Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова

А. В. Венков, 2016

Военачальник Донского казачьего войска генерал-лейтенант Яков Петрович Бакланов (1808–1873) был одним из прославленных героев Кавказской войны 1817–1864 гг. О безмерной храбрости и лихости Бакланова ходили легенды. Он лично водил казачьи полки и сотни в атаки, участвовал в засадах и перестрелках, приступах, строительстве укреплений, мостов и дорог. Обладая огромной физической силой, неизменно выходил победителем из рукопашных схваток. Получив под командование полк донцов, бывший в отчаянно плохом состоянии, он скоро сделал его образцовым, а от робкой линейной обороны своих предшественников перешел к самым решительным наступательным действиям «за линией». Бакланов вскоре становится грозой «немирных» горцев, считавших Баклю сродни самому дьяволу и звавших его Даджалом. Книга историка казачества А. В. Венкова знакомит читателя с жизнью этого легендарного героя.

Глава 4. Турецкая кампания

Государь за Дунаем ждал подкреплений. С 3-м корпусом он еще 27 мая переправился через Дунай. У руля его лодки сидел сам запорожский полковник Гладкий, бывший двухбунчужный паша, а гребли запорожцы. В короткое время русские войска, как мы знаем, заняли всю Северную Добруджу, крепости Мачин, Гирсово. 12 июня генерал-лейтенант Редигер вступил в крепость Кюстенджи. «Около этого времени Некрасовцы, потомки Донских Казаков, удалившиеся в Турецкие пределы во время смуты, бывшей на Дону при Петре Великом, выслали к Государю депутатов с повинною и вступили в подданство России», — писал историк.

Этим стремительным наступлением русские захватили более 300 орудий и большое число военных запасов. 9 июня в лагере при Трояновом вале на реке Карасу Государь наградил главнокомандующего, фельдмаршала Витгенштейна, алмазными знаками ордена Андрея Первозванного.

Однако в наших войсках за Дунаем после выделения гарнизонов осталось 20 тысяч сабель и штыков. Впереди была сильная крепость Варна, а над правым флангом нависала Шумла, где турки собирали силы для контрнаступления. Государь ждал 7-й корпус, чтоб с его прибытием идти на Варну, а кроме того — 6-й корпус, который должен был в Силистрии осадить бывший браиловский гарнизон.

Южнее русские войска одновременно осадили Варну, Шумлу и Силистрию. Сил не хватало… Тиф и лихорадка терзали армию. Башибузуки терзали ее транспорты и тылы. От бескормицы падали лошади. Две трети кавалерии пришлось спешить. В августе подошла гвардия и вместе с ней 2-й корпус (две пехотные и две гусарские дивизии).

29 августа Варна наконец сдалась, и 2 октября Государь, наградив руководившего осадой графа Воронцова, отбыл морем в Россию. 3 октября Витгенштейн начал отводить войска от Шумлы. Турки преследовали конницей. Наша безлошадная кавалерия туркам противостоять не могла, и 3-й корпус при отступлении бросил все свои обозы.

23 октября ранняя метель замела русские позиции и солдатские землянки под Силистрией, по Дунаю пошли крыги льда. 27 октября пришлось снимать осаду и с Силистрии.

Похоже, что полк Бакланова во всех этих событиях не участвовал. Занимая чужую территорию, русские не снимали пограничных постов по старой границе, главной задачей которых оставалось «охранение от вторжения свирепствовавшей в Молдавских владениях чумной заразы». Да и чужую территорию по возможности расчленяли, перекрывая естественные рубежи — реки и речки — казачьими кордонами, закрывая всякому возможному разносчику эпидемии проход и проезд. Так удавалось на какое-то время уберечь войска от чумы или холеры. Так что для казаков и в тылу служба всегда находилась.

В послужном списке Бакланова-старшего сказано, что с сентября 1828 по май 1829 года полк содержал посты по Троянову валу к Черноводам (Карасу) до Дуная.

