Четвёртое крыло для бабочки

Rin Ashow, 2023

Майя работает во флористической мастерской и мечтает о приключениях. Но совсем не радуется, когда они неожиданно появляются в её жизни: ведь теперь приходится скрываться от группы людей, ненавидящих всё живое и называющих себя «кордтеррами», – «Сердцем земли», – учиться пользоваться непрошенным даром, из-за которого исчезла способность понимать человеческие языки, и ждать пробуждения Матери-Природы.На пути Майю поджидают новые и старые друзья, опасные враги, бесконечная череда неприятностей и поиск не только загадочной Матери, но и самой себя.

Глава 3. Первые шаги по лесу

…Наутро Майя проклинала винодельни, людей, животных и весь окружающий мир, чем очень сильно напомнила себе кордтерров, и на секунду даже пожалела их.

Перерыв полкомнаты, она нашла старый мобильный в ящике стола и переставила в него сим-карту, решив отдать разбитый смартфон в ремонтную мастерскую возле вокзала.

Майя заставила себя позавтракать кашей, которая упорно лезла обратно. Волной накатывала тошнота, от которой не спасали ни «Энтеросгель», ни крепкий чай с лимоном. Искренне хотелось верить, что последствия похмелья, — если это были они, — скоро закончатся.

Изучив расписание электричек, Майя, как могла, откладывала неизбежность. Даже посуду помыла сразу, а не оставила в раковине до вечера, и тщательно протёрла полки от пыли. Её пришлось заставить себя отставить и пылесос, иначе домашние дела заняли бы до позднего вечера. Но едкий шепоток в голове повторял мантру: «Потом, ещё успеешь. Побудь дома». И она покорно прислушивалась к нему.

Как назло, за окном светило ослепительно солнце, а небо, чистое и голубое, так и манило прогуляться, любуясь искрящимся снегом.

Только услышав слова вожака о лесе, Майя сразу поняла, куда приведёт дорога. Лишь один лес вызывал чувство спокойствия и умиротворения — тот, который находился неподалёку от отчего дома. Лес, в котором она провела немало времени.

В деревню к родителям Майя ездила редко. Перед её семнадцатилетием они поругались так, как не ругались никогда прежде. Дошло до великолепных и наполненных неподдельной любовью оскорблений, из которых девушка узнала о себе много нового. Если сократить весь список, выделив лишь основное, то она — главное разочарование в жизни. И потому, покидав вещи в походный рюкзак, Майя покинула родные пенаты в поисках спокойствия.

С родителями они больше не виделись. Созванивались время от времени, поздравляя друг друга с днями рождения и наступлением Нового года, но на этом общение заканчивалось. О чём она совершенно не жалела — слишком большая хранилась обида на слова вечно недовольной матери и на бездействие меланхоличного отца.

Но лес… Он когда-то являлся для неё вторым домом, по которому Майя до сих пор тосковала больше всего. Запах ароматных трав, шелест листвы и хвои, стук дятлов и уханье сов. И лёгкий, почти неощутимый ветерок, танцующий в вышине с кронами. Такой ветер бывает только в лесу.

И именно в лесу Майя осознала, что с трепетом и нежностью относится к растениям. Ей нравилось ухаживать за ними, обрабатывать от болезней и насекомых, и наблюдать, как цветы и молодые деревца крепнут, набирают силу и тянутся к солнечному свету. О большей награде и мечтать не стоило.

От нахлынувших воспоминаний настроение, и так не самое благодушное, стремительно опустилось. Майя так давно не была в лесу, что теперь не понимала, о чём с ним говорить. Если раньше она могла бездумно задавать вопросы вековым соснам, и те, терпеливо выслушивая, молча покачивали кронами, то теперь боялась услышать и ответы.

***

Знакомую тропку, ведущую в чащу леса, Майя увидела сразу, как только сошла с электрички. Вдохнув кристально чистый воздух, двинулась вглубь, прислушиваясь к разговорам. А они доносились отовсюду.

Сонно шептали деревья, сетуя на снежную и холодную зиму. Бойко трещал дятел, настукивая лишь ему известную мелодию. Говорило каждое творение природы, не впавшее в спячку, и в этот момент Майя отчётливо поняла, что означает «шум леса».

