Традиционная кукла народов Пермского края

А. В. Черных, 2014

В книге на основе археологических и этнографических источников рассматриваются особенности традиционной куклы древних жителей Прикамья и народов Пермского края – русских, удмуртов, марийцев, коми-пермяков, татар и башкир. Рассмотрены общие вопросы функционирования и бытования игровой и обрядовой куклы, даны схемы и описание технологии её изготовления. Издание рассчитано на специалистов в области истории и этнографии, на педагогов дополнительного образования и преподавания технологии, на широкий круг читателей, интересующихся народной культурой и декоративно-прикладным творчеством.

Очерк 1

Детская игрушка Прикамья в древности и средневековье

В эпоху средневековья на обширной территории от Западной Сибири до Пермского Предуралья получили распространение специфические предметы глиняной пластики в виде небольших антропоморфных или геометрических фигурок. Большинством исследователей основное время их бытования определяется периодом XI–XII вв., но первые такие изделия на памятниках Зауралья и Западной Сибири появляются уже в VIII–IX вв.^[2] К этому же времени относятся глиняные фигурки с селища Запоселье в Пермском Предуралье^[3].

Глиняные фигурки из Пермского Предуралья долгое время не вызывали интереса исследователей, возможно, по причине малого количества находок и их неопределённого функционального назначения. Хотя первые такие изделия обнаружены еще в 30-50-е годы XX века М. В. Талицким на Родановом^[4] и В. А. Обориным на Кыласовом (Анюшкар) городищах. Сейчас известно уже более шести десятков статуэток, которые происходят с четырёх городищ и двух селищ, наиболее представительная коллекция собрана на Рождественском городище.

Статуэтки изготовлены из плохо промешанной глиняной массы с примесью песка, дресвы, шамота, обжиг костровой, цвет от светло-коричневого до серого. По составу теста и качеству обжига они близки местной лепной керамической посуде, но, в отличие от последней, в них пока ни разу не наблюдалась примесь толчёной раковины, характерная для прикамской керамики. По форме статуэтки представляют собой вытянутый конус, а чаще — пирамиду высотой от 4 до 12 см.

Верхняя часть статуэток иногда слегка уплощена или завершается небольшой округлой площадкой с углублением, образованным вдавлением пальцем. Чаще всего вершина статуэток приострена и отогнута в сторону так, что создаётся образ антропоморфной фигуры, одетой в капюшон.

Некоторые фигурки отличаются хорошим качеством изготовления, а некоторые сделаны небрежно, с неровностями, сохранившимися отпечатками пальцев. Особенности оформления всех предметов индивидуальные. Их антропоморфный облик порой очень слабо уловим. Есть предметы крайне стилизованные, где кроме общего облика, лишь слегка напоминающего фигуру в капюшоне, нет ничего антропоморфного. На некоторых предметах прослеживаются изображения кос в виде желобков, поясов, складок и застёжек одежды, очень редко схематично изображены ноги и руки. Лицо, как правило, намечено небольшим вдавлением, лишь изредка наблюдаются условно переданные нос, глаза и рот. Иногда фигурки украшены точечным орнаментом, прочерченными линиями, вдавлениями подушечкой пальца или ногтем^[5].

Прямых аналогий данным предметам не известно. Некоторые параллели можно проследить с западносибирской глиняной пластикой, с которой прикамские статуэтки сближает единый период бытования, общий материал и антропоморфный облик. Но в целом по внешнему виду и, вероятно, по назначению западносибирские фигурки сильно отличаются от прикамских.

У большинства археологов уже вошло в традицию, встретив артефакт, интерпретация которого вызывает затруднение, рассматривать его исключительно как культовый предмет. Версия о культовом назначении этих предметов весьма правдоподобна. С глубокой древности характерной чертой культуры народов Северной Европы являются изображения женщин из кости, камня, глины, дерева или ткани. Исследователи считают, что часть из них была связана с обрядами обретения и реализации женщиной функции воспроизводства и материнства, на что указывает отчётливая линия развития иконографического образа женщины в искусстве и верованиях этих народов^[6]. Прослеживая эту линию и классифицируя женские антропоморфные статуэтки, В. Ф. Кернер выделила тип скульптурных изображений женской фигуры, построенных по принципу «голова-туловище». Общим для них является отсутствие ног, в ряде случаев голова изображена приострённой (Финляндия, Латвия, Южная Сибирь, Прикамье^[7]), лица женских изображений с территории Южной Сибири и Прикамья могут быть не проработаны, иногда встречаются знаки одежды (пояса, фартуки, нагрудники, украшения ушей и шеи), признаки пола зачастую отсутствуют^[8].

