Вся жизнь – в искусстве

А. Н. Донин, 2004

Книга издана к 100¬-летию известного нижегородского режиссера и музыковеда Марка Марковича Валентинова. М.М. Валентинов в течение многих лет был главным режиссером Нижегородского театра оперы и балета имени А.С. Пушкина. Авторы – родственники, близкие друзья и коллеги Марка Марковича – тепло вспоминают о нем как о необыкновенном, интеллигентном, мудром, добром, духовно богатом человеке, который щедро делился своими знаниями со всеми, кто соприкасался с ним, кому посчастливилось жить рядом с ним, дружить с ним и просто по¬человечески общаться. Их память о нем светла. В книгу включены также дневниковые записи М.М. Валентинова и его стихотворные произведения.

ИЗ ДНЕВНИКОВ

М.М. ВАЛЕНТИНОВА

(1951–1957 гг.)

Неизвестно, когда Марк Маркович Валентинов начал вести дневник. Самые ранние из сохранившихся записей относятся к 1951 году. Они содержательны и интересны, но позднее — в шестидесятых и далее — Марк Маркович стал ограничивать их содержание перечислением фактов и цифр — наиболее существенных с его точки зрения, но довольно сухих. Повествовательность и яркое эмоциональное начало ушли, к сожалению, из его записок.

Мы приводим некоторые выдержки из дневников М.М. Валентинова, относящихся к пятидесятым годам ХХ столетия. Они живо характеризуют эпоху, город и страну. Но ярче всего они рисуют самого автора заметок. Как раз тогда он работал главным режиссером Горьковского театра оперы и балета — пока эту должность не упразднили — и вел педагогическую работу в Горьковской консерватории и Горьковском музыкальном училище. Кроме того, он выступал как лектор — в Горьковской филармонии, Лекторском бюро и Обществе по распространению политических и научных знаний(позднее переименованном в общество «Знание»). Работоспособность его кажется невероятной, однако она объясняется его увлеченностью, преданностью своему делу.

В отношении к работе и к искусству Марк Маркович был максималистом, и его приводили в ярость помехи, во множестве возникавшие на пути к результату, которого он хотел добиться как режиссер. Помехи были вызваны либо равнодушием и невежеством когото из сослуживцев, либо «политическими соображениями» и, опять же, невежеством начальства. Кроме того, встречались и просто подлые люди, любившие сделать гадость талантливому и честному человеку.

Видимо, работа режиссера была для Марка Марковича ближе всего по характеру, хотя он иногда и проклинал ее, ибо возможности (материальные, да и творческие) таких театров, как горьковский, всегда были весьма ограниченными, и постановки спектаклей редко удовлетворяли режиссера. Поэтому оценки, которые Марк Маркович давал в своих записках людям и ситуациям, часто могут показаться преувеличенными. Однако это не что иное, как запальчивость энтузиаста, которая иной раз превращала присущее автору юмористическое отношение к жизни в злой сарказм.

Марк Маркович вел записи неукоснительно каждый день, но они не всегда отражали чтото существенное и интересное. Поэтому дневники публикуются выборочно: по четырепять записей за месяц, редко больше. Несущественные пропуски в тексте обозначены многоточием в круглых скобках, поясняющие дополнения от составителей — в прямых скобках, а также курсивом.

А.Н. Донин

1951 год

Итоги работы в 1950 году

Поставлено спектаклей — 3

Прочитано лекций

от филармонии — 57

от Общества — 3

от Бюро — 2

от других организаций — 1

1 января 1951 года

Вторая половина ХХ ст. началась выпивкой, пением и танцами в кругу семьи и друзей. Пил мало, ел и пел — много. (…) Днем по ошибке решил, что выиграл 400 р. Был счастлив десять минут, потом выяснил, что ошибся и попрежнему беден. Пережил это с твердостью. Вечером был на «капустнике» в консерватории. Программа — бледна, танцы пахнут нафталином. Скучно веселимся.

2 января 1951 года.

С десяти утра на ногах. Консерватория (11–1230), училище (1245–230), опять консерватория (4–730), потом на «капустник» в оперу. Программа, как обычно в прошлые годы, публика — чужая. Слава Аллаху — западные танцы! Тесно, темно и опять скучно. Скучно веселимся! Одолжил 10 р. у Чуфарова и немедля съел 6 пирожков с мясом. День прошел в бестолковой и бесплодной суматохе. Зря!

Внеплановый урок в консерватории. Был с женой на «капустнике». Урок в училище.

3 января 1951 года

Вырвал два зуба. Через два часа начало болеть и здорово ныло. Спал. Проснулся, услышав за стеной (по радио) какойто фп концерт. Включил радио и с наслаждением слушал, будучи уверен, что это Шопен. Чудесное соединение мужественности с изысканностью. Оказался — Аренский. Он гораздо лучше того, что принято о нем думать. К сожалению, ограничились 1й частью и стали передавать китайскую музыку. Пока слабовато, но может развернуться во чтото хорошее. Хороша последняя хоровая песня с ударами гонгов, напоминающими звон не то котлов, не то кастрюль; смешновато, но своеобразно.

Вечером принимал эскизы Ан. Маз. [Анатолий Мазанов — театральный художник] к «Прекрасной Елене» [оперетта Ж. Оффенбаха] — надуманно. Второй вариант получше. Обсуждали выставление «Даиси» [опера З. Палиашвили — модного в те времена грузинского композитора — на исторический сюжет] на соискание Сталинской премии. Решили сделать доделки и репетиции.

[Далее приписано значительно позднее]

Странно, что не отметил в этот день самого главного события: вступление в должность Чернышовой

[Речь идет о новом директоре Горьковского театра оперы и балета. Работать с ней ему было очень тяжело. Много сил уносила борьба, борьба с невежеством, которое нельзя было искоренить. Вот один из эпизодов подтверждающих это.

Вскоре после войны в театре ставили оперу Кабалевского «Семья Тараса». Премьера прошла с большим успехом. Актерам приказом директора театра Чернышовой была объявлена благодарность. Марк Маркович был режиссером этого спектакля. Он с удивлением обнаружил, что в списке получивших благодарность отсутствуют фамилии некоторых ведущих актеров. Он пошел к Чернышовой, чтобы выяснить недоразумение. Каково же было его удивление, когда она объяснила ему, что это не случайная ошибка — благодарность не была объявлена тем актерам, которые исполняли роли немцев!!!]

5 января 1951 г.

В консерв. Очередная репетиция «Фауста». Довольно гладко. С трудом вырвался на «Мусоргского» [кинофильм]. Впечатление обычное: убогий, лоскутный сценарий, обнаженная публицистичность. Роскошь обстановки вызывает ложное представление о жизни этих людей, которая на самом деле сопровождалась отчаянной борьбой с угнетающей бедностью. Восторженность — наиграна и фальшива! Нет простоты и искренности. Не верю! РимскийКорсаков, Бородин, Кюи — статисты, не чувствуется, что это большие люди. Р.Корсаков особенно жалок — никчемный педант. Вечером с Тарасовым, Павлом и Любимовым в ресторане. Ночью брел один через пустой город; могли убить, ограбить без малейшей помехи — ни одного милиционера. Лег в 3 ночи.

17 января 1951 г.

Принимали эскизы «Черевичек». Будет дирижировать Павел. Зашел в училище выставить отметки. Слава Богу, Зиновьев не возражает против ухода. Прощай, училище! Вечером в Канавине Балакирев [лекцияконцерт]. Пела В.В.В. [Валентина Васильевна Викторова] и всетаки нестерпимо скучно. Он — плохой композитор. О нем можно только упоминать в лекциях о «кучке» и исполнять «Введи меня» и, может быть, «Увертюру». Остальное играть в дни юбилеев.

21 января 1951 г.