Сам Яков Петрович впоследствии вспоминал: «Полк перешел Дунай в Исакчах. 22 октября 1828 года прибыл к крепости Костенжи, занял от нее наблюдательную линию по Троянову валу к Черноводам выше Гирсова на Дунае. Здесь оставался в продолжение зимы…»

Здесь же Петр Дмитриевич Бакланов был произведен 13 апреля 1829 года в подполковники и утвержден в командовании полком.

Крепость Костенджи — это нынешняя Констанца. От нее к Дунаю и тянулся знаменитый Троянов вал, занимая который в многочисленных войнах с турками, русские обычно отрезали и брали под свой контроль все нижнее течение Дуная.

Мимо полка, занявшего линию по Троянову валу, русские войска, стоявшие ранее под Шумлой и Силистрией, возвращались на зиму в Молдавию и Валахию, оставив кое-где гарнизоны для наблюдения за противником.

Победы, описанные в официальных реляциях, впечатляли. За 1828 год русские заняли Молдавию, Валахию и часть Болгарии, пленили 9 пашей и 22 тысячи турецких солдат и офицеров, отбили 957 пушек, взяли 180 знамен, захватили или потопили 17 больших судов и 45 малых. Профессионалы же считали, что кампания проведена в высшей степени неудовлетворительно. Время потратили и силы разбросали, одновременно осаждали три крепости, взяли лишь одну, а от двух других отошли несолоно хлебавши. Понимали, что присутствие и распоряжения Государя сильно стесняли Витгенштейна, совершенно лишенного власти, но помалкивали.

Суровая зима, по воспоминаниям Я. П. Бакланова, прошла мирно. Жили казаки в бурдейках — крестьянских землянках. У этой бурдейки возвышалась над землей одна крыша, утоптанная глиной для стока воды, да плетневая труба в человеческий рост. Местные мужики деревянные дома строили лишь в предгорьях за Дунаем, подальше от турок — а так по большей части в таких вот норах сидели.

За казаками приходилось присматривать. Как писал прапорщик Торнау, среди добродушных и преданных начальству русских солдат «есть также пьяницы, воры и разбойники; война способствует развитию грабежа и бесчинства, образующих мародерство, от которого не избавлена никакая европейская и неевропейская армия. Особенно казаки, дисциплинированные менее линейного войска, любят, как у них говорится, пошарить, причем они не всегда отличают мирного жителя от вооруженного врага».

Биограф Бакланова, В. А. Потто, пишет, что юный Бакланов был переведен временно в артиллерию. «… Зиму он провел в батарее», но затем перешел, «по словам его», обратно в полк. Но перешел после особого случая, имевшего место под Шумлою.

2-я Донская конно-артиллерийская рота действительно принимала участие в этой русско-турецкой войне.

Мог юный Бакланов в ней оказаться? Конечно, мог. В начале ХХ века М. Жиров составил «Материалы для истории артиллерии Войска Донского» и там писал: «Само войсковое начальство, по-видимому, считало службу в артиллерии для казаков более тяжелою, чем в полках…» И в артиллерию на исправление отправляли казаков Атаманского полка, чтоб они могли «возчувствовать дурные поступки свои и исправить поведение». Сам отец мог заслать Якова Бакланова на время в артиллерию, чтоб он от скуки за зиму не натворил в полку чего-нибудь. И по внешним данным он подходил, ибо требовались в артиллерию люди здорового телосложения.

Сам Я. П. Бакланов в своих воспоминаниях о временной службе в артиллерии не пишет, а повествование о событиях 1829 года начинает фразой: «Полк наш присоединился к главным силам, шедшим к Шумле, и в продолжение всего года участвовал во многих сражениях».

Что же происходило на театре военных действий в 1829 году?

9 февраля Витгенштейн сдал командование армией. Всю кампанию он тяготился присутствием при армии самого царя, начальника главного штаба Дибича и великого князя Михаила Павловича, не чувствовал себя достаточно свободным, и начальника штаба армии Киселева навязали ему помимо его воли. И после падения Варны запросился Витгенштейн в отставку. Но царь тогда рескриптом от 11 ноября 1828 года просил его остаться, невзирая на постигшие полководца недуги. В начале года взяли еще две турецкие крепости — Кале и Турно — и в них 87 орудий, но больше сил у заболевшего фельдмаршала не осталось, и Государь 6 февраля его отпустил на временное отдохновение в надежде вновь увидеть полезным отечеству.

