Истина и судебная достоверность

А. В. Аверин, 2007

Верно ли, что истинная свобода индивида в обществе проявляется в осознанной им необходимости? Если да, то будет ли истинно свободным выбором судьи решение, которое с необходимостью вытекает из спора? И, наконец, будет ли возможность у судьи сделать истинно свободный выбор (принять свободное в указанном смысле решение), если не создано условий, при которых решение должно вытекать с необходимостью? По мнению автора, небесспорной является точка зрения, согласно которой лучшим и единственно возможным способом организации судебной деятельности в современных условиях является судопроизводство, базирующееся на свободном судейском усмотрении, в основе которого лежит внутреннее убеждение судьи, по-скольку для проверки и оценки содержательной стороны внутреннего убеждения судьи не существует правовых критериев. Автор считает одной из причин, по которым современный суд далек от независимости, аморфность и неопределенность абстрактно-психологического социально-правового явления судебного правоприменения, именуемого «внутреннее убеждение судьи». Постановка проблемы судебной достоверности представляет собой попытку снять завесу таинственности с этого психолого-правового явления и обозначить пути создания научно-правовой базы для ограничения судебного произвола. В качестве Приложения к настоящему изданию предлагаются материалы защиты диссертации на соискание ученой степени доктора юридических наук, которые могут вызвать интерес у правоведов (практиков и научных работников), у соискателей ученых степеней (аспирантов и докторантов), а также у всех, интересующихся проблемами права, правосознания, судопроизводства и судебной реформы. Для ученых-правоведов, социологов, политиков, студентов высших юридических учебных заведений, судей, работников прокуратуры и других правоохранительных органов.

Глава 2

Разделение властей и независимость суда

2.1. Разделение властей как социальная закономерность

Доктрина разделения властей не нова. Анализируя ее, Петр Баренбойм утверждает: «Ожидать прихода к власти самых добросовестных, порядочных, честных и умных людей современности — столь же недостижимая цель, сколь и не соответствующая самой сути государственной власти. Хорошая конституционная схема должна быть рассчитана на средний для общества уровень обычных, достаточно мелких страстей и помыслов заурядных людей с поправкой на быструю потерю у них реальной самооценки и возможности самокритики. Разделение властей потому и является важнейшей государственно-правовой доктриной, что предусматривает конституционный баланс для всегда несбалансированных самолюбий государственных чиновников… Краеугольным камнем доктрины разделения властей является сильная, независимая и равноправная с законодательной и исполнительной властью судебная власть»^[43].

Ссылаясь на достоверный исторический материал, П. Баренбойм убедительно доказал, что доктрина разделения властей не является изобретением Нового времени, ее корни уходят в глубокую древность, подобно истокам государства и права.

В основе доктрины разделения властей лежит идея такой организации механизма государственной власти, при которой в обществе будет достигнуто господство права, т. е. государственная власть будет «связана» правом. Это объективная потребность гражданского общества, нуждающегося в защите свободы, прав и безопасности своего существования. Вместе с тем история свидетельствует о том, что каждый обычный человек (за крайне редкими исключениями, вызванными, скорее, слабостью, нежели силой), так или иначе достигший власти, рано или поздно непременно начинает ею злоупотреблять, открыто стремится расширить ее, проявляет явную вражду к каждому, кого заподозрит в притязаниях на эту власть, и принимает все меры к тому, чтобы ее не потерять. Как ни печально это осознавать, но данная психологическая закономерность относится в той или иной мере ко всем. В этой связи как на положительный момент в изменении правового статуса судей следует указать на ограничение времени выполнения судьей функций председателя суда. Однако стремление отдельного индивида к узурпации и злоупотреблению власти проявляется и в коллективной узурпации власти, и коллективном злоупотреблении ею. История человечества свидетельствует о том, что узурпация и злоупотребление властью индивидом или коллективом людей (во всевозможных организационных формах) являются закономерностью, которая побудила великих ученых древности и современности направить свои усилия на создание такого механизма государственной власти, когда, с одной стороны, при сохранении тенденции к узурпации власти и злоупотреблению ею, с другой стороны — в интересах всего общества, в целях защиты прав и свобод личности, создаются условия, исключающие произвол власти. История сегодня подтверждает жизненность этой идеи в рамках концепции существования и развития правового государства — идеи разделения властей (законодательной, исполнительной и судебной), в которой важное значение имеет система сдержек и противовесов. Данная система предполагает, в свою очередь, наличие реальных рычагов у каждой из трех самостоятельных ветвей власти, с помощью которых она (эта власть) может исключить перспективу узурпации власти другой или другими ветвями власти.