(…) Вечером «Даиси». Идет вяло. Записал ряд поправок. Народу — битком. Купил «Свет над Китаем». Читал весь вечер. Чудесные гравюры Гу Юаня. Огромное мастерство, лаконизм и значительность идеи. Большое первоклассное искусство. Мне кажется, что советское искусство должно быть таким. Без устали, снова и снова смотрю на эти маленькие и очень страшные вещи. Мне кажется, что наряду с национальными чертами здесь сильное влияние Мазерееля. [Известный бельгийский график первой половины ХХ века].

1 февраля 1951 г.

С утра в театре репетировал «Даиси». Идет как будто ничего. Новый балет удачный. Увы, я часто бываю доволен репетицией, потому что приправляю ее своим воображением. (…) Как бы я хотел, хоть в конце своей творческой жизни, получить возможность сделать чтонибудь понастоящему, то есть с многократной прикидкой на сцене, в условиях, близких к спектаклю. Задумался о своем возрасте; как чертовски мало осталось жить! Все откладывал и откладывал, а жизнь — прошла.

3 февраля 1951 г.

Сегодня — «большой день». Утром встречали Горяинова [чиновник из Москвы] на вокзале. ЗИМ — восхитительная машина, мягкая, плавная, удобная и теплая. Горжусь тем, что такую машину делают у нас! Спектакль прошел очень хорошо, с небывалым подъемом, хор неузнаваем, даже мужчины. Повидимому, и Ч., и С. — спектаклем довольны, сделали ряд замечаний. Гор. не нравится оформление второго акта, в особенности небрежно выполнено, темно; эффект Казбека груб. Костюмы гурийцев — назойливы (надо убрать их из 2 акта). Режиссерски неудачен (формалистичен) переход Князя на финал 2 акта.

Обедали в гостинице. После обеда заехал домой за Верой, но не застал ее и поехал один на концерт М. Гринберг. [Известная советская пианистка]. С восхищением слушал амолльную прелюдию и фугу Баха. Впечатление поистине величественное, могучее. Потом шесть очаровательных песен Листа — Шуберта: «Поток», еще какаято, «Атлант», «Посол любви», «Der Wanderer», Баркарола. Все чудесно, настоящее пение. Во втором отделении предался суетным мыслям и потерял сосредоточенность, а потому и не мог так хорошо слушать. Ехал в трамвае с «Бахом» и слушал его критику, всем досталось — и Листу, и Гринберг!

16 февраля 1951 г.

Утром — репетиция: 4 и 8 картины [опера Чайковского «Черевички»] С 3 часов до 6 — уроки в консерватории. Крылова, Аллагулова, Чуфаров — очень хорошо. Вечером лекция в клубе МГБ для медиков: Мусоргский. Читал попечатному и оттого не имел ни малейшего успеха и даже получил записку с жалобой на чрезмерную лаконичность. Струков [Иван Яковлевич Струков — певец, бас, заслуженный артист РСФСР, солист Горьковского театра оперы и балета] говорит, что когда лектор говорит свое, то он старается быть убедительным, в том же случае, если он читает чужое, то стараться ему уже незачем, отсюда и впечатление совсем иное.

2 марта 1951 г.

В 11 начался просмотр [«Черевичек»]. Все шло, как обычно, довольно гладко, но с присущими нашей всегда «спешной» работе недостатками. На обсуждении неожиданно произошел полный разгром со стороны москвичей. Я был ими уничтожен как «блюдо с кукурузой». В особенности усердствовал этот недоучка по фамилии Кротов. Надо запомнить эту сволочь. С трудом удалось отстоять разрешение на спектакль. Ушел разбитый. Вечером читал в филармонии для мед. инта Р.Корсакова. От злости читал чрезвычайно удачно и длинно (50 мин.).

5 марта 1951 г.

Репетировал 4, 6, 7 и 8 с хором. (…) Вечером — «Черевички» — увы, при пустом зале. Спектакль шел хорошо. Было обсуждение. Много говорилось глупостей. Даже Пудалов не произвел на меня второй раз впечатления. Нельзя же все время говорить нам, что мы не МХАТ. Мы это и сами знаем. Я ему приватно сказал, что при наших 6 репетициях против 60 репетиций Большого театра, мы не в 10 раз хуже его.

9 марта 1951 г.

В 130 собрание. Опять я виноват! Ну погодите же, я вам теперь «дам жизни». На «Игоря» — 15 мизансценных! [Речь идет о репетициях готовившейся к постановке оперы Бородина «Князь Игорь»]. Завтра составлю докладную о «Мазепе» и «Пиковой даме». Чернышова собирается меня запрячь как ишака; черта с два! Репетиция с Пивнем не состоялась: не пришла Симанская. Вечером был на концерте Сеславинского. Здорово играл «Аппассионату». Соната № 31 мне не понравилась, хотя там интересная фуга. Хороша соната № 7, особенно Andante.

Сукины дети! Вепринский сообщил мне, что они перенесли кафедру на понедельник. Я заявил, что не буду. Сволочи эдакие! Терять изза них 150 целковых и еще понедельник.

17 марта 1951 г.

Сегодня утром узнал, что «честь» нас благополучно миновала. [Отказано в выдвижении коллектива театра на Сталинскую премию]. Поймал себя на том, что надеялся. Был очень огорчен этим. Днем репетировал с Шульпиным «Черевички», с Пивнем и Рупасовым «Риголетто». Вечером по желанию дирекции провел концерт Элькинда и Любимова. Сегодня с радостью узнал, что Вертинский получил премию за кардинала. Рад за него, он этого поистине достоин. Жалею, что не знаком, а то поздравил бы старика. [А. Вертинский — известный русский артист, незадолго до того вернувшийся в СССР после долгих лет эмиграции].

3 апреля 1951г.

[Командировка в Москву и Ленинград].(…) Выехал благополучно, в приятной компании простых и искренних людей. Разговор вертелся вокруг воспитания детей. Везде, увы, одна и та же картина: дочь — с золотой медалью, сын — бездельник и двоечник; в другой семье: сын — аккуратник и работяга, дочь не умеет (не желает) вымыть кастрюлю и т.д.

4 апреля 1951 г.

Две хорошие и миловидные девушки на боковых местах стеснялись раздеться, но я отвернулся, и они устроились вполне подомашнему. Одна из них, некрасивая, но с очень приятной здоровой улыбкой, фигура — олицетворение здоровья и силы. Вспомнил рецепт долгой жизни, который слышала Елизавета Ивановна [сестра жены] об академике Зелинском: 1) не есть после 8 вечера, 2) утром — простокваша с сахаром, вечером без сахара, 3) после 50 лет ежедневно 1 стакан натурального вина! Вот это медицина!

5 апреля 1951 г.

Соседжелезнодорожник оказался простым и хорошим мужиком, молод на вид, но дочери 14 лет, офицер, участник войны, украинец. Простодушен, но не глуп. Рассказывал чудесные эпизоды:

1) как старуха пришла жаловаться командиру, что он поставил пушку на ее грядку;

2) как узбек перепутал овраги и попал к мадьярам, где встал с котелком за обедом в очередь; когда ему дали каши, он пошел, а за ним увязался какойто мадьяр сослепу и пришел к нашим ужинать.

Вспомнил кстати вчерашний рассказ в поезде: сосед сделал замечание школьницам за то, что не уступили место старику: «Неужели вас этому в школе не учат!» А они ответили: «У нас каникулы!»

Ленинград великолепен — ни толкотни, ни хамства, яблок сколько угодно, магазины полны. Купил ручку, но, кажется, придется менять. Ни в Мариинский, ни в Б. зал филармонии не попал: все продано! С трудом купил билет в М. зал филармонии. И. Безродный [известный советский скрипач] играл Баха — сонату симинор и Чакону. Очень здорово, но я был полон суетных мыслей, а потому плохо слушал. Во втором отделении играл концерт СенСанса, но я думал о Козельске и слушал невнимательно.

