Цунами

А. И. Гофштейн, 2021

Роман-предостережение, написанный инженером- химиком, заслуженным спасателем России и спасателем международного класса, участником сотен спасательных операций в стране и за рубежом. Инженер – созидатель по определению, а если он к тому же и спасатель, то наверняка глубокое осознание гуманности профессии подкреплено в нём инженерными знаниями. Спасатель же просто обязан быть романтиком. Без этой составляющей в человеке не может быть искреннего сочувствия, сопереживания и стремления с риском для собственного здоровья или даже жизни прийти на помощь бедствующим. И если уж романтик взялся за написание романа, то у читателя есть законное право удостовериться в том, что всё, написанное в нём, подкреплено жизнью.

Часть первая

Знающие не говорят, говорящие не знают.

Лао-цзы

Глава 1

Если верить Атласу автомобильных дорог, от Москвы до Ростова-на-Дону 1055 километров. В пересчёте на среднюю скорость это шестьдесят километров в час (быстрее вряд ли получится), выходит семнадцать с половиной — восемнадцать часов. Выдержу. В Ростове меня должны встретить. Без сомнения, организуют и ночлег, и пищу телесную. Поэтому никаких переживаний по поводу долгого сидения за рулём.

На деревьях дрожат от осеннего ветра самые стойкие из листьев. Их коричневые собратья уже больше месяца устилают откосы кюветов. По обочинам шоссе в свете фар замелькали яркие карминные пятна: клён приречный. Успел заметить на указателе: Ломово. В убогой деревне, с просевшими от бесконечных дождей домишками, нашлась толковая голова и добрые руки. Кюветы аккуратно обсажены клёнами. Позже всех расстаются с деревом листья удивительной красоты — на радость уставшим водителям, назло холодам и слякоти. Мой друг Лёнька Горбань, фанат древней японской поэзии хокку, увлёк меня тонкой лирикой трёхстиший:

О кленовые листья!

Крылья вы обжигаете

Пролетающим птицам.

Это Сико. Семнадцатый век. Написано вроде бы сегодня.

В машине тепло. Приёмник тихо воркует знакомым голосом диктора «Русского радио». Вслушиваться нет желания. События последних дней не выходят из головы.

Около месяца назад шеф возвратился с очередного совещания где-то на самом верху. По тому, как он засопел на секретаршу, как сунул в нишу стенного шкафа папку с бумагами, стало очевидно, что совещание было неприятным и сулит невзгоды. Это сотрудники нашего отдела научились вычислять с абсолютной точностью. Подобных эпизодов за последние годы наблюдалось четыре. Имеющий глаза да увидит! Четыре раза отдел реорганизовывали, оптимизировали, расширяли и снова реорганизовывали. Лёня Горбань дважды пополнял армию безработных и дважды возносился до должности зама. Ивана Михайловича — деревенского самородка — дважды волокли из его пенсионной глухомани и дважды увозили на «Вольво» шефа в ту же глухомань вместе с коричневым пледом, термосом и электроплиткой. Профессор Шепелев имел неприятности в своём университете за брошенных на произвол судьбы студентов и пропущенные лекционные часы. А через год тот же Шепелев, будто бы и не битый университетским начальством, восседал в почётном президиуме, томно обмахиваясь картонкой с золотыми вензелями — дипломом лауреата более чем престижной премии.

Что и говорить, многообещающее сопенье шефа воспринято было с насторожённостью, поскольку имело характер более со знаком минус, нежели плюс.

Через полтора часа напряжённого ожидания в отдел просочилась информация, что шеф зашевелился в кабинете. Потом потребовал у Жанны Семёновны — секретаря — чашку кофе и, в качестве приложения к кофе, Лёньку Горбаня. Горбань протиснулся в кабинет начальства. И на перистом растении, талисмане отдела, повисла неизвестность. Талисман являл собой добычу Ивана Михайловича после ратного похода на родственный академический институт. Коллеги откупились этим самым циперусом, прямым родственником нильского папируса. С той поры он и рос в стеклянном кристаллизаторе, в болотистой жиже, разведённой по египетской рецептуре.

Горбань выплыл из кабинета определённо встревоженный и, отмахнувшись от вопросительных взглядов, аллюром три креста ускакал в неизвестном направлении. День закончился ничем. Шеф снова затаился в кабинете. Жанна Семёновна отмыла тысяча первую чашку от кофейной гущи и ушла, позвякивая в сумке ключами от сейфа. Отдел разошёлся по домам без комментариев.

Неделя прошла в хлопотах по заключению хоздоговора с заводом, который желал в нашу — почти гиблую — пору освоить новую технологию синтеза, но не был уверен, что не отравит всё на семь вёрст вокруг. Разработчики технологии клялись, что проект чист как родниковая вода. Но ушлый директор завода решил раскошелиться на независимую экспертизу. Тем умножил число оптимистов среди сотрудников нашего отдела и навеял некоторое уныние на лица авторов проекта. Увы, давно закончились времена, когда наш ВПК, сидя на сале, сало ел и салом же заедал. Деньги пришлось учиться зарабатывать самим, не брезгуя окунать руки в мутные воды отечественного бизнеса.

Многозначительное сопенье шефа не то чтобы совсем забылось, но как-то отошло на второй план. И неделю отдел прожил в достаточно бодром ритме, без оглядки на дверь, обитую красно-коричневой кожей.

Однако основания для опасений имелись. Горбань появлялся эпизодически, как апрельское солнышко. Нырял в кабинет к шефу и что-то там длительно обсуждал. Перекуривая на лестничной площадке с такими же, как и он, заядлыми курильщиками, ничем не делился, кроме сигарет, и излучал дружелюбие.

Административный гром грянул во вторник. Шеф выплыл из кабинета, взгромоздился на кресло Горбаня, снял очки и долго тёр глаза указательными пальцами.

— Итак, уважаемые коллеги, 17 апреля нынешнего года из СМИ вы имели возможность узнать об аварии на Волжском нефтеперерабатывающем заводе, в результате которой отравились дети. Что-то, помнится, около пятидесяти человек. К счастью, без летальных исходов. Собственно авария — выброс сероводорода из технологического контура. Событие, незначительное в масштабах крупного производства. Но из-за токсичности сероводорода, о которой никто толком не подозревал, исключая нас с вами, оно неожиданно получило социальный резонанс.

— Имею основания предположить, — продолжил он после томительной паузы, — что мы находимся на пороге весьма неприятных событий… Иван Михайлович, голубчик, напомните, пожалуйста, коллективу о Южношахтинском прецеденте в семьдесят третьем.

Иван Михайлович с трудом оторвался от свежего номера «Плейбоя» и вопросительно, поверх очков, взглянул на шефа. Тот отрешённо смотрел куда-то в сторону, из чего следовало, что вопрос адресован не одному Ивану Михайловичу, а всему отделу, и носит откровенный характер разведки боем. Термин «голубчик» применительно к Ивану Михайловичу, ровеснику шефа, был не совсем правомочен, но ввиду загадочности преамбулы стоило сим временно пренебречь.

В тысяча девятьсот семьдесят третьем в Ростовской области, в небольшом шахтёрском городке, произошла очень серьёзная авария на шахте. В последующие три года на Украине и в Казахстане случалось нечто похожее.

Вроде бы за работы по той проблеме предшественника нашего отдела, специальную лабораторию Министерства обороны СССР, забросали премиями и должностями. Никого из прежних китов в активной науке не сохранилось. Стало быть, надо понимать обращение шефа как печальную констатацию: предстоит разгребать некое подобное дерьмо. Но по нынешним временам, разумеется, без должностей и премий. Иван Михайлович считался весьма авторитетным специалистом по системным ядам, поэтому Южношахтинский случай не имел прямого отношения к его специализации. Вопрос шефа только просвистел у аксакала над ухом и рикошетом угодил в Горбаня и меня. По прямой специализации.

Вместо внятного ответа Иван Михайлович многозначительно покряхтел, что шефа вполне удовлетворило. Как преподавателя, для которого утробное мычание хронического двоечника есть стимулятор выставления положительной оценки.

Горбань летучей мышью завис у входной двери. Его дымчатые очки делали это сходство просто поразительным!

В то время, когда произошла упомянутая напасть, мне было восемь лет. Если тема и обсуждалась среди взрослых, то круг моих интересов не затрагивала. Некоторые подробности о Южношахтинске я узнал только на четвёртом курсе института. Массовое отравление шахтёров. Необъяснимое появление сероводорода на глубине шестьсот метров. Молчание в прессе. Отсутствие даже намёков на уголовное расследование. Парочка закрытых научных публикаций. И всё.

По линии НСО — научного студенческого общества — у нас на кафедре неорганической токсикологией увлекались две красавицы-подруги Алла и Алина, объекты общего явного и тайного обожания. Все до единого сокурсники мужского пола переболели этой двойной болезнью. В острый период моего заболевания я волей-неволей нахватался знаний из ядовитого увлечения подруг. В одной из работ, помню, упоминалось число погибших: 1206 человек. Это потрясало. И ещё тешило самолюбие: никто этого не знает, а я знаю! Доступ к закрытым публикациям на кафедре получить было просто, ведь и сама кафедра нашего Ленинградского химикотехнологического института была закрытой.

— В Южношахтинске, — скрипуче продолжил шеф, — произошёл спонтанный выброс сероводорода из угольного пласта на глубине шестьсот метров. Погибло более четырёхсот человек в самой шахте и вдвое больше на поверхности ввиду чрезвычайной токсичности газа и огромной массы выброса. До этого момента ни в одной шахте мира не был зарегистрирован сероводород. Метан, углекислый газ — сколько угодно. Катастрофа в Южношахтинске могла бы быть во сто крат ужаснее, случись самовозгорание сероводорода. Но этого, слава богу, не произошло. Причина скопления сероводорода под землёй в таком количестве до сих пор не совсем понятна. Хотя в своё время нашими коллегами была выдвинута парочка остроумных гипотез. Жизнеспособность этих соображений была через год в общих чертах подтверждена ещё тремя подобными чрезвычайными ситуациями в Донецком угольном бассейне и одной — в Караганде. Благодаря своевременно принятым мерам удалось избежать больших жертв, хотя людские потери были. К сожалению. По наиболее убедительной из гипотез, природа явления берёт начало в мезозойской эре, когда грандиозная масса погибших примитивных растений создала основу для образования нефти и горючих газов. Повсеместно шло разложение биомассы, в результате чего выделялись метан и сероводород. Из-за большой разности по плотности произошло их разделение. В тех местах, где тектонические процессы протекали наиболее активно, погребение гниющих пластов шло со скоростью, опережающей естественное удаление сероводорода в атмосферу. Такую скорость локальные участки земной коры могли приобрести только в результате катастрофических процессов, а именно — землетрясений. Значительное количество сероводорода под большим давлением оказалось блокированным в недрах. Находясь предположительно в сжиженном состоянии, газ просуществовал пару сотен миллионов лет, пока его случайно не вскрыла шахтная выработка. Явление оказалось исключительно редким. Следовательно, для того чтобы детально разобраться во всём механизме, потребовалось сопоставление данных геотектоники, сейсмологии, химического анализа угля, видов горных пород, их массы и тому подобного. Коллегами был предложен комплексный подход к проблеме, позволяющий с большой вероятностью предугадать место возможной будущей катастрофы. Определённые практические мероприятия в этом направлении были срочно проведены. В результате удалось предотвратить массовую гибель людей при сходных обстоятельствах. Для нас, токсикологов, всё вышесказанное не более чем занимательные подробности. Куда интереснее смотрятся сравнительные анализы проб газа, отобранные из всех пяти пострадавших шахт практически сразу же после известных событий. Сероводород оказался идентичным по примесям, как будто все пробы были взяты из одного баллона. Неожиданным оказалось и полное сходство состава шахтного сероводорода с газом, растворённым в толще Чёрного моря. Известно, что в Чёрном море с глубины приблизительно сто пятьдесят метров начинается более тяжёлый слой воды, насыщенной сероводородом. Этот слой подвержен флуктуациям, то есть его уровень колеблется в некоторых пределах. На сегодня есть данные о том, что слой сероводорода аномально поднимается.

Меняется фауна, безжизненная сероводородная масса теснит всё живое вверх. Цепь взаимозависимости видов становится угрожающе тонкой. Море умирает. Но основа проблемы — в части нашей будущей работы — заключается отнюдь не в оценке состояния биологии Чёрного моря. Накануне серьёзную озабоченность высказало Министерство чрезвычайных ситуаций, специалисты которого занимаются сейсмическим мониторингом. Общеизвестно, что европейская тектоническая плита неуклонно погружается под африканскую. Возрастает напряжение на обширном участке земной коры. Знаменитый «крест» глобальных разломов, приходящийся на территорию Турции, существенно повысил активность. Наблюдения последних пятидесяти лет показывают, что центр сейсмической активности постепенно смещается к северу. Сравнительно недавние — Спитакское, Рачинское, Джавское, Барисахское — сильные землетрясения в Турции (а мною назван далеко не полный перечень), лёгкий на помине рой землетрясений на Северном Кавказе — всё это звоночки, которые должны быть услышаны. Как и с инфарктом: стоит прозевать первую пугающую боль в области сердца, далее неотвратимо — смерть. Предполагается, что ввиду чрезвычайной токсичности, взрыво — и пожароопасности сероводорода его выброс при сильном землетрясении на акватории Чёрного моря способен привести к непредсказуемым последствиям. Если учесть, что площадь Чёрного моря составляет около четырёхсот двадцати тысяч квадратных километров, а глубина в среднем — два километра, то нетрудно подсчитать, какого калибра бомбу мы имеем под боком. Предстоит срочная работа по проблеме вероятного возникновения катастрофы огромного масштаба. Мы будем работать по своему профилю совместно с Министерством чрезвычайных ситуаций, Институтом физики Земли Российской академии наук, Федеральной службой безопасности и Министерством внутренних дел. Конкретные направления общей работы согласованы. Леонид Алексеевич персонально ознакомит с ними всех сотрудников. Я не вправе требовать от вас научного подвига, но призываю всех к максимальной самоотдаче!

Не знаю как кому, но мне после необычной речи шефа и совершенно необычного её окончания стало не по себе. Токсикология как официальная наука о ядах вообще штука серьёзная, не располагающая к юмору. Какую-то часть жизни я истратил на разработки в области разработки и использования боевого химического оружия. Но в обычной, мирной жизни перспектива работы «по специальности» шокировала. По виду своих коллег я понял, что и они чувствуют нечто похожее.

Глава 2

Ехать в командировку я предпочёл на своей машине. Судя по смыслу задания, мотаться придётся в разные концы предостаточно. А таким образом удастся обеспечить мобильность и независимость. Да и время сэкономить. Наличные на бензин шеф подписал недрогнувшей рукой, что сигнализировало о внимании к делам нашего отдела откуда-то свыше.

На каширское направление я свернул с МКАД ровно в час ночи. В темноте промчался по Тульской губернии. Тщетно пытался перекусить и заправиться в пустыне под названием Липецкая область, проклиная себя за столичную самонадеянность. Создавалось впечатление, что здешнему населению напрочь не нужны деньги. Никакого шевеления на ночной трассе. У одной-единственной заправки тусклый фонарь высвечивал корявый плакатик: «АИ-92 нет». И только под Воронежем обнаружились первые зачатки предпринимательства: ночные кафе и недремлющие заправки.

Километров за двести до Ростова-на-Дону дождь, который сопровождал меня всю дорогу, прекратился. Хотя усталость уже давала о себе знать, на душе стало веселее. Небо на юге приобрело приятный лимонный оттенок. Вместо клочковатых туч по небу поплыли редкие кучевые облака — верный признак хорошей погоды.

В Ростове я был последний раз точно — тринадцать лет тому назад. Поэтому с особым интересом катил по Большой Садовой, бывшей Энгельса, разглядывая новый облик города. Ничего особенного не заметил. Те же вывески, та же суета. Только публика на тротуарах неуловимо отличалась от московского люда каким-то особым южным колоритом. С нашим насупленным народом спутать её было невозможно. Закрой глаза, потом открой, посмотри на прохожих и безошибочно сделаешь вывод: ты в Ростове!

Листья здесь ещё не осыпались и в лучах заходящего солнца радовали насыщенной желтизной.

По строжайшей инструкции, которой одарил меня напоследок Горбань, следовало немедленно по прибытии, в любое время суток, явиться в Северо-Кавказское Управление ФСБ, которое и будет в дальнейшем патронировать мою миссию. Сразу ехать туда мне отчего-то расхотелось. Ещё не сгладились воспоминания от знакомства с людьми этого ведомства у себя дома. Подчёркнутая вежливость в сочетании с неприятной осведомлённостью по фактам твоей биографии. Постоянный неназойливый нажим со стороны собеседника. И внутреннее ощущение фарша, которого поджимает шнек медленно крутящейся мясорубки.

Спина уже ощутимо ныла, и отчаянно хотелось спать. Если учесть, что до Ростова я добрался, с двумя остановками на еду и заправку, за шестнадцать часов, то можно простить самому себе некоторые слабости. По старой памяти повернул на Ворошиловский проспект, потом направо и попал туда, куда стремился. К уютному кафе, где пиво подают в литровых (!) запотевших кружках, а к сосискам предлагают фирменный соус, от запаха которого голова идёт кругом. Отсюда до Управления ФСБ рукой подать. За руль меня теперь не загнать палкой, посему, нагло заказав бокал пива и двойную дозу сосисок, я впал в блаженное состояние расслабленности и покоя.

Распахнулась дверь, и в кафе ворвался весёлый и пропитанный запахом осенних листьев ростовский ветер. Посетителей в кафе было немного. Слева от меня стоял совершенно свободный столик. Но весёлая молодая парочка, вошедшая в кафе, весьма целеустремлённо направилась именно в мою сторону.

— Разрешите присесть? — обратился ко мне белобрысый детина в длинном чёрном пальто и с белым шарфом на шее. Девица висела у него на локте как сохнущее полотенце.

От интонации, с какой было произнесено слово «разрешите», повеяло до боли знакомым: нет, не разучились ещё наши «органы» пасти и отлавливать нужную пташку в нужном месте. Пиво сразу потеряло прелесть, и зверского голода я уже не чувствовал. Так испоганить ужин!

— Садись, — демонстративно на «ты» обратился я к парню. — И не строй из себя срочно влюблённого. Капитан?

— Старший лейтенант, — скромно вздохнул детина и уселся, разбросав необъятные полы пальто. Девица серой пташкой притулилась на кончике второго стула. — Сергей Злыгорев. Так сказать, прикомандирован к вам на всё время выполнения…

— Тебе ничего не будет за то, что засветился?