«Создатели теории разделения властей придавали суду первостепенное и совершенно самостоятельное значение в обеспечении законности, справедливости и свободы при условии, что судебная власть не будет зависеть от других властей. Поэтому самостоятельность и независимость судебной власти нужна не для того, чтобы стать неконтролируемой и неуправляемой, не для самоутверждения судебного корпуса и его элитности, а для обеспечения реальной возможности пресечь произвол других властей и защитить права и свободы как отдельных граждан, так и их объединений и общества в целом»^[44].

Доктрина разделения властей не является «искусственным» изобретением человечества, а отражает объективную закономерность развития общества. Одна из важнейших ее граней — связь всеобщей идеи свободы и самой доктрины как конституционное выражение и одновременно гарантия свободы. Главная же задача конституционного принципа разделения властей заключается в обеспечении постепенности преобразований и эволюционного пути развития государства и права. При этом основное условие выполнения этой задачи — сохранение постоянной тенденции к поддержанию права принудительной силой государства и возможности суда по отправлению правосудия независимо от политической борьбы в обществе^[45].

Вместе с тем индикатором силы судебной власти и реальности разделения властей является как отсутствие в государстве «неподсудных» субъектов (независимо от их политического или экономического положения), так и безусловность исполнения судебных постановлений, вступивших в законную силу.

Это вовсе не означает, что доктрина разделения властей имеет своей целью установление непреодолимого водораздела между отдельными ветвями власти. Напротив, законодательная, исполнительная и судебная власти взаимосвязаны, взаимообусловлены и объективно не могут существовать одна без другой сколько-нибудь значимое по историческим меркам время. Именно в этом единстве разделенные ветви власти могут динамично развиваться в соответствии с изменяющимися социально-экономическими условиями жизни общества. Система сдержек и противовесов, обеспечивающая «равновесие» властей, может появиться и полноценно функционировать именно в этом единстве. Лишь в единстве разделенных ветвей власти возможно создание условий для реального усиления каждой из них. Ход исторического развития свидетельствует о том, что в случае узурпации «победившая» ветвь власти неминуемо рано или поздно приходит к своему краху.

Такой подход к пониманию доктрины разделения властей, когда законодательная, исполнительная и судебная власти не подменяют функции друг друга, а, являясь самостоятельными и равновесомыми, существуют в единстве и взаимозависимости, позволяет создать условия, исключающие, с одной стороны, гипертрофированное представление судей о роли и месте суда в обществе, а с другой — перейти к уяснению понятия и принципа независимости суда, поскольку данный принцип необходимо выводится из доктрины разделения властей.

2.2. О принципе независимости суда

Вопрос о независимости суда является краеугольным в доктрине разделения властей и системе сдержек и противовесов. История человечества доказала исключительную важность для общества реального претворения в жизнь этого принципа. Данное обстоятельство подтверждается не только тем, что во всем цивилизованном мире, в любом государстве с развитыми демократическими институтами существуют правовые гарантии независимого суда, но и тем, что требование существования данного принципа в любом государстве, вступившем в Совет Европы, юридически закреплено в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. В соответствии с ч. 1 ст. 15 Конституции РФ составной частью российской системы права служат общепризнанные принципы и нормы международного права, которые содержатся в ратифицированных Россией международных договорах и имеют преимущество перед внутригосударственными законами. Поскольку Россия вступила в Совет Европы и в марте 1998 года ратифицировала Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод, необходимо исходить из того, что положения данного нормативного документа не декларативны, а имеют непосредственное прикладное значение для российского правоприменения. «Необходимость учета и непосредственного применения общепризнанных принципов и норм международного права, в том числе содержащихся в Конвенции, и возможность граждан обратиться с жалобами в Суд (Европейский суд. — А. А.) по правам человека, если они не получили адекватной защиты в российских судах, обязывает судей хорошо ориентироваться не только в правовых нормах, содержащихся в Конвенции, но и в их официальном толковании, которое содержится в решениях Суда»^[46].

Понятие «независимый суд», содержащееся в Конвенции, представляется важным в связи с рассматриваемой проблемой. Статья 6 Конвенции закрепляет право человека на справедливое судебное разбирательство: «Каждый имеет право при определении его гражданских прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявляемого ему, на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона…» Европейский суд по правам человека при определении того, является ли судебный орган независимым, принимает во внимание следующие факторы:

— процедуру назначения его членов;

— продолжительность их службы в этом качестве;

— существование гарантий, препятствующих оказанию на них давления, а также наличие у данного органа внешних атрибутов независимости.