Командование принял барон Иван Иванович Дибич, великий трудяга и храбрый воин. Происходил он из силезских дворян. Отец его состоял в адъютантах при самом Фридрихе Великом, но при Павле I приглашен был в Россию и привез с собой сына, в то время портупей-прапорщика. Принятый в Семеновский полк, юный Дибич отличался от светских ветреников пристрастием к фронту и наукам и немало удивил всех тем, что за полгода выучился говорить и писать по-русски как природный россиянин. Да и что еще ему оставалось делать при скромных средствах и незавидной наружности? Не зря же Денис Давыдов, описывая невозможное («Багратиона нос вершком короче стал»), нафантазировал: «И Дибич красотой людей перепугал».

В Аустерлицком сражении юный Дибич, раненный в кисть правой руки, перевязал рану платком, взял шпагу в левую руку и остался с ротой до конца сражения (в романе Льва Толстого «Война и мир» нечто похожее случилось с Бергом, героем не особо симпатичным).

После первых войн с Наполеоном Дибич в 26 лет вышел в полковники, а в Отечественную войну, на 28-м году жизни, заслуженно получил чин генерал-майора. Император Александр I считал Дибича незаменимым человеком и назначил начальником своего главного штаба, а император Николай I произвел Дибича в генералы от инфантерии и возвел в графское достоинство.

Итак, в начале 1829 года сорокатрехлетний энергичный граф Дибич прибыл в войска с готовым планом будущей кампании. Предполагал он взять Силистрию и тем самым обеспечить себе тыл, а затем, опираясь на Варну и Черноморский флот, перейти Балканы и идти прямиком на Константинополь.

Сама природа, казалось, противилась столь дерзким замыслам. Из 95-тысячной армии, собранной для наступления, лишь четвертая часть стояла на правом берегу Дуная, остальные зимовали в Валахии. Необычайно суровая зима и плохое довольствие вызвали заболевания, а в Добрудже, на правом берегу, и вовсе вспыхнула чума, уносившая тысячи жизней.

Поздняя весна оттягивала начало кампании. Но Дибич время даром не терял. Довольствие армии, идущей в наступление, он решил поручить флоту. На болгарском берегу, верст сто южнее Варны, в Сизополе, городке, с трех сторон окруженном водой, русские высадили 3-тысячный десант, отбили все турецкие атаки и стали устраивать там, в турецком тылу, свою главную базу. Турки, потерявшие в Наваринской бухте свой флот, ничего не могли поделать. Таким образом, русская армия, которой предстояло идти в наступление, не удалялась от источников снабжения, а приближалась к ним.

Военные действия начали турки. Визирь с 25 тысячами регулярных войск двинулся от Шумлы к Варне. Занимавший Добруджу генерал Рот, имея за вычетом гарнизона 14 тысяч солдат, встретил турок у Эски-Арнаутлара и у Правод и отбил.

Чума меж тем, как живая враждебная сила, наползла с юга, перешла около Галаца Дунай и стала распространяться по Молдавии и Большой Валахии. Спасения от нее не стало нигде.

В конце апреля 1829 года главные русские войска опять двинулись за разлившийся, полноводный Дунай под Шумлу и Силистрию. Реку перешли с трудом сначала в Гирсове, потом в Калараше, сосредоточились в Черноводах и открыли кампанию, появившись 17 мая под Силистрией.

21 мая полк старшего Бакланова затребовали на соединение с войсками Дибича:

— Имеете выступить по Шумлинской дороге на соединение к главной армии…

Шумлинскую дорогу издали определяли по запаху. В прошлом году пало на ней сорок тысяч волов, по четыреста на каждую версту. Так что и костями она была устлана достаточно, сбиться невозможно.

Идти предстояло по холмистой местности, которая раньше была самого цветущего вида. Дорогой, богатой лесом, казаки большую половину пути ехали «по холодку», но смрад стоял страшный, и дышалось с трудом.

