Туман

А. Родионов

Это может случиться с каждым: шокирующее письмо, скоростной заезд по горному серпантину, авария. Это может случиться с каждым, но не каждый сумеет открыть глаза после пережитого. Анхельмо удалось, но стоило ли это делать?..

одиннадцать

— Анхельмо? Ты спишь?

Анхельмо дёрнулся, как будто его ударило небольшим разрядом тока.

— Анхельмо? Всё хорошо?

Он не спал. Голос Петра раздавался в его голове несмотря на то, что телефонная трубка лежала на телефоне, который даже не звонил.

— Анхельмо, ты отключился. Приходи в себя. Слушай мой голос, я выведу тебя из этого состояния. Слушай мой голос. Вспомни белую комнату.

Что-то явно пошло не так. Анхельмо попытался оглядеться вокруг, но не мог этого сделать. Точнее, оглядеться он сумел, но не сумел ничего увидеть, не на чем было сфокусировать взгляд. Вместо этого он испытал леденящий ужас, который наполнил всё его существо, как будто тысячи иголок одновременно вонзились в кожу и с каждой секундой входили в тело всё глубже и глубже. Страх сковал его изнутри, он находился в пустоте, в вакууме. Вокруг ничего не было. Вообще ничего не было. Анхельмо пытался двигать рукой, но это было равнозначно попытке не приземляться после прыжка вверх. Его рука двигалась и не двигалась одновременно. Он сам двигался и не двигался одновременно. Он не знал, как бы он описал это состояние, если бы его попросили изложить на бумаге свои ощущения в тот момент. Он просто существовал в ужасе. Если бы не голос Петра, Анхельмо бы, наверное, свихнулся.

— Анхельмо, не уходи в себя! Слушай мой голос! Говори со мной. Ты слышишь меня?

— Да, я слышу тебя, — раздался голос одновременно внутри Анхельмо и вне его. Эта пытка была еще изощреннее белой комнаты.

— Отлично. Ты должен сфокусироваться на чем-нибудь, на каком-нибудь объекте. Думай. Любой объект подойдет, просто сосредоточься.

— Я попробую.

Мысли образовывали вязкую субстанцию и никак не могли остановиться на чем-то одном. Разум был словно парализован, словно ослеплен ровно в тот момент, когда нужно было увидеть любое, находящееся неподалёку от него. И это любое оказалось таким неуловимым.

— Анхельмо, думай! С каждой секундой тебе всё сложнее и сложнее выбраться наружу. На твоём месте, я бы не философствовал, а искал нужный объект.

— Легко сказать! Мои мысли словно парализованы. Я пытаюсь подумать о чем-нибудь, но вместо этого… Стой! Кажется, получается. Тетрадь!

В его голове каким-то волшебным, непонятным образом всплыла черная тетрадь. Он мог видеть её в мельчайших подробностях, во всех деталях. Тетрадь зависла прямо перед ним, шелестя исписанными страницами. Анхельмо видел почерк, различал буквы, но не мог сложить их в слова. Он знал, кто написал все эти строки, и одновременно не знал этого.

— Ты видишь тетрадь?

— Да, черную тетрадь, исписанную непонятными понятными словами.

— Ты делаешь успехи. Теперь попробуй представить эту тетрадь на белом столе.

Анхельмо сделал усилие — пока тетрадь всё еще висела перед ним в прозрачной субстанции его сознания — и представил её лежащей на белом столе. Черная тетрадь на белом столе. Тетрадь на столе. Вдруг, посреди тетради образовалась воронка, в которую начало затягиваться всё. Границы тетради. Страницы. Вся масса чего-то, в чем находился Анхельмо. Сам Анхельмо. Ему стало дико страшно, он попытался зажмуриться, но оказалось, что его глаза итак были закрыты. Хлопок. Тишина. Темнота. В следующий миг Анхельмо обнаружил себя сидящим на белом стуле в ослепительной комнате. Телефоны были на месте. Перед ним лежала черная тетрадь.