Европейский суд постановил, что судебный орган должен быть независим как от исполнительной власти, так и от сторон в деле^[47].

Разумеется, анализируя понятие «независимость суда» в России (в рамках существующей правовой регламентации) и изучая практику осуществления в России данного принципа, необходимо сопоставлять российскую действительность с европейскими стандартами.

Однако вопрос о независимости суда далеко не только философский, но и правовой. Философско-правовая тема в последнее время получила, с одной стороны, достаточно глубокое освещение в многочисленных научных трудах философов, правоведов и юристов-практиков, а с другой — сведена до уровня площадной брани усилиями всевозможных «ревнителей» прав и свобод человека. Особое рвение в борьбе с независимостью суда проявляют некоторые печатные средства массовой информации (от региональных до республиканских). Научно-правовой анализ одного из главных принципов организации судебной власти необходимо давать, обозначив причины, порождающие стремление известной части общества всячески противодействовать становлению независимой и самостоятельной судебной власти. Таких причин несколько.

Одна из них, по нашему мнению, — социально-правовое невежество носителей идеи, согласно которой независимость равнозначна вседозволенности и полной бесконтрольности. Данная идея возникла в обществе не сама по себе, она не является плодом больного воображения конкретного человека. В ее основе — десятилетия правового нигилизма, укоренившегося в сознании большого числа граждан СССР под влиянием известных социально-экономических и политических условий. При этом для возникновения и укрепления в сознании определенной части граждан убежденности в том, что независимость суда тождественна вседозволенности, не потребовалось ни временных промежутков, ни материальных вложений. Все произошло само собой. Достаточно вспомнить о «маятниковой особенности» психологии и менталитета российского человека, возникшей на основе аналогичного свойства самой российской действительности. Только вчера все громогласно заявляли о полной зависимости судов, о «телефонном праве», о партийной дисциплине в судах и т. д., а сегодня, когда появились первые проблески будущей независимости судей в рамках самостоятельной судебной власти, маятник качнулся в противоположную сторону и вместо прежней убежденности в «зависимости» судов в сознании части граждан появилась убежденность во «вседозволенности и беспределе», царящих в судопроизводстве.

Полагаем, что данное явление сугубо российское. Оно отражает особенности духовных устоев нашего общества, где веками складывался образ чувственных мыслей — «любить, так любить до остатка, ненавидеть, так по полной программе», где сосуществуют рабское чинопочитание и ненависть к тому, кто чуть выше по статусу, кто имеет чуть больше и т. д.

Эта, на первый взгляд, «незначительная деталь» — душа, психология, менталитет российского человека, как будто бы и не относящаяся к научному исследованию, на поверку оказывается главенствующей при изучении любой темы, связанной с анализом и оценкой общественной жизни в России. Только глядя через призму названных явлений можно с относительной точностью анализировать общественные процессы, происходящие в России, изучать действенность тех или иных структур и механизмов, участвующих в регулировании общественных отношений, с достаточной степенью точности прогнозировать значимость и ценность для общественного развития той или иной новеллы в институтах, связанных с регулированием общественных отношений. Не принимать это во внимание — значит оторваться от действительности, которую мы хотим понять, которую пытаемся изучить и на постижение которой направлены наши устремления.

Вторая причина коренится в скрытом нежелании представителей законодательной и исполнительной ветвей власти мириться с реалиями сегодняшнего дня: возникновением в нашем государстве третьей власти — судебной, которая не только (в теоретическом плане) выступает необходимым элементом системы сдержек и противовесов в организации государственной власти, но и реально (в практическом плане) оказывает воздействие на каждую из властей в случае их отступления от требований закона.

«Законодательные и исполнительные ветви власти обречены на пересечение интересов, конфликтность. Изначально заложенная в них сущность подтверждается повседневной реальностью. А между ними в качестве арбитра оказывается третья власть, вынужденная получать обвинения то от одной, а иногда, и это бывает, от обеих вместе.

Власть состоит из людей, а им свойственны субъективизм, амбициозность. Отсюда и оценки, нередко ошибочные, не поддающиеся переубеждению. Пессимизм в прогнозах о перспективе взаимоотношений, может быть, преувеличен. Но лучше получить как подарок разумное, объективное, заинтересованное, мирное развитие, чем подтверждение удручающих предположений и глубокое разочарование.

