Магия первых

Victor Digi Dust (2025)

В эти новогодние каникулы я впервые повёз свою внучку Викторию в заповедник магии. Десять лет — лучший возраст, чтобы проверить свои способности. Наше путешествие началось утром 1 января. Накануне самолёт доставил нас в ближайший заповедник магии, и у нас был целый день свободного времени до начала программы. Вика, как и всегда, с горящими глазами попросила меня рассказать, как эти удивительные заповедники появились в нашем мире. К этому моменту я заранее подготовился. У меня сохранились записи из дневников тех далёких лет, которые стали настоящими свидетельствами событий, а кое-что я восстановил по памяти. Эти дневники целыми главами вошли в эту книгу, но некоторые моменты пришлось дополнять. Возможно, стиль повествования в таких местах немного изменится, но, надеюсь, вы простите мне это. Тем не менее я постарался передать всё как можно точнее, чтобы вы смогли вместе с нами узнать, как магия вернулась в наш мир.

Глава 4

Новый мир

Песчаный ветер растворился в воздухе, как призрачная вуаль, уступив место живительной прохладе. Барханы исчезли, как сон на рассвете, и перед нами раскинулась бескрайняя равнина, укрытая изумрудным покровом буйной растительности. Трава пела под ногами древнюю песню, а вдалеке серебряными лентами извивались реки, будто нити в ткани мироздания. Воздух был напоен ароматами цветущих деревьев и влажной земли, хранящей память о недавних дождях. Восходящее солнце окрашивало вершины исполинских деревьев в золото, их могучие кроны, казалось, подпирали само небо.

Неведомые птицы чертили в небесах замысловатые узоры, их голоса звучали как музыка иного мира. Где-то вдалеке раздавался величественный рокот воды — может быть, древнего водопада или стремительного потока, танцующего между камнями.

Она обратила ко мне взгляд, и её лицо засветилось изнутри, став почти прозрачным в этом первозданном свете.

— Это мир, каким он был, — произнесла она голосом, в котором переплетались радость и светлая печаль. — До того, как Первый Цикл уступил место пустыне.

Вопросы замерли на моих губах — всё происходящее казалось настолько естественным, что сомнения растворялись, не успев оформиться. Мы продолжали путь, и каждый шаг открывал новые чудеса: древние пещеры, стены которых оживали под светящимися рисунками, поляны, усыпанные цветами, мерцающими подобно звёздам у самой земли.

Мир изменился, но ощущение было таким, словно мы вернулись домой — туда, где наши души всегда находили приют.

— Здесь нет техники, что властвует в твоём времени, — промолвила она, устремив взгляд туда, где изумрудное море травы сливалось с горизонтом. — Но здесь ты можешь слиться разумом с живыми существами.

Я взглянул на неё с изумлением, но она лишь улыбнулась той особенной улыбкой, что озаряет лицо знающего древние тайны.

— Ты можешь парить в облаках, как орёл, — продолжила она мягко и уверенно. — Чувствовать живые потоки воздуха, что поднимают тебя к небесам, видеть мир с высоты, где всё кажется частью единого узора.

Её слова рисовали в моём сознании живые картины, уводя всё дальше в глубины возможного.

— Или охотиться вместе с прайдом львов, — её взгляд затуманился, как будто она сама погружалась в эти воспоминания. — Бежать сквозь высокую траву, ощущая силу в каждом движении, слышать, как сердца всех вокруг бьются в едином ритме, когда охота достигает своей кульминации.

Её голос становился тише, но каждое слово отзывалось во мне, раскрывая образы, существовавшие прежде лишь в самых смелых грёзах.

— Или мчаться по равнинам с табунами быстроногих антилоп, — её руки раскинулись подобно крыльям. — Познать истинное единение, абсолютную свободу, когда ветер становится твоим дыханием, а мир растворяется в стремительном танце движения.

Я молчал, околдованный этими видениями. С каждым её словом я всё глубже проникал в суть этого мира, его безграничных возможностей. Он был невообразимо далёк от моей эпохи, где техника стала продолжением человека, но парадоксально ощущался более родным и настоящим.

— Как это возможно? — наконец выдохнул я, чувствуя, как её слова преображают моё сознание.

— Всё становится возможным, когда позволяешь себе отпустить привычное знание, — ответила она. — Здесь не властвуют — здесь чувствуют. И это неизмеримо могущественнее любой технологии.

Соприкосновение с разумом орла оказалось подобно нежному касанию водной глади, где каждое движение рождает расходящиеся круги. Его сознание раскрылось перед нами, как рассветный цветок, — не из страха или подчинения, а следуя древнему закону единства всего живого.

Его мир влился в мой подобно горному потоку. Острота его зрения поразила меня: каждая деталь внизу — изгиб реки, колыхание травы, мимолётное движение мыши в тени дерева — обрела кристальную чёткость. Его крылья рассекали воздух с величественной уверенностью, находя незримые потоки, что держали его между небом и землёй.

Это было не подчинение чужой воли, а удивительное слияние сущностей. Я ощущал его силу, его грацию, его извечное понимание ветров и небесных просторов. Его мысли текли чистым потоком — не словами, но образами, чувствами, древними инстинктами.

— Он принимает нас без страха, — прошептал я, чувствуя, как наши сознания сплетаются в единую песнь.