— Да нет. Указаний на сохранение «инкогнито» не поступало. Я, так сказать, официально…

— Пиво-то вам можно употреблять внутрь? Так сказать, при исполнении, — я невольно стал подстраиваться под его тон.

— Не возбраняется, — оживился Сергей. Девица с сомнением покосилась на своего кавалера.

Пиво принесли мигом. От сосисок Сергей и его спутница отказались.

Хорошее настроение опять стало потихоньку возвращаться ко мне. А, собственно, на что я рассчитывал? Должны были меня встретить? Вот и встретили. Несколько оригинальным образом. Даны указания по соответствующим каналам. И люди добросовестно отрабатывают свой хлеб. А то, глядишь, и прикрыть придётся контору.

Сергей тактично молчал, не мешая мне вкушать с дороги. Девица, которую представить не удосужились, вяло цедила пиво, пачкая край маленького бокала помадой. Сергей пил пиво с удовольствием. Пока я глядел на него, у меня мелькнула мысль: «Не заказать ли ещё по одной?»

Дождавшись, когда я вымазал соус из блюдца последним куском сосиски, Сергей прокашлялся:

— Если вы не против, то нужно ещё немножко проехать. Тут недалеко. Хотите, на нашей машине? А вашу ребята аккуратненько, так сказать, отпаркуют под надёжную охрану.

«А почему бы и нет?» — мелькнула озорная мысль. Халява, сэр! Пользуйтесь чекистским сервисом в своё удовольствие! Тем более что опять садиться за руль мне откровенно не хотелось.

— Идёт, — я решительно встал из-за стола.

Вся компания направилась к выходу. Сергей, оставив спутницу, предупредительно открыл дверь. У порога прямо под знаком «Остановка запрещена» стояла белая «Волга» с антенной радиостанции. Сергей опять опередил меня, распахнув правую заднюю дверцу. Не захлопывая, попросил ключи от моей машины и тут же передал их девице. Сам сел на переднее сиденье, и «Волга» мягко отъехала от тротуара. Девица помахала вслед ключами и почему-то показалась мне уже не такой несимпатичной. Парень за рулём вёл машину уверенно, спокойно, выгодно отличаясь стилем езды от ростовских лихачей, лихорадочно снующих слева и справа. Суровым профилем он напоминал норвежского моряка. Я и не заметил, как задремал.

Открыл глаза от яркого света. «Волга» въехала на освещённую аллею какого-то загородного дома. Хотелось сказать «виллы», но казённый стиль постройки с понятием «вилла» сочетался слабо.

Выспаться удалось на славу. Завтрак тоже был отменным. Пива, правда, не предлагали. Сергей сопровождал меня едва не до двери туалета, но в собеседники не напрашивался.

В десять утра приехал генерал. В хорошем цивильном костюме. Энергичный, загорелый. Разговаривать с ним было легко: видимо, он перерос фазу, когда говорят проникновенным голосом и гипнотизируют собеседника пронзительным взором. Генерал сразу же дал понять, что в нашей работе он не специалист, но серьёзность проблемы понимает и готов всячески содействовать. Уже дана команда подобрать необходимые документы из областного архива КГБ, относящиеся к событиям семьдесят третьего года. Что касается Украины и Казахстана, то в рамках соглашения стран СНГ сделаны соответствующие запросы по линии российского МИД. Ответов следует ожидать в течение недели-двух. Как и положено военному начальнику, поинтересовавшись напоследок деталями быта и оставив номер телефона для связи, генерал отбыл.

Для работы мне выделили небольшую комнату в западной части здания. Обстановка, хоть и казённая, но достаточно удобная: письменный стол, стул, мягкое кресло и, главное, хороший компьютер на приставном столике.

Теперь, когда последнее беспокойство исчезло: Сергей доложил, что мой «жигулёнок» прописался в обогреваемом боксе УФСБ и даже помыт, можно было погружаться в работу, что называется, с головой.

Документы, которыми снабдил меня недреманный Горбань, были уложены в прозрачную папочку с кнопкой, пытаясь отодрать которую, я едва не сломал ноготь. Честно, хотел уже крикнуть Сергею, чтобы попросил штык-нож у часового во дворе.

Надо отдать должное шефу. Направляя меня в эту командировку, он забивал сразу целую стаю зайцев. Заяц первый: по научной тематике вопроса ближе всех к полигонной теории массовых отравлений находился именно я. В своё время, отслужив положенное на острове Барсакельмес посреди Арала, я приобрёл достаточный опыт в расчётах зависимости концентрации боевых отравляющих веществ от скорости ветра, вертикальных возмущений в атмосфере, температуры, влажности и тому подобного. Заяц второй: последний год именно мне в нашем отделе пришлось заниматься практикой использования новых средств защиты органов дыхания, их устойчивости к разным видам отравляющих веществ. Заяц третий: в Южном региональном центре чрезвычайных ситуаций на высокой должности работал мой бывший начальник по службе на химическом полигоне Шиханы — полковник Рыбаков. Шеф об этом был осведомлён. Так как программой командировки предусматривалось самое тесное взаимодействие со структурами МЧС, умный и дальновидный Анатолий Михайлович Рыбаков оказывался как нельзя кстати. И, наконец, заяц четвёртый, он же пятый, вот уж о чём шеф и не догадывался: Алина Подгурская и Алла Бойко, удачно защитившись, выйдя замуж и нарожав детей, обитают где-то тут, в Ростове. И неважно, что под другими фамилиями. Новые знакомые из УФСБ наверняка без особого труда их вычислят. На помощь с этой стороны я тоже надеялся, так как прекрасно помнил любознательность и научную хватку подруг. В студенческие годы их целеустремлённость отпугнула многих поклонников. В буквальном смысле жертвой ядохимикатов пал и я. Может, оно и к лучшему?

Ничего сверхъестественного в папочке Горбаня не обнаружилось. Судя по подборке, Лёнька рассчитывал более на неосведомлённость моих возможных собеседников.

Справочные данные по сероводороду были оформлены наподобие аварийных карточек для перевозки отравляющих веществ — ОВ — по железной дороге и легко могли быть размножены на ксероксе. Въедливость Горбаня в мелочи иногда раздражала, но чаще заставляла думать о нём с уважением.

Лист первый

СЕРОВОДОРОД

Общие сведения

Был известен уже алхимикам. Подробно изучен и описан шведским химиком Шееле в 1777 году. Присутствует в природе в вулканических газах, минеральных источниках (например, Мацеста, Пятигорск, Кемери).

Классификация

Основные свойства и виды опасности

Основные свойства

Газ. Бесцветный. Характерный запах. В 1 объёме воды при 20 °C растворяется 2,58 объёма H₂S.

Тяжелее воздуха, скапливается в низких участках поверхности, подвалах, тоннелях. Загрязняет водоёмы.

Взрыво — и пожароопасность

Горюч. Воспламеняется от искр и пламени.

Смеси с воздухом взрываются в пределах от 4 до 45 % по объёму.

Зажжённый на воздухе, горит с образованием сернистого газа SO₂.

Основные константы

Плотность — 1,1906.

Температура кипения — 60,3 °C.

Температура кристаллизации — 100,5 °C.

Критическое давление — 89 атм.

Лист второй

Опасность для человека

Возможен смертельный исход! Опасен при вдыхании, попадании на кожу, попадании в глаза. При пожаре и взрывах возможны ожоги и травмы.

Проявление и клиническая картина отравления

Яд, действующий на нервную систему. Обладает также ярко выраженным раздражающим действием. При лёгком отравлении — признаки опьянения с головной болью, головокружение, першение в горле, кашель с большим количеством мокроты, одышка, удушье, падение артериального давления, холодный пот, позывы к рвоте, бледность кожи, конъюнктивиты, бронхиты. С развитием отравления все виды чувствительности исчезают, появляются галлюцинации, судороги, потеря зрения. Смерть наступает от паралича дыхательного центра. При попадании на кожу — зуд. При попадании в глаза — резь, жжение, слезоточивость.

Предельно допустимая концентрация (ПДК):

— 0,01 мг/л (в помещениях);

— 0,05 мг/л (на открытом воздухе);

— при концентрации 1 мг/л и более отравление развивается мгновенно.

Лист третий

Средства индивидуальной защиты

Для химразведки и руководителя работ — ПДУ-3 (в течение 20 минут). Для аварийных бригад — изолирующие противогазы ИП-4М и спецодежда. При возгорании — огнезащитный костюм в комплекте с самоспасателем СПИ-20.

Необходимые действия

Изолировать опасную зону в радиусе не менее 200 м. Удалить посторонних. Держаться наветренной стороны. Избегать низких мест. Не курить. Устранить источники огня и искр. В опасную зону входить в защитных средствах. Пострадавшим оказать первую помощь. Организовать эвакуацию людей с учётом направления движения облака токсичного газа. Отправить людей из очага поражения на медобследование.

При пожаре тушить тонко распылённой водой, пеной, порошками с максимального расстояния.

Нейтрализация

Для осаждения (рассеивания, изоляции) сероводорода использовать распылённую воду. Опасное место обваловать и не допускать попадания вещества в водоёмы; промыть большим количеством воды, покрыть воздушно-механической пеной. Территорию обработать слабым щелочным раствором (известковым молоком, раствором кальцинированной соды).

Меры первой помощи

Вызвать скорую помощь! Свежий воздух, покой, тепло, чистая одежда. Глаза и кожу промывать водой в течение 15 минут (или промыть 2-процентным раствором питьевой соды). При признаках отравления проводить искусственное дыхание.

Использовать индивидуальные средства защиты органов дыхания и кожи лицами, оказывающими первую помощь и проводящими эвакуационные мероприятия.

* * *

И так далее и тому подобное. На всех десяти страницах. Кроме того, прилагался список номеров московских и ростовских телефонов всех сотрудничающих организаций. В этом списке я нашёл уже знакомого эфэсбэшного генерала и обнаружил ошибку в последних двух цифрах номера телефона, который он мне оставил. А может, это опечатка в справочнике Горбаня? Решил, что это несущественно, и занялся компьютером.

Лёнька упаковал в папочку две дискеты, содержимое которых я в общих чертах знал. Тут помещались отсканированные им «гипотезы наших предшественников», как изволил выразиться шеф. Кроме того, данные по «химии» угля и сероводорода из всех пяти аварийных шахт, протоколы столичных комиссий по расследованию Южношахтинского случая, судебно-медицинские заключения и так далее. В том числе и копия вырезки из газеты «Труд» с интригующим заголовком «Взорвётся ли Чёрное море?».

В 1973 году газовые хроматографы ещё только будоражили умы химиков-аналитиков. В распоряжении комиссий таких приборов не было. Поэтому качественные анализы были выполнены традиционными, а значит, далеко не совершенными методами. Это первое, что я взял себе на заметку.

Вторая деталь, которая бросилась в глаза при сравнении протоколов комиссий, представляла собой любопытный провал при описании начальной стадии всех происшествий. Создавалось впечатление, что точек отсчёта событий как таковых на всех шахтах не было. Было много газа. Было массовое отравление. Но с чего-то всё это началось?

Была ещё третья неувязка, но поразмыслить о ней я решил позже.

В дверь постучали. Дождавшись разрешения, вошёл Сергей с ворохом бумаг, навевающих тоску своим количеством. Я тут же прикинул, что на разборку этого завала уйдёт не один день. Следовало менять тактику, иначе протирать мне тут штаны до февральской стужи!

Если быть объективным, то цель моей командировки некорректно было обозначить как подвиг. Моя задача — максимальный сбор информации. Обобщать добытое предстояло Горбаню и Шепелеву, а выводы делать шефу. Он не впервые применял такую методику, используя меня в качестве гончего пса, но ничего обидного для себя я в этом не усматривал. Шеф хорошую работу ценил, материалы не «зажимал» и всегда щедро делился идеями. Своей диссертацией я обязан только ему. Когда задача сформулирована, когда определены пути подходов, естественно, наступает черёд гончих науки.

Кучу, которая возлежала на столе, следовало вчерне рассортировать и сосредоточиться на главном. Главным являлась скорость выброса сероводорода и его приблизительное количество. Это даст возможность рассчитать в первом приближении размер зоны поражения и возможное число жертв при разных сценариях.

До обеда поднять голову от бумаг из архива КГБ не удалось. Сергей заглянул с извинениями, что обед задерживается. Я отмахнулся от него: всё нормально!

Ко времени подоспевшего обеда «Серёгина куча», как я окрестил бумажные залежи на столе, разделилась на пять кучек разной толщины. Самая тощенькая требовала неотложного внимания. Остальные могли потерпеть по причине невысокой значимости.

За обедом, который я поглощал с аппетитом, а Сергей без энтузиазма, я вспомнил, что ещё утром хотел попросить Сергея помочь разыскать адреса Аллы и Алины. Судя по тому, с какой готовностью Сергей ухватил ручку, записал исходные данные и бросился к телефону, забыв про компот, он уже определённо начинал томиться от безделья.

Обедая, я осмотрелся. Небольшая столовая всего на четыре столика. Телевизор. Диван. На стенах две картины маслом, судя по исполнению — какого-то местного художника. Настоящий фикус в деревянной кадке. Занавески из старорежимного тюля. Симпатичная пожилая официантка в наколке. Время тут остановилось, что ли? Похоже одновременно и на санаторий, и на дом творчества шестидесятых годов где-нибудь в Подмосковье. Только телевизор «Самсунг» выпал из стиля.

Возвратился Сергей. Оправдывающимся тоном сообщил, что адреса и прочие данные поименованных мною особ будут доложены только завтра к десяти ноль-ноль.

Поблагодарил его, заметив, правда, что насчёт «прочих данных» заявки от меня не поступало.

На двери своего временного кабинета обнаружил цифру шесть. Значит, подобных помещений здесь должно быть ещё минимум пять. Набрал номер Рыбакова. После двух гудков в трубке раздался спокойный баритон:

— Слушаю, полковник Рыбаков.

Голос Анатолия Михайловича я, оказывается, уже успел забыть. И слегка растерялся перед началом разговора:

— Это агент 007 из Москвы. Проездом.

Зачем я сказал последнее слово, сам не понял.

— Здравствуй, Саша! — голос потеплел. — Ты где, на вокзале?

— Нет, Анатолий Михайлович, я в пригороде. Насчёт проезда — это шутка. Я в командировке. Хотел бы встретиться. Есть тема для разговора.

— Приезжай, жду. Знаешь, как меня найти?

— Знаю. У вас там какая система проникновения?

— Не волнуйся. Дежурного я предупрежу. Тебя пропустят. Запомни: вход с восточной стороны. Я на втором этаже.

Сергей, который присутствовал во время разговора, показал пальцами «окей». Как я уловил, насчёт транспорта.

«Волгу» сменил песочного цвета УАЗ, именуемый в народе «козлом» за тряску и злобный норов. За рулём «козла» сидел тот же викинг с «Волги». Сегодня он был приветливее и представился Андреем.

Минут тридцать пять мы добирались до Будённовского проспекта, далее продолжили путь на север, через три минуты свернули на улицу имени греческого города Волос и подъехали к красному кирпичному зданию, в котором размещался Южный региональный центр МЧС России.

Рыбаков сильно поседел за те годы, что мы не виделись. В свитере он напоминал бывшего спортсмена или тренера. Главное место в кабинете у Рыбакова занимало, как напоминание о летней жаре, одноногое чудо — корейский вентилятор. Всю лицевую стену закрывала карта региона, на которой пестрели линии и стрелки, цифры и буквы, выведенные чёрной тушью. Для человека, который плохо представляет себе, чем сегодня занимается гражданская оборона, эта тьма условных обозначений могла означать только направления, по которым следовало расползаться в случае ядерного удара потенциального противника.

После дружеского рукопожатия Рыбаков извлёк из сейфа непочатую бутылку греческого коньяка, две рюмки, блюдечко с нарезанным лимоном и несколькими шоколадными конфетами. Было приятно, что он меня ожидал и даже в казённом кабинете по возможности постарался быть гостеприимным.

— Ну, 007, — как много лет назад, начал Рыбаков, — докладывайте, какие суперзаговоры вам удалось раскрыть и сколько красоток соблазнить?

— С соблазнениями, скажу прямо, напряжёнка, — в тон ему ответил я. — Не та нынче пошла красотка!

— Да ну? — притворно удивился Рыбаков.

— Увы, и времена уже не те, мон колонель.

— Ну, и… — вяло поинтересовался Рыбаков. Тема сама себя исчерпала.

— Анатолий Михайлович, — отбросив шутливый тон, начал я, — моя командировка напрямую связана с деятельностью вашего министерства. Я рассчитывал, что необходимую информацию вам перегонят из Москвы заранее, но по некоторым признакам догадываюсь, что в курс дела вас пока не ввели. На первом этапе мне поручено собрать максимум информации по Южношахтинскому выбросу сероводорода в 1973 году. Далее, возможно, — подобная работа по Украине и Казахстану. В конечном итоге всё завязывается на Чёрном море, где этого чёртового сероводорода, как я полагаю, хватит на то, чтобы отравить не только ваш регион, — я покосился на карту, — но и все причерноморские страны, вместе взятые. Причина беспокойства — в усилении сейсмической активности обширной тектонической области, о чём есть достоверные данные.

— У нас пока тихо, — медленно ответил Рыбаков, — полагаю, обычная бюрократическая задержка. Ты, пожалуйста, объясни всё подробнее. Моё Управление занимается защитой территорий от ЧС. С сероводородом столкнулись только нынешней весной. Во время учений в Волжском. Помнишь, там дети отравились? А ведь учения шли на территории того же нефтеперерабатывающего завода. Оповещение не сработало. Обидно. Но, даже будь на моём месте другой, ты всё равно вошёл в нужную дверь. И никуда от этого факта не деться.

— А стрелочки? — ехидно спросил я.

— Какие стрелочки? — недоуменно воззрился на меня Рыбаков.

Тут я внезапно почувствовал себя недоумком. Надо же, понапридумывал чёрт-те чего… Рыбаков перехватил мой взгляд, поднял глаза на карту и захохотал. На шум в дверь заглянул какой-то усатый офицер. Анатолий Михайлович махнул ему рукой, тот исчез. Утирая слёзы, Рыбаков убрал в сейф бутылку и рюмки.

— Ты где остановился? — спросил он.

— На хазе УФСБ, что на юго-восточном направлении, мон колонель.