[Козельск — старинный русский город на юге центральной части России, известный героическим сопротивлением, которое оказали его жители войскам Батыя: после двух недель осады татары сожгли его, но их потери оказались такими большими, что они дали Козельску прозвание «злой город». Размышления Марка Марковича были связаны с постановкой оперы Бородина «Князь Игорь»].

6 апреля 1951 г.

Сегодняшний день — богат впечатлениями. Днем — в Эрмитаже, этом «лесу изящных искусств», впечатлений — масса. Как всегда, на первом месте — античные вазы; кроме гениальных аттических, очень хороши маленькие апулийские, необычайно тонко моделированные в подражание бронзовым. Поразила меня коллекция резной слоновой кости Х–ХIV вв., это потрясающее совершенство. Экспозиция в корне перестроена, и у меня впечатление, что многое появилось недавно, напр.: нидерландские картины ХV и ХVI вв., в частности, «Св. Лука и мадонна» Р. ван дер Вейдена и моя любимая гениальная картина — «Избиение младенцев» П. Брейгеля. После музея обедал, очень вкусно ел: бастурму и пил вино. Вечером в Малом, смотрел «Юность». [Балет М. Чулаки]. Спектакль лучше пьесы, хотя многие типы весьма неубедительны: Семен, белогвардейцы. Одеты военные возмутительно. Декорации Т. Бруни очень хороши своей мягкой серебристой гаммой. Финальная картина эффектна, но ничего балетного не заключает. В общем, если бы не обстоятельства, то ставить не стоит. Администрация театра очень любезна и предупредительна. (…)

11 апреля 1951 г.

[В Москве, по дороге из командировки домой]. (… ) Вечером идем на «Дон Жуана» [опера Моцарта]. С Тарасовым и Элькиндом ходили в Арагви. Пили хванчкара; впечатление — божественное.

Вера на спектакль опоздала [супруга Марка Марковича Вера Ивановна]. На меня (и на публику) «Дон Жуан» — никакого впечатления! Если отбросить плохое исполнение и бездарную постановку, все же сама опера — бледная тень гениальной «Свадьбы Фигаро», ни характеров, ни интересных положений, наивная, детская (и вполне пристойная) сказочка. Что в ней мог найти Т.А. Гофман? (…)

14 апреля 1951 г.

С утра неудачно путешествовал за керосинкой. Сдал в бухгалтерию авансовый отчет. Сегодня мне исполнилось сорок семь лет; неумолимая старость приблизилась вплотную и незаметно, подлая, подкралась ко мне! Узнал от Ерофеева [главный дирижер Горьковского оперного театра] о смерти Д.Суркова, хороший был человек. Вечером читал в Ждановском институте «Мусоргский». [Горьковский политехнический институт носил тогда имя Жданова]. После концерта бежал метров 175 к подходившему навстречу трамваю; ничего, еще могу. Надо всетаки менять весь уклад моей жизни.

4 мая 1951 г.

Все напасти изза того, что… керосинка опять накоптила. Виноват, конечно, я, потому что ее купил. В 9 начали с Левой кидаться [об игре в теннис], потом пришла Женя, кидался с ней. Коекак попадаю по мячу, но иногда даже получается неплохо, особенно слева.

С 13 — репетиция, успел пройти только финал, 2 и 3 картины. [Весной 1951 г. начата работа над постановкой оперы Д. Кабалевского «Семья Тараса» по повести Б. Горбатова «Непокоренные» — на тему патриотизма советского народа в Великой Отечественной войне]Вера смотрела и очень раскритиковала. Вечером проводил конференцию и концертзагадку для мединститута, мне наговорили массу лестного и трогательного. Я чувствовал себя, как римский полководец, которому поднесли венок из травы. (…)

8 мая 1951 г.

Утром в консерватории. Занятия в субботу в 4 часа, во вторник утром в 330. Днем был на собрании в театре. Выступал бледно. В 7 ч. — на заседании Горисполкома. Всех ругали. Очень удивило и насмешило положение драмтеатра, который заработал за 1950 год полмильона, и у которого их… списали! Теперь же они не могут ни починить обваливающийся потолок, ни ломаные стулья! Вспоминаю Исайю [ветхозаветный пророк]: «Не завязывай рот волу молотящему». Теперь они работают «не надрываясь», т.к. от своих заработков все равно ничего не получат. Смешно и грустно! Очень хорошо (но безрезультатно) выступал Витальев [главный режиссер Горьковского театра юного зрителя]. В общем, «пустой разговор в казенном доме». Я благополучно отмолчался. (…)

16 мая 1951 г.

Утром полчаса репетировал 1 эпизод из пролога (затмение) [«Князь Игорь»], получилось хорошо, но полчаса ушло на это. Пришел к убеждению, что все мы имеем чересчур мало репетиций. В иных условиях все могло бы быть иначе. Повидимому, я не способен видеть ясно всю картину до начала работы, мое «видение» созревает к тому времени, когда в Горьковской опере работа уже кончена. Получил в филарми 1000 за март. Итак, за март я в расчете. Купил девчонкам посудку в подарок. Вечером репетировал с Сухановым, Моисеевым, Чиненковой и тремя Владимирами.

22 мая 1951 г.

Днем в консерватории записал 4 часа и взял журнал домой. Получил в конс. 223 р. Получил от Дейча 146 руб. за 19 мая. Играл с Верой 40 минут и, повидимому, сделал большие успехи! Очевидно, как говорит Костя Барабанов, жир помогает играть! Галюшка [дочь Марка Марковича Агния] сегодня получила табель; по письм. русскому, арифметике и французскому — четверки, остальные пятерки, по физкультуре не аттестована, отлынивает и небрежничает. Вечером был на концерте местных композиторов. Касьянов хорош, когда не кривляется, напр. в детских хорах. Нестеров чересчур многословен, но талантлив. Хорош романс Симанского. Владимиров — понравился. Аедоницкий — нестерпимо банален. Купил 49 чудесных репродукций с зап. классиков. За 62 р. 50 коп. Разорение!

[В июне 1951 г. Марк Маркович проводит три недели в Сочи: отпуск.]

12 июня 1951 г.

Все прежние жильцы уже сменились. Меня узнал один юристгорьковчанин, который приехал сюда так же, как и я. После завтрака ходил смотреть пляж и парк «Ривьера» — очень хорошо и, главное, все платное. (…) Днем хорошо выкупался на Ривьере, полежал на солнце. С аппетитом пообедал за 15 рублей, затем выспался и вечером пошел гулять, поднимался вверх, сидел у моря, поужинал одними фруктами. Здесь действительно чертовски красиво — и природа: растительность, море, светлячки, летающие по кустам и полянам, и чудесная архитектура. (…) Море оказывает на меня успокаивающее действие, но мне не достает тенниса и компании. В общем же, я доволен, что обошелся без санаториев и домов отдыха.

22 июня 1951 г.

Получил письма от девочек и легче вздохнул. Не сомневаюсь, что супруга изволит гневаться, но так как не знаю, за что, то решил не обращать внимания. Поехали с Игнатием в Хосту. Самшитовая роща — настоящий дантов ад: деревья, как мертвецы, бледные и все покрытые вековым мохом. Великолепны 700летние тисы и 150летние буки — прямо красавцы с чудесной свежей корой. Тащились полтора часа к древней крепости, от которой ничего уже не осталось, кроме обломка стены. Назад шли один час по горной тропе, над пропастями. В лесу необычайно душная, влажная атмосфера и запах гнили. Если таковы субтропики, то тропики — сущая преисподняя! Мы безумно вспотели и прямо задыхались в этой чудовищной чаще, среди древних скал и лабиринтов. Впечатление более мрачное, нежели от наших лесов, и это несмотря на то, что нет ни болот, ни трясин; все на высоких, крутых горах. Пообедали в ресторане, и выкупаться не успели. Ходил в душ.

