав голову, скомандовал наверх матросам на корабле:

— Отдать носовой!

Свернувшись змеёй, в шлюпку упал брошенный с палубы фалинь (конец, закрепленный в носу шлюпки).

— Отваливай!

Гребцы оттолкнулись от борта корабля.

— Вёсла разобрать! Уключины вставить! Навались, ребята! Старшина, лево руля!

Шлюпка, тяжело пробиваясь среди льдин, пошла вперёд вдоль корпуса корабля. Старпом открыл сумку и достал первую гранату. С мостика шлюпку сопровождал мощный луч осветительного прожектора. Сергей нашёл глазами пространство чистой воды, выдернул чеку и бросил гранату в воду. Через пять секунд снизу ухнуло, да так, что отдалось всем сидящим. Ну, ещё пару с этого борта, остальные — с правого. Вторую бросил сам, третью отдал старшине шлюпке. Здесь всё. Теперь — на ту сторону.

Пошли вдоль левого борта в нос корабля. Хотя матросы гребли в полную силу, шлюпка продвигалась с большим трудом. Старались найти разводья и обходить большие льдины. Сергей взял у старшины румпель и теперь сам управлял шлюпкой. Обогнули форштевень, пройдя над туго набитой (натянутой) якорь-цепью. Вот и перевалили на правый борт… Пошли вдоль него по направлению в корму. Шлюпку неотступно сопровождал луч прожектора. Он хорошо освещал пятно радиусом метра в три. Вне этого круга ночная темнота была полной, что называется, хоть глаз коли. Или вот ещё в физике есть понятие «абсолютно чёрное тело» — тоже подошло бы.

Прошли полкорпуса… Старпом достал две оставшиеся гранаты. Желающих кинуть было хоть отбавляй. Одну гранату дал командиру отделения торпедистов, другую — арсенальщику. Ещё раз повторил, как и куда кидать, затем дал добро. Ребята отыскали глазами разводья, дёрнули чеки. Полетели гранаты, один за другим раздались два взрыва. Опять шлюпку долбануло в днище…

Пока доставал гранаты, пока решал, кому дать бросить, пока передавал — гребцы всё гребли. Минуты — но тоже время. Потом, пока бойцы кидали гранаты, остановились ненадолго. Но вот отгремел последний взрыв, пора и на корабль. Надлежало обойти корму и вдоль левого борта вернуться к начальной точке: под тали шлюпбалок. Но что-то далековато оказалась корма.

— Вёсла на воду! Навались! — скомандовал старпом и переложил руль право на борт.

Шлюпка неуклюже пробивалась меж льдинами, понемногу стала выворачивать вправо. Слева вдали, на иссиня-чёрной громаде острова Старичкова, застилавшего собою изрядный кусок небосвода со звёздами, мигал навигационный знак. Справа впереди проблёскивал маячок на мысе Опасный. Так, значит, шлюпка смотрит носом на выход в море. Сзади справа был виден корабль. Надо разворачиваться на него.

Но что-то в этой картине не нравилось Сергею. Очень не нравилось. И с каждою секундой не нравилось всё больше и больше… Темнота вокруг шлюпки почему-то сгущалась. Что-то прожектор слабо светит… Да и родной «Альбатрос» теперь уже находился на приличном расстоянии… Наверное, с кабельтов (примерно 200 м) будет… Корабль был виден с кормы, значит, носом он стоит вглубь бухты… Из-за льда всё ещё никак не получалось развернуться чётко на него.

— А ну, ребята, навались!

И тут до Чернецкого дошло: он понял, что происходит. Спина враз похолодела. Шлюпку умудрились спустить во время отлива. И вот теперь огромные массы воды, никем не меренные и не учтённые (да и неподвластные никакому измерению или учёту), повинуясь силе лунного притяжения, устремились из бухты в океан. Сергей сразу вспомнил туго набитую якорь-цепь корабля: как же сразу-то не сообразил? А вместе с собою эта солёная вода тащила и ледяной панцирь, в котором застряла их пластиковая шлюпка ЯЛ-4 (четырёхвесельная, стало быть).