Около кривой и изломанной сосны она опустилась на колени, ощущая холод промерзшей почвы, и закрыла глаза. Головная боль, вызванная вином и ударом кордтерра, отступила, когда кровь наполнилась кислородом. Прислонившись лбом к шершавой коре, Майя мысленно воззвала к помощи.

Сохранять спокойствие было трудно — нелепость ситуации выбивала из колеи. Кого просить и о чём, ждать ли чуда, или только опасаться появления людей на прогулке… Все эти вопросы мешали сосредоточиться. Она представила, как выглядит со стороны, и не сдержала смешок. Наивность и нелепость — два столпа, на которых прочно закреплялось сомнение в затее.

Некоторое время Майя простояла в тишине, обдуваемая ледяным ветром. Ресницы заиндевели, а волосы, выбившиеся из-под шапки, неприятно кололи щеку. Чувствуя, как начинает першить в горле, девушка снова взмолилась, вкладывая в призыв всю надежду и тревогу, и браслеты отозвались жаром.

Когда Майя открыла глаза, уже и не надеясь на помощь, возле сосны, кряхтя и отряхиваясь, топтался крупный ёж. Чересчур крупный — почти с кота. Недовольно повертев носом, ёж почесал лапой бок. С иголок посыпались сухие листочки.

— Кого зовёшь? Чего хочешь?

Майя икнула от неожиданности и, шумно выдохнув через нос, осторожно ответила, не рискуя подниматься с колен:

— Мне… Мне нужна помощь… За мной охотятся, и я не знаю, как… защититься. Мне советовали обратиться к лесу. Обещали, что он даст ответы. Поможет.

— Ну так вот он я, — хмуро буркнул ёж, продолжая чесаться. — Разбудила, да, призвала. Ну, я пришёл. Дам тебе ответ. Если спросишь.

То, что ёж говорит, странным не было — Майя почти смирилась с возможностью понимания животных. Но вид животного смущал. Неестественность бросалась в глаза, и лишала последних надежд на отсутствие помутнения.

Задумавшись на секунду, Майя встала и отряхнула колени от снега. В голове продолжала крутилась уйма вопросов, но ни один из них не был важным на данный момент. Все они даже мысленно выглядели нелепо и глупо, не говоря о том, как могли прозвучать вслух.

Откашлявшись, Майя вежливо обратилась к ежу, подбирая слова:

— Что мне нужно сделать, чтобы защититься от кордтерров?

Ёж замер, а затем в очередной раз почесался. На секунду показалось, что лапа прошла сквозь тело, и Майя зажмурилась. Главное — дотерпеть и выслушать. Принять собственное сумасшествие можно и позже.

— Тебе, это, нужно отрастить иголки. Есть иголки — никто не сможет дотронуться, если ты не захочешь.

Не сдержавшись, Майя тоже почесалась, и растерянно посмотрела на Хозяина леса.

— Метафору я поняла. Вроде бы… И согласна с ней. Но как же это сделать?

— Просто нужно попросить, да. Напиши свою просьбу на мёртвом дереве и отпусти. Весть сама найдёт дорогу. — Ёж заковылял в другую сторону от сосны, слегка покачиваясь на кривых ножках. — Как и каждый в своей жизни.

— Но… Я не знаю, как писать на вашем… то есть… нашем языке. — Отчаянье накрыло девушку с головой.

Ёж остановился и недовольно обернулся. Деформация тела стала заметна более явно: Хозяин леса не справлялся с образом, и теперь узкая длинная мордочка торчала из того места, где должен был находиться хвост.

«Иллюзия, — вяло подумала Майя, пытаясь не упустить нить разговора. — Это не ёж. Он просто пытается им быть. Как и я, которая уже почти впала в отчаянье. Просто пытаюсь быть кем-то, кто сможет дать отпор».

— Дитя, никто этого не знает! Как ты могла заметить, у нас нет писчих принадлежностей. Обратись к себе, да. Ну, или своему артефакту. — Хозяин леса посмотрел на подрагивающее от холода руки. — Я чувствую его. Матери подарок. Такой не узнать сложно.

Майя на секунду удивилась, но ёж не дал возможности задать новый вопрос, скрываясь под толщей снега. Наст при этом даже не шевельнулся.