Показывались иногда конные турки на почтительном расстоянии и исчезали при виде казаков, не упускавших случая поскакать за ними в погоню. Кроме этих редких встреч, вся страна казалась безлюдною и представляла картину самого жалкого разорения: в брошенных полусгоревших селениях ни следа жизни, одни стаи голодных облезлых собак встречали казачий полк воем и злобным лаем.

Полк оттеснил турецкие партии у селения Каургу, разбил их 25 мая при Невчинской долине и присоединился к Дибичу.

Здесь Бакланов увидел самого главнокомандующего, человека с толстой низенькой фигурой и несоразмерно большой головой, покрытою лесом темных с проседью волос. По воспоминаниям очевидцев, Дибич имел быстрый взгляд, живые и угловатые движения, «разговор несвязный, отрывистый, затруднявший людей, редко с ним обращавшихся». Он не занимался своею одеждою; был неловок в обращении; с нравом пылким, скорым соединял добродушие, сострадательность, строгую справедливость; оставался незлопамятен, доступен, ласков с подчиненными; на верху почестей не знал гордости; помнил прежние связи, искренно любил родных. Золото, а не начальник.

И турок граф Дибич подловил и разнес классически.

Ложементы и редуты, окружавшие Силистрию, русские взяли. Турок загнали штыками во внутренние укрепления, положили у них человек 400, сами потеряли 190, из них 15 офицеров.

Но о Силистрию русские войска несколько раз в течение ряда войн зубы ломали. И сейчас стоявший в Шумле великий визирь Мегмет-Решид-паша понадеялся на крепкие силистрийские стены, а сам с 40-тысячным войском вышел из Шумлы и пошел осаждать занятые отрядом генерала Рота Праводы.

Дибичу только того и надо было. Он оставил у Силистрии генерала Красовского с половиной войска, а сам со второй половиной усиленным и скрытным переходом достиг 24 мая селения Мадры, отрезав визиря от легкомысленно оставленной им Шумлы. В Мадры, собственно, и прибыл к Дибичу полк Бакланова.

Впрочем. М. Жиров утверждает, что П. Д. Бакланов оставил часть полка в Каурге, а с остальными казаками отправился на связь к Роту.

Со своей стороны, генерал Рот не стал дожидаться, когда визирь запрет его в Праводах, оставил там генерала Куприянова с 4 полками пехоты, 2 полками кавалерии и соответствующей артиллерией, а сам, дав круг, разминулся с турками и вышел туда же, к Мадрам, на соединение к Дибичу.

Мегмет-Решид-паша узнал 29 мая о движении русских в своем тылу, подумал, что это генерал Рот дерзнул маневрировать на турецких коммуникациях, и поспешил наказать его за оную дерзость. Он снял осаду Правод и пошел назад. Генерал Рот до рассвета 30 мая присоединился к Дибичу и стал влево от селения Мадры напротив Кулевчинских теснин. Здесь, у Кулевчи, 30 мая и разыгралось сражение.

До 11 часов разглядывали друг друга, но турки, показавшиеся из Кулевчинской дефилеи (теснины), прятались по кустам и оврагам, и Дибич их силы толком не разглядел. Авангард наш получил приказ идти вперед. Турки подались и стали уходить за гору, но, как оказалось, заманивали. Одна их батарея очень нашим досаждала, и создавалось впечатление, что она отход главных турецких сил прикрывает. Наши два полка пошли на нее в штыки и уже приблизились, когда турки, прятавшиеся повсеместно, высыпали и в превышающем числе кинулись со всех сторон на наши батальоны. Авангард наш «увяз» и с ужасным кровопролитием стал отступать. Два русских генерала, Отрощенко и Глазенап, получили ранения.

Турки, преследуя, навалились на русский правый фланг, который прикрывал дорогу на Шумлу. И здесь началось жестокое сражение. Князь Любомирский с Невским и Софийским полками, построенными в каре, отбивался во все стороны. Резня здесь шла, пока барон Будберг с двумя гусарскими полками не прискакал на помощь.

