Леса Цибиллы. Берега земли

Qui-dam, 2023

В 2026 году учёные открывают доступ к информационному пространству, где хранятся данные о душах всех живущих людей. Государства создают специальные службы, чтобы идентифицировать своих граждан в пространстве, защищать от утечки информации, а также следить за людьми. Работников службы называют «следители».В 2028 году в Европейском союзе происходит катастрофа вследствие неудачно спланированных экспериментов, связанных с выведением новых видов растений. Леса Цибиллы захватывают бо́льшую часть Европы, уничтожая 87% населения, что приводит к коллапсу душ в информационном пространстве.Трилогия рассказывает о Следителе № 13 Службы информационной безопасности Панъевропейского союза и его трёх последних целях.Первая книга посвящена молодому учёному Робу из Вентспилской лаборатории по изучению лесов Цибиллы.

3. Знакомство с Табором

Дни в лаборатории захлестнули Роба волной: новые люди, новая информация, новая роль и даже возможности новых открытий. Но пока он сосредоточил своё внимание на том, что было доступно и перед глазами.

Основной целью всех лабораторий, находящихся под объединённым Министерством по стратегическому восстановлению и изучению лесов Цибиллы, было освоение территорий, ранее захваченных лесами. Стратегия восстановления предполагала три возможных пути достижения цели: а) уничтожение части или всех лесов; б) создание способа сосуществования человеческой экосистемы и лесов; в) комбинирование механизмов а и б.

Чтобы определить главный механизм и приступить к разработке, а далее и осуществлению дорожной карты по его реализации, необходимо было собрать максимально возможное количество информации о лесах. В условиях достаточно жёстких дедлайнов, разумеется. Ведь стратегией предполагалось добиться показателя в 75 % от всех территорий, заселённых лесами, уже к 2035 году.

Информация делилась на пять категорий:

• об отдельных элементах экосистемы лесов Цибиллы;

• об уровнях иерархии, установленной/устанавливающейся в лесах Цибиллы;

• об организации взаимодействия отдельных элементов друг с другом в условиях одного уровня и/или разных уровней;

• об изменениях элементов, уровней и/или организации взаимодействия при отличных (климатических) условиях;

• о возможностях искусственного вмешательства человека в развитие лесов Цибиллы.

На данный момент над сбором данных трудились полноценно только две лаборатории: в Монсе и на Эдамской базе. Только что были введены в эксплуатацию лаборатории в Вентспилсе и в Будапеште, строились ещё три: во Французских землях, Испанской стране и Хорватии.

Правда, реальность была такова, что рабочих рук, учёных, крайне не хватало. Во-первых, физически их осталось немного. Во-вторых, не все были готовы идти изучать то, что уничтожило 87 % населения Европы и грозилось уничтожать и дальше. Леса вызывали страх. И в-третьих, те, кто все-таки брался за эту работу, не могли долго и часто находиться в среде: леса каким-то магическим образом истощали почти каждого человека, заходящего в их пространство.

Если бы Робу нужно было подытожить существующие условия и сопоставить с планом Панъевропейского совета, то он бы сказал, что стратегия нереальна.

Да, уже было собрано достаточно сведений (как раз их Роб и читал сейчас взахлёб), но даже при первом взгляде в глаза бросались вся несистемность информации и отсутствие выводов по большей части данных.

К слову о данных — собирались в основном образцы — представители флоры и фауны — и по ним, собственно, и писалась большая часть информации. В лабораторных условиях, опять же, потому что долго человек не мог находиться под влиянием энергетики лесов.

Как оказалось, в лаборатории Вентспилса на подземном этаже располагалось своё хранилище образцов. Этта упомянула о нём, когда Роб пытался узнать, где можно найти фотографии или хотя бы зарисовки растений из бесконечной вордовской несвязанной таблицы.

Она сообщила, что собранная «мертвечина» также находится там, в заморозке. В её голосе прозвучало отвращение.

Пока Роб не спускался туда — решил сначала одолеть кучу текста перед глазами. Откровенно говоря, он его разочаровывал. Не такой подход он ожидал от лабораторий при Министерстве.

Роб вздохнул и снова подумал о Стратегии.

До грандиозного возвращения земель оставалось пять лет, ибо можно было не считать оставшиеся четыре месяца 2029 года. По крайней мере для лаборатории в Вентспилсе. И на это были причины.

Как уже было сказано, лаборатория была недавно введена в эксплуатацию. Поэтому на ближайшие полгода или даже год у неё были другого рода задачи. Нужно было создать и обучить команду, исходя из местоположения лаборатории, условий и оборудования, а также полученных из центра основных ориентиров. Нужно было, собственно, и обустроить лабораторию, в частности комнату для опытов и оранжерею (которая, к слову, была единственной в своём роде). И, наконец, нужно было предложить и обосновать проекты на следующий этап. А для этого в рамках первого же этапа существования Вентспилской лаборатории необходимо было собрать информацию о лесах в текущей широте и поставить некоторые опыты.