Постояв в нерешительности, Майя тяжко вздохнула и достала из рюкзака блокнот с карандашом, который ещё с утра, словно догадываясь, что они могут понадобиться, достала из стола. Она постаралась заглянуть в себя, в самые скрытые глубины сознания, бесцельно водя карандашом по бумаге, и надеясь, что знание письменности возникнет само по себе, как и способность к языку. Если бы в лес всё-таки заявился какой-нибудь заблудившийся путник, то ему бы могло показаться, что начинающая художница зарисовывает зимний пейзаж. И Майя расслабилась, прикрывая глаза, и позволяя руке самой выводить тонкие серые линии.

Когда отросток лианы вошёл под кожу запястья, срастаясь с веной, Майя вскрикнула от боли, дёргая рукой, словно стараясь стряхнуть браслет. Выпавший блокнот пестрил изогнутыми линиями, постепенно складывающимися в незнакомые символы, разобрать которые девушка не смогла. Ни то иероглифы, ни то наскальная живопись — всего было понемногу, и в то же время оно совершенно не было похоже ни на что известное.

Повинуясь порыву, обхватившему с головы до ног, Майя достала из внешнего кармана рюкзака коробок спичек, вырвала лист с текстом, а затем подожгла его. Бумага вспыхнула и, медленно обращаясь в пепел, вознеслась к небу.

Майя чувствовала утихающую в руках боль, разглядывая кроны деревьев и плотные сизые облака. Они складывались в причудливые фигуры, заставляя улыбаться как раньше, в детстве, когда Майя часами могла лежать на поляне посреди леса и придумывать деревьям имена. Мысленно оказываясь в далёком прошлом, когда не было забот и переживаний, девушка опустила руки и полной грудью вдохнула ледяной воздух. Стояла звенящая, почти сверхъестественная тишина: даже птицы — и те замолчали. Вокруг никого не было. Кроме умиротворённого леса, принимающего Майю в свои объятия.

И ничего не происходило до тех пор, пока кто-то не вцепился в голенище сапога мелкими острыми зубами. Закричав от страха и неожиданности, Майя прикрыла лицо руками, и тело словно разорвало на части. Тут же зашумели птицы, где-то вдалеке раздался рёв кабана. Лес ожил.

Разжав челюсти, ёж косолапо отбежал в сторону, наблюдая за страданиями девушки:

— Стоило только запустить защитный механизм, да. Как видишь, Матерь тебя услышала и помогла. Да и я подсобил чуток. Неприятно, да. Но это только в первый раз. Зато теперь ты будешь защищена.

Любуясь результатом, хозяин леса не заметил, что начал постепенно терять форму ежа. Теперь меж деревьев покачивался размытый силуэт зеленоватого цвета, в высоту достигающий половину сосны. На месте глаз светились узкие прорези, а рот — кривой и постоянно двигающийся — походил на наспех вырытую в земле яму.

Но внимательно изучить Хозяина не получилось. Майя держалась за сосну, тяжело дыша и с недоверием разглядывая себя. Каждую клеточку тела ломило и выворачивало наизнанку. Из глаз, не поддаваясь контролю, потекли слёзы. Сквозь распоротую ткань одежды, теперь свисающую лохмотьями и уже почти не прикрывающую кожу, торчала, по меньшей мере, тысяча-другая игл. Совсем не метафорических.

***

Успокоиться Майя смогла только через час. Тогда же спрятались и иглы, оставляя за собой неприятный зуд на коже. Всё это время Хозяин летал вокруг, ухая как сова, и давал непрошенные советы. Заметив, что Майя не реагирует, полностью растворившись в боли, Хозяин молча растворился в воздухе, напоследок дыхнув еле слышным ароматом прелой листвы.

Дрожа от незнакомых ощущений и холода, девушка побрела в сторону родительского дома, по колени утопая в снегу. Мысль о старой одежде, хранившейся в комнате, некогда принадлежавшей Майе, приятно грела, заставляя на время забыть о старых ссорах с семьёй. Майя явственно ощутила, что обретённые иглы способны защитить, даже если их не придётся показывать. Одно наличие внушало уверенность. По крайней мере, в данный момент.

И рука, открывающая засов знакомой калитки, не дрогнула. Майя была готова к встрече с любыми неприятелями. Даже с собственными родителям.

Постучав в дверь кулаком, Майя прислушалась. В глубине дома раздавался неопределённый шум, смутно напоминающий громкий разговор, и девушка напряглась: как и о чём говорить с семьёй она так и не придумала, положившись на счастливое стечение обстоятельств.