Подобные характерные признаки наблюдаются и на глиняных фигурках со средневековых памятников Прикамья. «Женские куклы», чаще всего создаваемые по древнему принципу «голова-туловище», известны у многих народов в этнографическое время (обские угры, хакасы, ненцы, южные алтайцы, чукчи, коряки и др.; по фольклорным данным, такие изображения фиксируются у славян, саамов и др.). Обычно за основу куклы брался деревянный стержень, кость, жгут из ровдуги или тряпок, пучок соломы, антропоморфный облик придавался с помощью одежды. В старой этнографической литературе применительно к антропоморфным фигуркам, встреченным дореволюционными этнографами и путешественниками в детском инвентаре самоедов, вогулов, чукчей и др., употреблялось слово «кукла», в которое, вероятно, вкладывался смысл игрушки. М. Ф. Косарев предлагает критически отнестись к этому, поскольку, по его мнению, т. н. «куклы» являлись не игрушками, а покровителями женского плодородия^[9]. Выходя замуж, женщина уносила с собой свои «куклы» и прятала их в специальный мешок, хранившийся у изголовья постели, что считалось необходимым условием скорейшего и благополучного появления детей. По мнению чукчей, передача «куклы» постороннему лицу грозила нарушить плодородие семьи. Когда рождались дочери, мать давала им свои «куклы». Эти «куклы» имели культовый характер и для игры не использовались^[10].

Кроме того, в культовой практике манси известны духи-покровители — пупыги, одна из категорий которых — антропоморфные изображения из дерева, ткани, металла или других материалов, облачённые в одежду. Пупыги имелись у каждой семьи, они находились в особых зонах жилища или в определённых местах тайги. К пупыгам обращались за защитой и помощью, делая им жертвоприношения^[11]. Вполне вероятно, что в древности пупыги могли изготавливаться и из глины, а в материалах селища Телячий Брод XII–XIV вв. присутствуют каменные изделия, которым искусственно придана форма, аналогичная форме глиняных «статуэток». Таким образом, этнографические параллели вполне позволяют предполагать культовый характер глиняных «статуэток» со средневековых поселений Прикамья.

Не отрицая возможного культового предназначения этих предметов, мы интерпретируем прикамские глиняные антропоморфные фигурки как игрушки, в первую очередь, просто по причине того, что слишком часто археологи связывают предметы неопределённого назначения с культовой атрибутикой.

Основанием для разработки этой версии послужило сообщение Д. Т. Янович о куклах детей нижнеобских аборигенов. «Обские остяки и ямальские самоеды, — писала она в письме В. Харузиной, — делают своим детям… особые 2-3-вершковые куклы (акань), которые представляют из себя в одежде некоторое подобие женщин, но без человеческих голов, туловища и конечностей, чтобы избежать сходства со священными изображениями, вырезанными в память об усопших родственниках со всеми деталями человеческого корпуса, хотя иногда и без рук, но всегда с отчётливой скульптурой лица. Лицо человеческое, даже грубо и едва-едва намеченное на бревне или палке, уже само по себе заслуживает уважения и почтения, так как ему, безусловно, есть в мире духов свой гомолог, и приделать его к кукле, играть же и забавляться считалось тяжким грехом. Чтобы избежать этого и всё же дать выход удовлетворению естественного желания всякой девочки поиграть в материнство, употребляется вместо подобия человеческой головы верхняя челюсть утиного или тарпаньего клюва, которая пришивается к прямоугольному кусочку сукна, образующему „тело“ куклы. Каждую куклу, не имеющую, таким образом, ни рук, ни ног, одевают в меховой халатик женского покроя (сах), сшитый из обрезков шкур, причём к утиному клюву иногда привешивается пара верёвочных женских кос, за пазуху халата всовывается игрушечная детская люлька, но без ребёнка». Комментируя это письмо, В. Харузина высказала предположение, что «лишение главного признака человеческого изображения — лица (припомним, что в примитивном изображении бывают именно подчёркнуты характерные черты) — лишает его, в сущности, жизни»^[12]. А. Н. Рейнсон-Правдин, анализируя материалы по куклам хантов, манси и ненцев, также пришёл к выводу, что первоначально головы кукол изготавливались из птичьих клювов, а куклы с головами из ткани появились под влиянием русской культуры^[13]. Л. Р. Павлинская, рассматривая образную игрушку сибирских народов, пришла к выводу, что куклы, основу которых составляют косточки животных, птиц и птичьи клювы, являются наиболее архаичными. Использование для создания основы куклы, которая обозначала тело и голову человека, косточек животных, птиц и птичьих клювов, по мнению Л. Р. Павлинской, выражает идею единства происхождения всего живого на земле, отражая тесную связь человека и зверя с матерями-прародительницами, которые представлялись в образах животных и птиц^[14]. Косточка или птичий клюв становились куклой и приобретали значение человека, если на них появлялся кусочек ткани или одежда. Так, Г. М. Васильевич писала, что голые бабки в игре могли изображать оленей, коней или собак, но бабки с повязанными лоскутками ткани представляли только человека^[15]. Следовательно, первым, что отделяло в игрушках «человека» от «животного», являлось не создание антропоморфного образа, а введение материала, созданного человеком. Л. Р. Павлинская также обращает внимание на сообщение исследователей, что у некоторых народов Сибири дети лепили игрушки из глины и теста (хлебного мякиша). Этот материал не являлся традиционным ни для культуры данных народов в целом, ни для производства остальных игрушек. Изготовление изображений животных из глины и теста известно у многих земледельческих народов^[16], а также у ряда неземледельческих народов, где эта практика являлась частью обрядовых комплексов, связанных с представлениями о первоначальном созидании жизни, плодородии и воспроизводстве всего живого^[17].