— Ясно. Но ведь подписки о невыезде ты не давал? Давай вечером ко мне. И заночуешь у нас. Нет, слушать ничего не хочу! Вера и дети так будут рады! Была бы жива Галочка, царство ей небесное, порадовалась бы вместе с нами! Дома обо всём и поговорим. А здесь, сам видишь…

Ничего особенного я не видел. Но по тону Анатолия Михайловича догадался, что климат у них в РЦ далеко не южный. Что ж, понятно. Обычная штабная рутина. Обер давит унтера — и так далее.

С Андреем недоразумений не было. Немного покружив на «козле» по городу в поисках нормальной представительской бутылки, цветов для Веры и конфет девочкам, отправились в знаменитый своей грязью микрорайон Северный. Хорошо, что дождя давно не было. А то пришлось бы «козлу» демонстрировать свои вездеходные качества.

Андрей с Сергеем высадили меня у подъезда Рыбакова и, пообещав заехать завтра к девяти, уехали.

Подъезд, как и положено, был размалёван едва не до потолка. Грамоте в Ростове, судя по настенной живописи, учат неважно. Слов, где более трёх букв, без грамматических ошибок почти не встречалось. И в таком вот изысканном интерьере растут девчонки Анатолия Михайловича!

Глава 3

Галина, жена Анатолия Михайловича, скончалась в Шиханах семь лет тому назад во время аварии в цехе декомплектации химических боеприпасов. Её напарник по смене Володя Ларин остался жив. Получил инвалидность и так до конца не оправился от частичного паралича. Оформил пенсию, преподаёт производственное обучение в одном из колледжей Балашихи. Сильно хромает до сих пор. Вот что делает с людьми боевой газ. А чем «наш» сероводород лучше?

С Володей Лариным я виделся около недели назад. «Шиханское братство» хоть гораздо меньшим числом, чем Чернобыльское, но существует. Подробности того, что творилось на ядерных и химических полигонах Советского Союза, ещё ждут своих летописцев. А Галина не дожила даже до статей в «Огоньке». Семью Рыбакова, двух его дочерей и сестру Галины — Веру — я практически потерял из виду сразу же после перевода в Москву в девяносто пятом.

Дверь мне открыла Рыбакова-старшая. Стройная девушка в голубых джинсах и футболке с групповым портретом «Блестящих» весьма отдалённо походила на знакомого хулигана-Зойку, друга уличных собак и защитницу мелкоты. Но сейчас вес повисшей у меня на шее поклонницы «Блестящих» я оценил килограммов в сорок пять, не меньше. На Зойкин визг в коридор колобком выкатилась Рыбакова-младшая. Мне на шею она не бросилась, а растерянно уставилась отцовскими глазами-бусинками на незнакомого дядю с букетом. Елене Анатольевне во времена нашего знакомства было около трёх лет. Само собой, упомнить всех дядей в зелёной форме было никак невозможно.

Вера из кухни не слышала Зойкиных воплей, поэтому я смог войти в квартиру, сохранив букет и не уронив пакеты.

Дом Рыбаковых всегда отличался высшей степенью гостеприимства. Говоря обобщённо, здесь гость никогда не чувствовал себя в тягость хозяевам.

Анатолий Михайлович вышел в коридор, освободил меня от пакетов и от Зойки. Я получил достаточно свободы, чтобы вздохнуть, официально поздороваться с маленькой Леной и с букетом наперевес двинуться на кухню.

В проёме кухонной двери я невольно задержался. Вера переворачивала очередной блин на шипящей сковороде и до крайности углубилась в это занятие. Она была ниже Галины, миниатюрнее и удивительно напоминала сестру жестами, мимикой, речью. Седины, правда, со времени нашей последней встречи тоже прибавилось.

Наконец блин занял правильную позицию. Я был замечен, и вот уж Вера плачет, упёршись лбом мне в солнечное сплетение. И чувствую, что мне хочется зажмуриться и удержать готовые выкатиться из глаз слезинки. От воспоминаний никуда не денешься, а Галина была настолько жизнелюбивым и открытым человеком, что сама мысль о том, что её нет в живых, казалась верхом идиотизма.

Выпили первую рюмку за встречу. Молча выпили по второй — помянули. Стойко выдержал атаки лиц женского пола и положил себе на тарелку лишь то, что физически способен был поглотить. Хотя, скажу я вам, домашняя еда, приготовленная с любовью, — это стержень бытия и макушка умиротворения!

Квартира Рыбаковых символически именовалась трёхкомнатной. Комнату главы семьи я не рекомендовал бы посещать лицам, страдающим клаустрофобией. Первое ощущение за её порогом — это погружение вглубь книжного шкафа. Книгам здесь обеспечен полный комфорт, но книговладельцу оставался пятачок, на котором лечь во весь рост можно было только по диагонали.

Анатолий Михайлович сел на своё любимое место, за откидной столик книжного шкафа. Мне осталось примоститься на мохнатом пуфике, который я предусмотрительно прихватил с места трапезы.

— Ты не планируешь спускаться в шахту? — спросил Рыбаков.

— Да, собираюсь завтра. Вряд ли это обогатит новыми фактами. Но, думаю, само посещение для меня необходимо в эмоциональном плане. Я достаточно проникся проблемой, чтобы не обратить внимания на некоторые несоответствия в документах, отражающих подробности события. Было бы прекрасно, если бы удалось пригласить на «погружение» грамотного геолога.

— С геологом я постараюсь тебе помочь. Сейчас же и позвоним. Но вот в том, что касается несоответствий, советую тебе быть поосторожней. Помнишь, как переводится «Барсакельмес»? «Пойдёшь — не вернёшься»!

— Что ты имеешь в виду, Михалыч? Я что-то не заметил грифа «секретно» на судебных бумагах. Материалы из архива КГБ потеряли актуальность за давностью.

— Вопрос не в актуальности материалов следствия. Ты меня неправильно понял. Насколько я представляю себе общую картину, дело, маленькой частью которого ты сейчас занимаешься, имеет огромную социальную и политическую значимость. Ты сидишь в прямом смысле на сероводородной бомбе. А озабочен, остренький ли у твоей бомбочки хвостик!

— Обижаешь, Анатолий Михайлович. Говорю о частностях, что вовсе не означает, что я плохо понимаю обстановку в целом. Я сейчас вынужденно сориентирован на частности. Такая моя доля: бежать по следу.

— Может, ты и прав. У меня пока не было времени обстоятельно поразмыслить на эту тему. Но знание полигонной теории массовых отравлений в приложении к густонаселённым районам — это как раз то, что должно заставить тебя держать по возможности язык за зубами. Я знаю тебя давно и не думаю, что московское житьё тебя изменило. Ты как был увлекающимся романтиком, так им и остался. Прямое подтверждение тому — твоё желание спуститься в шахту. Я неспроста задал свой вопрос. А вокруг, мой дорогой 007, как и в каменном веке, полным-полно грязи. Я хочу уточнить, что речь идёт не о твоём персональном костюмчике, а об отношении к людям вообще.

Рыбаков полистал толстую тетрадь с адресами и телефонами, нашёл нужный номер.

— Добрый вечер, Наташа, это Рыбаков. Извини за беспокойство, твой благоверный далеко? Пригласи его, пожалуйста. Хочу предложить ему выезд на пленэр, а то он у тебя на глазах превратится в компьютерного маньяка. Что, уже превратился? Поздравляю! Редкое счастье — делить мужа с электронной балалайкой!

— Гриша, здравствуй! Ко мне на несколько дней приехал давний товарищ из Москвы. Я хотел бы тебя с ним познакомить. Его командировка связана в какой-то мере с геологией, и нужна, кроме прочего, твоя консультация. Нет, не заочная, а практическая, на месте. Ты не против того, чтобы проскочить с ним завтра в Южношахтинск? Я по работе всё устрою, твой директор будет только рад. Не будет рад? Что ты говоришь! Извини, не знал. Когда? Вот дела, Гриша, жаль человека, ты говорил, что мужик был отличный…

— Погиб его директор, — прикрыв микрофон ладонью, — обернулся ко мне Рыбаков. — Месяц назад разбился на машине.

— Хорошо, Гриша, спасибо. Завтра в девять пятнадцать к тебе подъедет… Что подъедет? — это уже ко мне.

— «Козёл» песочного цвета, — подсказываю.

— Уазик песочного цвета. Да, я тоже там буду. Для подтверждения полномочий де-юре. Хорошо. Спокойной ночи.

Рыбаков положил трубку и некоторое время помолчал.

— Что-то сплошной негатив идёт сегодня вечером. Пойдём на кухню, Саша. Девчата посуду уже перемыли. Там уютнее. Заодно и выпьем за Гришиного директора. Он не геолог был. Предприниматель. Что по нынешним временам не запрещено. Вертелся человек без сна и отдыха. По издательским делам. Ты их книжки наверняка на развалах видел. Хорошо работали. Гриша у них в издательстве не по профилю трудится. Что-то на компьютерах набирает, макетирует. В геологии сейчас голоднее, чем зимой на Северном полюсе.

Мы проговорили чуть ли не до двух ночи. Вспомнили Шиханы, Ларина, который в истощённом противогазе вытаскивал из аварийного цеха людей, потерявших сознание. Рыбаков рассказал о Нефтегорском землетрясении, в ликвидации последствий которого принимал участие. Я поделился тайной мыслью, которая периодически беспокоила и которой по возможности я не позволял вылезти на поверхность: плюнуть на всё и уехать из России.

— Ты не уедешь, — засмеялся Анатолий Михайлович, — совковая идеология у тебя не в головном, а в спинном мозгу. И специалисты твоего профиля там не в особом почёте, за исключением до недавнего времени, может быть, Ирака или Сирии. Везде действует Женевская конвенция, и травить друг друга, чему ты обучен, люди давно уже не хотят. Иди, несостоявшийся мусульманин, в туалет. Вера постелила тебе на диване. А по поводу цели твоего прибытия: постараюсь всемерно помочь, даже если последует команда «отставить».

Глава 4

В уазике сидел один Сергей. Судя по виду, при отличнейшем настроении. Парень откровенно радовался перспективе активной работы. Этот брюки на заднице не протрёт!

Рыбаков с утра договорился по телефону о том, что немножко задержится. Поздоровавшись с Сергеем, многозначительно указал мне глазами на его оттопыривающийся пиджак в области левой подмышки:

— Нет, Ляксандра, зазря мы окрестили тебя агентом 007! Этому супермену ты и в подмётки не годишься. Тебе только раз в месяц доверяли пистолет почистить, а этот дядька, по всем признакам, и спит с ним в обнимку!

— Откровенно издеваетесь, мон колонель. Чего я в те времена не добрал по части чистки пистолетов, то поимел на другом фронте. За что от вас же заполучил три взыскания и даже, помнится, одну гауптвахту от командира части!

— Экая гордыня вас обуяла, мон шер ами! Что вы там давеча лепетали, скромно потупив очи у меня в кабинете? О напряжёнке по линии прекрасного пола?

— Виноват. Оказался трагически непонятым. Могу лишь повторить, что из атакующих рядов вынужденно перешёл в ряды обороняющихся.

— Не перешёл, а перебежал. Так, наверное, точнее. Подшучивая друг над другом рядом с недоумевающим Сергеем, которого полковничьи погоны Рыбакова привели в состояние уважительной немоты, не за пятнадцать, а за одиннадцать минут доехали до места встречи с Григорием.

Гриша стоял у тротуарной бровки, засунув руки в карманы ярко-синей аляски и рассматривая рукописное объявление на бетонном столбе. При встрече с Гришей где-нибудь в вагоне метро я безошибочно определил бы его профессию. В облике высокого мужчины с бородой было чего-то больше от природы, нежели от индустриальной цивилизации. Одет он был опрятно и модно, очки в узкой золотой оправе сидели на положенном месте вполне авторитетно. В его позе ощущалось спокойное достоинство ковбоя из прерии, а не угодливость городского клерка.

Мне понравилось рукопожатие Гриши в это зябкое утро: сухая, крепкая и тёплая ладонь.

Рыбаков представил всех друг другу. На Сергея, по-моему, Гриша тоже произвёл очень благоприятное впечатление. В двух словах обрисовав суть проблемы, Анатолий Михайлович попросил подвезти его к месту службы.

Гриша устроился рядом со мной на заднем сиденье, и «козёл» двинулся к региональному центру по ЧС. Рыбаков попросил Сергея ехать помедленнее и что-то писал, пристроив на колене кожаную папку. Перед поворотом с Будённовского проспекта к РЦ Рыбаков жестом остановил машину и протянул Сергею листок бумаги:

— Передайте, пожалуйста, эту записку генеральному директору шахтоуправления Козлову. Здесь просьба о содействии вам. Хотя Козлов — милейший человек и эта записка, скорее, просто дружеский привет от меня. Удачи!

Рыбаков вышел из машины на тротуар и поманил меня пальцем. Я вышел вслед за ним. Секунду подумав, Анатолий Михайлович сказал:

— У Козлова работал маркшейдером Семён Яковлевич Бутко. Сейчас, кажется, он на пенсии. Попроси Козлова, его, кстати, зовут Евгений Иванович, помочь найти Бутко. Он будет вам очень полезен.

И после ещё одной паузы Рыбаков тихо добавил:

— По возвращении позвоните, а лучше приезжайте ко мне. Организуем выездной штаб у Веры под крылом.

И сытнее, и надёжнее с точки зрения конспирации. Пока у тебя контакты только с ФСБ и моим ведомством, рекламировать своё пребывание в Ростове особо не следует. Особенно советую избегать господ журналистов. По этой же причине свой интерес к шахте постарайся объяснить Козлову как чисто геологический. Гришу он должен знать. Для тебя Гриша ещё и прикрытие. Он человек абсолютно надёжный, поэтому можешь изложить ему всё подробно. Чем больше Гриша будет знать, тем больше пользы делу. Что-что, а котелок у Григория Львовича варит!

До Южношахтинска одухотворённый Сергей домчал нас за каких-то сорок пять — сорок восемь минут. Всё это время я рассказывал Грише о сути своего дела, показал содержимое папки Горбаня и добавил от себя комментарий по поводу тех несоответствий, которые обнаружил в «Серёгиной куче». Гриша внимательно слушал, иногда задавал уточняющие вопросы. В Южношахтинск мы въехали уже не случайными попутчиками, а как коллеги и единомышленники. В этом, без сомнения, была заслуга Гриши: его доброжелательность меня окончательно покорила.

Красные кирпичные пятиэтажки с жалкой растительностью на захламлённых дворах не то чтобы пугали, но уж точно не прибавляли оптимизма. Убогие сараи с рыжими жестяными крышами, непонятного вида крупногабаритный металлолом, припорошенный угольной крошкой, метровой глубины канавы — вот общие наблюдения через потеющее окошко уазика. Мы подкатили к распахнутым настежь решётчатым воротам шахтоуправления, серый трёхэтажный корпус которого виднелся в глубине огромного пустого двора.

Вход в здание сталинской постройки украшали монументальные потрескавшиеся ступени и трёхметровый бетонный шахтёр на постаменте. Отбойный молоток на плече у шахтёра облупился и торчащей ржавой арматурой более напоминал американский пистолет-пулемёт «Томпсон» знаменитых двадцатых, гангстерских годов. Это подметил Сергей.

Прокуренным холодным коридором мы втроём протопали до двери с надписью «Приёмная». Секретаря не было. На пустом секретарском столике чётко отпечатались чёрные пятачки от резиновых ножек пишущей машинки. Дверь в кабинет, на котором красовалась стеклянная табличка «Генеральный директор Козлов Е. И.», была приоткрыта, и оттуда был слышен, видимо, телефонный разговор.

— Чего ты расшумелся? — говоривший был до крайности раздражён. — Раскипятился, спрашиваю, чего? Мне тоже милиция покоя не даёт. А всё из-за твоего взрывсклада! Ты когда забор починишь, когда, я тебя спрашиваю? Когда у тебя коровы перестанут печати на дверях поедать? Не хочу я идти в тюрьму вместе с тобой!

За дверью образовалась пауза, но мы, переглянувшись, вой ти не решились.

— Егорыч, где хочешь заказывай эти клейма! Где хочешь, понял! В Ростов поезжай, плати свои деньги. С понедельника проходка должна заработать, а я ни одного наряда не подпишу, пока на детонаторах не будут стоять клейма! На всех до единого! Егорыч, мне людей кормить надо, а не с тобой пререкаться! Не буду я разбираться с твоим кладовщиком. Виноват — значит, увольняй. На его место я тебе пятерых пришлю через минуту, понял? Всё! Всё, я сказал! Не доводи меня, Егорыч, до греха, слышишь?

В кабинете раздался грохот брошенной трубки. Выждав ещё минуты две, мы вошли. Первым — Сергей в должности герольда.

За огромным столом под лакированной инкрустацией на стене — стилизованным портретом Ильича с задника Дворца съездов — восседал, как и следовало, генеральный директор Козлов Е. И. Сергей со своим ростом и спортивной выправкой и Гриша с его широченной спиной на фоне генерального смотрелись как Пьеро и Буратино на приёме у Карабаса-Барабаса. Козлов, наклонив голову, смотрел в стол. Лица его не было видно. Только седые короткие волосы, редеющие на макушке, предстали нашим уважительным взорам. Сжатые кулаки Карабаса по размеру приближались к футбольным мячам. В слова Анатолия Михайловича про «милейшего человека» хотелось верить изо всех сил — и заодно посочувствовать неведомому нам разгильдяю-Егорычу.

Козлов поднял голову. И обнаружил очень доброе лицо. Это было так неожиданно, что Сергей, изготовившись выпалить первую официальную фразу, осёкся на полуслове и лишь промямлил своё коронное «так сказать».

Выручать герольда и всю делегацию пришлось мне. Почтительно поздоровавшись (глаз от кулаков я не отрывал), представившись и представив остальных, я дал Сергею спасительную паузу для приведения мыслей в боевой порядок.

Сергей теперь уже чётко, по-военному, доложил о цели нашего приезда: в связи с работами по прогнозированию ЧС в подземных выработках просьба организовать посещение закрытой шахты «Первомайская-бис» специалистам-геологам. И подкрепил сказанное запиской Анатолия Михайловича.

Козлов прочёл записку. Серьёзно посмотрел на нас и сказал:

— Посещение «первомайки» я вам организовать не смогу. С семьдесят третьего года шахта законсервирована. Проход к шахтному стволу замурован. А до второго горизонта шахта затоплена грунтовыми водами.