Гребцы начинали потеть, из-под шапок показались блестящие капельки. А Сергей автоматически просчитывал в уме ситуацию, мозг работал, как хороший калькулятор. Шлюпка весит примерно 300 кг, да шесть человек по 80 кг, всего — 780. Даже тонны нет. Для океана это не вес. Скорость отливного течения — что-то около двух узлов. Значит, каждую минуту их сносит метров на шестьдесят. Картина получалась явно невесёлая. Прожектор уже не выхватывал шлюпку из ночной темноты, а корабельные огни уменьшились невероятно. Но хорошо хоть то, что шлюпка всё-таки развернулась носом на «Альбатрос».

Старшина заметил:

— Товарищ старший лейтенант, что-то мы далеко от корабля отошли.

Чернецкий и сам понимал, что далеко. Гребцы автоматически оглянулись. Сергей всей кожей почувствовал, как в шлюпке начинает назревать беспокойство. Если бы хоть льда не было… А то лопасти вёсел чаще скребли шершавые спины льдин, а не воду толкали. Да и ночь тоже не совсем кстати в такой обстановке… Да и январь… Да мало ли что ещё. Но действовать нам приходится не в той обстановке, в какой хотелось бы, а в той, в которой приходится.

Вдруг раздались голоса, тон которых старпому не понравился. Очень не понравился.

— Товарищ старший лейтенант, а почему корабль так далеко?

— Нас что, в море уносит?

— Товарищ старший лейтенант, мы выгребем?

А в голове старпома автоматически продолжали нестись, сменяя одна другую, мысли. Сомнения матросов в том, что всё нормально, надо уничтожить в корне, сразу, пока они не переросли в отчаяние и панику. Сомнения в такой ситуации надо задавить в зародыше, потому что сомнения лишают сил. Сомневающийся в спасении человек теряет способность сопротивляться обстановке и спасать себя и других. Следовало поставить гребцам задачу и заставить их её выполнять. Только это могло спасти. Шлюпка с шестью моряками ночью в Беринговом море в январе месяце — это вам не бутерброд со сливочным маслом. И даже не с маргарином. Нужно было встряхнуть моряков, «ввести их в меридиан». И сделать это надо быстро и любыми средствами. Если пропала уверенность и гребцы не могут работать спокойно, нужно заставить их работать под окриком, подчиняясь уставу и власти начальника. Этот закон давно известен морякам всех времён и народов. Не просто так в сейфе каждого капитана судна и каждого командира корабля лежит заряженный пистолет.

Пока шлюпка разворачивалась, пока матросы спрашивали да крутили головами, темп гребли упал, и дистанция до спасительных корабельных огней увеличилась уже кабельтовых до трёх. Прожектор вдруг начал шарить вправо и влево. Значит, на мостике потеряли шлюпку из виду. Худо. Только бы не снялись с якоря. Найти ночью в море, во льду маломерное плавсредство очень трудно, если вообще возможно. РЛС пластик не возьмёт. Да к тому же можно ещё и раздавить, не заметив. А догнать движущийся корабль шлюпка точно не сможет.

Это сейчас, уважаемые читатели, когда над нами не капает и мы удобно сидим на мягких стульях в тёплых комнатах, когда рядом с нами на столе в изящном подстаканнике стоит тонкого стекла стакан с душистым чаем, когда наши руки и лица не стынут на промозглом ветру, на описание ситуации да на чтение уходит столько времени. Но в тот момент в море в голове у старпома все эти мысли пролетели в доли секунды. Время для людей, реально оказавшихся в опасной обстановке, движется совсем иначе.

Но вот решение созрело, превратившись в алмазный кристалл, — пора действовать. Давай, старлей, командуй, да побыстрее, часы-то своё отщёлкивают!

