Описание Отечественной войны в 1812 году

А.И. Михайловский-Данилевский, 2008

Книга Михайловского-Данилевского является первым полномасштабным трудом по истории Отечественной войны 1812 года. Эта работа, не переиздававшаяся более 150 лет, до сих пор является одним из главных источников для исследователей эпохи Наполеоновских войн. Эту книгу неоднозначно оценивали более поздние исследователи, с ней спорил Толстой, многие считали, что Михайловский-Данилевский лишь ограничивался описанием боевых действий, не проведя их анализ с точки зрения военного искусства, однако ни одна из работ по истории 1812 года не обходилась без цитаты из его труда. Написанная прекрасным литературным языком, эта книга должна обязательно присутствовать на книжной полке любого уважающего себя военного историка – любителя или профессионала.

Происшествия 1811 года

Письмо Наполеона к Государю. — Ответ. — Разговор Наполеона с Чернышевым. — Продолжение спора. — Приготовления Наполеона к войне. — Разговор его с Князем Куракиным. — Ответ Государя. — Донесения Князя Куракина и Чернышева о непременном намерении Наполеона вести войну. — Австрия и Пруссия предлагают свое посредничество. — Государь не принимает оного. — Вооружение Наполеона продолжается. — Дела Турецкие.

Описанное в предыдущей главе происходило в 1810 году и Январе 1811-го. Наполеон не мог тотчас начать войны, потому что еще не совсем приготовился к ней. Для выиграния времени он притворствовал, говорил о желании сохранить мир, о дружбе к Государю. В сих уверениях и переговорах о спорных статьях прошел весь 1811 год. В каком положении были дела в начале сего года, в чем именно заключались взаимные неудовольствия обоих великих соперников, красноречивейшим изображением тому служат собственные их письма. Поводом к оным было назначение Генерала Графа Лористона послом в Петербурге, на место Герцога Виченцского, Коленкура.

Письмо Наполеона от 16 Февраля 1811 года: «Слабое состояние здоровья Герцога Виченцского заставляет меня отозвать его. Я искал между окружающими моими такого человека, назначение которого могло бы наиболее быть угодно Вашему Императорскому Величеству и способствовать к поддержанию мира и союза между нами, Я избрал Генерала Графа Лористона. Нетерпеливо желаю знать, удачен ли мой выбор.

Поручаю Чернышеву изъяснить Вашему Величеству мои чувства к Вам. Они не изменятся, хотя я не могу скрыть от себя, что Ваше Величество лишили меня Своей дружбы. Мне делают от Вашего имени возражения и всякие затруднения насчет Ольденбурга, между тем как я не отказываюсь от вознаграждения, а положение сей земли, которая всегда была центром контрабанды с Англией, налагает на меня непременный долг присоединить ее к моим владениям, для выгод моей Империи и успешного окончания предпринятой борьбы. Последний указ Вашего Величества, в существе и особенно в изложении, направлен, собственно, против Франции. B другое время Ваше Величество не приняли бы подобной меры против моей торговли, не предварив меня, и я, вероятно, был бы в состоянии предложить Вам иные средства, которые соответствовали бы Вашей главной цели и между тем не показались бы для Франции переменой системы. Так поняла это вся Европа, и в мнении Англии и Европы наш союз уже не существует. Хотя бы в душе Вашего Величества был он так же ненарушим, как в моей, тем не менее это общее мнение есть большое зло. Позвольте сказать Вам откровенно: Вы забыли пользу, которую принес Вам союз, и между тем посмотрите, что произошло с Тильзитского мира? По Тильзитскому договору, Вы должны были возвратить Турции Молдавию и Валахию; вместо того Ваше Величество присоединили сии области к Своей Империи. Валахия и Молдавия составляют третью часть Европейской Турции. Это огромное приобретение, упирая обширную Империю Вашего Величества на Дунай, совершенно обессиливает Турцию и даже, можно сказать, уничтожает Оттоманскую Империю, мою древнейшую союзницу. Вместо того чтобы настаивать в исполнении Тильзитского договора, я с величайшим бескорыстием, и единственно по дружбе к Вашему Величеству, признал присоединение к России сих прекрасных и богатых стран; но если бы я не был уверен в продолжении Вашей дружбы, то даже несколько несчастных походов не заставили бы Францию согласиться на такое отторжение областей у древнего ее союзника. В Швеции, в то время когда я возвратил сделанные мной в ее владениях завоевания, я согласился, чтобы Ваше Величество удержали за собой Финляндию, которая составляет треть Шведского Государства и для Вашего Величества столь важная провинция, что после сего соединения, можно сказать, нет уже Швеции, ибо Стокгольм теперь на аванпостах Королевства. Между тем и Швеция, несмотря на ложную политику Короля, была также одной из древних союзниц Франции.