Ту кирпичную перегородку, правда, разбивали пару раз. Сначала в восьмидесятом. Я тогда на соседней «Кировской» проходчиком трудился. Работала московская комиссия, брала какие-то пробы. До второго горизонта прошли. Да и то с определённым риском: скоб-трап почти совсем прогнил. Второй раз, год назад, уже я приказал заделать новую дыру. Кирпич пробили неизвестные люди. Не наши. Что им там нужно было, бог знает! Вроде бы на первом горизонте много электромоторов осталось. Видимо, те, кто лазил в «первомайку», за медью охотились. Сейчас у нас и проволочки медной не сыщешь: всё растащили! В полутора километрах к востоку осталась единственная действующая шахта. На ней — геология, сходная с «Первомайской-бис». Туда сходить помогу. Если захотите, конечно.

Я посмотрел на Гришу. Гриша согласно кивнул. Я поблагодарил Козлова Е. И. и спросил, не поможет ли он разыскать нам в помощь маркшейдера на пенсии Бутко?

— Узнаю руку Анатолия, — засмеялся Козлов. — Смогу, конечно. Чего его искать, если мы в одном доме, на одной площадке живём! Сейчас ему позвоню. Семён Яковлевич выйдет вам навстречу.

Козлов снял трубку с чёрного доисторического концентратора и совсем другим голосом, не таким, как ранее в беседе с Егорычем, сказал:

— Семён Яковлевич, добрый день! Как спина сегодня? Говоришь, пойдёт? Яковлевич, тут ребята подъехали из Ростова, геологи. Одного ты знать должен. Путешественник с бородой. Помнишь? Вот и хорошо! Они сейчас к тебе подъедут. Хотят в «Восточную» спуститься. Поможешь сориентироваться? Я звякну Марии, чтобы одёжку какую-нибудь на них нашла. И сапоги выдала. А ты, Яковлевич, с ними в ламповую, пожалуйста, сам сходи. Там телефон не работает. Скажи, что я приказал фонари для вас взять со смены Ченцова. Добро. Не болей только! На клеть я команду дам, не волнуйся!

Попрощавшись, мы вышли из кабинета. Козлов проводил нас до коридора и поднял руку в приветствии «рот-фронт».

Я подивился его зрительной памяти. Как легко он узнал Гришу! По словам Григория, они виделись с Козловым всего три-четыре раза не менее десяти лет назад! И ещё: о московской комиссии восьмидесятого года никаких документальных сведений у меня не было.

Семён Яковлевич оказался бодрым и худым. Внешне напомнил мне ныне покойного академика Амосова. Глаза у него были быстрыми и острыми. При всей своей подвижности он не выглядел суетливым.

Переодевшись в тамбуре вещевой кладовой в брезентовые штаны, напялив на плечи застиранные ватники и подобрав по размеру резиновые сапоги на рифлёнке, пошли за Семёном Яковлевичем в ламповую получать «глаза», по его терминологии. Забрались в клеть. Закрыли за собой предохранительную планку. И с грохотом ухнули в преисподнюю. Спуск в шахтной клети совершенно не походил на плавное скольжение пассажирского лифта. Клеть лязгала, тряслась и летела с таким ускорением, что помимо своей воли я вцепился в торчащий сбоку поручень, уже слабо надеясь на «мягкую посадку». Шахтный ствол не освещался, поэтому летели мы неопределённо долго, но определённо глубоко.

Клеть остановилась. Лучи наших фонарей высветили тёмное нутро штольни.

— Над нами шестьсот метров породы, — спокойно сказал Бутко. — Горизонт выработан. Рельсов нет. При нынешнем дефиците демонтировали и перенесли к действующему забою. Придётся нам пройтись пешком. Будьте внимательны, смотрите под ноги. Насколько я понимаю, вас интересует родственные структуры этой выработки и «Первомайской-бис»? При всём сходстве геологического строения выбросов сероводорода здесь не было. Я сейчас покажу вам любопытное место. Метрах в трёхстах впереди. Интересно, что вы об этом скажете?

Минут через пять Семён Яковлевич остановился и осветил фонарём правую по ходу стенку штольни. Гриша вышел из стройных рядов нашей группы и уставился на камни. Надо признаться, что сейчас под землёй я испытывал некоторое разочарование. В шахтах мне ранее бывать не приходилось. От мокрых чёрных стен не веяло никакой романтикой. Душно, как в паршивом предбаннике городской бани. Сознание того, что я нахожусь не на месте происшествия, а как бы на макете, сильно портило впечатление. Тем более что до сих пор не удосужился точно сформулировать для себя, за каким, вообще, бесом я сюда полез.

А вот на Гришу приятно было смотреть. На его лице застыло выражение Христофора Колумба в момент открытия Америки. Семён Яковлевич по всем признакам тоже был весьма доволен деянием рук своих.

— Саша, подойди, пожалуйста, поближе, — позвал Гриша.

Я неохотно приблизился и без ожидания сенсации поглядел на палец Григория Львовича. Указующий перст медленно продвигался по стене — снизу вверх. Запоздало вспомнил, что, по версии Анатолия Михайловича, я тоже геолог, и срочно стёр с лица простоту бездаря.

— Вот тут левее, видишь? — не говорил, шептал Гриша. — Разрыв слоёв, сдвиг. Изменение угла падения пластов. Это же визитная карточка катастрофического землетрясения!

— Постой, постой, — до меня начал доходить смысл Гришиного шёпота. — Это значит, что мы сейчас видим прямое подтверждение гипотезы, высказанной четверть века назад? И вся чертовщина нам не приснилась и существует на самом деле!

Гриша опёрся подбородком о кулак:

— Насколько правильно я всё уяснил, модель процесса повторяющихся выбросов сероводорода в шахтах можно изобразить приблизительно так: возьмём условно два листа клеёнки, расстелем горизонтально и склеим листы по периметру. Внутрь нальём некоторое количество воды. Вода разольётся слоем равномерной толщины. Если теперь наше «гидроодеяло» разложить не на горизонтальном участке, а, например, на бугристой поверхности, вода сольётся с бугорков и они станут сухими. Вода займёт пространство в низинах. А в случае, когда вся поверхность под «гидроодеялом» придёт в движение, бугорки будут то появляться, то исчезать; вода станет всё время перемещаться, переливаясь в поисках свободного объёма. Конечно, в природе такое движение происходит крайне медленно с точки зрения продолжительности человеческой жизни. Но достаточно быстро по меркам геологии. Мезозойская эра — это всего лишь позавчерашний день для Земли. Что такое сто шестьдесят миллионов лет там, где счёт идёт на миллиарды!

— Гриша, это значит, что какое-то количество сероводорода переливается под «кожей» Земли, перетекая по пластам и пустотам. А то, что сейчас показал нам Семён Яковлевич, и есть «визитная карточка» выброса? Скорость перемещения сероводорода, обусловленная тектоническими движениями в определённом районе, должна резко меняться на участках, где происходят землетрясения.

— Думаю, что не совсем так, но почти верно. Вертикальное смещение, которое мы сейчас наблюдаем, — безусловное свидетельство какого-то сильного древнего землетрясения. Ты говорил об отсутствии в документах данных о начале катастроф. Разыщем по возвращении материалы о землетрясениях с семьдесят третьего по семьдесят шестой годы. Понимаешь, что я имею в виду?

Семён Яковлевич, внимательно слушавший наш разговор, вдруг взволнованно сказал:

— Как же я мог забыть! За день до несчастного случая на «Первомайской-бис» мы проснулись с женой оттого, что скрипела мебель. Швейная машинка переехала в другой угол. Было такое ощущение, что кровать, на которой мы лежали, проваливается вниз, как шахтная клеть. На следующее утро весь город обсуждал землетрясение. Кажется, говорили о шести баллах. Землетрясения вроде бы нетипичны для нашего региона. И ещё: прошу обратить внимание на то, что коренные породы залегают здесь почти горизонтально. То есть в соответствии с вашим предположением место для перетока сероводорода в этом районе оказывается чуть ли не идеальным.

Гриша кивнул головой:

— Конечно, катастрофическое землетрясение можно датировать по геологическим данным. Это сейчас не принципиально. Оно могло произойти и двадцать, и пятьдесят миллионов лет назад. А вот лёгкого толчка в семьдесят третьем году, вероятно, хватило для того, чтобы сероводород, который залегал поблизости, приготовился к старту. А потом по любой более прозаической причине, например, преодолев предел прочности породы при взрывной проходке, рванулся по линии наименьшего сопротивления в «Первомайскую-бис».

Куда девалось моё безразличие! Если данные по сейсмике с семьдесят третьего по семьдесят шестой годы лягут на даты всех ЧС, значит, мы ухватились за спусковой крючок катастроф! Это можно будет считать началом настоящей работы.

Глава 5

Собственно, ничего принципиально нового в это посещение «Восточной» нами обнаружено не было. Гриша популярно озвучил уже существующую версию, но дополнил её элегантным штрихом: влияние слабых землетрясений на старт выбросов сероводорода.

В науке сплошь и рядом большой масштаб проблемы заслоняет частности, иногда весьма нужные для развития идеи. Так и в нашем случае. В семьдесят третьем, вероятно, было не суть важно, что именно спровоцировало выброс газа. Гипотеза, охватывающая явление в целом, была принята и дала положительный эффект.

Из бумаг Горбаня я почерпнул много чего полезного. Например, узнал, что было пробурено более сотни поисковых скважин, но безрезультатно: сероводород в них не пойман. Учитывая особенности неотектоники регионов, шахты, обнажающие подозрительные слои, были взяты на учёт. Шахтёрам были выданы противогазы с коробками «S», сооружены особые затворы на оголовках штолен. В семьдесят четвёртом и семьдесят пятом годах пробы газа в подземных выработках отбирались регулярно, через сутки. И, когда сероводород пошёл в Казахстане, там он был встречен во всеоружии. На Украине дела обстояли хуже. Или местное партийное руководство недостаточно серьёзно восприняло угрозу, или недоработало шахтное начальство. В Казахстане не погиб ни один человек. Отравления средней и лёгкой тяжести получили чуть более двух десятков шахтёров. Украина за свою самонадеянность расплатилась шестьюдесятью тремя человеческими жизнями.

В маркшейдерской шахтоуправления Семён Яковлевич подвёл нас к выгоревшей синьке, развешенной на стене:

— Поглядите, вот «Первомайская-бис», а тут — «Восточная». Здесь изображена общая схема подземных выработок, без привязки к ориентирам на поверхности. Любопытно отметить, что наверху между обеими шахтами пролегает глубокий овраг с ручьём. То есть налицо деталь рельефа, обозначающая деформацию слоёв коренных пород.

— Видимо, по этой причине газ и остался по ту сторону ручья, как за закрытой дверью, — заметил Сергей. Неофит рос на глазах. Гриша подмигнул мне. Я подмигнул Семёну Яковлевичу, и все вчетвером рассмеялись.

Семён Яковлевич пригласил к себе на обед. Мы дружно согласились, но с условием, что кооперативно поставим к общему столу свою джентльменскую долю. Семён Яковлевич спорить не стал.

Заехали на «козле» в центр Южношахтинска. Послекризисная торговля вяло, но шла. Закупив нужный провиант, поехали в гости к маркшейдеру.

В квартире Семёна Яковлевича располагался самый настоящий минералогический музей. Хозяин исчез на кухне, а роль экскурсовода взяла на себя его жена. Подвижная, как и её супруг, Нина Георгиевна обнаружила такие знания по части камней, что даже у Григория Львовича, авторитета, выше которого на настоящий момент у нас под рукой не имелось, брови взлетели от изумления. Оказалось, что чета Бутко — заядлые коллекционеры. Переписываются почти со всем миром и получают образцы минералов от своих друзей из самых экзотических уголков планеты.

Перед великолепной друзой аметистов из бразильского штата Минас-Жерайс я застонал от восторга. Гриша, сохраняя остатки профессиональной выдержки, млел у витрины с золотым «солнцем» из Ловозерских тундр — астрофиллитом. О Сергее можно было сказать определённо: пропал парень! Следуя за Ниной Георгиевной по пятам, он ловил каждое её слово, не конспектируя только из-за отсутствия пера и бумаги. Гриша признался, что даже во всемирно известном музее Ленинградского геологического института, который он закончил, некоторым образцам нет равных по качеству здешним. Мне же было чуть не до слёз обидно, что пять с половиной лет я проходил мимо Гришиного института, но заглянуть в музей не хватило любопытства.

Оказывается, мы с Гришей закончили институты в Ленинграде с разницей в один год. Я защищал диплом, а Гриша в это время лежал в больнице города Чимкента, укушенный змеёй, что была прописана на хребте Каратау. После такой подробности биографии моего нового товарища я просто вынужден был предъявить контрфакт: пресмыкающиеся меня не кусали. Я их, извините, в некотором роде ел сам. Правда, не в горах. А на необитаемом в ту пору песчаном острове Возрождения на Каспии. Из-за штормов катера не было целую неделю…

Гриша безнадёжно махнул рукой, и мы поспешили на зов Семёна Яковлевича, который появился в дверях своего музея, украшенный передником в шотландскую клеточку.

— Семён Яковлевич, — спросил я за чаем, — в семьдесят третьем году вы тут работали?

— Да, на «Первомайской-бис». Вы ведь это имели в виду?

— Да, именно это.

— Меня спасло то, что в день трагедии я с утра должен был кое-что согласовать с инспекцией Госгортехнадзора. Наш инженер по БВР — буровзрывным работам — накануне заболел. А, как это случается, вопрос нужно было решать срочно. Вот меня директор шахты и направил в инспекцию. Ветер, к счастью, дул с юга. Город не попал в ядовитое облако. Но все, кто был на шахтном дворе, на территории соседней автобазы номер четыре и в насосной городских очистных сооружений, погибли. Не считая, конечно, тех, кто был в это время на рабочей смене под землёй.

За столом все молчали.

— До вечера следующего дня туда невозможно было подступиться, — продолжил Семён Яковлевич, — газ был везде: в оврагах, ямах, подвалах. Везде лежали погибшие…

— Понаехало много солдат, — вступила Нина Георгиевна, — все в противогазах. Никто ничего не понимал. Жителям запретили выходить из домов. Милиция была напугана. В городе начиналась паника: четыреста человек не вернулись с работы, и где-то восемьсот погибли на поверхности… У нас всё население — около семидесяти тысяч. Это был какой-то общий кошмар! Как атомная вой на!

— В помощь нашим через шесть часов после катастрофы приехали горноспасатели с Украины, — продолжил Семён Яковлевич, — человек сто пятьдесят. К работам их не допускали пять дней. Они жили по квартирам шахтёров. Плач стоял над городом. Не плач, а вой. Хоронили сотнями ежедневно. До десятка экскаваторов копали могилы. На трупы страшно было смотреть: все чёрные от удушья, у многих вытекли глаза… Жара стояла несусветная. Везде пахло сероводородом и хлоркой: солдаты поливали всё подряд для дезинфекции. С той поры меня от запаха хлорки мутит. Кругом царила полная растерянность. Слетелись учёные мужи из Москвы, Киева, Ленинграда. Сидели почему-то в Ростове. Сюда приехали только те, кто рангом пониже. Руководство забилось в щели и боялось, чтобы вместе с партбилетами не полетели и головы: их и вытягивали — кого с «больничного», кого из «отпуска», а кого просто у жены из-под юбки. Больше месяца шахтёры, которые погибли в забоях, пролежали внизу. У горноспасателей не хватало запаса воздуха для того, чтобы спуститься на аварийный горизонт и разыскать людей. Все боялись случайной искры и вентиляционное оборудование не включали. Очищение шахты, таким образом, шло естественным путём. Спасатели жаловались на страшный холод внизу, какого на больших глубинах никогда не бывало. Этот холод помог сохранить тела для погребения. Потом какой только глупости мы не наслушались! Меня три месяца кряду таскали к разным следователям, от прокуратуры до КГБ. Все допытывались, нет ли тут признаков диверсии. Потом само собой всё затихло. Вдовы получили пенсии. Тоннель к шахтному стволу закупорили. Нам, оставшимся в живых, строго-настрого велели не трепать языком, если хотим остаться на свободе. До восьмидесятого года никто и не заикался об этой беде. В октябре восьмидесятого приехал из Москвы какой-то ответственный работник. Но не военный и не учёный. Это точно. С ним прибыло человек шесть довольно молодых людей. Стенку велели нашим рабочим пробить. В шахту спускались только молодые, естественно. Вернулись на-гора часов через семь. Сказали, что до второго горизонта в стволе стоит вода. И что скоб-трап гнилой. Вроде бы отбирали пробы газа на разных глубинах. Оснащены они были хорошо: комбинезоны, фонари, сапоги, каски — всё импортное, красивое. Замёрзли, правда, они здорово. Один особенно трясся. Латыш, наверное. Редкий для наших краёв блондин. Говорил с сильным акцентом. Уехали они в этот же день. И вот с той поры до вашего приезда никто больше «Первомайской-бис» не интересовался.

Мы переглянулись с Гришей. Он красноречиво указал глазами на часы. Пришло время прощаться.

— Спасибо, Семён Яковлевич, за помощь и возможность полюбоваться вашей прекрасной коллекцией, — сказал Гриша. — Возьмите, пожалуйста, номер моего телефона для связи в Ростове.

— Вы мне номер телефона второй раз оставляете, — усмехнулся Семён Яковлевич. — Неужели забыли? Вы с ребятами из инженерной геологии бурили у нас скважины под ЛЭП. По-моему, в девяносто четвёртом году. Вы, Григорий Львович, тогда ещё тревожились, что девятый квершлаг «Восточной» заложен слишком близко к поверхности.

— Помню, отчего же, — улыбнулся Гриша. — Но с той поры номер дважды менялся. И, честно говоря, на вашу феноменальную память я не рассчитывал. Извините.

— Ладно, пустое, — согласился маркшейдер.

Я спросил Семёна Яковлевича, не сможет ли он уделить нам внимание, если понадобится отобрать пробы газа из шахт. Получил утвердительный ответ. Попрощавшись с супругой маркшейдера, мы отбыли.

Под впечатлением от разговора до Ростова ехали молча.

Осенью в пасмурные дни темнеет раздражающе рано. В Ростов въехали уже при свете фар. До конца работы Анатолия Михайловича оставалось ещё больше часа. Чтобы не тратить время попусту, решили заехать к Грише в издательство, оттуда позвонить Рыбакову, договориться о встрече и запастись пивом. Сергей торопился в Управление на доклад. Условившись о месте и времени рандеву, неофита отпустили.

В издательстве, в уютном кабинете Гриши, меня посетило ощущение отрешённости от сегодняшнего дня: Гриша что-то увлечённо допечатывал на своём компьютере, телефон молчал, настольная лампа не отягчала глаза подробностями интерьера. Не было здесь сероводорода, не посещали этот уголок видения людей, погибших в муках удушья. Шуршал вентилятор процессора, тихонько пощёлкивали клавиши под Гришиными пальцами. Не хотелось никуда идти, ни думать, ни работать. Даже спать не хотелось. Понял наконец, откуда взялось состояние подспудной тревоги и неустойчивости: на меня неотвратимо надвигалось понимание масштаба возможной грядущей катастрофы, предотвратить которую никто не в силах!