Чернецкий набрал полные лёгкие воздуха и выдохнул на пределе:

— Отставить разговоры! Всем слушать меня! А ну грести, мать вашу! Чего застыли, как скульптурная группа на главной площади Владивостока?! Слушать меня и грести! Старшина, пошёл вперёд, на носовую банку. Гребём со сменой. Я меняюсь с загребными, старшина — с баковыми. Гребём по пять минут, затем — смена. Меняемся по кругу по моей команде. Всем грести так, чтобы звёзды над нами вспотели! Во время смены греблю не прекращать! Нас, ребята, немного снесло. Стало быть, надо поработать вёслами чуть подольше. Всем всё ясно? Вопросы?!

Чей-то неуверенный голос:

— А мы сумеем догрести?

Старпом рявкнул:

— А куда мы нах… денемся! Мне ещё сына воспитывать надо. Жена одна не справится, баба есть баба. Да и вы, наверное, домой хотите. Всё, демократия закончена! Начинается нормальная мужская работа. На то вас и призывали. Первая смена, навались!

Ну не знаю, как там звёзды, а сами моряки во время этой сумасшедшей гребли вспотели так, что ни одной сухой тряпки на них не осталось фактически. На выдохе после гребка казалось, что лёгкие повылетают наружу вместе с выдыхаемым воздухом. Многие из них дали себе в ту ночь зарок больше ни одной папиросы в рот не взять. Тянули на себя эти распашные вёсла спиной, откидываясь назад всем корпусом, как учили. Сухожилия предплечий напрягались до судорожных болей. К концу десяти минут пальцы на рукояти весла немели до отупения. Но все гребли. Все знали — в этом спасение. Чувствовали это печенью, хотя никто об этом не говорил. Все слышали: старпом приказал, а если он отдаёт приказы таким голосом, ему лучше не перечить. У сменившихся не было сил и пару слов сказать, поэтому тот, кто держал румпель, направляя шлюпку к спасительным огням «Альбатроса», даже не давал отсчёта. Гребли сами, интуитивно, но на удивление слаженно. Счёт «два-а-а — раз» звучал в каждой голове вполне самостоятельно.

Эта работа на пределе физических возможностей продолжалась 85 минут. Для того чтобы пройти 550 метров, понадобилось почти полтора часа.

К борту подошли вымотанными в ноль. Каким-то чудом, собрав в кулак волю и остатки сил, выбрались из шлюпки на борт корабля, как и положено, по шкентелям с мусингами (толстые пеньковые концы с навязанными на них для удобства лазания узлами); навешивать шторм-трап не просили. Шлюпку поднимала и ставила на место верхняя команда.

Здесь же, на шкафуте, пришедших встречал командир:

— Старпом, что там у вас случилось? Что-то вы далеко ушли, прожектор не доставал. Я даже беспокоиться начал.

Чернецкий, с трудом переводя дух, ответил коротко:

— Отлив…

Командир всё понял в момент:

— Ёп… тап… тудап! Чего ж заранее время-то не рассчитали? Где штурман?!

— Товарищ командир, я сам штурман. Чего уж тут?.. Все прохлопали…

Гребцы негнущимися пальцами медленно расстёгивали жилеты и бушлаты…

Одна небольшая книжка в простом бумажном переплёте под названием «Таблицы приливов на 198… год», том 2, «Воды Азиатской части СССР» и своевременные несложные расчёты могли бы помочь избежать этого неприятного приключения. Могли бы, но…

Говорят, что история не признаёт сослагательного наклонения. Море тоже не признаёт.

Вот так и приобретаем мы это бесценное сокровище, имя которому — жизненный опыт.

Ну и ещё один пример на ту же тему.