Таким образом, глиняные изделия, обнаруженные на средневековых памятниках Пермского Предуралья, вполне могли быть куклами, поскольку мы наблюдаем в них все характерные черты: предельную стилизацию человеческой фигуры, отсутствие изображения головы и лица; клювовидный выступ на части предметов можно сопоставить с использованием клюва птиц для воспроизведения лица куклы. То, что для изготовления этих предметов выбрана глина, объяснимо широким употреблением этого материала, который в Сибири со временем перестал использоваться. По свидетельству этнографов, куклы акань делились по одежде и размерам на детей, женщин и мужчин. Возможно, именно с этим связаны различия в оформлении верхней части и разные размеры глиняных предметов из Пермского Предуралья. По этнографическим материалам известно, что к игре в куклы относился целый комплекс других предметов: маленькие сумочки и мешочки для хранения кукольного имущества, подушки и одеяльца, разнообразная утварь, кукольные платки. В быту взрослых все эти предметы делали женщины, которые с раннего детства прививали своим дочерям навыки изготовления одежды и утвари^[18]. А. Н. Рейнсон-Правдин писал, что «по игрушкам девочки, по качеству её ранних работ жених судил об умении невесты. Считалось, что девочка, умеющая хорошо делать игрушки, будет в будущем хорошей хозяйкой и мастерицей»^[19].

Характерно, что на тех же участках раскопов, где были встречены глиняные «статуэтки», обнаружено и довольно много игрушечной посуды, изготовленной детьми^[20], которая могла использоваться вместе с куклами во время игры в «дочки-матери». Это миниатюрные сосудики (диаметром по венчику 2–7 см, высотой 2–5 см), которые являются копией реальных бытовых сосудов, причём дети в основном воспроизводили наиболее значимые формы сосудов, которые, к примеру, встречаются в погребальном инвентаре, что свидетельствует об их особом статусе. Это сосудики, подражающие по форме типичным круглодонным горшкам и мискам Пермского Предуралья, которые бытовали на протяжении всей эпохи средневековья; котлообразные сосудики, воспроизводящие форму нового типа кухонной посуды, распространившейся с XI–XII вв. и обладавшей особой значимостью, что подтверждается наличием такой посуды в богатых мужских погребениях XII–XIV вв.; миниатюрная кружечка с обломком петлевидной ручки и ковшичек со сливом и с обломком рукояти.

Представить практическое назначение данных предметов в быту древнего населения довольно сложно. Они явно изготовлены неопытной рукой — неровные, несимметричные, глина из заготовки вытянута неравномерно по изделию: большая её часть осталась в области дна, за счёт чего днище обычно несоразмерно толстое, а стенки слишком тонкие; внутренняя ёмкость сосудов почти не проработана и представляет собой лишь небольшое коническое углубление, выдавленное пальцем. Опытному человеку, которому не раз приходилось лепить посуду, понадобилось бы сделать всего несколько точных движений, и в результате, несомненно, получилось бы симметричное изделие правильной формы. На всех сосудах имеются более или менее чёткие отпечатки пальцев, принадлежащие детям 5–6 лет. Диаметр внутренней ёмкости сосудов зачастую настолько мал, что палец взрослого человека туда не поместится. Все эти факты свидетельствуют о том, что найденные миниатюрные сосудики были изготовлены детьми и могли использоваться в качестве кукольной утвари.