Договорились встретиться с Рыбаковым на автобусной остановке Будённовского проспекта. Прихватили из Гришиных запасов четырёх вяленых лещей. Рыбу завернули в цветастый рекламный плакат и засунули вместе с двумя пустыми пластиковыми двухлитровками от «Кока-колы» в рюкзачок, выделенный хозяином для неотложных нужд коллектива. Выбежали в темноту и помчались к благословенному источнику, тропу к которому Гриша знал наизусть.

Толпа на Будённовском накатывала на подходящие к остановке автобусы, как морской прибой. Рыбаков, Гриша и я с пивом и рыбой покорно отдались этой волне и, втиснутые в переполненный автобус, оцепенели, спрессованные телами жителей гостеприимных Ворот Кавказа. Лавсановым бутылкам нипочём даже льдины, раздавившие легендарный «Челюскин». Вяленый лещ молчал — дави его, не дави! Но, как выдерживали хрупкие человеческие оболочки жуткие нагрузки, которые обрушивались на них, когда автобус тормозил у очередной остановки, не пойму никогда.

Вручив хозяйкам четыре пачки пельменей и блок с черничным йогуртом, Гриша что-то пошептал Зойке на ухо, и та, согласно кивнув, исчезла на кухне. Через секунду Зойка принесла высокие стаканы. Гриша отдал лещей на растерзание мне и Рыбакову, а сам виртуозно наполнил стаканы пивом, практически до края и без пены. Рыбаков развернул обёртку и расстелил плакат на своём столике, сдвинув в сторону книги. На плакате завлекательного вида девушка призывала отдохнуть на курортах Чёрного моря. На фоне высокого скалистого берега разбивались живописные волны. Девушка отводила с лица мокрые волосы и демонстрировала ослепительную улыбку.

Пиво было просто замечательным. Штаб заседал в каморке Анатолия Михайловича в полном составе. Соблюдалась даже архитектурная субординация: патриций Рыбаков возвышался на трибуне, то есть на стуле. Среднее сословие изображал в бенуаре Гриша, восседая на пуфике. В партере — значит, на коврике — вольно расположился плебс. То есть ваш покорный слуга.

После наших с Гришей обстоятельных докладов слово взял Рыбаков:

— Сегодня у меня была возможность познакомиться с материалами, поступившими из Москвы. Два дня они просто пролежали на столе у генерала, — Анатолий Михайлович вздохнул. — Сложность проведения научных изысканий и профилактических мероприятий, как мне кажется, заключается не в технических проблемах. Я предвижу трудности при взаимодействии всех составляющих. Налицо кардинальная разница целей и интересов. МЧС принимает на себя основной удар со стороны Правительства и Думы, поднимая вопрос до государственного уровня. МЧС понесёт основную долю ответственности и в случае, если прогноз сбудется. Российская академия наук выступает при любом раскладе в роли конституционного суда. Она над схваткой. ФСБ плавно, по мере развития событий перемещается на другую сторону баррикады: не смейте говорить об этом вслух — чревато волнениями в массах. А потом: мы же предупреждали. МВД наши хлопоты и подавно не нужны.

Тут всегда можно заявить: мы солдаты. Действуем по приказу. Дайте приказ — мы тогда и руками, и ногами за! Ещё хуже, если противостояние примет активные формы. Тогда вынимать палки из колёс придётся пачками. Административные неприятности и отстранение от работы — самый слабый сценарий этой оперы. Парадокс заключается в том, что может быть создана полная иллюзия активной работы. Будут тратиться средства, туда-сюда будут летать депеши и доклады… Имеем для этого сотни прецедентов. Но ни на миллиметр мы не приблизимся к решению главной задачи: как спасти наибольшее число людей, как максимально смягчить последствия возможной катастрофы? Готова сработать ещё одна западня. Это «свободные» СМИ. Вы понимаете, что будет на первых страницах всех (!) газет, на экранах телевизоров, на радио и ещё чёрт знает на чём? Хотя бы в том же интернете. Тут, как ни странно, совпадают интересы и ФСБ, и наши. Но только до того момента, когда надо начинать разгребать навоз руками, то есть до принятия конкретных решений. Есть ещё администрация на местах, которая заочно, ничего не понимая и не желая понимать, уже тысячу раз против любых начинаний. Курортное побережье — всё-таки источник доходов в руб лях и в валюте! Скажите хоть слово о возможном землетрясении в регионе и сероводородной атаке — вмиг опустеют не только места отдыха, но и возникнет паника в прибрежных городах и весях. Сколько денег уплывёт из чьих-то карманов! Любому, кто только подумает о разглашении информации такого рода, даже если это невинный младенец, отрежут не только язык — голову даже в колыбели! Есть армия, которая привлекается на определённых этапах, но уровень её мобильности и дееспособность оставляют сейчас желать лучшего. Есть проблемы причерноморских государств, которые, слава богу, решаются без нашего участия. И есть Его Величество затяжной финансовый кризис, в болоте которого лучшие побуждения обречены на самое пошлое утопление. Вывод на сегодня: продолжать энергично работать. Не привлекать внимания журналистов. Закончив здесь, перенести центр активности на Чёрное море. Эта территория также находится в зоне ответственности Южного РЦ. С ребятами из ФСБ держать ушки на макушке: свою суть они рано или поздно проявят. Кстати, через наш РЦ пойдёт федеральное финансирование всех работ по данному направлению. Твой, Саша, ночлег и питание у чекистов будут, соответственно, оплачены. Не горюй, генацвале, что не пришлось пожировать на дармовых хлебах! Гриша, извини, я навёл некоторые справки по твоей работе. После гибели вашего директора издательство намерено отработать только заключённые контракты, а дальше — полная неясность. Предлагаю: в три-пять дней подтягивай «хвосты» и оформляй отпуск за свой счёт. Тактически сейчас это как раз то, что нужно. А чтобы ты не болтался без дела, вот тебе бумага и ручка, пиши заявление на моё имя о приёме на временную работу в должности старшего научного сотрудника. С сегодняшнего числа. В рамках своих новых полномочий имею право на свободный наём рабочей силы для усиления временной научной группы. Оклад — по тарифной сетке семнадцатого разряда. Выше не разрешили. Мы же бюджетная организация.

В дверь позвонили. На пороге стоял расстроенный Сергей. Мы с Гришей совершенно забыли о встрече и заставили парня лишних сорок минут проторчать в машине. Квартиру Анатолия Михайловича, хоть ему (по его словам) и не хотелось, он вычислил по радио с помощью оперативных дежурных: своего и в РЦ.

Рыбаков в который раз продемонстрировал умение находить верное решение в любой ситуации. Сергей был насильно введён в квартиру. Накормлен пельменями. Причём керамическая кружка с холодным пивом, предусмотрительно поданная к ужину, начисто сгладила и обиду, и недоразумение. А так как пиво мы пили на кухне всей компанией, то мир снизошёл с небес и воцарился в доме. Голову даю наотрез, что у них в «конторе» старшие лейтенанты с полковниками на кухне пиво не пьют!

Отвезли домой старшего научного сотрудника Гришу и мигом домчались до «виллы». Сергей удалился улаживать свои дела, а я сел за письменный стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Подошла пора подведения первых итогов.

Лист я разделил чертой пополам по вертикали. Итак, что мы имеем? Запишем в левую часть всё, что известно или понятно:

1. Факты катастроф в 1973, 1974, 1975 и 1976 годах.

2. Гипотеза, объясняющая механизм происшедшего.

3. Рассказ очевидца.

В правую часть внесём всё, что неясно, вызывает вопросы или требует действий:

1. Возможно, найден ответ на собственный вопрос о «старте» выброса. Но требует подтверждения.

2. Что за странная комиссия из Москвы работала на шахте в 1980 году? Где искать отчёт о её работе?

3. Кто может подтвердить факт затопления шахты? Слух об этом существует, кажется, только с подачи «москвичей».

4. Гриша обещал подготовить геологический обзор и дать структуру разломов у Южношахтинска.

5. Забыли попросить у Козлова схему «Первомайскойбис» и данные по выработанным объёмам. Для подсчёта количественных показателей выброса.

6. По линии ФСБ запросить из архивов Росгидромета метеообстановку на дату аварии и последующие два дня. Для расчёта токсических параметров по полигонной методике.

7. Завтра же позвонить Горбаню и попросить разыскать схему разведочных скважин по Ростовской области.

8. Надо узнать у Гриши, какая лаборатория в Ростове сможет сделать хроматографический анализ газовых проб. И сколько будет стоить один анализ.

9. Рыбакова попросить, чтобы срочно прислали из ВНИИ ГОЧС или Института физики Земли РАН данные сейсмики района за 1973–1976 годы.

Итого: 3:9 не в нашу пользу.

В дверь постучали. На моё недовольное «да» в комнату протиснулся Сергей с листом бумаги в руках.

— Присаживайся, — предложил я ему, указав на диван. — Что нового? Что за известия ты принёс в трепетной длани?

— Я доложил результаты сегодняшней поездки своему начальнику отдела. Он у нас мужик с понятием. Считает, что всё идёт как надо. Передал вам адреса и телефоны. Те, о которых вы спрашивали. Простите, сразу забыл отдать. Интересовался, не нужно ли чем помочь в оперативном плане.

— Нужно. Именно в оперативном. В архиве ГМЦ требуется срочно разыскать все подробности дня катастрофы и двух последующих дней: давление, температура, влажность, направление и скорость ветра. Дальше — перелопатить все возможные источники информации и выяснить, что за комиссия из Москвы работала тут в восьмидесятом. Вполне возможно, что по заданию или с ведома вашей конторы.

— Прошу прощения, — вставил Сергей. — Можно я всё это запишу на бумаге? Сами понимаете, в данной области я, так сказать, профан. С непривычки «въехать» трудно. Я сейчас всё продиктую по телефону своим, но боюсь напутать.

— Валяй, записывай.

Я подал ему бумагу и ручку. А сам раскрыл переданный Сергеем лист с адресами.

Глава 6

Вот они — «прочие данные», которые я не просил! Аккуратная страничка с текстом, отпечатанным на лазерном принтере:

Несветайлова Алла Васильевна. Девичья фамилия Бойко. 1964 г. рождения.

Место рождения — г. Одесса, Украинская ССР.

Работает завкафедрой госуниверситета, г. Ростов-на-Дону.

Проживает по адресу: г. Ростов-на-Дону, ул. Журавлева, 26, кв. 8.

Телефоны: рабочий — 87–12–09, домашний — 83–41–34.

Семья:

Муж — Несветайлов Игорь Петрович, 1961 г. рождения. Работает зам. главного врача роддома № 1, г. Ростов-на-Дону.

Мать — Бойко Агния Георгиевна, 1938 г. рождения.

Дети: дочь Ольга, 1986 г. рождения; сын Юрий, 1990 г. рождения.

Подгурская Алина Дмитриевна, 1964 г. рождения.

Место рождения — г. Москва.

Работает генеральным директором ЗАО «Полимер», г. Ростов-на-Дону.

Проживает по адресу: г. Аксай, Ростовская обл., ул. Крайняя, 18.

Телефоны: рабочий — 81–00–64, домашний — 89–35–12.

Не замужем (разведена).

Дети: сын Вадим, 1990 г. рождения.

Родители умерли.

Шестнадцать лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Отрывочные сведения об Алле и Алине поступали иногда от однокурсников, которых периодически встречал в Москве. Более всех о судьбе выпускников 1986 года была осведомлена Марина Каратьян. С кем-то она переписывалась, кто-то к ней приезжал. В общем, всю мозаику наших судеб Марина в целом представляла. От неё я узнал, что обе подруги защитили диссертации и неплохо устроились в жизни. Что именно Марина рассказывала про мужей и детей — убей, не помню! Да, 007, вот и информация к размышлению. Оказывается, не у тебя одного жизнь пребывает в состоянии поступательного движения. Вот смотри: девчонкам уже по тридцать восемь! И уже «с хвостиком».

Ну, с Аллой более-менее понятно. Наука, кафедра, преподавание — всё по ней. Муж — врач. Дети не едят из ложечки… Когда это, кстати, она успела детей нарожать?

А вот с Алиной — загадка. Разведена. Так здесь и написано. И сыну, секундочку… да, сыну тринадцать лет. Какое-то ЗАО? Генеральный директор? Нет, ни черта не понимаю. Увидимся — тогда узнаю всё, наверное.

Ночью мне приснился вещий сон. По правде, вещим его пришлось признать восемь дней спустя. А пока это был просто красочный динамичный сон. Типичный сон в полнолуние.

Мне приснилась Алина. Такой, какой я её запомнил по институту: голубоглазая «колдунья» в тельняшке и фуражке с «крабом». Стройная шея над вырезом и дерзкие бугорки под тельняшкой сводили меня с ума перед летней сессией. Я проводил в яхт-клубе гораздо больше времени, чем это требовалось для нормальной подготовки к экзаменам. Естественно, завалил физическую и коллоидную химии, а желанной цели так и не достиг. По поводу моей увлечённости острили все кому не лень. Марина Каратьян, наша штатная гадалка, наплела, что зря, мол, я стараюсь: не судьба. Мне же хотелось одного: добиться взаимности факультетской красавицы назло судьбе!

Так вот, во сне я перенёсся на восемнадцать лет назад. И всё у нас с Алиной получалось, невзирая на орлиный клёкот гадалки-Марины. Волны разбивались со стеклянным звоном о форштевень. Яхта кренилась на ветру так, что вот-вот готова была черпнуть бортом. Я чувствовал локтями и коленями жёсткость горячей палубы, а грудью и животом — мягкость и округлость Алины. Мы перекатывались по зыбкой палубе, путаясь ногами в шершавых канатах… Мы были вместе, и в то же время я видел нас как бы со стороны. Это меня изумляло. Параллельно с нами плыли другие яхты под белоснежными парусами. Оттуда махали яркими платками. И мы понимали, что это от зависти. И нам совершенно не было стыдно. Мы были в восторге от обладания друг другом и, как казалось, всем миром! Потом я больно ударился головой о комингс люка и проснулся.

Надо же — треснулся об угол тумбочки, да так, что шишку на лбу не спрятать и под шляпой!

Посмотрел на часы: половина шестого. Решил, что заснуть уже не удастся, встал, смыл остатки сна под душем и сел к компьютеру.

За час с небольшим написал промежуточный доклад шефу. Дополнил его перечнем нерешённых вопросов, изложив их так, чтобы шеф был в курсе моих «наездов» на ФСБ и не давал им расслабляться, по возможности подключая столичные каналы. Попросил приехать лично или прислать Горбаня для совместной работы с Рыбаковым, поскольку существует серия проблем не моего профиля.

За завтраком передал бумагу Сергею, попросив отправить её фельдсвязью сейчас же.

Пересмотрел свои вчерашние записи. Пункт 8 изменил: «Насчёт хроматографа и анализов: спросить у Аллы». Спохватился, что отправил Сергея в город и остался без машины. Решил добираться до Ростова самостоятельно.

Плохая погода добралась и сюда. Шёл мокрый снег вперемежку с дождём. На тротуарах хлюпала медузоподобная слякоть, и очень скоро левый ботинок дал течь. До Ростова отсюда рукой подать, но ближайшая автобусная остановка оказалась чуть ли не в километре от «виллы». Проклиная погоду, чекистов и свою глупость, я брёл по шоссе, уворачиваясь от брызг, поднятых встречными машинами. Явь совсем не походила на сон.

На улице Горького, у здания университета, я отпустил такси — чудо господне, подобравшее меня, озлобленного и продрогшего, на безлюдной остановке. При входе у вахтера узнал очередную расстраивающую новость: оказывается, химический факультет находится у чёрта на куличках, в Западном микрорайоне. Ехать городским транспортом почти час. Выяснив детали, я вышел на Большую Садовую, изготовившись окончательно замёрзнуть в ожидании троллейбуса. Бог миловал, и, забившись в тёплую троллейбусную глубь, я начал медленно оттаивать.

Химический факультет я нашёл мгновенно, по запаху. Что ни говорите, а генетическая память — великая вещь!

В преподавательской мне вежливо сообщили, что Алла Васильевна сейчас на лекции. Закончит через десять минут. А пока предложили выпить чаю. В такси и троллейбусе я так и не согрелся, поэтому предложение принял с благодарностью.

Через десять минут в преподавательскую вошла Алла Васильевна Несветайлова, кандидат химических наук, доцент, заведующая кафедрой общей химии.

— Алла Васильевна, вас здесь ожидает молодой человек, — доложила миловидная девушка в белом халате. Та, которая угощала меня чаем.

Алла посмотрела в мою сторону и всплеснула руками:

— Сашенька, милый! Какими судьбами?

Обнимая Аллу на глазах потрясённых преподавателей, я почувствовал себя не бесприютным подкидышем, как десять минут назад, а желанным гостем у старых друзей.

В кабинете завкафедрой, по-свойски расположившись на коричневом велюровом диване, я рассказал Алле большую часть из того, что привело меня в Ростов. Не забыв расспросить её о семье, здоровье и делах.

С Аллой было совсем не так, как с Алиной. Проволочившись за ней около двух месяцев и убедившись в собственной неконкурентоспособности по сравнению с капитаном институтской команды КВН — Вовкой Булаенко, я переключился на её подругу. На этом фронте на текущий момент таких ярких фигур, как Вовка, замечено не было. Тем паче что вскорости я по-настоящему потерял голову от «колдуньи» — Алины.

Забыв про деловую часть визита, мы с Аллой наперебой вспоминали эпизоды студенческой жизни, друзей, подруг, преподавателей и даже коменданта общежития — Зою (Змею) Филипповну.

Алла располнела, но не до предела потери элегантности. Одета была строго по моде: деловая женщина начала двадцать первого века. На парочке свиданий, которые были вырваны мною у неприступной Бойко, я держал её за руку. Сейчас невольно обратил внимание на руки Аллы: полные кисти, ухоженные ногти без лака и складочки на внешней стороне запястья — всего этого, увы, раньше не было.

По виду госпожи Несветайловой можно было судить о её большой занятости, о привычке разговаривать с людьми с позиции руководителя, об отсутствии свободного времени, о строгости и о некоторой усталости.