[В июле 1951 г. Горьковский театр оперы и балета находился на гастролях в Иванове, август и начало сентября — в Ярославле.]

4 августа 1951 г.

[Ярославль]. Позавтракал в закусочной. Немного написал и пошел с балетом купаться на Которосль, шел по ул. Чайковского мимо какойто древней церкви, отданной под склад тары. На ул. Салт.Щедрина от церкви осталась только изумительная, пагодообразная колокольня, рядом с ней хлебозавод, она удивительно красива, но обречена! Пошли мне, Господь, побольше злости, чтобы преодолеть мою лень и написать в «Правду» об ярославских «Иванах, не помнящих родства»! Купался чудесно, два раза переплыл Которосль с Лидой Кузнецовой, немного трусил, т.к. ноги пошаливают. Вечером ходил на стадион, покидался и сыграл пару сетов в парной. Играю очень скверно.

13 августа 1951 г.

Бюро парторганизации. Крыли меня за то, что я «равнодушен». Лицемерные г…нюки! Все как один накинулись на меня, кроме Павла [дирижер театра Резников]. Получил суточные 160 р. Отправил с Толей Вере письмо и букварь Ксюшке [дочь Марка Марковича]. (…) После бюро купался в Которосли один; очень скучно.

17 августа 1951 г.

Отправился купаться в час дня и пробыл на пляже до 430 — было много наших. Дивно накупался и наплавался — лучше всякого Сочи! Забирались на мимопроходящий плот и прыгали оттуда. Отправил детям посылку в Саратов. Вечером провел концерт в саду железнод. После концерта, не заходя в театр, отправился домой и выкупался.

28 августа 1951 г.

(…) Мне понравилось одно выражение из письма Собинова о царском режиме: «Кащей не бессмертен».

1 сентября 1951 г.

Еще одно лето ушло в небытие, 48е лето моей жизни. Слушали певицу Гоццари, потом долго сидели у директрисы. Купил сегодня еще одну простыню, палку для мытья пола, машинку для штопки, штопку, пояс для Веры. Всего на 102 р. 80 коп., включая пышный обед. Вечером пил у Белы чай, читал Хаяма и Китса; потом был в театре. Вспомнил свое индейское стихотворение. Повидимому, я только в силу обстоятельств не стал поэтом.

3 сентября 1951 г.

В 10 утра — первая мизансценная, 3 к. с хором. Днем был в кино, смотрел «Странный брак» — очень понравилось: великолепный сюжет, остро антиклерикальный, превосходная постановка, яркие типы старой Венгрии, самодурбарон с разбойничьими замашками, докторякобинец, самоучкаизобретатель, но женщины феноменально некрасивы! Вот те и Венгрия!

Великолепна сцена похорон, черная процессия и белые дома, торжественно, мрачно и… смешно, т.к. знаешь, что в гробу лежит кукла. Крепкий удар по черной вороньей стае Ватикана! Картина жизни, поразительная по своей яркости. Жаль, что краски плохи, не только зеленый, но и красный никуда не годятся. Дело, повидимому, происходит в провинции (в Эстергоме?). Репетировал 2 часа «Фауста» с Элькиндом. Вечером пили чай у Белы и болтали о литературе.

6 сентября 1951 г.

Утром репетировал 3 картину и 6 карт. 3 идет очень неплохо. Пошел с Л. Кузнецовой в музей и наслаждался там превосходными вещами. Особенно мне понравились:

1) Мыльников — портреты купцов — это прямо русский Гольбейн! Куда до него Зарянке!

2) Брюллов — портрет МусинаПушкина — исключительно благородно по цвету, достойно лучшего места в Третьяк. галерее!

3) Боголюбов — марина с прозрачной бурной волной, без зализанности Айвазовского.

4) Левитан — на даче ночью — просто гениально по эффекту освещения, лампа — белый мазок и светится самым непонятным образом.

5) Шиндыков — виды Ярославля, ночные пейзажи набережной Волги.

Еще хорош женский портрет Крамского и дети Браза. Пейзаж Ендогурова — «Белый мох».

7 сентября 1951 г.

Купил скатерть за 113 руб. — очень милую. Был на «Травиате» — просто ужас что за оформление, боюсь, что ему уже ничего не нужно, кроме керосину и спичек. Репетиции не было. Вечером Чернышова грозно спросила, начал ли я репетиции и провел ли работу по разъяснению, — была удивлена моим спокойным — да! Ел виноград.

8 сентября 1951 г.

С утра выехал в Ростов [Ростов Великий]. Впечатление колоссальное. На первом месте: необычайно стильная узость дверей и всевозможных коридорчиков и проходов. Великолепен обход по стенам укреплений. Церкви, хотя и разорены, но поражают умением разрешать пространственные задачи и чудесными фресками в голубой, охристой и зеленоватой гамме. Богатство фантазии, композиционное искусство прямо поражает. Странное, непривычное впечатление производит в домовой Спасской церкви высоко поднятая солея и алтарь. Иконостасы — каменные (ростовская особенность). Интересен «каменный мешок» в княжьих палатах. Прекрасен Успенский собор с его могучим кубом и аркатурным фризом. К сожалению, заперт, и боковая паперть разрушена. Главная паперть с притвором — очередная безвкусица ХХ столетия. Звонница — чудо! Был на ней, смотрел гигантского «Сысоя» — 2500 пудов [речь идет о знаменитом колоколе]. Трогательное впечатление произвел маляр, с гордостью показывавший нам звонницу и колокола. Сделать бы от него прививку ярославским «Иванам, не помнящим родства»! Музей в отделе XVIII и XIX столетий поразил меня богатством и качеством экспонатов.

Два портрета из Шереметевского имения могли бы украсить Третьяковку, особенно дама в тюрбане. Интересен портрет св. Дмитрия работы Боровиковского. В худож. отделе — хорош дамский портрет и портрет ребенка в красном — Плешанова, этюд Поленова «Часовня у Оки» и антипоповская картина Неврева, изображающая, как монахи рассматривают порнографические карточки.

Озеро большое, но «неаппетитное», все в зарослях и в тине, странно, что нет купальни и не развит водный спорт. Древности производят отрадное впечатление своей сохранностью; люди, которые их охраняют, гордятся ими. С интересом прослушал звон ростовских колоколов, воспроизведенный на спец. приборе, в музее. Очень меня удивило, что Бела постоянно заказывает панихиды и подает поминание о своей няне; это очень своеобразно и трогательно. Вечером был в театре.

11 сентября 1951 г.

Собрался и выехал вместе со всеми в Горький. Трогательно прощался с Ек. Алекс., Ниночкой, Белой. Екат. Алекс. Плакала. Подарил ей на память фаянсовую масленку. Проезжая мимо [на пароходе], любовался на церкви в Коровниках, очень глупо сделал, что не осмотрел их вблизи. (…)

В салоне очень неплохо кормят, подали вкусный, сочный и недорогой бифштекс. Ночью проснулся от страшного шума в коридоре: пьяный Коля поссорился с Павлом; их разняли, но Николай во весь голос вопил: «Поц! Поц! Нет, ты скажи мне, что такое поц! Я на 16 лет старше его!» и т. п.

15 сентября 1951 г.

Видел директрису, сказала, что командировать может только с разрешения комитета.(…) Вечером был у Миши и Г.С. [Друг Марка Марковича горьковский искусствовед Михаил Петрович Званцев и его жена Галина Сергеевна]. Заходил к нему Ф. Сем. Богородский [известный советский художник, нижегородец по происхождению], лауреат и т. п. Очень своеобразный тип, весельчак, балагур, хвастун. Но деляга первой руки. Когдато был цирковым акробатом. Ему 57, но он, как огурчик, хотя ему недавно вырезали почку изза эхинококка.