Люди вкрадчивые и научаемые Англией утруждают слух Вашего Величества коварными речами. Они говорят, что я хочу восстановить Польшу. Я был властен сделать это в Тильзите: через двенадцать дней после фридландского сражения я мог быть в Вильне. Если бы я хотел восстановить Польшу, то в Вене вознаградил бы Австрию: она желала сохранить свои древние области и сообщение с морем, пожертвовав владениями в Польше. Я мог сделать это в 1810 году, когда все Русские войска были заняты войной против Порты, следственно, я мог бы успеть и теперь еще, не дожидаясь, пока Ваше Величество заключите с Портой договор, который, вероятно, состоится в течение нынешнего лета. Ни при одном из означенных обстоятельств не приступал я к восстановлению Польши, следственно, и не помышлял о нем. Но если я не хочу переменять положения Польши, то имею также право требовать, чтобы никто не мешался в дела мои по сю сторону Эльбы. Я должен, однако же, сознаться, что враги наши имели успех. Укрепления, воздвигаемые по повелению Вашего Величества на двадцати местах по Двине, протест в пользу Ольденбурга и указ Ваш о тарифе служат тому доказательством. Я не изменился в чувствах к Вам, но поражен очевидностью сих происшествий и мыслью, что Ваше Величество совершенно расположены подружиться с Англией, коль скоро обстоятельства приведут к тому, а это значит возжечь войну между двумя Империями. Если Ваше Величество оставите союз и сожжете Тильзитские условия, война, очевидно, должна последовать через несколько месяцев. Такое положение недоверчивости и неизвестности имеет неудобства для Империи Вашего Величества и моей. С обеих сторон должно последовать напряжение всех способов к приготовлению. Все это, конечно, весьма неприятно. Если Ваше Величество не имеете намерения мириться с Англией, то почувствуете, сколь необходимо для Вас и для меня рассеять все сии тучи. Вы не наслаждаетесь спокойствием, ибо сказали Герцогу Виченцскому, что будете воевать на Своих границах, а спокойствие есть первое благо обоих великих Государств. Прошу Ваше Величество, читая мое письмо, верить моему доброму намерению, видеть в нем только желание мира, удаления обоюдной недоверчивости и восстановления между обеими нациями во всех отношениях той тесной дружбы, которая уже около четырех лет делала их столь счастливыми».

Император Александр отвечал Наполеону 13 Марта: «Спешу отвечать на письмо Вашего Величества от 16/28 Февраля. Весьма сожалею, что здоровье Герцога Виченцского не дозволяет ему продолжать своего посольства при Мне. Я был им чрезвычайно доволен, ибо во всяком случае видел в нем величайшую преданность к Вашему Величеству и постоянную заботливость о скреплении уз, нас соединяющих. Благодарю Ваше Величество за выбор Генерала Лористона: кто пользуется вашим доверием, тот всегда будет Мне приятен.

Чернышев исполнил Мои приказания. С сожалением вижу, что вы не так Меня понимаете. Ни чувства Мои, ни политика не изменялись. Я ничего не желаю, кроме сохранения и утверждения нашего союза. Напротив того, не имею ли повода думать, что Ваше Величество изменились в отношении ко Мне? Почитаю долгом объясниться с такой же откровенностью, как Ваше Величество в письме ко Мне.