Помимо вышесказанного стоило отметить тот многозначительный факт, что в лаборатории трудилось всего пять человек. Всего пять. И всё же для начала функционирования лаборатории — недурно.

Роб нисколько не умалял достоинства каждого сотрудника — он внимательно изучил их резюме и пришёл к выводу, что на его работе собрались достаточно интересные люди.

Тания была биологом и в разные годы занималась вопросами и экологии, и эволюции, и биоразнообразия. Ашер получил образование геолога и эколога, вдобавок работал в национальном министерстве Дании в сфере защиты окружающей среды. Этта была специалистом по вопросам сельского хозяйства и агротехнологий, при этом у неё уже был опыт работы с Танией по тематике биоразнообразия. Единственное, Хаган стал загадкой для Роба: ранее он работал с лазерами и звуковыми волнами и был физиком по образованию.

Однако, возвращаясь к размышлениям о функционале лаборатории, всё это вело к тому, что все будут работать по всевозможным направлениям вне зависимости от образования или опыта. Что уже проявлялось и, к удивлению Роба, вовсе не значило постоянной непрерывной загрузки каждого члена команды.

Например, Ашер выходил из лаборатории ровно в шесть вечера. Его ждал созвон с семьёй, женой и дочкой, кажется, лет четырёх. Бывало, он позволял себе позвонить им днём прямо на рабочем месте по видеочату, но всегда надевал наушники, так что слышно было только его.

Хаган проводил время особняком, особенно это касалось обедов. Раза два-три в день выходил из лаборатории покурить и так и бродил по территории. Его могло не быть на месте в течение получаса — всё зависело от настроения и того, поругались ли они с Танией из-за того, что он ест прямо на рабочем месте, или нет.

Этта иногда задерживалась после окончания рабочего дня, в основном из-за поручений руководителя. Вообще, госпожа Шепёк часто перекладывала на секретаря свои функции: то ей необходимо было распределить задачи между коллегами, то прочитать их отчёты. И если Ашер доброжелательно относился к Этте и спокойно реагировал на её медленную речь, то Хагана она крайне раздражала. Иногда он мог позволить себе нахамить девушке в ответ на просьбу о помощи, но затем всегда извинялся. Неискренне и высокомерно.

Тания обычно сидела в своём кабинете на втором этаже, поэтому Роб точно не знал, когда она уходила. Да и не следил настолько тщательно. Случалось, женщина проводила весь рабочий день в общей комнате за пятым столом — и тогда атмосфера становилась излишне напряжённой. Даже Этта старалась не говорить лишнего.

* * *

Что ещё интересного происходило в этот момент в жизни Роба, так это тренировки по выживанию с Давидом.

Первая состоялась чуть ли не сразу после приезда — 31 августа.

Ашер сдержал обещание и договорился о совместных учениях. Кажется, Давиду так даже было удобнее.

Они занимались по утрам в рабочие часы — по часу с 9.00 до 10.00 — раз или два в неделю. Занятия проходили в специально отведённом для совещания кабинете в бункере. Белый, стерильный, с доской для иллюстрации — всё, что нужно было для теоретической части.

За 15 минут до начала Давид уже ждал их в вестибюле первого жилого комплекса. Роб спускался раньше — чтобы пообщаться с Давидом наедине, Ашер — без пяти минут девять.

К слову, Ашер жил на третьем этаже, а не на седьмом, как Роб, что создавало приятную дистанцию для последнего. Заместитель всё ещё настораживал парня, точнее, дал новый повод для неприязни. Ситуация произошла как раз на их первой тренировке.

Давид давал вводную информацию по лесам, сопровождая каждое высказывание мерами, которые необходимо предпринять, чтобы сгладить негативные последствия. Например, учитывая постоянно холодную атмосферу, военный настаивал на использовании термобелья при каждой вылазке, даже короткой по времени.

Многие рекомендации и советы действительно были продуманны и полезны. Но были примеры совсем очевидных мер безопасности. Так, Давид подчеркнул необходимость вести себя в лесах тихо и аккуратно, не кричать, ступать мягко и медленно. Ашера это позабавило — Роб заметил искривлённую улыбку на его лице.