26 сентября 1951 г.

На рассвете вбежала Ксаночка и со слезами сказала: «Папочка, наш Персик умер». Мне стало ужасно жаль милого ласкового зверька, к которому я очень привязался за это короткое время. Сегодня было очень похабное заседание худсовета. Я был «ангельски» кроток; пришлось узнать, что и Л. стоит Е., а Чернышова вполне оправдывает данную ей рекомендацию. «Лажали» меня вовсю вместе с Толей Гладковым. На «Фаусте» Струков вовсю ломался и капризничал изза оформления. Совершенно непереносим был свет на спектакле, надо его пересмотреть. Нужна мизансценная репетиция на пролог, сад и выход солдат. Боже мой, какое гно наш театр! Как в нем тошно служить! Обязали меня к 29 прочитать на худсовете экспозицию. Что это такое? Я себе смутно представляю, завтра посмотрю в книжку. (…) Выпил 5 ложек бессмертника.

4 октября 1951 г.

Безумный день! В 9 встал, в 10 — «Непокоренные» в кинопрокате. Фильм слаб, но Бучма — гений! [Известный украинский советский актер]. В 12 репетиция «Фауста» с Дарчуком. В 2 часа встреча с Владимировым в консерватории, в 3 часа — группа по философии, в 5 ч. урок с Победоносцевой и Кузнецовой. В 7 ч. в театр на «Черевички».

Спектакль шел гнусно. Хор ходил, как дохлые мухи. Накладка за накладкой по свету. Черт бы побрал мою специальность. Выпил 4 ложки бессмертника.

13 октября 1951 г.

В 11 — мизансценная с солистами. В 1330 с хором. В 15 в консерватории, в 17 — мизансценная с молодым хором, в 19 — с Кирой и Князевым. В 21 — лекция «Скрябин, Рахманинов» в Доме ученых. Дома застал Агнию на ногах, в пылу работы. Она мне заявила: «Я не люблю рисовать правдиво, а люблю с разными расфуфыреньями» (!?).

21 октября 1951 г.

В Москве. Брожу без цели и без толку. Купил «Антологию таджикской поэзии», мыльницу, приспособление для жарения хвороста. Вечером смотрю «Семью Тараса». Поставлено хорошо, но далеко до того, о чем мне говорил Мордвинов. Прежде всего — никакой «скульптурности», все мечутся и разыгрывают душераздирающую мелодраму, никакой «величавости», сплошная суета. Массовки очень эффектны, но не более. Составу далеко до нашего. Великолепен пожар и самолеты. Ночую у Зевеке на чудесной раскладной кровати

23 октября 1951 г.

Приезжаю в 13. Репетирую 1 и 3 кк. Чувствую себя очень усталым. Вечером — дома, разбираю накопившиеся в портфеле бумажки. Вера заняла 2 место в РСФСР. [На чемпионате по теннису].

14 ноября 1951 г.

Днем репетиция с Элькиндом «Риголетто» 1 акт. Вечером «Тарас» с Сухановым. Вечером заседание у Чернышовой по «Тарасу».

25 ноября 1951 г.

Вчера дал Вере 145 руб. на хозяйство, сегодня доплатил за духи, дал столяру 25 руб. Утром с Элькиндом — «Риголетто», 3 акт. Днем смотрел Дарчука. В 3 ч., презрев свою директрису, — в Доме офицеров «Мировое значение русской музыки». Вечером смотрел 2 акта «Травиаты», а потом писал очередную писанину для директрисы. [Часто Марку Марковичу запрещалось читать лекции изза того, что это якобы мешало его работе в театре]. Говорил с Пеньковым и Шагаловым [руководители Горьковской филармонии]. Предложили перейти к ним с окладом 2000. Дал принципиальное согласие.

26 ноября 1951 г.

Мой рабочий день. 1) Репетиция «Риголетто» с 1030 до 14. 2) Консерватория с 16 до 18. 3) Репетиция «Риголетто с 19 до 2030. Бесцельная поездка в школу милиции с 2130 до 23. Говорил с Полферовым, он поддерживает мою идею перехода в консерваторию. (…) Начинается работа над постановкой оперы Верди «Балмаскарад».

13 декабря 1951 г.

Смотрел в мастерской заказанные для консерв. ширмы и т.п. В 3 ч. — семинар. [Имеются в виду обязательные занятия в Школе МарксизмаЛенинизма]. Задали подготовить 7 и 8 вопросы. Не занимался, но поставил часы с 17 до 19. Вечером был на «Фаусте». Боже мой! До чего же они все бездарны! Дарчук бродит по сцене, как посторонний зритель, Элькинд — раскормленный «волоокий телец», Сергей… ну, да что ожидать от Сергея! Боже мой! Какой же режиссер чтонибудь сможет из них сделать? Получил зарплату за весь ноябрь. Выпил 5 ложек бессмертника.

Итоги 1951 года

Поставлено спектаклей — 3

Прочитано лекций

от филармонии — 60

от Общества по рас

пространению — 3

от Бюро — 8

от других организаций — 5

1952 год

1 января 1952 г.

Прощай, 1951 год! Оглядываясь назад, я могу сказать, что он был неплох для меня и моей семьи. Что в нем произошло хорошего? Мои постановки были довольно удачны, денег я заработал на четыре тысячи больше, чем в прошлом, съездил в Сочи, побывал в Хосте, Мацесте, съездил и в Ростов Великий, много купался в море и в реке Которосли. Два раза был в командировке (в Москве и Лде). Дал Верушке возможность отдохнуть у моря. Было и много плохого: 1) появление в театре Чернышихи, 2) стал прихварывать: печень, спина после ушиба, фурункул, 3) почувствовал, что старею и что интерес к спорту у меня стал ослабевать, 4) все больше убеждаюсь, что окружен «иудами» и «петрами», что порядочный человек (не герой, а просто порядочный и честный) это явление редкое и исключительное! Но все это мелочи, главное — это то, что все мои родные и любимые живы и здоровы, и это в жизни самое главное! Дай Бог, чтобы и следующие годы были не хуже 1951!

[В марте 1952 года начата подготовка к постановке оперы Мусоргского «Борис Годунов». Этот спектакль cтал одной из лучших работ М.М. Валентинова как режиссера].

6 марта 1952 г.

Утром — беседа с хором по «Борису». Потом ходил с Верой на лыжах в Пушкинский садик, на обратном пути крепление лопнуло, и пришлось идти пешком. Вечером дежурил на «Балмаскараде».

7 марта 1952 г.

От Софьи Герасимовны узнал о смерти горячо любимого друга и учителя Н.И. Сперанского [Профессор Московской консерватории, певец (бас)]. Мир праху его! Вот и Кока ушел из среды живых близких мне людей старого поколения; все меньше и меньше их вокруг меня.

11 марта 1952 г.

Все забываю и теряю: днем забыл в консерватории очки, а вечером во дворце им. Ленина — портфель с книгами. Вечером читал в Канавине «Шостакович, Кабалевский, Хачатурян» без подготовки, но очень удачно. Смотрел «Тарзана» — чушь собачья, но народы, пейзаж и животный мир Африки очень интересны.

13 марта 1952 г.

Утром репетировал «Фауста» с хором. В 2 ч. началась «мка». Меня смешали с грязью за «Игоря», Ваню за «Сусанина», все дерьмо и все никуда не годится. Ерофеев — классик: все перевалил на меня. Надо покончить с главной режиссурой, но сейчас этого делать нельзя; только после «Бориса Годунова».