Вы обвиняете Меня за протест по Ольденбургскому Делу; но мог ли Я поступить иначе? Небольшой клочок земли принадлежал единственному лицу, Моему родственнику; все потребные формы были им выполнены; он член Рейнского Союза и потому состоит под покровительством Вашего Величества; владения упрочены за ним статьей Тильзитского договора, и он лишается их, между тем как Ваше Величество ни одним словом не предуведомили Меня. Какую важность мог иметь для Франции этот клочок земли, и ваш поступок доказывает ли Европе дружбу вашу ко Мне? Все письма, отовсюду писанные в это время, свидетельствуют, что присоединение Ольденбурга к Франции почитали следствием желания Вашего Величества оскорбить Меня. Что касается до Моего протеста, то изложение оного служит неопровержимым доказательством, что Я ставлю союз с Францией превыше всех других соображений и ясно обнаруживаю, что весьма ошибочно было бы заключать из него об ослаблении Моего союза с Вашим Величеством.

Вы предполагаете, что Мой указ о тарифе направлен против Франции. Я должен опровергнуть это мнение, как ни на чем не основанное и несправедливое. Тарифа необходимо требовали чрезвычайно стесненное положение морской торговли, огромный привоз сухим путем ценных иностранных товаров, неимоверные пошлины на Русские произведения во владениях Вашего Величества и ужасный упадок нашего курса. Тариф имеет двоякую цель: 1) воспретив с величайшей строгостью торговлю с Англией, даровать некоторое облегчение торговле с Америкой, единственной торговле, посредством которой Россия может сбывать морем свои произведения, слишком громоздкие для сухопутного вывоза; 2) ограничить по возможности сухопутный ввоз, самый невыгодный для нашего торгового баланса, ибо привозится множество весьма дорогих предметов роскоши, за которые мы платили наличными деньгами, между тем как наш собственный отпуск чрезвычайно стеснен. Вот весьма простые причины указа о тарифе. Он не более направлен против Франции, как и против других земель Европы, и совершенно соответствует континентальной системе, воспрещая и уничтожая предметы неприятельской торговли. Ваше Величество делаете замечание, что Я предварительно не спросил вашего мнения о сей мере. Как она принадлежит к действиям внутреннего управления, то думаю, что всякое Правительство властно принимать такие меры, какие ему кажутся выгодными, тем более если они не противны существующим договорам. Позвольте сделать Вашему Величеству одно замечание. Справедливо ли упрекать Меня в том, когда вы сами поступили точно так же и нимало не предварили Меня о распоряжениях ваших насчет торговли, не только в вашей Империи, но и во всей Европе? Между тем ваши постановления имели гораздо сильнейшее влияние на торговлю России, нежели какое Русский тариф может иметь на торговлю Франции: многочисленные банкротства, за ними последовавшие, служат тому доказательством.

Мне кажется, Я по справедливости могу сказать, что Россия точнее соблюла Тильзитский договор, нежели Франция. Замечание насчет Молдавии и Валахии отнюдь не может быть вменено России в нарушение условий сего договора, ибо в нем постановлено, чтобы сии Княжества во время перемирия оставались не заняты войсками воюющих Держав. Моя армия отступила четыре марша назад, и Я велел ей воротиться тогда уже, когда Турки сделали нападение, сожгли Галац и дошли до Фокшан. После того Эрфуртская конвенция упрочила Мне обладание Молдавией и Валахией, следственно, Я прав. Что касается до завоевания Финляндии, то оно не входило в Мою политику, и Ваше Величество припомните, что Я начал войну со Швецией только для приведения в исполнение континентальной системы. Успех Моего оружия доставил Мне Финляндию, точно так, как неудача могла лишить Меня собственных областей Моих. Следственно, и по сей второй статье Я полагаю быть правым. Но если Ваше Величество указываете на выгоды, принесенные России союзом ее с Францией, то не могу ли Я с Своей стороны сослаться на пользу сего союза для Франции и на огромные присоединения к ней части Италии, северной Германии, Голландии?

Мне кажется, Я неоднократно доказывал Вашему Величеству, сколь мало обращаю внимания на внушения тех, коих выгоды побуждают произвести между нами разрыв. Лучшим доказательством служит то, что Я каждый раз сообщал о них Вашему Величеству, всегда полагаясь на вашу дружбу. Но когда самые дела стали подтверждать слухи, Я не мог не принять мер предосторожности. В Варшавском Герцогстве вооружения продолжались безостановочно.