Зайти в какую-нибудь отдалённую бухту на побережье всегда было для военморов делом весьма привлекательным. Даже при всей напряжённости боевой подготовки в море иной раз выпадали счастливые — в прямом смысле этого слова — моменты: сутки-двое свободного времени. Опять же, можно было, увеличив ход, сэкономить для себя несколько часов. Там несколько часов, здесь несколько… Глядишь, и получается где-нибудь спокойно ночь или день отстояться. Можно сделать долгожданный перерыв, зайти в спокойную бухточку, «бросить яшку», немного расслабиться. Разрядка в этой беспокойной военно-морской водоплавающей жизни всё равно нужна. Нельзя постоянно находиться в напряжении. В такой обстановке не грех и шлюпку спустить да пройтись на вёслах или под парусом, сходить на берег. В спокойной стоянке в укрытой бухте есть свои непередаваемые прелести.

Это я говорю про такие места, как Курилы с Командорами да Камчатка с Чукоткой. Там людей, а стало быть, и начальников, поменьше. Но рядом с Владивостоком, Находкой или Совгаванью такие вольности, честно говоря, могут и боком выйти.

Ещё лучше, когда вас отправили в самостоятельное плавание в такие отдалённые места с заходом в посёлки на побережье, как говорят военные, «для поддержания оперативного режима». Например, наши овээровские морские тральщики (БК ОВР — бригада кораблей охраны водного района) каждый год на Командоры, на Чукотку бегали или в Охотское море на месяц-полтора. Тоже очень хорошее плавание. В военное время такие рейды «свободной охотой» называют.

Всякий моряк знает, что при высадке на незнакомом побережье шлюпку всегда следует держать перпендикулярно береговой черте. Это позволит очень быстро носом вперёд вытащить её на берег. Иначе волны наката могут развернуть шлюпку «в корыто», то есть положить в бортовую качку и буквально закопать в прибрежный песок или разбить о камни. Нужное положение корпуса при высадке на необорудованное побережье удерживают, отдав с кормы дрек — шлюпочный якорь. Старшина шлюпки втугую травит дректов (якорный канат), гребцы усиленно работают вёслами — шлюпка подходит к берегу под прямым углом. Снимаются точно так же, подтягиваясь в море на дректове.

А вот что однажды случилось практически.

Уже знакомый нам противолодочный корабль «Альбатрос» выполнял поставленные задачи в назначенном районе моря. Но вот наконец-то получил он столь долго всем экипажем ожидаемую возможность отстояться в бухте в течение полутора суток. Предстояла работа с авиацией, но из-за погоды «летуны» не могли выбраться из Хабаровска, их прибытие ожидали только через 36 часов примерно. Чтобы не гонять корабль туда-сюда, не бить моторесурс и не жечь впустую солярку, начальство дало добро переждать это время на месте, с заходом в какую-нибудь бухту. За бортом стоял тихий и солнечный август месяц 198… года. Для захода выбрали бухту Вилючинскую. На то имелось несколько причин.

Во-первых, в бухту впадала речка Вилюча, на которой многие из моряков уже бывали прежде и, стало быть, её знали. Речка была небольшой, её легко можно было перегородить сетью, а в некоторых местах — даже пройтись с бредешком. В это время как раз шла красная рыба, и икра-пятиминутка к столу была бы весьма кстати. Да что там пятиминутка! Всем уже изрядно надоели консервы, каша да сухая картошка, так что экипаж загодя обсуждал все прелести и достоинства свежей ухи и жареной рыбы.

Во-вторых, тут же рядом была расположена ещё одна бухта — Жировая, в которую, если вдруг что, можно было перейти за 15 минут.

В-третьих, условия в Вилючинской были просто классическими для стоянки на якоре: грунт — ил, песок, глубины — от 20 до 10 м. К тому же берег представлял собой ровный песчаный пляж.

Ну и в-четвёртых, бухта была расположена достаточно далеко от базы и города и достаточно близко от нарезанного в море района будущей работы.

Добро на стоянку получили от оперативного дежурного примерно в 13:00. Командир после переговоров с начальством сразу из радиорубки вызвал по «Каштану» главный командный пункт:

— ГКП радиорубке!