15 марта 1952 г.

(…) Был на похоронах С.А. Афанасьева. Пошли и мне, Господи, такую легкую кончину, но, если можно, то не очень торопись! Вчера в Водном [институте] читал о Мусоргском.

27 марта 1952 г.

Был на «Сев. цирюльнике» до 2 акта. Прочел приказ, что мне поставлено «на вид» за самоустранение от «Садко». Вечером читал в Политехническом о Чайковском, под впечатлением этой паршивой стенограммы был очень собран и, как мне кажется, читал хорошо. [Лекции часто стенографировались «компетентными органами», чтобы была возможность уличить лектора в политической неблагонадежности]. Подумав о нашем театре, решил, что он похож

на пиратский корабль, где только и думают, кого выкинуть за борт.

31 марта 1952 г.

С утра заседаем (с 11 до 16) — приемка эскизов «Эсмеральды». В 1630 ухитряюсь с Верой сбегать на 2ю серию «Тарзана». Лучше первой. Звери очаровательны, но угнетенные труженики экваториальной Африки на меня произвели впечатление подлинных «исчадий ада». Впрочем, полагаю, что это связано с деспотизмом царьков, сложившимся феодализмом и т.п. Африканцев надо освобождать от их собственных правителей в первую очередь. Вечером делал в Доме офицеров доклад «Идея патриотизма в музыке», что обошлось мне ровно в сто пятьдесят рублей. От ужина сбежал. (…)

14 апреля 1952 г.

Мне — 48, сорок восемь лет! Утром репетировал 2 к. «Игоря». День в консерватории. Придя домой, лег отдохнуть и был поднят телефонным звонком. Друзья напомнили о себе. Вечером на конференции в Водном был необычайно растроган овацией по моему адресу. Боже мой! Как это было приятно! Пришел поздно — сна ни в одном глазу.

1 мая 1952 г.

Поздно встал и весь день сидел дома и писал письма. Вечером на «Игоре». Кошмар! Из 14 рабочих — 6 налицо. Оркестр пьян, балет тоже. Все вкривь, вкось и коекак. Ерофеев говорил, все ему так омерзело, что он готов уйти в самодеятельность. Врет, конечно.

30 мая 1952 г.

Вечером разговаривал с Малышевым, все это принимает весьма нежелательный оборот, т.к. если я подам заявление об освобождении от обязанностей глав. pежа, то мне придется уйти из театра совсем, что пока меня еще не устраивает. Придется терпеть, пока хватит сил. (…)

23 июня 1952 г.

(…) Заседали в здании Обкома с 12 до 18!!! Съел бутерброд за 2 р. 37 к. Беззубый, неинтересный доклад Рябовой закончился такими же прениями. После довольно толкового заключения Морозова (о том, что главной задачей является разоблачение капитализма и пропаганда идей коммунизма) выступил Хныгин и начал плести чтото невнятное. По этому поводу Нил [возможно, Н.Г. Бирюков — горьковский писатель] удачно процитировал Чехова: «Университет развивает все качества человека, в том числе и глупость».

[Июль: вместе с театром Марк Маркович находится на гастролях в Калинине (ныне Тверь)].

15 июля 1952 г.

Подсчитал, что за 13 дней я истратил на еду круглым счетом 305 рублей, или 23 руб. в день. Пока нормально, если не считать излишеств в покупках.

Репетировал 1 к. пролога, как будто неплохо.

Упразднен! Чернышиха была потрясена той живейшей радостью, с которой я воспринял известие об упразднении должности глав. pежиссера. Итак, минус 500 руб.! Надо их разыскать гденибудь. (…)

27 июля 1952 г.

Ясно. Играл 3 сета, сначала кидался хорошо, потом «сдал» и стал плохо срываться к мячу — проигрывал все время. Очевидно, общая подготовка плоха. Завтракал огурцами, обедал в Военторге — 12–15. Вечером вел большой концерт с докладом в Военной академии им. В.М. Молотова. Встречали тепло, за ужином генераллейтенант произнес прекрасную речь о том, что военной аудитории вовсе не нужна только военная тематика, но все то, что человечество считает ценным. Интересен рассказ о приказе гитлеровского командования с запрещением заводить пластинки с русскими песнями.

29 июля 1952 г.

Утром, простившись с Мих. Пив., выехал в Москву. Полдня бродил в поисках ночлега — в городе никого нет. К счастью, Лилькина [сестра жены] соседка дала мне ключи. Вечером был на «Эсмеральде», сценарий не блещет логикой и последовательностью, но режиссура и хореография — блестящие. Декорации — идеальный фон для фигур, костюмы, подчас, очень плохи. В целом — несравненно лучше нашего.

5 августа 1952 г.

День, заслуживающий быть отмеченным как хорошо проведенный: 1) купался, 2) катался на лодке, 3) играл в теннис (20), 4) не видел лица моего директора! Траты большие.

9 августа 1952 г.

Дал Чернышихе пробный бой во время общего собрания. Она сидела ошарашенная и даже ничего не записывала. Днем и вечером репетировал 6 и 9 картины.

27 августа 1952 г.

Обед — 13, колбаса 4 р. 70 к. (тухлая, скормил зверям), книги (Кристи, сказка) — 18 р. 10 к. Провел концертлекцию «Мировое значение русской музыки» — срам невероятный, меня буквально выгнали с кафедры, т.к. лекция никому не была нужна.

[Последнее событие произошло в Туле, куда театр переехал из Калинина. В сентябре Марк Маркович на отдыхе в Крыму].

11 сентября 1952 г.

Купался (19, 20). Винегрет — 5, груши — 2. Вечером «Робин Гуд». [Английский художественный фильм с Лоуренсом Оливье в главной роли; был необычайно популярен в СССР]. Все ругают — авантюрный фильм, а мне нравится. Конечно, XII век не получился: все «с иголочки», но есть хорошие кадры, бой в замке просто великолепен по композиции, некоторые декорации очень хороши, сам Робин Гуд исключительно обаятельный.

22 сентября 1952 г.

Купался (27). Получил от Верушки письмо, известия неприятные: Галюшка больна, с Тоней осложнения, пол липнет. Послал Вере 170 + 15. Лазил на «Крестовую», откуда любовался прекрасным видом. Вечером смотрел отвратную картину «Опасный рейс» — 350. Желудок почти в норме, но сижу на диете.

23 сентября 1952 г.

Последний день на «Таити». Купался (28, 29). Прощался после обеда с морем. Получил письмо от Галюшки. Вечером много пел, чем надоел слушателям. Кто знает?

29 сентября 1952 г.

[В Москве]. Утром на вокзале; билет — 39, потом получил в У. по О.А.П. — 600 рублей. Отправился с Ириной [жена брата Евгения] в «Баку» — смачно пообедали и выпили. Ирина пьет, как лошадь. Истратил 91 р. На ублажение Женьки — 39 р. Днем, ожидая денег, зашел в Третьяковку.

Большое впечатление произвели портреты XVIII века — потрясающее мастерство и реализм. Превосходен «Головкин» Никитина. Поразительно красива Ек. II — скульптура Шубина. Иконы теперь внизу расположены не очень хорошо, но количество их больше и много знаменитых произведений. «Обсуждение двойки» понравилось и «В. Теркин» меньше, чем в репродукции. [Видимо, речь идет о картинах Ф. Решетникова «Опять двойка» и Ю. Непринцева «Отдых после боя»]. На вокзал приехали в последний момент, (…). Выехал в Горький. Днем встретил старого друга Мишу Рабиновича, которого не видал 19 лет.

5 октября 1952 г.

Репетировал с Дарчуком и Шульпиным 3 и 5 кк. Вечером — 4 к. Сегодня сорвана 4я репетиция по плану. Чувствую себя совершенно разбитым физически, полагаю, что нагрузка слишком велика. Получил благодарность в приказе комитета.