— Здесь нечего бояться, — отозвалась она. — В этом мире мы все равны. Нет власти — есть только единство.

Я позволил себе раствориться в полёте. Ветер пел на крыльях, небо обнимало со всех сторон, а земля внизу раскинулась бесконечным полотном жизни. И вдруг я понял: это было больше, чем просто слияние с орлом. Это был урок о том, как много можно постичь, отказавшись от желания властвовать и доверившись потоку бытия.

— Мне пора уходить, — прозвучал в моём сознании её голос. — Но ты можешь остаться здесь до следующего рассвета, когда путь в твоё время вновь откроется.

Моё безмолвное согласие родилось прежде, чем я успел его осознать.

Она растворилась в воздухе, словно утренняя дымка под лучами восходящего солнца.

Я огляделся и замер, осознавая странную перемену. Что-то неуловимо изменилось — и это"что-то"было мной самим. Опустив взгляд на свои руки, я увидел их такими, какими они были много лет назад: маленькими, с гладкой нетронутой кожей, ещё не знавшей ни морщин, ни шрамов времени.

— Я снова ребенок, — прошептал я, и это осознание пришло с той хрустальной ясностью, что бывает только во снах или чудесах.

Солнце поднялось чуть выше над горизонтом, окутывая мир мягким золотистым сиянием. В воздухе царила удивительная тишина — ни рокота моторов, ни привычного гула технологий. Мир дышал первозданным спокойствием. И вдруг, как пробуждённое воспоминание, пришло знание — пора в школу.

Дорога стелилась под ногами знакомой лентой, тело помнило путь даже там, где память казалась размытой. Вскоре показалось здание школы — светлое деревянное строение с широкими окнами, впускающими утреннее солнце. Мои сверстники уже собрались в этом необычном классе. Я скользнул за парту, чувствуя себя одновременно чужим и удивительно своим.

Учитель возвышался перед нами — высокий, с взглядом, в котором строгость переплеталась с добротой. На его столе мерцал загадочным голубым светом кристалл, притягивающий взгляды.

— Кристалл — это не просто проводник энергии, — начал он, окидывая класс внимательным взором. — Он откликается на чистоту ваших намерений. Чем светлее помыслы, тем ярче его сияние.

В его спокойном голосе таилась особая сила, заставляющая прислушиваться к каждому слову. Некоторые ученики тянулись к кристаллу, и его свет то разгорался ярче, то угасал в ответ на их прикосновения.

— Хотите узнать его секрет? — спросил учитель, указывая на кристалл с той особой улыбкой, что приглашает к открытиям.

Я почти поднялся с места, но тут раздался насмешливый голос:

— Бор боится показать свои мысли!

Это был Март, мой друг и вечный соперник. Он всегда знал, как подтолкнуть меня к действию. Его лукавая улыбка словно говорила:"Ну же, докажи, что не трусишь".

Я почувствовал, как щёки заливает румянец, но учитель, заметив моё смущение, мягко вмешался:

— Всё приходит в своё время, — произнёс он с той особой интонацией, что превращает простые слова в мудрость.

После уроков мы выбежали из школы навстречу яркому полудню. Солнце заливало мир теплом, а небо сияло той особенной синевой, какая бывает только в детстве. Мы с Мартом остановились в тени древнего дерева, и я сразу почувствовал — мой друг что-то замышляет.

— Бор, — прошептал он, придвинувшись ближе, его глаза загорелись знакомым огоньком авантюризма. — В овраге за нашим домом есть одно тайное место. Очень секретное.

Его голос снизился до заговорщического шёпота, и я внутренне напрягся. Март всегда был неутомимым искателем приключений, но этот особый тон в его голосе неизменно предвещал нечто исключительное — опасное или захватывающее, а чаще всего и то, и другое.

— Я видел, как мой старший брат несколько раз пробирался туда тайком, — продолжил он, и его глаза блестели, как две звезды в сумерках. — Я проследил за ним. Уверен, там что-то важное. Давай сегодня выясним, что он там прячет?

— Но твой брат наверняка защитил это место заклятьем невидимости, — возразил я, чувствуя, как разум борется с нарастающим любопытством. — Его же уже обучают настоящей магии, ему четырнадцать.

— Конечно, защитил, — фыркнул Март с той небрежностью, которая появляется только у тех, кто уже придумал решение. — Но мы проскользнем под заклятьем в облике ужей.

— Ужей? — эхом отозвался я, чувствуя, как реальность слегка покачнулась.

— Именно, — он кивнул с непоколебимой уверенностью человека, в голове которого уже сложился целый план. — Я как раз видел парочку на днях, они грелись на солнце возле оврага.

— Но мы ещё не проходили единение со змеями, — попытался я воззвать к голосу разума, хотя внутри уже разгоралось пламя любопытства.

— Бор, ты слишком много думаешь, — Март отмахнулся от моих сомнений, словно от назойливой мошки. — Вряд ли это сильно отличается от того, чему нас уже научили.

Я хотел возразить ещё что-то, но его энтузиазм оказался заразительным, как весенний ветер, несущий запах приключений. В конце концов, разве не для этого мы учились соединять своё сознание с животными? Сердце забилось чаще, когда я представил, как скользну невидимой тенью под защитным заклятьем, растворившись в древней мудрости змеиного тела.