Число войск в нем умножено без всякой соразмерности, даже с населением. Работы над новыми укреплениями не прекращались; воздвигаемые же Мной находятся на Двине и Днепре. Ваше Величество, столь опытные в военном деле, не можете не сознаться, что укрепления, сооружаемые в таком расстоянии от границы, как Париж от Страсбурга, суть меры не нападения, но чисто оборонительные. Вооружения Мои ограничились лучшим устройством существовавших уже полков; и Ваше Величество не переставали заниматься тем же. Впрочем, к вооружениям понудили Меня происшествия в Герцогстве Варшавском и беспрерывное возрастание сил Вашего Величества в северной Германии. Таково настоящее положение дел. Укрепления Мои скорее могут служить доказательством, сколь мало Я располагаюсь к нападению. Тариф Мой, установленный только на год, не имеет иной цели, кроме уменьшения невыгодности курса и доставления Мне средств к поддержанию принятой и с постоянством сохраняемой Мной системы, а протест, предписанный Мне обязанностью пещись о чести Моего Государства и Фамилии, основанный на прямом нарушении Тильзитского договора, есть самый явный знак желания Моего сохранить союз с вами.

Посему, Ваше Величество, отбросив мысль, что Я жду только благоприятной минуты для перемены системы, сознайтесь, если хотите быть справедливы, что нельзя с большей точностью соблюсти системы, Мной принятой. Впрочем, не завидуя ни в чем соседям, любя Францию, какая Мне выгода желать войны? Россия не имеет надобности в завоеваниях; она, может быть, без того уже слишком обширна.

Военный гений, признаваемый Мной в Вашем Величестве, не позволяет Мне скрывать от Себя трудности борьбы, которая могла бы возникнуть между нами. Сверх того, самолюбие Мое привязано к системе союза с Францией. Я сделал ее правилом политики для России, для чего должен был довольно долго бороться с противными старинными мнениями. Основательно ли будет предполагать во Мне желание разрушить Мое дело и начать войну с Вашим Величеством? И если вы так же мало желаете войны, как я, то, без всякого сомнения, ее не будет. Являя вам еще одно доказательство, Я готов предоставить Вашему Величеству решение Ольденбургского дела. Поставьте себя на Мое место и определите сами, чего бы можно желать в подобном случае. Ваше Величество имеете все средства устроить дела таким образом, чтобы еще теснее связать обе Империи и сделать разрыв навсегда невозможным. Я с Своей стороны готов содействовать вам для сей цели. Повторяю: если будет война, то она будет по вашему желанию, и, сделав все для ее отвращения, Я буду уметь сражаться и дорого продам Свое существование. Если, вместо того, желаете признать во Мне друга и союзника, то найдете те же чувства привязанности и дружбы, которые Я всегда питал к вам. Прошу Ваше Величество, читая сие письмо, также верить Моему доброму намерению и видеть в нем только решительное желание примирения».

Наполеон, прочитав до конца письмо, врученное ему Чернышевым, сказал: «Кто угрожает вашему существованию? Кто намерен атаковать вас? Неужели я до такой степени не понимаю моих выгод, что без всякой причины начну войну с сильной Державой, имеющей огромные способы и войско, готовое храбро сражаться за отечество? Вы говорите, что Император искренно желает мира; но повеление, данное нескольким дивизиям выступить из Валахии к западным границам, не есть ли сильнейший повод к объявлению вам войны? Что б вы сказали, если бы я велел войскам моим идти в северную Германию, и не имели бы вы права принять это за объявление войны? Я желаю мира: он для меня выгоден; но если дела наши останутся в нынешнем положении, то даю честное слово, когда вы сами не начнете войны, не нападать на вас прежде четырех лет. Выжидать значит для меня выигрывать».