Проговорили мы больше часа. К несказанной радости учащейся молодёжи. Алла отпустила по домам группу второкурсников, поступив гуманно, но непедагогично. Старосте группы, который заглянул в кабинет и получил индульгенцию, я не успел сообщить своё имя, чтобы знали, кому ставить свечку за избавление.

Когда я спросил об Алине, Алла засмеялась:

— Мы часто видимся и по-прежнему дружим. Но Алька набрала совершенно дикий темп по жизни. О ней не рассказывать — авантюрный роман писать нужно! Да что там роман — подожди секундочку.

Алла открыла дверцу книжного шкафа и, порывшись в нём, принесла к дивану журнал ELLE:

— Вот, прочти отсюда и до сих пор.

Статья называлась «Кризис». С указанного Аллой места я прочёл:

«Как в своё время Карина с лёгкостью уходила от одного мужчины к другому, так теперь она с той же лёгкостью создавала одно за другим предприятия, которые прогорали, возрождались и вновь прогорали. Она то поставляла чуть ли не бронетехнику, то отправляла бригады молдаван на заработки в Грецию. Молдаване, которые в результате „оформления“ в её фирме остались без денег, загранпаспортов и авиабилетов и, как результат всего этого, без Греции, в которой „всё есть“, мрачно бродили вокруг пустого офиса с ломами и лопатами.

А Карина в то время уже скрывалась неведомо где, гонимая рэкетирами, за которыми, в свою очередь, гонялся РУБОП. Карина ловко вывернулась из этого хоровода, подставив рэкетирам вместо себя молдаван, которые прямёхонько привели к ним рубоповцев. Попутно Карина вышла замуж за карточного шулера и родила от него четырёх детей-погодков. На протяжении всего этого времени Карина то покупала норковые шубы и бриллианты, то продавала всё, чтобы накормить детей кашей…»

— Здесь почти точно про Альку. За исключением мужа-шулера и четырёх детей. У неё один сын. Прекрасный парень. Погодки с моим Юркой. С мужем разошлась восемь лет назад. С тех пор одна и при больших хлопотах. Она руководит большим предприятием — откуда только уменье взялось? Наверняка она будет тебе рада. Адрес дать?

— Ты меня недооцениваешь, — с достоинством ответил я. — Аксай, улица Крайняя, 18.

Алла с усмешкой посмотрела мне в глаза:

— Шишку на лбу где заработал?

— Понимаешь, бандитская пуля…

При расставании нам обоим стало грустно. Связывающая нас память о счастливых студенческих годах, оказывается, хранилась на самом донышке памяти. А между нами — прожитые годы со всем сопутствующим грузом. Разные жизни ростков одного институтского дерева.

— Ты обязательно должен прийти ко мне домой, — сказала Алла, провожая меня до вестибюля. — Не отговаривайся занятостью, я не приму никаких оправданий. Один раз в шестнадцать лет можно позволить делам остаться на вечер за порогом. Не звони. Приезжай без всяких церемоний. Послезавтра суббота. Ждём тебя к обеду. Иди, у меня ещё две группы на подходе. Пока, 007!

Хм, 007? Откуда она знает моё армейское прозвище? Об этом периоде своей жизни я ей вроде бы ничего не рассказывал.

Хорошие хроматографы в университете есть. Специалисты по физхимии тоже. Проблем с анализами проб воздуха не предвидится. Однако придётся сообщить Анатолию Михайловичу, что для получения результатов по этой линии нужно будет заключить с университетом договор и заплатить некоторую сумму. Вполне, кстати, приемлемую.

До регионального центра МЧС ехать отсюда совсем не близко. С течью в ботинке пришлось смириться, тем более что через пять минут, ещё на остановке, сыро стало и во втором. Деньги для покупки новой обуви мною не были предусмотрены. Были, правда, в наличии казённые «бензиновые». Но использование казённых средств не по назначению было отложено до наступления полной невыносимости. Оставалось надеяться на изменение погоды и интенсивную эксплуатацию чекистского «козла».

Глава 7

У Анатолия Михайловича шло совещание, поэтому пришлось некоторое время проболтаться в коридоре, разглядывая стенды с цветными фотографиями. На всех фотографиях мужественные спасатели кого-то спасали, несли, везли, оказывали кому-то первую помощь.

Рыбаков сегодня выглядел озабоченным. Предложив мне сесть, долго смотрел в окно, вроде и забыв о моём присутствии.

— В пятнадцать тридцать нас с тобой приглашают в УФСБ на совещание. Для тебя пришёл факс из Москвы. Возьми на столе, почитай.

На страничке, стремящейся свернуться в трубочку, было совсем мало текста. Вначале я посмотрел на подпись: Горбань. Значит, не смертельно. Только после подписи я вчитался в размазанный текст: «Москвы. Романову. Прошу обратить внимание на приуроченность всех ЧС к 50° с. ш.».

В развёрнутом виде читай: «северной широты».

Что ж, спасибо заботливому Лёне. Хотя скрытый смысл депеши пока от меня ускользал.

— Просьбу можно? — я поднял руку.

— Давай, — не оборачиваясь, ответил Рыбаков.

— Мне, Анатолий Михайлович, край как нужны данные по сейсмической обстановке в регионе на период с 1973 по 1976 годы. Подробные, с регистрацией всех возмущений, координатами и глубиной залегания их очагов, магнитудами и балльностью.

— Хорошо, — наконец-то повернулся от окна Рыбаков, — можешь считать, что заказ принят.

— Анатолий Михайлович, можно сейчас воспользоваться твоей междугородкой?

— Пожалуйста, звони, уважаемый, вон с того, серого.

Я набрал номер своего отдела. Трубку подняла аспирантка Нелли, дама вздорная и обидчивая. Для общения с ней нужен был особый тон. Рефлекторно настроившись на Горбаня или в крайнем случае на Ивана Михайловича, я чуть не сбился с темпа:

— Нелли, золотко моё, как вы там, не замерзаете? Тут в Ростове холодище ужасный! Нелли, я узнал, строго между нами, что это вовсе не юг и мандарины тут не растут!

Рыбаков недоуменно поднял на меня глаза. Я сделал рукой неопределённый жест — мол, всё по плану — и продолжал тараторить:

— Нелли, солнышко, Леонида Алексеевича нет поблизости? Ах, нет, вот горе-то! Лапонька, передай ему, пожалуйста, что эвоную бумагу я получил, но не всё в ней понял. Как меня слышно? Хорошо? И ещё, Неллечка, попроси его от моего имени найти схему разведочных скважин по Ростовской области. Он знает какую, не беспокойся. Спасибо тебе, радость моя неземная! Что тебе привезти с холодного юга? Понял. Помчался выполнять. Физкульт-привет!

— Извини, Анатолий Михайлович, — я перевёл дух, — не суди строго. Специфика общения с сотрудниками, сам понимаешь. Психологический прессинг по всему полю. Во имя исполнительности и точности передачи информации.

— Да, понимаю, — недоверчиво пробурчал Рыбаков. — Высший пилотаж делопроизводства. Ты как насчёт обеда? Давай сходим тут рядышком, перекусим. Согласен?

Нет, явно не суждено моим ботинкам дожить до весны. Куплены ведь были почти накануне отъезда на Черкизовском рынке. Мужик клялся, что они сделаны из натуральной кожи, проклеены и прошиты! Чтоб ему! Я вздохнул и шагнул в мерзкую и холодную кашу.

— Ты чего вздыхаешь? — обернулся ко мне Рыбаков.

— Да так, в предчувствии… «Холодные ноги и чистые руки» — не напомнишь, Михалыч, про кого это?

— Не раскисай раньше времени, — засмеялся Рыбаков. — Жизнь только начинается!

У витрины с надписью по стеклу «Бистро» мы остановились, чтобы отряхнуть снег с одежды. Сквозь кружевные занавески виден был почти пустой зал с круглыми столиками.

— Михалыч, а пиво тут подают? — высказал я опасение.

— Не беспокойся, я тебя в беде не брошу, — ответил Рыбаков. И мы вошли в тёплый зал.

За столиком я разулся и спрятал ноги под батарею. Рыбаков сделал вид, что ничего не заметил.

— Что ты намерен делать дальше? — спросил он.

— По хронологии — следующее. До посещения УФСБ позвонить Козлову и узнать насчёт плана подземных выработок. Напомнить друзьям-чекистам о своих просьбах. Вечером встретиться с Гришей. Завтра послать Сергея в Южношахтинск за планом «Первомайской-бис» и уточнением его у Бутко по состоянию на 1973 год. Заодно спросить у Семёна Яковлевича, кто может подтвердить факт затопления «Первомайской-бис» до второго горизонта. Пока всё. Дальнейшие действия зависят от поступления материалов и рекомендаций руководства. А у вас что?

— У меня вот что, — Рыбаков нахмурился. — Генералу накрутили хвост из Москвы. Автоматически во вращательное движение пришёл весь РЦ. Толку от этого совершенно никакого, а вот утечка информации произойдёт обязательно. Именно то, чего я больше всего опасаюсь. С большим трудом удалось представить наши хлопоты как замысел будущих общероссийских учений. Надолго ли хватит такой «крыши»?

— Анатолий Михайлович, а что, если здесь, в Ростове, попытаться перевесить рутинную часть нашей работы на ФСБ, а с МЧС контакты сократить до минимума? Всю административную суету пусть возьмёт на грудь мой знакомый генерал. Чекисты хоть и посвящены, но специалисты по профилю у них в Ростове вряд ли сыщутся. А в административных играх на своём поле — им и флаг в руки, как любит говорить мой авторитетный сотрудник дядя Лёва! Плюс некоторое неприятие «варягов» на своих исконных землях. Всё вода на нашу мельницу!

— Может быть, ты и прав. Сейчас важно выиграть первый раунд: получить начальные выводы, осмыслить тенденции и степень тяжести возможного происшествия. Когда диагноз поставлен, болезнь лечить легче. Допивай пиво, пойдём позвоним Козлову.

В кабинете Рыбаков сразу же взял трубку внутреннего телефона:

— Майора Юрченко пришлите ко мне, пожалуйста. Пока я беседовал по телефону с Козловым, Рыбаков о чём-то переговорил с невысоким майором. Майор ушёл, а Анатолий Михайлович разложил на большом приставном столе двухсоттысячную карту Кавказа, вернее, его причерноморской части.

— Вот, Александр, наш «театр военных действий». Что скажешь?

— Скажу, что это несколько не тот масштаб карты. Давайте, если можно, перейдём на пятисоттысячную.

— Ты прав.

Рыбаков аккуратно сложил карту и полез в шкаф за другой.

На пятисоттысячной карте разместились прибрежные части всех причерноморских государств: Грузии, Украины, Турции и Болгарии.

Что имел в виду Горбань, акцентируя моё внимание на приуроченность всех ЧС к пятидесятой параллели?

— Анатолий Михайлович, прошу прощения, а десятимиллионной карты не найдётся? Хочу понять своего коллегу. Он нащупал какие-то закономерности, но не расшифровал их. Вероятно, не счёл нужным давать информацию для посторонних глаз. Понадеялся на мою догадливость. А её на текущий момент что-то недостаёт.

Рыбаков не успел ответить, как в дверь постучали и вошёл знакомый майор. Он положил на стол увесистый бумажный пакет, перевязанный шпагатом, и, спросив разрешения, удалился.

— Техническая помощь, персонально для тебя, — повернулся ко мне Рыбаков. — Забирай и пользуйся во славу МЧС.

— Что там? — поинтересовался я. — Связка противотанковых гранат или портативный самовар?

— Ни то ни другое. Вещь функционально ценная, а для московских пижонов просто необходимая.

Я развязал затейливый бантик и развернул жёсткую бумагу. Перед моим изумлённым взором предстала глянцевая пара офицерских ботинок с высоким берцем. Хорошая кожа, подошва «вибрам» и воронёные крючки для удобства шнуровки. Характер Рыбакова я знал достаточно хорошо. Строить из себя жеманную девицу не стал. Поблагодарил за подарок, отметив про себя наблюдательность и чуткость Анатолия Михайловича.

Рыбаков моей реакцией остался доволен:

— Заметь, Сандро, никакой вони! Кожа высшего качества! Научились и у нас шить человеческую обувь для армии. Сегодня конфискуем у Веры пару шерстяных носков — и ты приобретёшь автономность крейсера!

Десятимиллионной карты не нашлось. На разномасштабных картах из «Атласа офицера» нужную нам область пришлось просматривать по частям. Пятидесятая параллель дала интересное сечение: с востока на запад к ней примыкали Карагандинский угольный бассейн, Ростовская область, Донбасс, Верхняя Силезия, Рур, Рудные горы.

Рыбаков посмотрел на часы. Пора было выдвигаться на исходные рубежи. Было уже без двадцати три.

Здание УФСБ занимало почти квартал с парадным входом по Большой Садовой. При входе нас встретил Сергей. Белый шарф на шее придавал ему несколько легкомысленный вид, что, правда, гармонировало с белыми занавесочками на окнах первого этажа его родимой службы. Я ему об этом сказал.

Для совещания определили небольшой зал на втором этаже. По замыслу, все должны были сидеть демократично — лицом друг к другу — за длинным столом. К моменту нашего прибытия в зале находилось человек пять-шесть. Все в гражданском одеянии, кроме одного в милицейской форме.

Ровно в пятнадцать вошёл знакомый генерал, указал всем на стулья и сел сам. Справа от него встал плотный человек — ярко выраженное «лицо кавказской национальности» — и совершенно без акцента по списку начал представлять всех присутствующих.

Я не прислушивался, но вскользь отметил, что все до единого — полковники. Один я выпадал из строя. Да ещё генерал парил напротив, имея по паре больших звёзд на каждом из крыльев.

Генерал, не вставая, сделал краткий обзорный доклад. В нём, в общем, толково излагалась суть проблемы и был перечислен ряд пунктов, исполнение которых возлагалось непосредственно на УФСБ. Были упомянуты работы по архивному поиску, осуществление запросов и координация информационных потоков. Прозвучал даже замечательный пассаж «физическая защита исполнителей».

После генерала слово взял Рыбаков:

— Перед региональным центром МЧС поставлена задача оказывать всяческое содействие в работе специалистам из Москвы, непосредственно занятым научной стороной проблемы. Членом этой группы, товарищем Романовым, уже сделаны первые шаги в нужном направлении. И, смею отметить, обнадёживающие. Приезд ещё двух специалистов ожидается послезавтра. Мы поставлены в известность, что сроки, отведённые на полную отработку задания, установлены весьма жёсткие. Для удержания темпа работ РЦ предлагает вопрос о задачах УФСБ по общей организации пересмотреть в пользу сформирования координационной группы, чтобы обеспечивать учёным более универсальную информационную подпитку и отсечь отвлечение на административные заботы. Мы предлагаем включить в эту группу по одному представителю наших ведомств, плюс одного — от местной администрации и одного — от штаба СКВО. Аргументом в пользу последнего предложения является возможность быстрого выхода на военные информационные каналы, что, как мне кажется, не исключено из-за специфики вопроса.

— Согласен, — быстро ответил генерал. — Рациональное зерно в этом предложении определённо есть. Я лично не доволен своими подчинёнными, которые просьбу товарища Романова жуют уже сутки. Вы, Александр Иванович, видимо, надеялись получить сегодня ответ на свой запрос в Гидрометцентр? Прошу прощения, но ответа пока нет. Дальнейшую пробуксовку считаю недопустимой. Координационная группа сможет, не отвлекая учёных, распределять внутри себя задачи и бесперебойно обеспечивать их информацией. Что касается бытовых проблем, то они решаются достаточно чётко. Александр Иванович, надеюсь, претензий к нам не имеет.

— Через РЦ пройдёт федеральное финансирование проекта, товарищ генерал-лейтенант, — вставил Рыбаков. — Все затраты вашего Управления будут компенсированы в полном объёме.

— Спасибо, ответил генерал, а то я уже и сон потерял. Но это шутка. А что касается дела, то мне коллегиальная форма работы более по душе: слишком узкая специализация проблемы ставит нас в затруднительное положение. По персональному составу группы у вас есть предложения?

— Представлять РЦ поручено мне, — ответил Рыбаков.

— От УФСБ в состав группы назначаю полковника Ахметова Виктора Магомедовича.

Ахметов, тот самый, справа от генерала, поднялся.

— Садитесь. От МВД, как я понимаю, в группу войдёте вы? — генерал обратился к милицейскому полковнику.

Тот встал.

— Садитесь. Переговоры о членстве в группе представителей администрации и штаба СКВО проведу я. Ответ — завтра к тринадцати ноль-ноль. Место и время работы координационной группы, Виктор Магомедович, определите сами.

Ахметов снова встал.

— Садитесь. Александр Иванович. У вас есть что добавить по теме?

— Есть. Но, если позволите, не в качестве добавки, а строго по предмету вопроса. Первое: я прошу вашего разрешения использовать старшего лейтенанта Злыгорева для выполнения поручений по информации и связи. Второе: в моём запросе также фигурировала «московская комиссия» восьмидесятого года. Можно осведомиться о движении в этом направлении?

Генерал ответил, как классный футболист, в одно касание:

— По первому пункту: считайте, что разрешение получено. Виктор Магомедович, — генерал сделал сдерживающий жест в сторону готового подняться Ахметова, — распорядитесь. По второму пункту: сожалею, из Москвы ответ пока не получен. Как только материалы поступят, вас немедленно поставят в известность.

После совещания ко мне подошёл Ахметов и протянул листок бумаги:

— Александр Иванович, вот, возьмите, пожалуйста. Номер телефона нашего оперативного дежурного. Если вам понадобится транспорт, звоните в любое время суток. Машина выйдет по указанному адресу немедленно.

Глава 8

— Будем считать, что первый раунд мы выиграли по очкам, — сказал мне Рыбаков в троллейбусе. — Силы «потенциального противника» рассредоточены. Координационная группа потребует большего отвлечения внимания, чем ты или я поодиночке. От «недреманного ока», Сергея, ты практически имеешь возможность избавиться в любое время. Хотя парень он, по-моему, неплохой. На будущее: не раздражай генерала попусту своими фехтовальными выпадами. Но с «московской комиссией» соратник Железного Феликса явно темнит.

— Михалыч, а почему ты мне ничего не сказал, что послезавтра приезжает кто-то из наших?

— Чтобы не расслабился перед схваткой. Пока ты здесь один, вся ответственность за продвижение работы лежит на тебе. Отсюда твоя инициативность и смелость. Как только сюда явится твой начальник, ты станешь смотреть ему в рот в ожидании указаний и потеряешь инициативу.

— Анатолий Михайлович, за что такая несправедливость?

— Я шучу, Саша. Просто забыл тебе сказать по запарке. Приезжают Горбань и Шепелев. Я с ними не знаком. Что это за люди?