«В крайнем же случае, — рассудила Майя, — можно ничего не объяснять, памятуя о давнишней ссоре. С отцом мы разговаривали в последний раз более полугода назад, на его день рождения. С матерью же и того раньше. К счастью».

Но если кроме родителей в доме были и другие люди, незаметно пройти не удастся. Начнутся вопросы, смысл которых понять не получится, и выглядеть это будет донельзя подозрительно. К этому Майя была не готова.

Удостоверившись, что стук не услышали, Майя тихо обошла дом, стараясь не попадаться под обзор из окон. Крыша старой террасы располагалась ровно под окнами старой детской комнаты. В подростковом возрасте Майя часто вылезала ночью на крышу и, уютно разложившись на заранее расстеленном пледе, подолгу разглядывала звёздное небо.

А по решётке для клематиса, установленной вдоль стены, спускалась в обход родителей, спеша на очередное свидание со старшеклассником Денисом. Они собирались когда-нибудь уехать к морю, планировали, если не пожениться, — о чём Майя втайне мечтала по ночам, — то хотя бы начать жить вместе. Хотели завести собаку. Майя — красивую и непременно верную овчарку, как в сериале «Комиссар Рекс», а Денис — лабрадора. Шутил, что эта порода — его личный тотем: такой же неунывающий, оптимистичный и не любящий одиночество.

Но после окончания школы Денис почти сразу ушёл в армию, а затем стал служить по контракту во Владивостоке, в ежемесячных письмах обещая забрать девушку сразу же, как сможет.

Больше они не виделись. Денис не пропал и не погиб. Он, словно плохой герой в дешёвом кино, женился на своей однокласснице Юльке, которая, как оказалась, не ждала его, подобно Майе — доверчивой и по-детски наивной, верящей всем обещаниям и терпеливо дожидающейся возвращения любимого, — а взяла и переехала во Владивосток. Никого не предупреждая, не спрашивая ничьего совета, не прося забрать. Просто захотела — и воплотила желание в реальность. Для этого ей потребовалось вместо поступления в институт браться за любую работу — лишь бы накопить средств на билет. Столь рьяное упорство не могло не вызвать уважение — Юля шла напролом к цели. В то же время, это пугало: зависимость закачалась на границе с неадекватностью.

Позже мама упомянула, что таких, как Майя и Юля, было немало, и все они верили обаятельному голубоглазому Денису Кречетову — завсегдатаю школьных соревнований и несомненному лидеру среди мальчишек. Просто Юля оказалась самой настырной.

Майя не винила бывшего возлюбленного, и не держала на него зла. По крайней мере, сейчас, спустя долгие годы. И отчётливо поняла, почему Денис считал лабрадора тотемом — просто сам не мог жить в одиночестве.

А тогда она плакала, конечно, обнимая подаренные Денисом мягкие игрушки, рвала письма, сожгла парную футболку, сделанную на заказ. Денис продолжил писать и после женитьбы, но Майя, тяжело переносившая случившееся, не открыла больше ни одного письма, а после уехала в Москву. Со слов отца, письма приходили ещё почти год. Но в итоге то ли Денис сдался, то ли обрёл, наконец, совесть.

Грустно улыбнувшись воспоминаниям десятилетней давности, Майя с сомнением подёргала за решётку. Она не была уверена, что старые деревяшки выдержат. Но онемевшее от холода тело, продуваемое со всех сторон из-за разорванной одежды, не оставляло выбора. И, как обычно, досчитав до трёх, Майя собралась с силами.

На удивление, истончившаяся от старости и погодных условий решётка оказалась довольно крепкой, и девушка сама не заметила, как оказалась на крыше террасы. Переведя дух, выпрямилась в полный рост, стараясь удержать равновесие на трещащей под весом черепицей и, делая маленькие шажки, направилась к окну комнаты.

Только схватившись за раму, Майя осознала всю бесполезность ситуации и, закусив губу, застонала. Окно оказалось закрытым с внутренней стороны. Даже форточка, через которую можно было попробовать достать до шпингалета, не поддавалась.

Майя тихо выругалась и топнула от злости, тут же об этом пожалев. Раздался громкий звук, свидетельствующий о трещине в черепице. И через несколько минут хлопнула дверь в террасу.