Турки, измотанные боем, отошли опять на возвышенности перед Кулевчинской дефилеей и вроде бы притихли. Наши тоже стояли, дыхание переводили.

Но главнокомандующий русский не дремал, подвел резервы, подкрепил первую линию свежими войсками и в пять часов пополудни неожиданно для турок атаковал.

Начальник главного штаба армии барон Толь, кутузовский любимец, лично расставил батареи прямо перед турецкой линией. Молодцы-артиллеристы ударили прицельно, и у турок подряд несколько пороховых ящиков взлетели на воздух, оглушив и покрыв дымом всю позицию. Русская пехота, не медля, по всей линии пошла колоннами в штыки, а егеря цепями бегом бросились в лес справа и слева и открыли там пальбу, оттесняя турецких застрельщиков. Проделали все это стройно и быстро. Обучились этому приему досконально во время наполеоновских недавних войн.

Турки не выдержали и побежали. Полторы тысячи их сдались в плен. Взяли русские 43 орудия и 6 знамен. Турок гнали восемь верст и положили тысяч пять убитыми.

В сражении этом потеряли русские убитыми 32 офицера и 1239 солдат, ранеными — 2 генералов, 29 офицеров и 1009 солдат.

Участвуя в сражении и приглядываясь с любопытством ко всему, обнаружил юный Бакланов, что русские солдаты, стреляя, из-за сильной отдачи кремневых ружей не прикладывались, не целились, а палили «на кого бог пошлет».

Потом уже пригляделся внимательнее. Патрон в дуле болтается. Осечки частые — то кремень оббился, то боевая пружина слабая. А один солдат ему прямо сказал, что не следует в человека целить, чтоб самому не быть убиту. Пуля сама найдет виноватого по воле Божьей. Бакланову, умевшему сажать пулю в пулю, казалось это и глупым, и удивительным.

Впрочем, уверенность в непременной победе, свойственная русскому солдату того времени, компенсировала в какой-то мере неумение и нежелание метко стрелять.

За Кулевчинское сражение 30 мая 1829 года Яков Петрович Бакланов получил свою первую награду — «Анну» 4-й степени с надписью: «За храбрость», другими словами — наградную саблю со значком ордена Святой Анны на эфесе («…за отличие при разбитии армии верховного визиря при с. Кулевичи»). Отец же его, Петр Дмитриевич, за то же сражение заслужил орден Святого Владимира 4-й степени с бантом.

В своих воспоминаниях Я. П. Бакланов ни о Кулевчинском сражении, ни о первой награде ничего не пишет.

М. Жиров, собиравший материалы о Петре Дмитриевиче Бакланове, сетует: «К сожалению, не удалось отыскать, какое, собственно, отличие оказала в этом сражении часть полка Бакланова, состоявшая при корпусе Рота»^[3].

Разгромив турок, Дибич двинулся к Шумле и сделал вид, что собирается ее штурмовать. Разбитые турки окольными путями стали пробираться к осажденному городу, и сам визирь туда же как-то пробрался. Встревоженный русскими приготовлениями, он стал спешно созывать к себе в Шумлу все войска из северной и восточной Болгарии. Вызвал и те, что прикрывали балканские проходы и перевалы, на что Дибич как раз и рассчитывал. А Дибич, поощряя турецкие хлопоты, демонстрировал под Шумлой и так и этак.

Здесь произошел эпизод, о котором Яков Петрович не написал, но который передает биограф с его слов. Под Шумлу юный Бакланов якобы прибыл все еще в составе батареи. Однажды он узнал, что полк отца стоит по соседству с его батареей, и поехал повидаться с отцом и однополчанами. На позиции сказали, что Петр Дмитриевич с дежурной сотней отбивает в поле турецкую вылазку. Яков поднялся на холм, к кучке казачьих офицеров. Все наблюдали за джигитовкой и перестрелкой, которая развернулась внизу. Как писал М. Ю. Лермонтов, в подобных сшибках «забавы много, толку мало», и он с офицерами, бывало, смотрел на них, «как на трагический балет». И вдруг юный Бакланов, смотревший на схватку во все глаза, услышал, что рядом офицеры говорят о нем. Это, де, пушкарь, сынок полкового командира, приехавший поглазеть на перестрелку и заработать таким манером чин или крест.