— Есть ГКП, — ответил старпом.

— Так, старпом, давай поворачивай в Вилючинскую. Нам дали полтора суток. Станем на якорь, отдохнём, порыбачим немного.

— Понял, товарищ командир.

Теперь уже время работало не на моряков. Чем быстрее станешь на якорь, тем больше его, этого самого времени, останется на отдых. Чернецкий выключил связь, повесил микрофон на место:

— Штурман, слышал? Давай курс на бухту.

— Уже рассчитал. Курс — 294 градуса.

Старпом крикнул на мостик рулевому:

— Лево руль! На румб 294!

— Есть лево руль, на румб 294, — отозвался вахтенный рулевой.

Теперь вахтенному офицеру:

— Воронин, давай обе машины самый полный. Идём в Вилючинскую, дали полтора суток отстояться.

— Понял, Сергей Николаевич, — ответил стоявший на вахте минёр.

Задребезжал, отрабатывая команду машинный телеграф. Взревели, послушно увеличив обороты, главные дизеля. Корабль на левом повороте, как всегда, чуть положило вправо. Развернулись, пошли.

— Штурман, сколько ходу до бухты?

— Час пятьдесят.

— Добро, поехали… Ну, понеслась душа в рай!

Теперь следовало побеспокоиться и о рыбалке. Старпом снял микрофон, включил общекорабельную трансляцию:

— Боцману и баталёру — на ГКП.

На кораблях всегда имеется по две-три сети. Так, на всякий случай. Есть и свои рыбаки, которые этими сетями занимаются и в любой момент, в любое время суток, в любом месте готовы идти на рыбалку. Фанатики своего дела, можно сказать.

Военные корабли никаким видам досмотра никакими гражданскими властями не подлежат. Поэтому видали военморы рыбных инспекторов и рыбных начальников с высокого фонаря в глубокой воде под крышкой дубового гроба с красной бахромой и позолоченными гвоздиками. Да и сами рыбные начальники понимали, что вояки много рыбы взять не смогут — тех приспособлений и нужного опыта нет. Да и что они там выловят за один-два захода в течение всего лета? Так, слёзы. К тому же рыба эта шла не для наживы, а в корабельный котёл; у снабженцев есть такая формулировка — «для усиления питания личного состава». Консервы и сухая картошка надоедают. Да и для кого жалеть-то, для защитников Родины, что ли? В общем, руководство рыбных контор вояк на рыбалке, как правило, не трогало.

Хотя разные люди попадались. Я помню, как однажды попробовал подойти к нашему борту с целью проверки корабля на предмет наличия сетей и выловленной нами без лицензии красной рыбы катер Fish inspection, на борту которого находился инспектор рыболовецкого колхоза имени товарища Ленина. Дело было недалеко от нашей базы, в одной из бухт, где стояла их небольшая, в несколько человек, бригада. Катер им соль из города привёз. Мы только закончили рыбалку, и весь экипаж находился в состоянии радостного ожидания свежей ухи.

Капитан «Рыбной инспекции» кричал нам по громкоговорящей трансляции со своей посудины:

— Я видел, как вы со шлюпки убирали сеть. Примите нас с правого борта и приготовьте для проверки документы, разрешающие лов рыбы!

У нас на мостике помимо вахтенного офицера находился командир, наблюдавший решительные действия катера. Он надвинул фуражку на глаза, защищаясь козырьком от солнца, сплюнул за борт и сказал вполголоса:

— Надо же, какой смелый. Ну давай, давай… Штаны-то запасные приготовил? А то, неровён час, обгадишься со страху…

Затем он по «Каштану» вызвал на мостик артиллериста, приказал подать питание на артустановку и сказал пришедшему командиру БЧ-2:

— Помаши-ка им стволами немного…

Старший лейтенант Степан Трезвенков с довольной ухмылкой во всё лицо встал за управляющую колонку и начал потихоньку поворачивать её на инспектора. Артустановка с характерным жужжанием послушно стала разворачиваться в ту же сторону. Стёпа для вящей убедительности и лучшей наглядности немного поводил стволами вверх-вниз и оставил их направленными на катер. Конечно, снаряды на линию досылки поданы не были, а спокойно лежали на своих штатных местах в артпогребе. Но шустрый инспектор-то этого не знал. А выглядит спаренная артустановка калибра 57 мм вполне убедительно.