Испуганно дёрнувшись, девушка присела, стараясь как можно ближе пригнуться к крыше и остаться незамеченной. Послышалось несколько голосов, что-то бурно обсуждающих, и Майе пришлось задержать дыхание, чтобы ни один звук не мог выдать её местонахождение.

Майя надеялась, что никто не додумается попробовать попасть на крышу тем же способом, и с облегчением выдохнула, когда голоса стали отдаляться. Но ненадолго.

— Они собираются посмотреть из окна, — тихонько пискнула белка, обращаясь к Майе, и спрыгнула со стоящей рядом с домом берёзы.

— Из какого именно? — шёпотом спросила Майя, уже догадываясь, что услышит в ответ.

— Из того, в которое ты хотела попасть. — Белка подскочила к девушке и, деловито осмотревшись, подытожила: — Очень удивятся, когда увидят.

— Не сомневаюсь.

Белка повела носом и принялась умывать мордочку обеими лапками. В другой раз Майя бы с удовольствием запечатлела это на телефон — уж больно уморительной была картина. Но сейчас больше всего на свете ей хотелось стать такой же белкой, и Майя всерьёз задумалась, что оплошала с выбором: нужно было просить у Матери-Природы не защиту, а способность к ликантропии. Обернулась бы птицей, и улетела так далеко, что ни один кордтерр не нашёл бы. Ела бы червячков, вила гнездо… Майя передёрнулась. Нет, лучше уж картофель с луком и тёплая квартира. И никаких шаловливых детей с рогатками, по жестокости способных посоревноваться с кордтеррами.

Время на размышления не оставалось. Маленькими шажками передвигаясь по крыше, Майя прижалась спиной к стене дома, пытаясь отойти от окна в сторону, насколько позволяли границы террасы. Нужно было добраться до угла, чтобы ненароком не попасть под обзор решивших поглядеть из окна домочадцев. А там — спрыгнуть. И бежать. Бежать, не обращая внимания на холод и на изорванную одежду. Главное — не столкнуться с родителями.

— Помочь? — вкрадчиво поинтересовалась белка, переставая умываться. — Могу попрыгать, словно это я шумела. Хочешь?

Майя молча кивнула и прислушалась. Сбоку натужно заскрипела створка окна, открываемся чьей-то рукой. Голоса, раздающиеся из дома, были странными, но со знакомыми нотками.

Тонкий, похожий на скрип мела по доске голос — несомненно, мамин. А глухой, тихий и невнятный, словно кто-то выжимает губку для посуды — отца. Был ещё один голос, более чистый, ровный и чёткий. Майя с удивлением подметила, что слышала его раньше, но никак не могла вспомнить, где.

Белка, заметив за стеклом людей, как по команде запрыгала на крыше, стуча острыми коготками по черепице. Из окна что-то кинули, и белка испуганно дёрнулась вбок, к краю крыше, а оттуда запрыгнула обратно на берёзу, ругаясь. Послышались вздохи, а затем створка захлопнулась.

— Ушли? — тихо поинтересовалась Майя, но рыжая помощница не услышала, всё ещё возмущённо попискивая.

Подобравшись обратно к окну, девушка заглянула внутрь и обречённо вздохнула — родители не забыли снова закрыть на шпингалет.

Майя, хоть и с неохотой, окончательно убедилась в бесполезности затеи, и прислонилась лбом к окну, с нежностью осматривая свою старую комнату. Стопка серых от пыли книг стояла около кровати, рядом лежала кожаная косметичка с вышитым на ней лесным озером. Зеркало, увешанное по бокам фотографиями, казалось чистым, без единого развода, а большой плюшевый заяц — один из подарков Дениса, от которого Майя так и не смогла избавиться — сидел у стены, там же, где она и оставила.

От удивления перехватило дыхание. Майя ожидала, что везде лезущая мама уже давно всё переделала по своему вкусу. Ей никогда не нравились ни книжный шкаф, занимающий полкомнаты, ни картины с цветами, хаотично развешенные по стене, ни заяц — «кривоухий уродец», как называла его мама. Но сейчас все эти вещи остались на своих местах, словно комната попала в петлю времени после ухода своей хозяйки. Зависло в пространстве, закупорилось от внешнего влияния.

Ощущая лёгкую грусть, Майя поймала себя на мысли, что иногда, как бы не отрицала, всё равно жалела о ссоре с родителями. Возможно, в подростковом возрасте всё виделось в слишком ярком цвете, и мамина критика была лишь своеобразным проявлением заботы, а не деспотичным навязыванием своего мнения.