Далее биограф пишет: «Яков Петрович с минуту оставался неподвижным, не зная, на что решиться и чем отвечать на подобное, незаслуженное вовсе оскорбление. Вся кровь прилила ему в голову. Когда он повернулся в седле, и рука его невольно опустилась на саблю, офицеры, заметившие это, скрылись в толпе. Тогда, — как это часто случается с нервными натурами, — мысли его приняли вдруг иной оборот, и ему захотелось во что бы то ни стало сейчас же сделать какой-нибудь громкий или отчаянный подвиг… И вот, под впечатлением этой минуты, не отдавая себе отчета, что и как надо сделать, он машинально стиснул коленями своего жеребца, гикнул и, выпустив поводья, взмахнул тяжелою калмыцкою плетью».

Конь пронес Бакланова сквозь ряды казаков, сквозь цепь шарахнувшихся турок, обогнул турецкие резервы (дело, видно, разворачивалось нешуточное, если турки из крепости резервы вывели), повернул над каким-то обрывом и помчался назад. Опомнившиеся делибаши кинулись в погоню, их свежие кони стали доставать притомившегося баклановского. Двое с бамбуковыми пиками догоняли его с двух сторон, и острия их тонких пик уже тянулись к спине и бокам молодого хорунжего. И тут Яков «закричал о помощи…

— Что было дальше, — рассказывал Яков Петрович, — я ничего не помню… Как сквозь сон слышатся мне голос отца, выстрелы и яростные крики сражавшихся казаков и турок.

Я очнулся уже в палатке возле отца, который очень сердился…»

Помните, чем кончилось дело, когда наш молодой хорунжий поведал отцу о своих приключениях под Браиловом? Отец его «отдубасил нагайкой». Помня этот случай и зная заранее, что будет немного позже, можем предположить, что едва ли и в данном эпизоде обошлось без порки…

Еще один биограф Я. П. Бакланова, А. Струсевич, в сборнике «Герои Дона» (выпуск 1, Новочеркасск, 1895) об этом событии говорит глухо, более того — в сноске: «Еще раньше, в половине июня, Яков Петрович принимал участие в нападении на неприятельских фуражиров, высланных из Шумлы».

Что творилось в это время под Шумлой? Помните, описание поездки Я. П. Бакланова под Браилов мы начинали с цитирования прапорщика Торнау? И сейчас он оказался здесь же. «Трудно составить понятие о живом веселье, кипевшем в то время в войсках и главной квартире. Ни в одну кампанию после того я не встречал в солдатах и офицерах такой жажды ловить на лету каждую минуту удовольствия, как во время турецкой войны 1829 года. Турки, лихорадка, горячки и даже чума, расстилавшая свой широкий саван по всему краю, не были в силах умертвить русской беззаботной веселости. Славная Кулевчинская победа и потом ожидание атаки грозного ряда Шумлинских укреплений, лежавших в виду нашего лагеря, надежда, пожалуй, шагнуть еще за Балкан и завоевать самый Царьград, эта задушевная мысль русского народа, действовала обаятельно на солдата, заставляя его забывать труды и горе. За бесконечным рядом войсковых палаток в тылу главной квартиры вырос обширный полотняный город, испещренный бараками из живой зелени, в котором маркитанты и ремесленники всякого рода день и ночь хлопотали о заработке русских червонцев, наполнявших офицерские карманы. Лавки портных, сапожников, продавцов белья, колониальных товаров, галантерейные магазины из Букарешта и Ясс, рестораторы всех степеней, от француза, угощавшего котлетами “a la Subise” и шампанским, до харчевни и простого кабака, все было наполнено народом, рвавшимся пожить да повеселиться. В это время праздновались награды за Кулевчинское дело; не было счета бутылкам шампанского, отдававшим свою искристую влагу на вспрыскивание вновь пожалованных чинов и крестов».