Увиденная картина произвела на капитана инспекторского катера неизгладимое впечатление: он почему-то вдруг резко присел, спрятавшись за обвес мостика, а катер круто забрал вправо и начал разворот на обратный курс, от нас. А на УКВ и по громкоговорящей в наш адрес полетели весьма нелестные высказывания и местные смысловые идиомы.

Так что рыбалка для военных моряков всегда связана с приятными во всех отношениях воспоминаниями.

Но вернёмся к нашему «Альбатросу». Примерно через 110 минут, снизив ход до малого, корабль входил в бухту. Справа, на отвесных скалах небольшого полуострова, на мысе Зелёный мелькнул знакомый маячок. Штурман включил эхолот. Заранее выбрали удобную песчаную банку (некоторое возвышение дна) с глубиной в 15 м, расположенную недалеко от устья речки Вилюча… Вошли… Залился знакомыми трелями звонок аврала, и по корабельной трансляции разнеслось:

— Баковым на бак! По местам стоять, на якорь становиться! Правый якорь к отдаче изготовить!

На ГКП поднялся командир:

— Штурман, сколько до точки?

— Три кабельтова, — ответил тот от экрана РЛС.

Ход снизили до самого малого.

— До точки два кабельтова… Один…

Застопорили ход, двигались на инерции.

— В точке!

— Обе машины назад! Отдать правый якорь!.. Стоп машины!.. На клюз 75 метров!

Боцман на баке отследил, как корабль на инерции заднего хода вытянул из цепного ящика 75 метров якорь-цепи, затем задержал шпиль и доложил на мостик:

— На клюзе 75.

— Есть. Стопора наложить!

Всё, встали. Можно готовиться к рыбалке.

В конечном счёте в шлюпку взяли пару сетей, соль, чистые мешки под рыбу и ёмкость для икры, сухой паёк, топор, переносную радиостанцию, охотничье ружьё 12-го калибра с боезапасом, два автомата АКМ и шесть набитых рожков к ним. На Камчатке, товарищи дорогие, водятся медведи; а встреча с ними ничего хорошего не сулит и в планы моряков вовсе не входила. Кому она нужна, такая встреча, да ещё во время рыбалки? Мишки ведь тоже горбушу любят! И кижуча, и кету. И если придётся, всегда готовы подраться за неё.

На берегу предстояло переночевать, с раннего утра наловить рыбы, выпотрошить её, посолить, а затем к ужину, ещё засветло, вернуться с уловом на борт. Во избежание всяких неприятных случайностей каждый час надлежало выходить с кораблём на связь.

Гребцами отрядили четверых крепких, хорошо обученных гребле матросов. За старшину шлюпки пошёл боцман — мичман Лихобаб. В качестве пассажира взяли ещё баталёра — мичмана Казакова, он должен был заниматься выловленной рыбой. Ему и по должности-то положено. Командиром шлюпки согласно корабельному расписанию пошёл старпом — Сергей Чернецкий.

От борта отвалили примерно в 16 часов. Ходу до берега было минут двадцать пять. Высаживаться решили левее устья. В лоции было сказано, что камней в этой части бухты нет, а береговая черта представляет собою песчаный пляж. Таким образом, высадка на берег представлялась несложной, даже чем-то обыденной операцией. Можно и не волноваться.