Наполеон исчислял все свои войска и денежные средства. Те и другие были в самом деле огромны, но Наполеон увеличивал их еще более, в намерении устрашить Россию. Потом начал он опять уверять в своем миролюбии и говорил Чернышеву, что не может ничего выиграть в войне с Россией, что войной не вознаградятся издержки, употребленные на вооружение, что его жизнь слишком драгоценна для его детей и народов и что он не желает подвергать ее опасности в походе за столь маловажные предметы^[7]. Такое внезапное расположение

Наполеона к миру произошло от неблагоприятных известий, полученных им о действиях Французских войск в Испании и Португалии. Сии неудачи до такой степени озаботили Наполеона, что он отсрочил разрыв с Россией, доколе война на Пиренейском полуострове не примет лучшего оборота. Он также запретил печатать оскорбительные статьи насчет России, которые уже были совсем готовы для помещения в журналах, ибо, приступая к какому-нибудь предприятию, Наполеон имел обыкновение заблаговременно приготовлять общее мнение в пользу своего предначинания. Личина, под которой он старался скрывать свои намерения против России, не ввела, однако же, в заблуждение ни нашего Посла в Париже, ни Чернышева, который безотлучно находился при Наполеоне, сопровождал его на смотрах, на охоте и ежедневно находился в самом тесном кругу у сестер, родственников и сановников Французского Императора. «Еще в Петербурге имел я счастье докладывать Вашему Величеству, — доносил Чернышев Государю, — что Наполеон только ищет выиграть время; настоящие обстоятельства совершенно подтверждают это мнение. Все доходящие до Наполеона известия о наших вооружениях тревожат его и заставляют медлить разрывом с Россией не потому, чтобы он не мог теперь же соединить против нас 250 000 человек, но по той причине, что война на севере лишит его возможности устроить дела в Испании»^[8].

Стараясь привесть к окончанию спорные статьи, сущность коих заключалась в двух предметах, Ольденбурге и тарифе, Государь предложил Французскому Двору: о первой из сих статей начать переговоры в Петербурге, пригласив к тому и Данию; в отношении же ко второй согласиться в изменении тех статей нашего нового Положения о торговле, которые для Франции казались обидными, и даже со временем заключить с ней торговый договор, потому что чрез восемь месяцев должны прекратиться действия тарифа, изданного только на один год. Наполеон, имея в виду единственно отсрочку войны, отвечал, что не противится вступить в соглашение об Ольденбурге, но предоставляет России назначить вознаграждение, какого она желает для Герцога. С нашей стороны возражаемо было, что предложение должно последовать от Наполеона, который насильственно захватил Герцогство; что Эрфурта Государь не принимает, но хочет, чтобы Герцогу возвратили Ольденбург или назначили взамен такую область, которая, по местному положению своему, могла бы находиться под непосредственным покровительством России; что Государь не просит у Наполеона милости или способов существования для Герцога, но взирает на присоединение Ольденбурга к Франции, как на нарушение Тильзитского договора, и требует, чтобы Наполеон сам представил средства загладить свой насильственный поступок.

Желая как можно более протянуть дело, Наполеон говорил, что нашему Послу в Париже, для вступления в переговоры, не дано полномочия, которым необходимо надобно было снабдить его. Государь отвергнул сие новое требование, потому что звание Посла само по себе достаточно уполномочивало Князя Куракина выслушивать предложение Французских Министров и рассуждать об них. Между тем ни один из двух могущественных соперников не соглашался первый объявить, в чем должно было состоять вознаграждение Ольденбургского Герцога, и оба продолжали свои вооружения. Все возможные меры строгости приняты были Наполеоном к поспешнейшей конскрипции. В разных местах Франции устраивались лагери для сбора войск. Множество артиллерии, снарядов, комиссариатских вещей отправляли к Рейну и далее. Туда же тянулись из Франции, по разным дорогам, в большом числе отдельные команды всякого рода войск. В Германии учреждали магазины, покупали лошадей. Гарнизоны Данцига и Прусских крепостей увеличивались. Владетели Рейнского Союза усиливали свои вспомогательные корпуса, запасались оружием. Наполеон оказывал особенное расположение не только к находившимся в Париже Австрийцам, но даже Пруссакам, с которыми со времени Тильзитского мира обходился со всей кичливостью неумолимого победителя. «Минута великой борьбы приближается, — доносил Чернышев. — Буря, угрожающая нам, остановлена только тем, что Наполеону неудобно теперь открывать поход; но, не менее того, опасность очевидна и уже недалека. Наполеон упорствует в промедлении переговоров, под предлогом, что первые предложения должны быть сделаны нами»^[9]. Отозвание пяти Русских дивизий с берегов Дуная создалось главным предметом жалоб Наполеона. Уничтожая и этот предлог, Государь велел сказать ему, что возвратит дивизии в Валахию, если Наполеон уменьшит Данцигский гарнизон вполовину. Французское Министерство отвечало, что уменьшение требует времени и размышления; что оно может быть исполнено не иначе как вследствие переговоров, долженствующих прекратить все возникшие недоразумения. Наполеон не согласился убавить войска в Данциге и велел объявить нашему Послу, что усиливает армию в Немецкой земле, «не для того, однако же, — присовокупил он, — чтобы угрожать России, или из политических видов, но единственно с намерением обеспечить северные берега Германии от нападения Англичан, подкрепить тамошнюю стражу, сохранить общественное спокойствие в сем новоприобретенном крае и, наконец, потому, что там дешевле содержать войска, нежели во Франции».