14 октября 1952 г.

Совещание с 13 до 16! Решили сдавать 3го. [Имеется в виду сдача спектакля «Борис Годунов»]. Я получаю все 10 мизансценных, но с монтировками полная неясность. Вечером поехал на Автозавод, там почувствовал безумное утомление и зевоту, но, выйдя на кафедру, увидел сияющие глаза 750 юнцов и девочек, и всю усталость сразу как рукой сняло. Читал «Что такое музыка».

15 октября 1952 г.

4 часа репетировал «Блаженного» и «Новодевичий». [Рабочие названия картин оперы «Борис Годунов»]. «Блаженный» — готов. В 1 все сбили новые станки. Вечером репетировал с Ваней смерть [И.Я. Струков исполнял роль Бориса], потом пошел к Карповым.

16 октября 1952 г.

Репетировал «Кромы». Вечером подбирал с Виталием женские костюмы. «Кромы» очень трудны, вдобавок расположение станков будет иное, снова сюрпризы! Днем вырыл георгины и гладиолусы.

18 октября 1952 г.

Репетировал «Кромы». Полчаса сорвали. Вечером репетировал сцену Бориса с Шуйским. Ваня, насмотревшись московских дивес, порол всякую чушь. (…)

21 октября 1952 г.

2 репетиции по 4 часа каждая. Очень продуктивны, т.к. достаточно подготовлены и обставлены: станки, бутафория и тепло на сцене.

Был с Гельфондом в ТПК и наладил относительно костюмов духовенства, материю на мантию [для костюма патриарха] нашли. Галка принесла какуюто болотную птицу.

25 октября 1952 г.

Репетировали «Келью», «Думу», «Новодевичий», «Коронацию». Монтировали «Келью» и «Корчму». Сорвали мою лекцию изза производственного совещания, плакали 150 целковых! Отказался от всех лекций до 10 ноября. Провались это проклятое дело. До чего мне опостылел театр с его нищенским окладом и дурацкими претензиями. Купил Историю СССР, 1 том за 580.

31 октября 1952 г.

(…) Утром мизансценная полонеза (8), вечером — 1я генеральная. Кончили ровно в… 2 ч.! Боже мой, Боже мой! Если я умру в ближайшем будущем, то в смерти моей будет виноват этот проклятый идиот, этот г…нюк Сорокин! [Зав. пошивочным цехом театра, ответственный за костюмы].

3 ноября 1952 г.

Сдача прошла с подъемом. Результат пока неизвестен, но мнение Н.И. Морозова — очень положительное, Рябовой — тоже. Все длилось ровно 4 ч. 30.

8 ноября 1952 г.

Утром пришел Мих. Ерем., [Михаил Еремеевич Островский — известный окулист и друг] долго сидели и болтали. Вечером премьера «Бориса» — вызывали. Успех. Но я не очень доволен — много сумбура, особенно в «Кромах». Кончили в 2450! Висит приказ с благодарностью.

11 ноября 1952 г.

Выходной, был в консерватории. Вечером с Верой на торж. заседании в театре. Получил опять в приказе по театру благодарность.

14 ноября 1952 г.

Репетировал «Кромы» без Князева, Рыбакова, Дружкова и миманса, но с лошадьми! Еще репетировал 1 и 6 кк. Дров до сих пор не привезли! Вот г…но и сволочь! Вечером «Формы и жанры» в Сормове. Блестяще!

16 ноября 1952 г.

Подписался на «Правду» — 3 мес., «Сов. Искусство» — 6 мес. и «Сов. Союз» на 3 мес. Навестил Анат. Мих. И принес ему банку ананасов. Получил письмо от В.А. Брендера и узнал о смерти Антона Александровича Эйхенвальда. [Известный дирижер и композитор]. Удивительный был человек, одаренный, культурный, но с чрезмерным налетом авантюризма. Интересно рассказывал о нем Ерофеев, как А.А. в ансамбле «сибирских каторжан» играл на… гребенке!

[В конце 1952 года начинается работа над постановкой оперы Чайковского «Иоланта»].

22 ноября 1952 г.

Утром вызвал Домбай [ректор Горьковской консерватории Г.С. Домбаев]; страшный скандал изза того, что я расписался за Павла [Резникова]. «Борис» — аншлаг. Присутствовала китайская делегация. Я произносил речь перед началом.

[Я хорошо помню этот случай. Мы, мальчики хоровой капеллы, участвовавшие в обеих картинах пролога, а также весь хор и солисты, занятые в первой картине, уже стояли на сцене — в костюмах, за еще закрытым занавесом и ждали начала спектакля. Вдруг между нами прошел, как всегда, слегка улыбаясь всем, оживленный, в неизменном темносинем костюме Марк Маркович. Он чуть раздвинул занавес и, скрывшись за ним, вышел на авансцену.

— Китайская делегация, — сказал ктото.

Шум в зале утих, и Марк Маркович начал свою речь. Она длилась недолго — минуты четыре, и я, конечно, не помню ее. Но такие выступления полагалось заканчивать упоминанием гениального вождя и учителя, лучшего друга всех людей и отца народов. Все ждали от Марка Марковича здравицы в его честь. Мы чувствовали, что он уже подводит логику своего выступления к этому имени, как вдруг, опережая его, ктото выкрикнул в зале высоким тонким голосом:

— Сталин!!!

И зал взорвался овацией.

Чуть улыбающийся Марк Маркович вышел изза занавеса и, снова пробравшись между нами, ушел за кулисы, а спустя несколько секунд фагот в оркестре начал вступление. Занавес раздвинулся и мы, как всегда, увидели за пультом Ерофеева, смутные фигуры музыкантов, слепящие прожектора, направленные на нас, и черный провал зала, казавшегося огромным. А на первом ряду — в середине — шесть или семь человек, тоже смутно различимых, но все же слегка высвеченных отблесками со сцены. Они были маленького роста, круглолицые и узкоглазые, все относительно молодые. Они широко, довольно улыбались.

А. Донин]

8 декабря 1952 г.

С утра дома. Головная боль. Пытался попасть в эту говен…ю баню, но, увидев очередь, ушел. Вечером «Борис» Получил по бюллетеню 105 рублей. Вере — 100. «Борис» всетаки оставляет меня неудовлетворенным, в особенности «Кромы». Хоровые сцены требуют непрерывной подтяжки. В каких жалких условиях мы всетаки работаем.

31 декабря 1952 г.

Покупки: подарки детям — 71, кекс — 25, вина и воды — 42, язык — 10, варенье — 10, книги и гравюры — 27. Встречали Новый год довольно неудачно; все не ладилось; пробка застряла в шампанском, солянка вышла невкусная, у меня разболелась голова; ну, так или иначе, проводили 1952 год на свалку. Посмотрим, что принесет мне новый, 1953.

Что было в 1952 г.? Освобождение от бремени главного режиссера, удачная поездка на гастроли в новые города Калинин и Тулу. Побывал впервые в жизни в Крыму. Много купался, хорошо поиграл в теннис. Удачно выпутался из сетей, которые поставила мне Чернышиха, благополучно поставил «Бориса» с хорошими отзывами. Отправил детей в деревню. Но было и много плохого.

Галка много болела, я сам чувствую себя неважно: и желудок, и весь правый бок.

Самое же скверное: заметное ухудшение моих финансовых дел. (…) Я опустился физически, не нахожу в себе сил даже для спорта. В общем — високосный ушел, что покажет следующий?

Итоги 1952 года.

Лекций в филарм. — 62

в Обществе — 5

в Бюро — 3

в прочих — 1

Играл в теннис — 35 раз

Купался — 29

Поставлено спектаклей — 1

1953 год

11 января 1953 г.