Старпом уверенно правил к берегу. И только с дистанции примерно в два кабельтова (370 м) он заметил вдоль берега белую полосу пены, а затем услышал и характерный отдалённый гул. Та-а-ак… Значит, у береговой полосы идёт накат (довольно большие океанские волны). Видимо, с моря заходили остатки зыби. Это открытие никак нельзя было назвать приятным. Дрека в шлюпке не было… Ладно, доберёмся. Не в таких переделках бывали… Надо только крепче руль держать и править перпендикулярно берегу.

Старлей скомандовал гребцам:

— А ну, ребята, навались! Надо скорость поднабрать, там накат идёт. Смотрите, чтобы шлюпку бортом к волне не поставило.

Подошли ближе… Ещё ближе… Рёв прибоя звучал вполне отчётливо и весьма грозно. Придётся ноги замочить, на такой волне сухим остаться невозможно.

— Приготовиться к высадке!

И тут под самый конец, когда до берега оставалось всего-то два-три корпуса, шлюпку всё-таки развернуло. Резко пошла бортовая качка, шлюпку валило с борта на борт, гребцы послетали со своих мест, брошенные вёсла вертело в уключинах на все 360°. Но что самое страшное — шлюпка обоими бортами стала черпать воду с песком. За полминуты её залило почти на треть. Старпом понял: ещё минута, и шлюпку замоет по самый планширь. Он взревел в полную мощь своих лёгких:

— Всем из шлюпки! Взяться за борта, развернуть её кормой к волне! Пошли! Так-растак и этак на жвака-галсе!

Моряков как ветром вынесло наружу: кто угодил в воду по колено, а кто — и по пояс. Ноги вязли в мокром песке… Схватились за планширь, поднатужились, начали разворачивать… Ещё немного… Пошла, родная… А вокруг ревела морская вода пополам со взвёрнутым со дна песком. Она то отступала, то налетала вновь, поддавая во все мыслимые и немыслимые места крепких морских организмов. Облегчённую шлюпку заливало уже не так сильно.

— А теперь дёрнули её на берег! Давай-давай! Зароет — не на чем назад идти будет! А ну, взяли! Трам-па-пам, дохлых крабов нам на ужин!

Да, товарищи дорогие, в такой ситуации, хочешь ты или не хочешь, а дело делать надо. Никуда не денешься! Выдернули они «четвёрку» вместе со всем скарбом. На набежавшей волне выдернули.

Не знаю, не могу сказать точно, сколько весила тогда их «четвёрка», но на одну треть она была полна песком и до половины — водой. Моряки стояли рядом с нею, мокрые по ноздри; сапоги их были полны водой и песком; песок намыло даже в карманы. Они всё никак не могли вздышаться. Смотрели и не понимали, как они её так лихо и так далеко от воды дёрнули. Как сил-то хватило?

Но стояли они уже на берегу. И рядом с ними стояла их шлюпка. Не побитая. Успели.

С очисткой плавсредства пришлось повозиться. Но это уже не страшно, это уже на суше. Главное — шлюпка цела, сами целы. А сушиться морякам не привыкать. Как в той пословице: лишь бы кости были целы, мясо нарастёт. Достали из заначки завёрнутые в полиэтилен спички, натаскали дров да запалили костёр побольше; через час все были более или менее сухими. Ну а мелочи не считаются.

Сходили на разведку к речушке, даже поставили сеть ненадолго, для пробы. Влетело штук пять горбуш и один хороший кижуч. На ужин хватит. Рекогносцировку Вилючи произвели. Теперь можно и к ночёвке готовиться.

А что нужно для такой ночёвки? В первую очередь, товарищи дорогие, нужны дрова для костра. И нужно их столько, чтобы на всю ночь хватило. А ещё лучше — и с небольшим запасом. Куда мишка точно не сунется, так это к большому костру. Довольно быстро натаскали от прибрежных кустов необходимое количество толстых сучьев да выкинутого прибоем, подсохшего топляка на берегу насобирали.

Конец ознакомительного фрагмента.