Важно, что эти предметы не только демонстрируют, в какие игры могли играть дети в прошлом, но и отражают процесс их обучения и воспитания. При изготовлении игрушечной «посудки» девочки получали все те полезные знания и навыки, которые использовали позднее на протяжении всей жизни, возобновляя запасы необходимой в хозяйстве домашней утвари. Вряд ли для детей проводились какие-то специальные занятия. Скорее всего, они приобретали знания, наблюдая за работой взрослых и по мере сил помогая им. Не ограничиваясь простым наблюдением, они пытались подражать старшим, делая свои поделки. Подобное наблюдают и в наше время большинство матерей, когда их маленькие дочки пытаются стряпать вместе с ними пирожки, а затем сажают свои неказистые произведения в печь и с нетерпением дожидаются результата. То, что обжиг игрушечных сосудиков ничем не отличается от той же обработки огнём обычной бытовой посуды, показывает, что и в старину всё происходило примерно так же. Примечательно, что кроме игрушечных сосудиков изготавливались и иные поделки, которые сохранились за счёт того, что были подвергнуты обжигу: «лепёшки», шарики, кубики.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Фёдорова Н. В. Новые находки мелкой антропоморфной пластики на поселениях конца I тыс. н. э. в Среднем Приобье // Вопросы археологии Приобья. Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 1979. С. 145; Адамов А. А. Глиняная антропоморфная фигурка из Прииртышья // Обские угры. Материалы II Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири» (12–16 декабря 1999 г., Тобольск). Тобольск-Омск: ОмГПУ, 1999. С. 218.

3

Крыласова Н. Б. Археология повседневности. Материальная культура средневекового Предуралья. Пермь: ПГПУ, 2007. С. 309.

4

Талицкий М. В. Верхнее Прикамье в X–XIV вв. // Материалы и исследования по археологии Урала и Приуралья. МИА № 22. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 64, рис. 32/5.

5

Крыласова Н. Б. Керамические статуэтки из средневековых поселений Пермского Предуралья // Удмуртской археологической экспедиции 50 лет. УдИИЯЛ. Ижевск: УдИИЯЛ УрО РАН, 2004. С. 321–330; Крыласова Н. Б. Археология повседневности. Материальная культура средневекового Предуралья. Пермь: ПГПУ, 2007. С. 307–316.

6

Кернер В. Ф. «Укрощение строптивой»: образ женщины в пластике Северной Евразии // Северный археологический конгресс. Доклады. Екатеринбург — Ханты-Мансийск, 2002. С. 122.

7

Имеются в виду ананьинские статуэтки.

8

Кернер В. Ф. Указ. соч. С. 124–130.

9

Косарев М. Ф. Западная Сибирь в древности. М.,1984. С. 193.

10

Слюнин Н. В. Среди чукчей. Землеведение. Кн. IV. 1895; Богораз В. Г. Очерк материального быта оленных чукчей. Сб. МАЭ. Т. II, 1901. С. 48.

11

Мифология манси. Энциклопедия уральских мифологий. Т. II. Новосибирск: Институт археологии и этнографии СО РАН, 2001. С. 117–120.

12

Харузина В. Игрушка у малокультурных народов // Игрушка, ее история и значение. М., 1912. С. 129–130.

13

Рейнсон-Правдин А. Н. Игра и игрушка народов Обского Севера // СЭ. 1949. № 3. С. 116

14

Павлинская Л. Р. Игрушка и мир ребенка в традиционных культурах Сибири // Традиционное воспитание детей у народов Сибири. — Л., 1988. С. 241–242.

15

Василевич Г. М. Игры тунгусов// Этнограф-исследователь. Л., 1927. № 1. С. 30.

16

Динцес Л. А. Русская глиняная игрушка. М. — Л., 1936. С. 14.

17

Фрезер Д. Фольклор в Ветхом завете. М., 1985. С. 17–28.

18

Фёдорова Е. Г. Ребёнок в традиционной мансийской семье // Традиционное воспитание детей у народов Сибири. Л., 1988. С. 88.

19

Рейнсон-Правдин А. Н. Указ. соч. С. 123.

20

Крыласова Н. Б. Элементы воспитания и обучения у средневекового населения Пермского Предуралья на примере детских игрушек // Труды Камской археолого-этнографической экспедиции. В. I–II. Пермь: ПГПУ, 2001. С. 33–38; Крыласова Н. Б. Археология повседневности. Материальная культура средневекового Предуралья. Пермь: ПГПУ, 2007. С. 316–319.