Сомнительное положение дел между двумя Империями не могло быть сокрыто не только от проницательных наблюдателей, но и от Европы. Все видели, что оба Императора готовились к войне, но никто не знал, в чем именно заключались взаимные притязания их. Сущность переговоров сохранялась в тайне и была известна только Кабинетам Петербургскому и Тюильрийскому. Наполеон прервал молчание первый. В день его именин, 3 Августа 1811 года, был, по обыкновению, большой съезд при Дворе. Наполеон подошел к Князю Куракину, остановился подле него и в присутствии Дипломатического Корпуса, ровно два часа, говорил Послу о своем миролюбии, о всех подробностях спорных статей, выражал беспрестанно одни и те же мысли разными оборотами речей, усиливаясь доказать правоту своих мнимых жалоб на Россию. В заключение он сказал: «Император Александр не говорит, чего желает, не шлет вам полномочия для переговоров, а между тем не прекращает вооружений. Я не хочу вести войны, не думаю восстановлять Польши, но вы помышляете о присоединении к России Варшавского Герцогства и Данцига. Без сомнения, у Императора есть какая-нибудь скрытная мысль; доколе тайные нам решения вашего Двора не будут объявлены, я не перестану умножать войск в Германии»^[10].

Настоящая цель сей пространной речи состояла в том, чтобы торжественно перед светом выставить Россию начинательницей войны.

Но личные свойства Наполеона и его страсть к завоеваниям были всем известны. Потому слова его не ввели никого в заблуждение и послужили только к обнаружению, до какой степени был близок разрыв с Россией. Государь, получив донесение о сем разговоре, велел отвечать Наполеону, что не находит достаточных причин изменить Свои политические правила, остается непоколебим в союзе с Францией, старается устранить все, могущее ослабить сей союз; что таково было главное основание политической системы Его Величества со времени Тильзитского мира и таковы останутся Его расположения к Франции до тех пор, пока будет справедливая взаимность в поступках сей Державы. Присовокуплено, что, по мнению Государя, не следует Его Величеству делать никаких предложений, хотя Он готов выслушать их со стороны Наполеона, для прекращения спорных предметов, возникших между обоими Дворами. В заключение изъявлено неудовольствие Императора на слова Наполеона о желании России приобрести Данциг или часть Герцогства Варшавского. Отвечали, что Государь не постигает, как могло возникнуть подобное, неосновательное предположение, и объявляет самым утвердительным образом, что не простирает Своих видов ни на Данциг, ни на какую-либо часть Варшавского Герцогства; что довольный пространством и могуществом Империи, Провидением Ему вверенной, Его Величество не желает чужих владений и помышляет только о сохранении тишины и общего спокойствия, необходимых для излечения ран, произведенных двадцатилетними бедствиями^[11].

Объяснения сии, сообщенные в Октябре месяце Французскому Министерству, не произвели своего действия. Приготовления Наполеона к войне были уже кончены в Сентябре, и если он не открыл тогда же похода, то причиной тому было позднее осеннее время. «Война решена в уме Наполеона, — доносил Чернышев, — он теперь почитает ее необходимой, чтобы достигнуть власти, которой ищет, цели, к коей стремятся все его усилия, то есть обладание Европой. Мысль о мировладычестве так льстит его самолюбию и до такой степени занимает его, что никакие уступки, никакая сговорчивость с нашей стороны не могут уже отсрочить великой борьбы, долженствующей решить участь не одной России, но всей твердой земли»^[12].