Есть надежда, что самая спокойная, выдержанная, рассудительная власть — судебная — в силу своей самодостаточности сможет сохранить свой статус с наименьшими издержками.

В конечном счете, это нужно не судьям, а тем, для кого они предназначены — простым людям. Это они, граждане, должны быть уверены, что их проблемы решают судьи независимые, самостоятельные, без страха за свое судейское кресло, без оглядки на должностных лиц и какие-либо инстанции»^[48].

Третья причина, на наш взгляд, в основе своей имеет ведомственный интерес тех силовых структур, для которых судебная оценка конкретного правового конфликта — не что иное, как лакмусовая бумага, проявляющая недостатки, упущения или нарушения закона со стороны их сотрудников. Практика показывает, что всякий раз, когда тот или иной судья принимает по конкретному вопросу решение, вскрывающее явные недоработки должностных лиц соответствующих ведомств, на страницах газет и журналов появляются статьи «штатных» журналистов о вреде независимого суда для общества.

Четвертой причиной распространения в нашем обществе неудовлетворенности независимостью суда является, как ни покажется странным, сама деятельность суда по отправлению правосудия, а именно — ее результат. Обычно в суде спорящих сторон две, причем позиция одной из них, с правовой точки зрения, ущербна. Как правило, разрешая спор по существу, суд не удовлетворяет полностью или частично претензии одной из сторон. Дальнейшие события с учетом менталитета российского человека можно прогнозировать с достаточно высокой степенью вероятности: при наличии у недовольной стороны денежных средств и желания всеми правдами и неправдами надавить через общественное мнение на суд, на свет появляется пасквиль о явном беззаконии в судах, о заинтересованности судьи и о вреде независимости суда.

Наши наблюдения подтверждаются богатым эмпирическим материалом, а перечисленные явления столь явно обнаруживают себя в повседневной жизни, что ученые-юристы, как теоретики, так и практики, говорят о них как о чем-то вполне обыденном и естественном. В частности, известный петербургский юрист В. И. Полудняков пишет: «Даже самые активные радикалы понимают, что единственная инстанция, которая реально может принять решение о защите конкретной личности, — это не партийный орган, не газета или телевидение, не депутат, а только — суд. А раз это так, то судья и оказывается в эпицентре столкнувшихся интересов, коллизий, правды и кривды, слабого и сильного, человека и государства. Отсюда все претензии и обвинения направляются в один адрес — судьи и суда. В глазах определенных лиц судья — главный виновник неправедного решения. В любом судебном деле одна сторона остается неудовлетворенной. При этом для нее нет дилеммы — права она или нет. Разумеется, права, конечно, никаких других контраргументов нет и быть для нее не может… Как следствие возникают истерики, оскорбления и клевета»^[49].

Достаточно убедительно, на наш взгляд, сказанное подтверждает одна из газетных публикаций, помещенных в региональном приложении к АиФ для читателей Ивановской и Владимирской областей. В рубрике «Скандал» опубликована статья под интригующим заголовком «Судебный беспредел», официально инициированная руководством УВД Владимирской области. Можно было бы, прочитав, забыть явно тенденциозный опус, если бы в нем не была сформулирована конкретная идея, усиленно распространяемая в последнее время в средствах массовой информации. Суть ее изложена в «прямой речи» инициатора публикации и заключается в ненавязчивом сетовании на то, что «полнота судебной власти отдана в настоящее время на откуп независимым судьям…»^[50]. Возникает закономерный вопрос: а кому еще, кроме независимых судей, руководство УВД хотело бы передать полноту судебной власти? Если учесть то обстоятельство, что подобные публикации далеко не редкость во Владимирской области, а ярко выраженная позиция по отношению к судебной власти не заблуждение, вспоминаются азы правовой науки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

43

Баренбойм П. 3000 лет доктрины разделения властей. Суд Сьютера. М., 1996. С. 9.

44

Лебедев В. М. Судебная власть в современной России. Проблемы становления и развития. С. 30.

45

См.: Баренбойм П. 3000 лет доктрины разделения властей. Суд Сьютера. С. 36, 40.

46

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Статья 6. Право на справедливое судебное разбирательство. Прецеденты и комментарии. М., 2001. С. 5.

47

См.: Там же. С. 45.

48

Полудняков В. И. Современная российская судебная реформа. На пути в мир правосудия. СПб., 2002. С. 81–82.

49

Там же. С. 22–23.

50

Аргументы и факты. 2002. № 32.