— Лёня Горбань — заместитель шефа. Мой давний друг. Умнейший мужик. Химик и джазмен в одном лице. Шепелев Лев Станиславович — наш научный консультант, профессор. Обладает потрясающей интуицией. Это он докопался до секретов натовских бинарных ОВ. Дядя Лёва — это круто! В такой компании нам скучно не будет. И ФСБ тоже. Между прочим, Лев Станиславович лет за пять-семь до вас работал в Шиханах. Как гражданский специалист. И к «Шиханскому братству» имеет непосредственное отношение.

— Серьёзный десант, судя по твоим словам. Надо отдать должное твоему шефу — гроссмейстер! Шахматы расставлены. Первые ходы делает конь, разрушает линию обороны, затем немедленно, не теряя ни секунды, в брешь устремляются тяжёлые фигуры.

— Полагаю, конь — это я. Вы мне льстите, мон колонель. Спасибо, что не окрестили жеребцом! С вас станется!

— Так что там у нас с пятидесятой параллелью, Саша?

— На пятидесятую параллель нанизаны практически все топливно-энергетические ресурсы бывшего Союза и стран Европы. Польша, Чехословакия, Германия, Бельгия, Франция и, по касательной, Южная Англия.

— Какое, по-твоему, всё это имеет отношение к выбросам сероводорода и, главное, к Чёрному морю?

— Я предполагаю, что, будь у нас карта тектонических разломов Европы, дело немного бы, но прояснилось. Горбань узрел нечто очевидное, а мы никак не можем понять: что? Послезавтра он меня засмеёт. Тут дело уже в профессиональной чести!

— Тогда давай думать. Впрочем, две головы хорошо, а три — лучше. Звоню Григорию.

До приезда Гриши мы принципиально решили освободить головы. Анатолий Михайлович занялся текущими делами, а мне сунул старый номер журнала «За рулём» с новым «Пежо» на обложке.

Гриша приехал, нагруженный рулонами схем. И тут же принялся раскладывать их на приставном столе, накрывая расстеленные нами с Рыбаковым карты.

— Погоди, Гриша, — остановил я его, — нам нужно твоё мнение по поводу одного сообщения.

Я подал Грише факс Горбаня. Гриша несколько секунд вчитывался в текст, потом снял очки, неторопливо протёр их носовым платком и неожиданно спросил меня:

— Ты помнишь, что именно рассказывал Семён Яковлевич о «московской комиссии» восьмидесятого года? Только постарайся как можно ближе к тексту.

— Пожалуйста. Он сказал, что возглавлял комиссию некто не из учёных и не из КГБ. С ним были шестеро молодых людей, которые и лазили в шахту.

— Это всё? — уточнил Гриша.

— Вроде бы всё. Ну, про затопленный второй горизонт сообщили тоже они.

— Это сейчас несущественно. Важны подробности, а ты их забыл. Он сказал, что «москвичи» были красиво «прикинуты»: фонари, сапоги каски. Где ты видел в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году импортные сапоги, и фонари, и каски? Так я тебе отвечу: нигде!

Рыбаков вмешался в разговор:

— В те годы руководить какой бы то ни было «экспедицией», кроме профессионалов и чекистов, могли только партийные работники. Других вариантов нет.

— Вот это уже горячо, — подхватил Гриша. — А откуда у партийных работников и молодых сопровождающих импортная шахтёрская или спелеологическая экипировка? Только одна версия мне кажется наиболее правдоподобной: партбосс был наш, а молодёжь — союзники по Варшавскому договору. Вспомни ещё про акцент у одного из них!

— Гриша, а тебе не кажется, что нас заносит в сторону? — спросил я. — Что-то больно замысловато получается.

— Почему же? — сказал Рыбаков. — Если бы ты не уточнил судьбу своего запроса о «московской комиссии», генерал просто бы промолчал.

— Какой генерал? — спросил Гриша.

Я рассказал Грише подробности сегодняшнего совещания. Не забыл сообщить и о том, что послезавтра наши ряды умножатся.

— Да, интересный расклад, — заметил Гриша. — Не смею утверждать определённо, но приуроченность к пятидесятой параллели энергоресурсов Европы и появление таинственной «московской комиссии» взаимосвязаны. Пока не знаю как.

Рыбаков развёл руками, и мы обратились к Гришиным схемам. Как и обещал Гриша, он принёс непонятный для нас с Рыбаковым геологический обзор окрестностей Южношахтинска и схему разломов.

Из Гришиных объяснений мы поняли, что теоретически в этом месте прочность пород не в состоянии обеспечить наличие больших пустот. Неоткуда тут взяться сероводороду, тем более что скважин тут набурено сотни, а о сероводороде никто и слыхом не слыхивал. И вообще, если бы такой феномен имел место, то полез бы «наш» сероводород через скважины на поверхность, где в силу чрезвычайной вонючести уж точно был бы замечен.

— Гриша, Гриша, — забеспокоился Рыбаков, — что ты несёшь? Что, по-твоему, в семьдесят третьем сероводород чужая тётя принесла в авоське?

— Конечно, нет, Анатолий Михайлович, — задумчиво ответил Гриша, — это я сам с собой полемизирую. Такого количества несоответствий я и представить себе не мог. По деталям далеко не всё логично. А в целом вообще какая-то фантасмагория. В частности, вспомни, Саша: Бутко сказал, что «холод был ужасный». А для выработок нашего региона на глубине шестьсот метров обычна температура плюс двадцать восемь градусов. Шахты вентилируют, иначе работать под землёй в такой духоте невозможно. Потом, смотри, на подобных глубинах давление газа должно быть просто чудовищным: порядка ста атмосфер. Ворвись сероводород под таким давлением в шахту — можно представить себе, какие последовали бы разрушения! А шахта цела. Что ты на это скажешь?

— Скажу, что с точки зрения физики здесь нет ничего сверхъестественного. Посуди сам: газ поступил в шахту под высоким давлением, но по узким щелям. Произошёл процесс дросселирования, то есть расширения газа при прохождении сужения или пористой перегородки. Адиабатическое дросселирование сопровождается понижением давления и температуры. Закон Джоуля — Томпсона. Всё это можно с большей или меньшей точностью рассчитать, задаваясь определёнными данными. Кстати, спасибо за подсказку. У меня появилась ещё одна опорная точка для размышлений.

— А не проще ли предположить, что сероводорода до семьдесят третьего года тут не было вовсе? — спросил Рыбаков. — Появился он неизвестно (пока) откуда в гипотетическом процессе, как вы выражаетесь, «перетока» и вывалился в первую же подходящую дырку. На беду это оказалась «Первомайская-бис». Тебе, Гриша, и карты в руки — найти по схемам разломов вероятный путь сероводорода, рассматривая эти схемы синхронно с данными о землетрясениях.

— Которых, кстати, на сегодняшний день у нас тоже нет, — заметил Гриша.

— Упрёк принимаю, — ответил Рыбаков. — Запрос в ВНИИ ГОЧС отправлен. Теперь всё зависит от расторопности или информированности их шефа. Далее: по-моему, логики как раз недостаёт в деталях. Общая картина, при всей условности построения, выглядит куда более пристойно. Предлагаю свернуть дискуссию и отправиться на выездную сессию ко мне. Поужинаем, снабдим Александра шерстяными носками и попробуем обратиться к проблеме с другой стороны.

— Анатолий Михайлович, — запротестовал я, — это уж чересчур! «Выездная сессия» звучит красиво. Но постоянные наскоки на ваш семейный очаг со всеми вытекающими отсюда последствиями — это слишком. Так мы Веру превратим в кухарку, а дети нос будут бояться показать из своей комнаты.

— Искандер, не морочь голову! Если бы возникли затруднения по линии семейной этики, я бы вас приглашать не стал. Даже по делу. Вера и дети все уши мне прожужжали: когда Саша и Гриша снова придут в гости? А ты — «наскоки»!

— Ладно, тогда самое время опробовать секретную схему оповещения. Мы поедем к вам на эфэсбэшном ландо, не возражаете?

Так как возражений не последовало, я позвонил оперативному дежурному Управления и попросил прислать машину к РЦ МЧС.

Глава 9

Наступило послезавтра. Снег практически весь растаял. Но грязь в низине около вокзала просохнуть так и не успела. В подаренных Рыбаковым ботинках и Вериных носках мне сам полярный чёрт был не страшен.

Поезд из Москвы опаздывал почти на час. За это время мы с Сергеем раз шесть обошли вокзал, пересмотрели обложки всех журналов, выпили в сумме по литру всякой жидкости и посетили вокзальный туалет.

Поезд подкатил к перрону, и мы заняли стратегическую позицию около дверей переходной галереи. Проинструктированный мною Сергей с высоты своего роста вглядывался в поток приезжих, пытаясь по описанию высмотреть Горбаня и Шепелева.

Уже через полминуты он ринулся в толпу, рассекая её как нож масло. И ещё через минуту доставил пред мои очи капризно упирающегося профессора и неунывающего зама.

— Что это за насилие над личностью? — вызывающе начал Шепелев вместо приветствия. — Там киоск со свежими газетами, а этот активный молодой человек едва ли не волоком… Я имею право на свежие газеты?

Обнявшись с Лёнькой, я смиренно заверил дядю Лёву, что в нашей стране право гражданина на прессу ущемить не удастся никому и никогда. Сей же момент Сергей приобретёт для него всё, что он пожелает, вплоть до порнографической «Свечи».

Лев Станиславович царственным жестом отказался от Серёжиных услуг и, сунув мне в руки чемодан из синей кожи, удалился в направлении газетного киоска.

Сергей ушёл, чтобы перегнать к вокзалу «Волгу», которую мы оставили на охраняемой стоянке. Видя издали, что Шепелев что-то вычитывает в развёрнутой газете прямо у киоска, я повернулся к Горбаню:

— Лёня, я получил твой загадочный факс. Но, прости за непонятливость, развить мысль в этом русле не смог. Здесь у меня есть новый товарищ по работе, так вот, он связал твою пятидесятую параллель с «московской комиссией». И даже предположил присутствие друзей по Варшавскому договору.

— Он молодец, твой товарищ! Если мы работаем вместе, то, считай, нам повезло. Как ты думаешь, для чего шеф зафутболил нас за тысячу вёрст? По своим каналам он добрался до святая святых — специального архива КГБ. Оказывается, там такие дела! Расскажу попозже, в более подходящей обстановке. А отправляя тебе факс, я просто хотел, чтобы вы с Рыбаковым, поглядев на карту, поняли: размах у дела пошире, чем Южношахтинск и даже Украина с Казахстаном. Поэтому требуется способ мышления на порядок выше того, с которым ты уезжал из Москвы. Надеюсь, ты сообразил, что «пятидесятая параллель» не означает строгую привязку. На юг и на север по двести-триста километров — вот полоса нашего внимания. Чрезвычайно насыщенная полоса.

— Положим, это я сообразил. Ты прочёл мою бумагу?

— Конечно. Иначе бы нас тут не было.

— Я хочу добавить, что Рыбаков предвидит расхождения в идеологии между нами, ФСБ и администрациями территорий. Отдельное мнение у него есть и по СМИ.

— Мы думали об этом. Шеф замкнут непосредственно на председателя правительства. В правительстве тоже не всё однозначно. Одна из целей нашего со Львом Станиславовичем приезда как раз и заключается в том, чтобы прозвучало камерное исполнение, а не хор в десять тысяч глоток. Сеять оппонентов сейчас ни к чему. А то в благородном угаре вместе с водой выплеснут из ванночки и ребёнка!

Неспешно подошёл Шепелев с пачкой газет под мышкой, и мы взяли курс на выход.

На «хазе» — или всё-таки «вилле»? — нас встретили: Рыбаков, Гриша и полковник Ахметов. Излучая доброжелательность, «кавказский человек» пригласил всех к столу. В маленькой столовой сразу стало тесно. Два стола были сдвинуты и накрыты одной большой скатертью.

— Имел Рыбаков неосторожность сказать вчера, что все затраты ФСБ будут компенсированы, — прошептал я Горбаню на ухо. — Смотри, чего только тут не наворочено!

После официального представления всем всех Ахметов как хозяин предложил перекусить: кому — с дороги, кому — червячка заморить.

Я извинился и попросил разрешения воспользоваться телефоном. Набрал номер Аллы. Только после шестого гудка трубку подняли и приятный мужской голос ответил:

— Несветайлов. Слушаю вас.

— Здравствуйте, это Романов. Сокурсник Аллы. Я приглашён сегодня к вам в гости, но хотел бы извиниться перед вашей супругой. Обстоятельства заставляют меня отказаться от приглашения.

— Секундочку, я сейчас дам ей трубку. После долгой паузы к телефону подошла Алла:

— Саша, здравствуй! Это ты должен меня извинить. У нас тут с Ольгой небольшие проблемы. Я ждала твоего приезда, помнишь, сказала: не звони. А тут непредвиденные хлопоты. Короче, всё, что ни делается, — всё к лучшему. Приезжай завтра. Часиков в пять вечера. Мы все проблемы утрясём (это со школой) и ждём тебя с нетерпением. Я жду с нетерпением! От Альки привет!

— Аллочка, прости, у меня и завтра полновесный рабочий день. Буду скакать по полям и лугам, отбирать пробы для вашего хроматографа. Стану к вечеру грязным и страшным. Давай перенесём официальный дружественный визит на следующую субботу. До того времени мы с тобой ещё сто раз увидимся в университете. Мне не хотелось бы комкать вам вечер. Согласна? Спасибо, камрад! До свидания!

Вот те раз! Алине я так и не позвонил до сих пор. Если честно, отчего-то робел. И причиной тому была не цитата из ELLE. Робел — и всё! И сам себе боялся в этом признаться.

Стол действительно поражал разнообразием и сервировкой. Но после родной «Смирновской» ростовская водка сильно отдавала провинцией.

Шепелев ел со вкусом, перемежая широкозахватные движения вилкой вопросами о погоде, о городских новостях. Ахметов пространно отвечал под профессорские поощрительные поддакивания. Но где-то на десятой минуте светской беседы незаметно выяснилось, что Шепелев куда более осведомлён о погоде на Северном Кавказе и о последних событиях на сто вёрст вокруг.

Сообразив, что попался на иезуитскую удочку, Ахметов сконфузился и приумолк. Беседа приняла более цивилизованный характер.

— В семидесятые годы, — сказал Горбань, — бурение скважин велось централизованно Министерством геологии СССР. Даже скважин по линии Министерства обороны. Все архивы оказались в одном месте. Нужный нам полигон разыскали за полдня — срок, достойный Книги рекордов Гиннеса. Я так понимаю, что у тебя, Саша, есть потребность сердца заглянуть в скважины и даже спустя двадцать пять лет нащупать там следы сероводорода?

— Боже меня упаси! Какой сероводород? Там от него и воспоминаний не осталось. Другое дело, что отбор проб воздуха с возможно доступных глубин даст набор постоянных «спутников» — эманации газов, характерных для данного региона. А если, на моё счастье, здесь окажутся и радиоактивные изотопы или, на худой конец, радон, то идея о миграции газов может быть аналитически или подтверждена, или опровергнута.

— Здраво рассуждаете, коллега, — снизошёл с заоблачных высей Шепелев. — Кто бы нам ещё подсказал направление подземных газовых потоков?

— Скорее, потоков сжиженного газа, — добавил Рыбаков.

— Пусть так, — согласился Шепелев. — Если источник постоянного притока сероводорода в каком угодно агрегатном состоянии находится на дне Чёрного моря или где-то поблизости, чего мы втайне желаем, значит, при совпадении результатов анализов можно будет кое-что сказать о его путях-дорогах. О тайных желаниях, многоуважаемый, — Шепелев обернулся навстречу недоуменному взгляду Ахметова, — могу заявить следующее: если вы ищете и находите волчье логово именно там, где предполагали, — флаг вам в руки!

— Предлагаю перекур, — вставил давно ёрзающий Горбань.

Курящих нашлось только двое: Лёнька и Ахметов. Они отправились на крыльцо. Шепелев с Рыбаковым продолжали что-то тихо обсуждать за столом. Сергей побежал на второй этаж. А мы с Гришей уединились под сенью фикуса.

— Я всё забываю обнародовать ещё одну деталь, которая сразу вызвала у меня неприятие, — поделился я с Гришей своими сомнениями. — Кто сказал, что газ пошёл на глубине шестьсот метров? Живых свидетелей нет. В шахте после аварии работали одни только горноспасатели. Что, кто-нибудь из них видел конкретную трубу, по которой газ поступал в шахту?

— Это имеет для тебя какое-то значение? Ну, положим, не на шестисотом метре, а на семисотом. Какая разница? Метку, оставленную в породе землетрясением, мы с тобой наблюдали в «Восточной» как раз на шестистах метрах. Помнишь?

— Помню. Но для науки разница принципиальная. Мы всё время вертимся вокруг вопросов, которые более в твоей или даже Рыбакова компетенции. А я специалисттоксиколог. И направлен сюда в конечном итоге с другой целью. Мне важно, как и на каком отрезке времени сероводород из жидкости превращался в газ. А может быть, это изначально был газ? Эта дрянь тяжелее воздуха. Значит, заполнение шахты могло идти разными путями: или снизу вверх, или сверху вниз. Количественные показатели при этом будут совершенно разными. И смертельная концентрация докатывалась до некого условного уровня в разное время. Потом газ вышел из устья. Отравились люди вокруг. Как формировалось облако, куда и с какой скоростью двигалось — вот неполный перечень отправных точек, зависящих от базиса — глубины залегания «прорехи» в породе.

— Я повторюсь: в «Восточной» след землетрясения был как раз на глубине шестьсот метров. А Бутко сказал, что у обеих шахт сходная геология.

— Гриша, будь другом, взгляни ещё раз на геологический разрез полигона. Орлиным взором! В свете того, о чём я тебе сейчас сказал.

С улицы вошли насквозь прокуренные Ахметов и Горбань. Все снова расселись по местам. Рыбаков обратился к аудитории:

— Для того чтобы работу учёных из Москвы развернуть в полном объёме, не хватает нужных сведений. Уже есть данные ГМЦ на день катастрофы. Есть параметры шахтных выработок. Нет пока данных по сейсмике.

Александр Иванович предлагает немедленно осмотреть места, где были заложены разведочные скважины, и из сохранившихся скважин отобрать пробы воздуха. Посоветовавшись с Львом Станиславовичем, мы решили предложить вам на обсуждение ещё один вопрос: целесообразно ли отбирать пробы из затопленной «Первомайской-бис»? И, наконец, третье: как будем делить участников?