Действительно, в продолжение остальных зимних месяцев 1811 года Наполеон не давал удовлетворительного ответа насчет своих вооружений. Послу нашему в Париже объявили даже, что не войдут с ним ни в переговоры, ни в объяснения, доколе не будет он снабжен новым полномочием. Государь, со Своей стороны, почитал полномочие излишним, по причинам вышеизложенным. Поступки Наполеона доказывали, что полномочие не могло служить средством к примирению: если бы он в самом деле желал мира, то не усиливал бы армии в Немецкой земле и давно сделал бы требуемые от него предложения, которые могли послужить основанием переговорам.

Наполеон перестал роптать на тариф, которым сначала, казалось, был раздражен, и, обращаясь единственно к Ольденбургскому делу, сознавался, что в присвоении Ольденбурга поступил с излишней поспешностью и, присоединяя область сию к Франции, не знал о правах на оную Российского Двора. Протест называл он вызовом к войне, а вооружения свои оправдывал тем, что Русские войска все более и более сосредоточивались на западных границах. Его не убеждали повторенные возражения, что Государю невозможно было равнодушно смотреть на сбор Французских армий в северной Германии, где число их в то время возросло уже до 300 000 человек; что нельзя было не принять мер к обороне, когда гарнизоны крепостей в Пруссии и Варшавском Герцогстве усиливались, и во всех концах обширной Империи Наполеона и областях его данников готовились вооружения. Отрицательные отзывы Наполеона не колебали Императора Александра, и Его Величество постоянно отвечал одно, что Наполеон первый нарушил Тильзитский мир, а потому первый должен объявить, какие за то представляет вознаграждения.

Австрия и Пруссия, предвидя близкую войну, последствия коей непременно должны были разразиться и над ними, предложили Государю свое посредничество. Император не принял его и, известив о Своем отказе Наполеона, говорил ему, что возродившиеся взаимные недоразумения должны прекратиться не посторонним посредничеством, но одной силой приязни, соединяющей Его с Наполеоном, и обоюдными выгодами их Империй. Новое доказательство доверенности Государя принято было Наполеоном с благодарностью, но не имело влияния на укрощение враждебных замыслов его против России.

Париж оглашался военными слухами: повсюду явно и громко говорили о скорой, неминуемой войне. Столица Франции походила на лагерь, где беспрестанно производились смотры войск, отправлявшихся к Рейну. «С сожалением должен я повторить, — доносил Князь Куракин от 18 Декабря, — что война не подвержена уже ни малейшему сомнению. Все разговоры Наполеона, по общему о них утверждению, исполнены негодованием и горечью против России. Адъютантам своим он приказал выдать на подъем деньги, как то обыкновенно бывает при начале похода. Для охранения морских берегов, во время своего отсутствия, устроена им таможенная стража, в числе 214 рот, а для обороны границы Италии национальная гвардия. Конскрипция нынешнего года дойдет до 200 000 человек; вскоре объявится новая конскрипция в Италийском Королевстве. Военный Министр, в откровенном разговоре с одним приятелем своим, сказал, что Франция, готовясь теперь к войне против нас, никогда еще не имела столь обильно и попечительно снабженной армии, как числом людей и лошадей, так артиллерией и всеми возможными запасами и снарядами, потому что имела на то время и не тратила его даром. Великие силы и способы изготовлены Наполеоном к ополчению против нас. Нам уже нельзя льстить себя пустой надеждой на мир. Наступает время с мужеством и непоколебимой твердостью защитить достояние и неприкосновенность границ России».