Так что если юный Бакланов и отведал под Шумлой в очередной раз отцовской ногайки, то довольно быстро отвлекся и утешился. Тем более что сам в это время должен был первый орден «обмывать».

Шумлу русские штурмовать не стали. Более того, позволили туркам усилить шумлинский гарнизон 12 полками регулярной пехоты.

В июне сдалась перепуганная Кулевчинской победой Силистрия. 9300 пленных, 253 орудия, 3 бунчука и 100 знамен стали итогом победоносной осады.

Дибич немедленно затребовал из-под Силистрии 3-й русский корпус. Оставил его наблюдать за осажденными в Шумле турками, а сам быстро и скрытно отвел главные силы к Праводам. Отсюда он собирался ударить через Балканы прямо в сердце Оттоманской Порты.

Силы собрались немалые — 35 тысяч строевых при 96 орудиях. Дибич разделил их на две колонны — правую генерала Редигера (7-й корпус), левую генерала Рота (6-й корпус). Сам же с резервом графа Палена (2-й корпус) двинулся следом. Поход колонн начался 2 июля, Дибич с резервом от Шумлы скрытно отошел только 5-го.

Турки с шумлинских высот разглядели, что русский лагерь вроде бы уменьшился. Визирь выслал конницу для рекогносцировки, но князь Мадатов дальше Янибазара эту конницу не пустил, а генерал Красовский с частью 3-го корпуса (18 тысяч) занял за этим городом крепкую позицию, отсекая шумлинских турок от главных русских сил, которые устремились на юг.

С неимоверными трудностями по дорогам, размытым южными ливнями, корпуса Редигера и Рота достигли реки Камчик.

Переправа через реку Камчик — единственное сражение 1829 года, описанное самим Яковом Баклановым. Описал он его коротко, в одном абзаце. Но дело там разгорелось нешуточное.

Генерал Редигер вышел к Камчику 5 июля, около 6 часов пополудни, у деревни Чалымалы, а генерал Рот — 6-го числа утром против селения Дервиш-Джавана. Турки здесь русских не ожидали, думали, что они увязли под Шумлой, но все же решились обороняться.

Генерал Редигер под прикрытием орудийного огня навел мост, и русские атаковали турецкие ложементы и редуты на другой стороне реки холодным оружием. Турки, потеряв 4 пушки и знамя, бежали на Кюприкиой.

Редигер не стал их преследовать. Ниже по течению он расслышал выстрелы. Это вел бой за переправу генерал Рот. Редигер выставил на переправе сильное прикрытие и поспешил на подмогу Роту.

Генерал Рот у переправы при Дервиш-Джавана встретил сильное укрепление с 18 орудиями и многочисленные толпы пехоты и конницы. Не желая понапрасну терять людей, Рот выставил против переправы егерскую бригаду с 16 орудиями (здесь же находился казачий полк Бакланова, в котором насчитывалось всего 134 казака) и приказал начать перестрелку, в то же время генерал Вельяминов получил приказ с 16-й дивизией и частью 7-й скрытно выдвинуться правее, выше по течению к деревне Дюльгарду.

По непроходимой дороге с величайшим трудом доставили туда понтоны и начали наводить переправу. Но и турки не дремали. Напротив оказался турецкий ретраншемент, и русским пришлось всю ночь наводить переправу под турецким огнем.

7 июля, с рассветом, наши войска под прикрытием огня 12 орудий двинулись на переправу (за ночь навели 4 моста). Сам генерал Вельяминов повел Муромский полк. Следом наступали Якутский и 32-й егерский. Перейдя мост, русские ударили в штыки и захватили турецкий лагерь. Турки, побросав оружие, рассеялись в лесах и устремились по дороге к Буюк-Чифлику.

Рот, перейдя Камчик, повернул на главные турецкие силы к деревне Дервиш-Джавана. Идти пришлось через густой болотистый лес, перебредая ручьи.

Турки у Дервиш-Джавана, узнав о приближении русских через лес, стали разворачивать свои силы, оставили укрепления и вывели пехоту и конницу в поле, чтобы встретить полки генерала Рота.