Ещё раз скользнув взглядом по комнате, Майя заметила единственное изменение: на кресло накинули незнакомый ей красный флисовый плед. Видимо, всё-таки в комнату иногда заходили.

«Для чего? Поностальгировать? — с силой отогнав из сердца затеплившуюся надежду, Майя фыркнула: — Скорее чтобы показать потенциальным арендаторам».

Внимание привлёк стоящий на столе кактус, и Майя широко улыбнулась.

— Эй, ты меня слышишь? — тихонько постучав в стекло, она окликнула растение: — Кактус!

— Да слышу я, — буркнул кактус. Голос его звучал приглушённо из-за толщи стекла. — Чего надобно?

— Да ничего, — растерялась девушка. — Просто хотела спросить… Ну, как дела, к примеру.

— Как сама думаешь? Бросила меня, уехала, а теперь «как дела»? Тоже мне!

Майя почувствовала укол совести.

— Прости меня… Не могла же я тебя забрать с собой! К тому же, ты привык…

— Ещё чего выдумай! — Кактус был непреклонен. — Сплошные отговорки. Ничего, и без тебя справился. Выжил. Не засох. Тоже мне. Ух, как кольнул бы иголками!

— Получил бы в ответ, — не сдержавшись, парировала Майя. «Интересно, у него всегда был такой характер?», — задумалась она на мгновение, но вслух лишь пригрозила: — У меня теперь они тоже есть.

— Да слышал уже. Все болтают, даже декабрист проснулся. Почуяли вмешательство. Насторожились. Беде быть, точно говорю. Нельзя вам, людям, с Матерью вровень вставать! Ну, раз сама она решилась, то так тому и быть. Не нам на её волю сетовать. Только вот…

— Что?

— Ты ими, иголками-то, пользоваться-то научись сначала, прежде чем угрожать. Тоже мне.

Майя почувствовала, как нарастает отступившая ненадолго паника, и рассердилась. Вероятнее всего — на себя.

— Научусь! Что ж, надеюсь, это не иглы делают тебя злым. Не хочется, знаешь ли, стать такой же.

— Тоже мне! — откликнулся кактус. — Может, и не помешало бы… Ну, ладно уж. Чего хотела-то? Зачем сюда лезешь? Тоска съела?

— Иглы разорвали одежду. Хотела взять старую…

— А чего не через дверь?

— Не хочу! — Майя поджала губы, решив, что не обязана оправдываться.

— Твоё дело, тоже мне. Не нам судить, кто чего сделать захотел. Только вот одежды тут давно нет.

— Как это «нет»?

— Так родительница твоя ещё много лет назад собрала и отдала кому-то. Говорила, что носить такое — блажь и ересь, и такое только нищим и подойдёт. И что дома она его держать не будет, мол, лучше купит нормальные, порядочные вещи. Приличные. Когда вернёшься только. Всё. Ничего больше не сказала. Хорошего, то есть.

Надежда, что отношение к матери было предвзятым и ошибочным, лопнула как мыльный пузырь, окатывая ледяной волной злости. И в то же время Майя почувствовала ни с чем несравнимое облегчение: сделанный много лет назад выбор оказался правильным. Возможно, единственным правильным.

Ничего не ответив кактусу, Майя направилась к краю крыши и прислушалась. Голосов слышно не было, значит, никто из дома не выходил.

Хотелось покинуть это место как можно скорее, и девушка, игнорируя решётку для клематиса, решительно прыгнула в снег. Как делала это много лет назад.

Пригнувшись, она проследовала к калитке, от холода уже не ощущая рук. Внимание привлекла покачивающаяся на бельевой верёвке нежно-розовая кофта, принадлежащая, судя по всему, матери. Рядом висели чёрные папины джинсы.

Оглянувшись по сторонам, Майя невесело хмыкнула. Даже при вконец испорченных отношениях и неприязни, воровать у собственной семьи — последнее, на что она была готова. Но ещё меньше хотелось окончательно замёрзнуть в разорванной одежде, рискуя застыть посреди огорода, как ледяная статуя, на радость маме. И, пару минут в очередной раз поспорив с собственной совестью, Майя сняла с верёвки вещи.