— Я предлагаю от вопросительной категории перейти к утвердительной, — вставил Горбань. — Отбор проб воздуха само по себе занятие достаточно хлопотное. Пробы воздуха из шахты могут иметь большую весовую ценность, значит, отбирать их нужно. Если учесть, что придётся за пробами спускаться в бездействующую шахту, а также рыскать по полям в поисках заброшенных оголовков скважин, то незачем расходовать драгоценное время на обсуждение. Предлагаю Александру Ивановичу заняться скважинами. А кто возьмёт на себя труд низвергнуться в «Первомайскую-бис», решайте между собой.

— Полезу я, — спокойно сказал Гриша. — У меня есть хорошие знакомые среди спелеологов. Без специального снаряжения и опытных людей такая операция вряд ли вообще осуществима.

— Пробоотборное оборудование может быть получено в областной СЭС. С главным санитарным врачом предварительная договорённость уже есть, — сказал Рыбаков. — Само собой разумеется, напрокат и с условием полной сохранности.

Горбань встал:

— Можно подвести краткие итоги дня сегодняшнего? Так как возражений нет, приступаю. Для того чтобы можно было начать расчёты по изучаемой ЧС — Южношахтинскому выбросу, необходимо закончить формирование исходной базы данных. Конкретно: решено отобрать пробы воздуха из затопленной шахты и из сохранившихся скважин. Анатолий Михайлович, Лев Станиславович и я завтра планируем провести день в администрации области и УФСБ. После окончания расчётной части работы тема командировки рабочей группы из Москвы в данном регионе может считаться исчерпанной. А сейчас разрешите официально поблагодарить хозяев за гостеприимство! Да снизойдёт милость Аллаха на этот стол и на всех, за ним сидящих!

Поковырявшись в тарелке с полным соблюдением этикета — ножом и вилкой, — Ахметов, извинившись, удалился к телефону. Лёнька подмигнул мне и ловко разлил остатки водки по рюмкам:

— Ну, за знакомство! Без цирлих-манирлих, как свои со своими! Справа от меня Лев, а слева от меня Львович, значит, успех предрешён!

— Справа от вас, мил человек, Лев Станиславович, — поправил зарвавшегося Горбаня вечно бдительный Шепелев.

В комнату возвратился Ахметов и сел, аккуратно поддёрнув брюки на коленях.

От выпитой водки я слегка осоловел. Разговор шёл о деталях взаимодействия. Говорил Рыбаков. Горбань изредка вставлял слово. Под фикусом, где я снова угнездился, было уютно, как в шалаше.

— Разрешите дополнить? — встал с места Ахметов. — Завтрашний день ожидается напряжённым, поэтому УФСБ предлагает усилить возможности группы, выделяя двух офицеров и автомобиль в помощь Александру Ивановичу и ещё трех человек и автомобиль в распоряжение Григория Львовича. Автомобили радиофицированы. Сегодня в шестнадцать часов вас, Александр Иванович, будет ожидать зам главного санитарного врача. Окончательно решите с ним вопрос «проката» оборудования.

И ещё пару слов, пожалуйста. Учитывая особую ответственность и определённый риск, который неизбежен при спуске в шахту без средств механизации, с индивидуальным освещением, вам, Григорий Львович, будет выделено пять портативных радиостанций. Фирма Icom надёжная, японская. Мы немедленно подготовим распоряжение главы администрации области о том, что всем лицам, которые будут вами привлечены к непосредственному участию в спуске, будет выплачена компенсация в размере двух минимальных месячных окладов за каждые восемь часов работы под землёй. Если же товарищам будут чиниться препятствия в мероприятии, пожалуйста, подготовим второе распоряжение — о привлечении специалистов для ликвидации последствий стихийного бедствия. Распоряжение будет обязательно для исполнения руководителям всех предприятий и учреждений, действующих на территории Ростовской области. Предполагая, что ещё сегодня вы сможете навестить своих друзей-спелеологов, я дам распоряжение организовать для вас, Григорий Львович, разъездную машину. Через десять минут она будет стоять у подъезда.

— Спасибо, — вежливо поклонился Лёнька. — Оперативность, достойная настоящего джигита.

Ахметов неприязненно взглянул на Лёньку. За фикусом потянуло откровенной прохладой.

— Со скважинами могут возникнуть проблемы, — заметил я. — Если всё делалось по правилам, то оголовки должны быть заглушены. Чтобы вскрыть скважину, нужен кислородный резак, а для придания ей статус-кво — электросварка. В армии всё делалось просто: на подобное задание выезжала МТО на базе ЗИЛ-131. Там есть кислород, пропан, резак и сварочный генератор. Вопрос хозяевам: можно ли оперативно раздобыть на завтра и послезавтра полноценную МТО с трудолюбивым экипажем?

— Не могу обещать наверняка, но помочь постараемся, — довольно сухо ответил Ахметов. — К сожалению, сегодня суббота и ваша просьба прозвучала несколько поздновато.

— Извините, но у нас с вами до сегодняшнего дня не было деловых контактов. А предыдущие дни были заполнены камеральной работой. Так что, если уж вам будет совсем тяжко с организацией МТО, отложим скважины на день-другой и бросим все наличные силы на шахту. Хотя, насколько я помню, в армии выходных не бывает.

Обед-совещание закончился. Гриша стоически перенёс покровительственный тон Ахметова и умчался в Ростов на «разъездной». Дядя Лёва и Лёнька принялись обживать выделенные апартаменты. Я пошёл к себе, договорившись с Горбанем, что он зайдёт ко мне через часок.

У себя в комнате я рассортировал содержимое сумки в расчёте на полевую работу завтра. В какой раз мысленно поблагодарил Анатолия Михайловича за заботу: его ботинки оказались выше всяких похвал!

Кажется, закончился цикл «производственных совещаний» и впереди меня ждала нормальная работа. Я незаметно для себя устал от неизвестности. Предыдущие дни напоминали топтание у входной двери в ад. Уж лучше распахнуть эту дверь пошире, заглянуть внутрь — и чёрт с ним, с содержимым! Главное — заглянуть.

В комнату вошёл Лёнька. Увидел груду одежды на кровати и участливо осведомился, в каком цыганском таборе я всё это украл.

Сохраняя достоинство, я ответил, что, возможно, оптика у Леонида Алексеевича далека по качеству от цейсовской, если он норвежский свитер не может отличить от цыганской кацавейки.

Лёнька, сделав приглашающий жест, вышел. Я намёк понял и двинулся за ним. Перед входной дверью Лёнька притормозил:

— Ты бы хоть свою норвежскую кацавейку накинул, чудак. Чай не май месяц на дворе!

— Ничего, — огрызнулся я, — как-нибудь выдержу.

На крыльце Лёня достал сигарету, прикурил:

— В центральном архиве КГБ-ФСБ папки-то по Южношахтинску отсутствуют. В реестре все записи сохранились, а в хранилище документов нет. Видно, торопились работнички замести следы. Отсюда и прямой недосмотр. Шеф прикинул обстановку и решил, что конец верёвочки где-то всё же имеется. Скорее всего, или тут, или на Украине. Исходя из голой статистики: на Украине три выброса. И подозрительно близко к Южношахтинску. В Казахстане — один. На том уровне общения в ФСБ шефу ничего объяснить не могли. Или не хотели. Изобразили растерянность. Считаю, что врут. Поэтому и позвал тебя на холод. Не верю я в «стерильность» нашего обиталища.

— Лёня, почему ты сразу согласился, когда я сказал тебе о предположении Гриши? Об участии в «московской экспедиции» союзников по Варшавскому пакту.

— Во-первых, потому, что это и в самом деле должна была быть московская группа. Но не комиссия. Комиссии оставляют отчёты. Значит, военные. Какие? Армии особо скрывать свои манипуляции ни к чему. Да и народ там не настолько организованный, чтобы затевать посещения такого рода. Хотя до конца и армию сбрасывать со счетов не стоит. Просто шеф пока не успел эту линию отработать. Остаются оборонные НИИ и, что более вероятно, ГРУ. С оборонными НИИ шеф разобрался быстро. Какникак свои. На ГРУ выхода у нас нет. В правительстве, когда шеф намекнул кому следует, что россыпь перьев из курятника ведёт прямиком в лисью нору, не удивились. Но посоветовали шефу не особенно увлекаться развитием этой версии, а сосредоточиться на научной стороне вопроса.

— А как же быть, если «научная сторона вопроса» напрямую сталкивается с явлениями, выходящими за пределы научной логики? Вспомни даты ЧС: сначала Южношахтинск, затем ровно через год — Донбасс. Разница в один день. Потом ещё один выброс. Ещё ровно через год. И в семьдесят шестом — день в день. В том же регионе. В Карагандинском бассейне, правда, через два года и месяц после Южношахтинска.

— Ну, так это у чёрта на куличках! У бога Плутона в его подземном царстве что, календарь висит на стене?

— Когда я читал твои сопроводительные бумаги, то эти календарные странности всё время не давали мне покоя. У меня дядька археолог. Показывал мне как-то примитивные орудия палеолита. На вид просто куски кремня. А он точно показал: вот тут древний человек отщепил кусочек, и вот тут, и с этой стороны тоже… Я хочу сказать, что здесь сходная ситуация. Внешне — просто набор дат. Но стоит внимательнее присмотреться, и видишь: вот тут закономерность, и вот тут явно не случайное совпадение.

— Давай закроем дискуссию на сегодня. Вон у тебя уже зуб на зуб не попадает. И у меня, кстати. Сходи в свой турпоход. Дай возможность Грише отработать шахту. Тогда ещё раз обсудим всё по порядку. И дядю Лёву, и Гришу, и Анатолия Михайловича пригласим. Тебе сейчас выезжать к санитарному врачу. Давай двигай! Ты свои железяки-то прихватил? Отлично.

Мы с Сергеем оседлали «козла» и помчались в инспекцию Санэпиднадзора. По пути я поблагодарил Сергея за то, что он чётко выполнил поручение: привёз нужные бумаги от Козлова и толково пообщался с Бутко. Почувствовал, что Сергею моя похвала приятна.

Загрузившись аппаратурой в санитарной инспекции, мы поехали в гараж УФСБ. Там в багажнике «Боливара» терпеливо ждали своего часа английский газопробоотборник и пятисотметровая катушка сигнального трос-кабеля.

Жигулёнок стоял в уютном боксе по соседству с чёрной «Волгой». Сергей проинформировал, что это выездная машина генерала. На что я ответил Сергею, что мой «Боливар», по жизни цвета слоновой кости, явно побледнел от гордости.

— Так это ребята просто помыли его, так сказать, автошампунем, — сказал простодушный Сергей. Мне стало неловко.

Извлекли из багажника блестящий чемоданчик с пробоотборником и отдельно катушку. Перенесли груз в «козла» и двинулись на «виллу».

Глава 10

С погодой нам откровенно повезло. Ещё вчера не хотелось нос высовывать на улицу, а сегодня южный ветер растрепал облака и солнышко грело едва не по-летнему.

Около запертых на висячий замок железных ворот «Первомайской-бис», куда подъехал наш «козёл», стояла небольшая группа людей в спецовках во главе с разъярённым Козловым. Оказывается, несмотря на строгий приказ директора, непонятно куда подевалась с ключами от ворот и от здания шахты уже известная нам Мария. Бутко, который приехал со мной и Сергеем, тепло поздоровался с Козловым, и это несколько разрядило обстановку. А тут, кстати, подкатила машина с Гришей.

Вместе с Гришей прибыли пятеро весёлых и сильных на вид парней и две загорелые девушки. С собой они привезли туго набитые рюкзаки, живописно загромоздившие половину салона вишнёвого уазика-буханки. За рулём «буханки» восседал знакомый «викинг» — Андрей.

Ещё один скромный уазик пристроился с краю. Из него, не выходя наружу, поглядывали приданные нам «бойцы невидимого фронта», С договорённостью по МТО у Ахметова ничего не вышло, поэтому я с удовольствием присоединился к группе Гриши. Прямо у забора, на треснувшей железобетонной панели, разложил привезённые от санитарных врачей приборы.

— Ребята, смотрите внимательно. Это пробоотборный насос. Присоединяем кабель к аккумулятору, щёлкаем тумблером. Слышите, засвистела крыльчатка? Воздух всасывается через большое отверстие с насадкой, а выходит через маленькое отверстие со штуцером. На штуцер надевается вот эта прозрачная трубка. Выключаем насос. Теперь удвой те внимание. Эти стеклянные колбы являются стерильными ёмкостями, в которые отбирается проба воздуха. Колбы имеют два отвода с краниками и закрыты притёртыми пробками с резиновыми мембранами. В последующем мембраны можно проколоть микрошприцем и дозированную пробу пропустить через любой аналитический прибор. Устанавливаем штатив. На нём укрепляем заборную насадку насоса. Пластиковую трубку от насоса присоединяем к колбе. Открываем кран на насосе и краники отводов на колбе. Включаем насос и секундомер. Уходим не менее чем на пять метров, чтобы выдыхаемый нами воздух не исказил пробу. Три минуты прогоняем воздух через колбу. А сейчас, задержав дыхание, подходим к прибору, закрываем выпускной краник на колбе. Заметили, насос отключился сам? В колбе создалось избыточное давление, и автоматически сработала блокировка насоса. Не забываем закрыть впускной краник на колбе. Колбу ставим в гнездо транспортировочного чемоданчика и в эту же ячейку вставляем записку. В записке всё просто: место и время отбора пробы. Ну и дата, конечно.

— Как часто меняется насадка? — спросил один из парней, которого Гриша представил как Валерия.

— После десяти отборов. В крышке чемоданчика уложены десять насадок с фильтрами. Они по отдельности запечатаны в полиэтилен, как разовые шприцы. Естественно, нельзя касаться руками торца насадки, дуть в неё, ронять на землю. Гриша, к тебе как к стратегу отдельная просьба. Давай на планах и вертикальных разрезах горизонтов наметим места отбора проб. Горизонтов всего семь. Но ты помнишь: остались сухими только два верхних. Около шахтного ствола пробы отбирать не имеет смысла: слишком сильные конвекционные потоки. Метрах в трёхстах в сторону — предпочтительнее. Четырёх-пяти проб будет вполне достаточно. Но главное — твой глаз знатока. Погляди, может тебе чего и откроется. Я, к моему глубокому сожалению, в геологии не того…

— Саша, не суетись, — тихо сказал Гриша. — Всё сделаем как надо. Посмотри на схему, это что за труба?

Вместо меня ответил подошедший к нам Козлов:

— Это вентиляционный ствол. Вряд ли на поверхности от него что-нибудь сохранилось. Таких стволов в «первомайке» шесть. Все они помечены буквами «ВС». Видите?

— Спасибо, Евгений Иванович, — Гриша сложил схемы и спрятал в нагрудный карман ветровки. — Так как клеть не работает, мы собираемся спуститься вниз по верёвкам. По скоб-трапу, считаю, дольше и опаснее.

— Верно. Скоб-трап — дело ненадёжное. Четверть века прошло как-никак! А под землёй влажность — сто процентов. Мы сейчас для ваших ребят пробьём дыру пошире. Мои хлопцы — мастера своего дела. Проходчики. Двоим наказал, а, несмотря на выходной, пришли аж шестеро!

К нам приблизился Сергей. Вежливо взял Козлова за локоть и отвёл в сторонку:

— Евгений Иванович, раз уж пришли ваши парни, так пришли. Никого домой отправлять не будем. Но я вас попрошу: поговорите потом с ними. Чтоб поменьше слухов было после нашего отъезда. Сами понимаете, проклятое это место, а народ на домыслы горазд.

— Договорились, дорогой. Зря не волнуйся. Второй раз я видел Сергея «при исполнении». Сейчас получилось эффектнее, чем при первой встрече. Козлов, кажется, уже кое о чём догадался.

Наконец появилась запыхавшаяся Мария. Под аккомпанемент ворчания Козлова с трудом открыла замок на воротах, и машины въехали на шахтный двор. Мы прошли пешком. Ещё одна заминка произошла у замка на двери здания. Начавший опять закипать Козлов, отобрал у Марии ключ и открыл замок сам. Со скрежетом отворив обитую ржавым железом дверь, Козлов обратился к присутствующим:

— За этой дверью — тоннель. Там сейчас, понятно, темно. Ведёт он прямо к шахтному стволу. В конце тоннеля — кирпичная стенка. Вы пока готовьтесь. Мои ребята поработают со стенкой. Это минут на пятнадцать-двадцать. Фонари проверьте тут, у входа. Окон в надстройке тоннеля нет. Темень начинается прямо от порога. Мария, садись в мою машину к Ивану, дуй в ламповую и, — он огляделся вокруг, — привези ещё десяток фонарей. Только так: одна нога здесь — другая там! Не то я тебе сегодняшнее опоздание ох как припомню!

Шахтёры, включив фонари и разобрав кувалды и ломы, ушли в тоннель. Уже через минуту оттуда послышались глухие тяжёлые удары. Гриша со своими спелеологами был занят раскладыванием снаряжения. Отдельно — яркие цветные верёвки, отдельно — мудрёные железки с капроновыми тесёмками. Отдельно — мягкие контейнеры для вещей.

Через десять минут запорошённые кирпичной пылью шахтёры вышли из тоннеля.

К тому времени спелеологи и Гриша уже переоделись в оранжевые комбинезоны и надели страховочные системы. Подкатил пыльный «Москвич». Из него вышли Мария и паренёк с шахтёрскими лампами, которые они несли за кабели, как котят за шкирки.

Козлов, Бутко, я и Сергей, вооружившись лампами, двинулись за спелеологами в тоннель. Андрей уселся в машине с газетой. Приданное войско намертво засело в своей крепости на колёсах.

Вовсе не тоннель, а тёмный сырой коридор метров через тридцать привёл нас к пролому в кирпичной перегородке, размеры которого позволяли легко в него пролезть.

Пока глаза привыкали к свету шахтёрских фонарей, показавшемуся нам очень тусклым, особых подробностей не было видно. По контрасту с тёплым двором чувствовался только жуткий холод, который поднимался из шахтного ствола — квадратной дыры в полу около четырёх метров в поперечнике. По углам уходили вглубь мокрые и покрытые хлопьями ржавчины опорные стойки клети. Самой клети не было. Я посветил вверх. Где-то на высоте двадцати или более метров через прямоугольные дыры смутно просматривались огромные колёса спускового механизма копра. Вокруг на тесной площадке валялись свитые в спираль ржавые стальные тросы, обломки кирпича, пыльные механизмы непонятного назначения.

Конец ознакомительного фрагмента.