Русские Посланники, находившиеся при Дворах, союзных с Наполеоном, столь же положительно доносили об их вооружениях, равно как и Чернышев, которому удалось получить самые подробные строевые рапорты и сведения о местах расположения Французских войск. «Наполеон ежедневно более и более ожесточается против нас», — доносил Чернышев от 6 Декабря. «Нет никакого сомнения в вероятности скорого разрыва; нельзя ручаться за два или за три месяца мира; даже можно ожидать, что Наполеон, сегодня или завтра, вдруг отправится к армии. В Министерствах Военном и Финансов неутомимо занимаются снабжением армии в Германии. Внимание Наполеона особенно обращено на артиллерию и конницу, которыми надеется он сломить наши войска. В арсеналах Майнцском, Страсбургском и Лаферском работают с величайшей деятельностью; дороги в Страсбург, Майнц, Кобленц и Везель покрыты фурами с артиллерийскими снарядами. Гвардия получила повеление быть готовой к выступлению; на днях осматривали ее ружья, что обыкновенно делается перед началом войны. Более ста верховых лошадей Наполеона отправлены в Кассель; экипажи его ждут приказания тронуться. Наполеон только и мечтает о раздроблении России».

Немедленному открытию войны препятствовала зима и то, что Наполеон не успел еще условиться с Швецией, Австрией и Пруссией, войска которых хотел присоединить к своим для нашествия на Россию. Пока не были кончены переговоры с сими Державами и в намерении воспользоваться временем, оставшимся до весны, Наполеон всячески старался подстрекать Султана не заключать мира с Россией. Шестилетняя наша война с Турцией еще не прекращалась. Четверо наших Главнокомандующих: Михельсон, Князь Прозоровский, Князь Багратион и Граф Каменский, один за другим предводительствовавшие против Порты, действовали удачно, но, однако же, не в такой мере, чтобы принудить Султана к выгодному для России миру. Слава нанесть решительное поражение Туркам, уничтожить все ухищрения Наполеоновых происков в Константинополе и положить конец войне в ту минуту, когда России грозило нашествие, досталась в удел полководцу, имя коего не умрет в памяти благодарного Отечества, — Кутузову.

В 1811 году принял он начальство над армией небольшой. По превосходству в числе Турок, Кутузов действовал оборонительно и велел срыть бывшие в руках его крепости на правом берегу Дуная, за исключением Рущука, который сохранил вместо предмостного укрепления.

22 Июня произошло сражение под Рущуком. Кутузов одержал победу, но, несмотря на успех, почитал себя не в силах держаться за Дунаем и, разорив укрепления Рущука, возвратился на левый берег реки. Ликовал Наполеон, узнав об отступлении Кутузова; Султан праздновал оное наравне с победой; но радость Наполеона и Махмута была непродолжительна. Турки переправились вслед за Кутузовым. Дав им перейти через Дунай, наш полководец отрядил корпус на правую сторону реки, с повелением напасть на Турецкий резерв, там стоявший. Резерв был разбит, и Турецкая армия, лишенная сообщения с правым берегом, была со всех сторон окружена. При первом о том известии Наполеон воскликнул с негодованием^[13]. Hо такие ли еще неожиданности должен был впоследствии испытать Наполеон от Кутузова!

Немедленно послан был курьер из Парижа в Константинополь для увещания Порты к продолжению войны. Между тем Кутузов привел окруженную им Турецкую армию в такое изнурение, что она должна была питаться конской падалью. Высший Визирь, желая спасти войска от неминуемого плена, от верной смерти, предложил Кутузову перемирие, вызываясь немедленно приступить к переговорам о мире. Военные действия прекратились, и полномочные обеих сторон имели первое совещание 18 Октября, в лагере под Журжей. Но вскоре произошло промедление в переговорах, от разногласия в мирных статьях, что было вожделенной вестью Наполеону. Он отправлял в Константинополь одного нарочного за другим, с уведомлениями о скором разрыве своем с Россией, с убеждениями, что для Порты настало благоприятнейшее время воевать против России. Для быстроты сношений с Турцией велел он учредить эстафеты от Парижа до Цареграда. Так прошел 1811 год предвестником войны, которая в скором времени должна была восприять начало.

Примечания

7

Донесение Государю Чернышева, от 9 Апреля 1811.

8

Донесение Государю Чернышева, от 9 Апреля 1811.

9

Донесение Государю, от 5 Июля 1811.

10

Донесение Князя Куракина, от 3 Августа.

11

Донесение Графа Румянцева к Князю Куракину, от 25 Сентября 1811.

12

Донесение Чернышева, от 7 Сентября.

13

Донесение Чернышева, от 6 Декабря.