Дрожа и клацая зубами от холода, она тихо вышла со двора и, спрятавшись в тени могучих сосен, спешно переоделась. Одежда — целая, приятно пахнущая кондиционером для белья, чуть застыла на морозе, и Майя с трудом натянула её поверх разорванных вещей. Стало ещё холоднее, и ей огромных трудов стоило не застонать. Но ветер перестал обжигать голые участки тела, и спустя несколько минут стало значительно легче. От боли ещё подрагивали пальцы, а от холода сводило скулы, но, поддавшись порыву эмоций, Майя использовала их как двигатель.

Добравшись до станции, Майя купила чай в пластиковом стаканчике и, не обращая внимания на жесты пожилой продавщицы, с наслаждением отхлебнула обжигающий напиток. На вкус он оказался приторно-сладким и противным. По пищеводу словно пустили раскалённый металл, и Майя надсадно закашлялась, ловя на себе укоризненные взгляды женщины, но по телу уже растекалось блаженное тепло. В этом момент ей на долю секунды показалось, что жизнь начала налаживаться. А когда через минуту пришла электричка, не указанная в расписании, Майя в этом убедилась окончательно.

***

Следующую неделю Майя провела дома, отпросившись у начальства. Для этого пришлось отправлять картинки вместо внятного текста. Но владельцы мастерской видели выписку из больницы и вопросов задавать не стали, осознавая, видимо, бесполезность в данной ситуации.

И Майя посвятила время лечению. Пила чай с мёдом, полоскала саднившее горло, промывала нос и дышала «Меновазином», парила ступни в тазике с водой. Длительная прогулка по холоду дала о себе знать, и именно из-за этого у девушки поднялась температура. По крайней мере, именно так она думала.

Лёжа в кровати, укутавшись в толстое одеяло, Майя впадала в тревожный сон, наполненный образами то игл и шпаг, то людей без глаз, то родителей, с смотрящих с укором. Зелёное облако, мелькающее среди деревьев, превращалось в исполинских размеров белку, и пыталось разломать родительский дом. Следом стая мёртвых собак выламывала дверь в мастерскую, требуя возмездия. За ними покачивался человек в чёрной маске, хохоча и подзывая к себе.

Майя умоляла не трогать её, обещала отдать одежду и извинялась за гибель Ронни. После пробуждения же у неё начиналась очередная истерика, и девушка заливала наволочку слезами, а затем снова засыпала, всхлипывая и постанывая. А после не могла вспомнить, от чего именно плакала.

Несколько раз она вскрикивала от боли, когда иглы внезапно появлялись из кожи, травмируя и так разгорячённое тело. Единожды кричала долго, до тех пор, пока соседи не застучали по батареям, — когда в момент бреда и жара иглы прорвались на полную длину, и постельное белье в считанные минуты окрасилось в красный цвет. В тот момент в голове Майи вяло трепыхалась единственная мысль: она умрёт от потери крови.

Но кровь остановилась и иглы спрятались, впервые не причиняя боли, и стало намного легче. Жар спадал, унося за собой и образы, и слёзы, и боль.

Майя открыла глаза и, слушая спокойное дыхание, никак не могла сообразить, где находится. Люстра на потолке качалась, по обоям прокатывалась волна, а шкаф с одеждой то приближался к кровати, то отдалялся обратно к стене. Но через несколько минут в голове начало проясняться, и предметы в комнате остановились. У Майи возникло навязчивое ощущение, что она переродилась, подобно мифическому фениксу. Тело с трудом, но приняло новую способность. Неизвестно, как надолго, и при каких условиях станет откликаться на команду — это стоило проверить на деле.

Чтобы доказать свою догадку, Майя досчитала до трёх и закусила губу, пряча глубоко внутри сомнения. Секунда — и как по команде вылезли иглы, уже не доставляя неприятных ощущений. Блестящие, острые и длинные, они походили на крошечные пики. Перебарывая возникшую тошноту, Майя решила не выяснять, как выглядит со стороны. Совет своры оказался действенным: лес и его Хозяин помогли. Остальное не так важно — с ним можно разобраться позже.

Эта небольшая победа над собственным телом внушила уверенности. Перебирая в памяти события минувших дней, Майя пообещала себе, что будет стараться не опускать руки. Если продолжит бороться, то сможет справиться с чем угодно: хоть с кордтеррами, хоть с собственными страхами, что в данный момент приравнивалось друг к другу. В эту ночь она спала спокойно.