И тут авангард корпуса Рота, остававшийся все это время на левом берегу и перестреливавшийся с турками, вступил в дело. Командующий авангардом генерал Фролов приказал казакам и егерям перейти Камчик вброд и атаковать турок.

Бакланов вспоминал, что вместе с охотниками он бросился в реку, которая в этом месте не превышала шириной 10 сажен, и под картечным огнем 12 турецких орудий стал переходить на правую сторону реки. Многие погибли и утонули, но уцелевшие четыре пятых отряда, примерно 2000 казаков и егерей, достигли берега и бросились на турок. Неприятеля опрокинули до деревни Дервиш-Джавана, причем юный хорунжий Бакланов со своими казаками захватил 1 орудие.

Всего русские взяли 6 пушек, 6 знамен и 300 пленных, да убитыми положили «втрое». Своих потеряли 300 человек.

На другой день сам командир корпуса благодарил Якова Бакланова за подвиг, и имя хорунжего с тех пор стало известно в армии.

И отец родной подвиг сына оценил. «За такую отвагу я от отца получил поощрительную награду: несколько нагаек в спину, будто бы за то, что я позволил себе пуститься на вороной лошади, а не на белой, эта де была сильней и надежней, а с вороною мог де я утонуть; на деле же выходило вот что: отцу не хотелось, чтоб я очертя голову бросался во все нелегкие. Понявши, наконец, его и дорожа моею спиною, более не позволял себе ни на какие отваги», — вспоминал Я. П. Бакланов.

Конечно же, причину старый Бакланов надумал. Мы и то знаем, что вороные лошади более выносливые, чем белые. И юный хорунжий все правильно понял.

Вообще-то взаимоотношения отца и сына Баклановых весьма интересны. Взяв юного Бакланова на службу, любой командир, в зависимости от обстоятельств, мог сделать крупное приобретение или приобрести вечную головную боль. Все зависело от того, как он собирался использовать это взрывоопасное, неуправляемое создание. Назначьте его командиром разведчиков, давайте самые опасные поручения и не ограничивайте в средствах, и вы получите прекрасного подчиненного и прекрасные результаты его деятельности. А в строю, в одном ряду со всеми, при жестком распорядке ему будет просто скучно, и он начнет «дурить». Но часто ли мы встретим примеры, когда родной отец посылает сына на рискованнейшие предприятия? Ситуация была заведомо тупиковой.

Когда родители бьют своих детей? Бывает, конечно, что бьют методично, сделав порку непременным атрибутом воспитания. Но перед нами офицер-отец дважды бьет нагайкой офицера-сына, бьет после смертельной опасности и по надуманному поводу. Причем в детстве он его вряд ли методично порол — времени из-за службы не было, а бабке и матери этот мальчишка не дался бы. И мы видим, отец бьет сына от чувства бессилия и страха. Не знает, чего ожидать от неуправляемого юнца, и боится, что тот по глупости, по неразумению погибнет. Сын-то единственный… И когда под Шумлой юный Бакланов прорвался сквозь турецкую цепь и поскакал вокруг турецких резервов, а затем (сквозь боевые порядки противника) стал возвращаться к своим, старый Бакланов наверняка увидел дурость, наглость и вызов, а не то, что лошадь понесла… И после, как ни поощрялась властями совместная служба родственников, старый Бакланов больше на службу в один полк с великовозрастным сыном не пойдет. Поймет, что наблюдать за сынком во время военных действий — ни нервы, ни сердце не выдержат.

И юный Бакланов перестал «чудесить» не потому, что пожалел свою спину или престарелого родителя или же оного родителя убоялся, а потому что корпусной командир, генерал Рот, лично благодарил его за подвиг, и ему, юному Бакланову, не надо было теперь ни себе, ни другим ничего доказывать. Он самоутвердился.

От Камчика русские войска двинулись за Балканы, перешли главный Балканский хребет и 10 июля стали спускаться в долину, перенося военные действия в самое сердце турецких владений.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

ГАРО, ф. 55, оп. 1, д. 181, л. 4.