15 лет назад мы с Верушкой зарегистрировались в ЗАГСе. Вечером пили чай у Лизочки и простились с ней. От Карповых пошли на вечер Ираклия Андроникова, где я получил колоссальное наслаждение от его мастерства и живости большого творческого ума.

27 января 1953 г.

Зарегистрировался в консерватории. Принял душ и постригся. Вернувшись домой, застал там беду: пришла милиция и увела Тоню. [Домработница Валентиновых, жившая в городе, как подавляющее большинство сельских жителей, без прописки, что преследовалось]. Завтра ей придется уехать, и мы остаемся без работницы. Вдобавок мне грозит штраф. Вечером репетировал «Фауста», так что выходного дня у меня не было! После репетиции сидел у Михайлы [М.П. Званцев]. Отменно угощали. Стихи придется переделывать. Вообще, сегодня черный день.

13 февраля 1953 г.

В 14 начинается. Первый говорю я, мягко и обтекаемо критикую гейшу. [Прозвище, данное Марком Марковичем директору театра Чернышовой]. Орбанд налетает на нее петухом и, конечно, получает оплеуху. Ерошка — молчит. Инсарский поливает меня грязью. Заканчивает гейша, вся в пятнах, брызжет от злости слюной

и обвиняет меня в «политической отсталости».

3 марта 1953 г.

Сильный кашель. Купил лимон, печенье, лекарства. Галюшка чтото нездорова. Полферов зачитывал идиотский план научной работы педагогов консерватории и сильно выиграл в моих глазах, ибо не делал того идиотски серьезного лица, которое обычно делал Домби. Вел в клубе МГБ «Хачатурян — Мясковский». Очень плохо себя чувствую.

1 апреля 1953 г.

Вчера было объявлено снижение цен. Лимоны и апельсины исчезли совершенно, т.к. теперь они очень дешевые. С 1130

и до 1930 заседали. Против ожидания, меня не очень «лажали», а за «Иоланту» даже хвалили. Опять выступал Инсарский насчет смены руководства. Дулю под нос! (…) Читал для мединститута «Пушкин и музыка» без подготовки. Сидела стенографистка, так что может возникнуть история, но какбудто читал не слишком плохо.

23 мая 1953 г.

С утра вызвали на «приемку» костюмов; когда я заявил, что писать [протокол] не буду изза невралгии, мне сказали, что я не нужен (к моему удовольствию!). Купил испанский словарь. Получил в филармонии за апрель 588 рублей. Ездил в Сормово, читал перед орущими и скачущими идиотами лекцию о Глинке! которая им была нужна, как щуке зонтик.

[В июне 1953 года начинается работа над постановкой оперы Верди «Аида».

В июле 1953 г. театр гастролирует в городах по верхнему течению Волги].

10 июля 1953 г.

Чрезвычайное событие: разоблачение Берия. Общее смятение и недоумение. Я считаю, что это один из поворотных моментов в нашей истории, судя по некоторым положениям передовицы «Правды».

Обедали дома. Был в бане и ездил на лодке с Дарчуком; Не обошлось без приключений — проходившая моторка захлестнула нас волной и вся моя одежда вымокла до нитки. Вечером «Риголетто».

17 августа 1953 г.

Пробовал выйти подышать воздухом, но вернулся изза ветра. Весь день под сильнейшим впечатлением мопассановской «Жизни». Какая сила! Какая выпуклость характеров; все люди, выведенные в романе, стоят передо мною, как живые. Особенно хорош Жюльен; ни одного положительного качества: трус, лгун, наглец, скряга, жестокий, подлый и в то же время живой! В этом гениальном произведении все прекрасно и все совершенно. Какая человечность у Розали, отца, старого кюре, графарогоносца. А грешница «мамочка», а фанатик поп, убивающий собаку! Бесподобно!

25 августа 1953 г.

(…) Днем смотрел «Опасное сходство» — дивная, изумительная картина! Французы — нация, наделенная безупречным вкусом! Пейзаж, декорации, игра актеров, костюмы, сценарий, музыка, — все совершенство!

Отвалили точно в 8; конечно, моя каюта была занята, и мне пришлось бегать к начальнику вокзала. Бардак!

4 сентября 1953 г.

После долгих мытарств, по записке из филармонии, получил билет на завтра. [Речь идет о поездке в отпуск — в Сочи]. Стоил он мне 191 рубль. (…) Потом пошел в кино на «Садко». Сильна техника, у художников многое сделано «вкусно», но и только. Неимоверное убожество сценария, испакостившего и былину, и оперу РимскогоКорсакова, и слабая режиссура, одним словом, «все на месте». А жаль, с нашей техникой мы могли бы переплюнуть весь мир, если бы сценаристами и режиссерами кино у нас были мастера, а не «Gescheftsmacher»ы.

Придя из кино, задумался о том, что мне надо жить строго размеренно; например: 52 раза в году посещать кино, драму и концерты (не реже раза в неделю), 20 раз выкупаться в море или реке, 30 раз играть в теннис и 30 раз выйти на лыжах. Каждый день гулять по часу, делать зарядку, обтирание. Обязательно один раз в году съездить на неделю в Москву. Завести расписание на неделю.

17 сентября 1953.

(…) Ночевал у Шалфеевых на новой квартире; у них остановился Натан Рахлин [один из крупнейших советских симфонических дирижеров середины ХХ века], толстый еврей, очень странный. Весь вечер он божественно играл на гитаре, поразив меня своим искусством. Это было редкое музыкальное впечатление: не всякий может похвалиться, что он слышал «Хабанеру» Тарреги — в исполнении Н. Рахлина… на 7струнной гитаре!

17 октября 1953 г

[В Большом театре на «Аиде»]. Билет в 3м ряду. Спектакль неинтересный, давят традиции XIX столетия, мизансцены надуманы, актеры вполне провинциальны. Группировки иногда сделаны мастерски, но на всем лежит печать искусственности. Декорации очень талантливы и, в противоположность мнению Карманихи, вовсе не «давят» людей, да и вряд ли можно решать Египет более камерно. Однако костюмы и аксессуары просто ужасны, особенно у солистов, безвкусно, бездарно, мишурно (без конца Амнерис сверкает брильянтами), на уровне не Гаттенрата, а худших традиций императорских театров: «греческая рубашка и галоши».

Больше всего мне понравилось в оформлении судилище: с огромными рядами сидящих статуй и строгий храм. В шествии хорошо небо и пыльный африканский город, а также золотые значки на палках. Хороша мутная луна в сцене Нила. Эффект «большого финала», в основном, на том, что всякая дыра и проплешина искусно закрыты бесчисленными статистами, откровенно ничего не делающими, но хорошо загримированными. Как обычно, хороша лепка группы.

19 октября 1953 г.

(…) Был в Третьяковке, смотрел иконы; думаю, что ежели каждый год буду глядеть на них, то под конец жизни проникнусь пониманием этого великого искусства. Пока мне очень нравится и Рублев, грозный и простой, и светлый Дионисий, и изысканно тонкие иконы строгановской школы, но всего прекрасней белочерные святители и краснокоричневая Параскева на иконе Снетогорского монастыря. Видел «Слово» Фаворского. [Оригиналы иллюстраций В.А. Фаворского к «Слову о полку Игореве»]. Очень хорошо и монументально. (…)

22 ноября 1953 г.

(…) Поехал в филармонию на Klavierabend Мержанова. Бах — Вивальди мне очень понравился — очень современная музыка. Мусоргский наводил зевоту, т.к. все ассоциировалось с пачкотней Гартмана. [Фортепианный цикл Мусоргского «Картинки с выставки» написан под впечатлением некоторых работ архитектора и художника В.А. Гартмана, которые композитор видел на его посмертной выставке

Конец ознакомительного фрагмента.