Когда военный отошёл за термобельём, Ашер открыто насмехнулся над памятками по безопасности:

— Не знаю, как ты, но я думаю, этим военным не стоит лезть в наши профессиональные дела. Ты же заметил, что написано в этой памятке? Даже не так, как, — он акцентировался на последнем слове, — написано там. Бред. В Министерстве над таким посмеялись бы. И карта — будто в школе нарисована…

Роб почувствовал, как кровь прильнула к ушам. И ещё он почувствовал въедающийся взгляд Ашера, ищущий поддержки его словам.

— Знаешь, Ашер, я думаю, ты забываешь о целеполагании этой памятки и наших тренировок, — Роб повернул голову в сторону заместителя и посмотрел насколько мог сурово глаза в глаза. — Задача Давида — сделать так, чтобы ты и я выжили. А не объяснить учёным, как устроен объект их изучения.

Роб продолжал смотреть в глаза Ашера не моргая. В итоге заместитель опустил взгляд. И как раз вернулся Давид с термобельём и дополнительным обмундированием — сумками для выживания, как он их назвал.

Ашер ринулся перебирать содержимое сумки. Кажется, там было всё: от наручных механических часов, спичек, двух ножей, складного и швейцарского армейского, до аптечки со жгутом и бинтами и лески с крючком. Ашер с какой-то хаотичной яростью брал каждый предмет в руки и начинал закидывать Давида вопросами «Зачем?», «Почему?» и «Кто это придумал?». Но ни один из них не смутил и не поколебал военного — он с лёгкостью ответил на все, достаточно рационально, чтобы усмирить Ашера.

Правда, тот не хотел сдавать позицию. В один момент он выпалил:

— Давид, знаешь, я не понимаю, зачем вам, военным, склад боеприпасов на нашей территории? Лаборатория построена, чтобы заниматься исследованиями, а не активной обороной от Евразийского союза. Разве нет?

Давид напрягся, не от вопроса — он начинал уставать от назойливости Ашера.

— Господин Канерус, насколько мне известно, вы осведомлены, что на складе хранится по большей части реагент X–X. В специальных для того услови…

— Да, но я ни разу не был на складе, чтобы быть уверенным в этой информации, — Ашер нагло перебил Давида.

–…в специальных, как того требуют инструкции, условиях, — всё же закончил фразу военный, — на случай внезапного расширения лесов Цибиллы и обеспечения вашей безопасности.

Ашеру не понравилась непоколебимость оппонента. Он яростно впился в него глазами, всей позой говоря: «Не верю, что-то тут нечисто, и я найду правду».

Давид поймал сигнал, но вместо того, чтобы завязать словесную перепалку, он завершил всё одной фразой:

— Я не распоряжаюсь доступом к складу, но вы можете обратиться к моему руководству с вашей инициативой. В моих силах лишь уверить вас, что вся наша работа осуществляется исключительно в целях обеспечения вашей безопасности на этой территории.

Было видно, как Ашер, не произнося ни звука, будто выпрыгивал из тела, пытаясь как-то вывернуть ситуацию обратно в конфликтное русло. И стало очевидно, когда он ничего не придумал спустя несколько секунд, что разговор окончен.

Ашер сдался:

— Хорошо, — сдержанно ответил он.

А потом внезапно, вернувшись к сумке для выживания, начал нахваливать Давида и его предусмотрительность.

Такая перемена показалась Робу лицемерной. С тех пор он и старался лишний раз не контактировать со своим начальником.

* * *

Сегодня он снова отказался от обеда с Ашером и Танией, сославшись на ждавшее его дома заранее приготовленное блюдо.

Он и в правду любил готовить — однако с учётом его засиживаний на работе допоздна делал Роб это нечасто. Уж точно не заранее. Как бы то ни было, одному в квартире приятнее, пусть на обед и была яичница или жаренная соломкой картошка. Не любил он разговоры о политике, да и эту компанию.

После обеда его наконец ждал поход в хранилище. Ему не терпелось — он устал от букв на экране, хотел поскорее увидеть своими глазами. Листья, ветви, корни, почки, а может, там была коллекция насекомых? Или грызунов? А может, они уже поймали… грибуса?..

Больше всего он хотел поскорее попасть в лес, но до этого оставалось занятий пять. Пока стоило подготовиться: запомнить, как выглядят уже собранные образцы, выучить их свойства, функции… Тогда-то он, оказавшись в лесах, сразу поймёт, как они устроены, увидит пазлы, собирающиеся в великолепную систему жизни. Ох, поскорее бы!

И вот, он в хранилище. Темно. Он нащупал выключатель — свет ослепил его на мгновение и… Пусто.

«Как мало!» — Роб вздохнул с огорчением. Полки были почти не использованы. Он прошёлся вдоль рядов, пооткрывал шкафчики, заглянул в морозильный отсек. Пока больше места занимали расходные материалы и различное оборудование для подготовки образцов к хранению.

«Этих образцов хватит мне на два вечера», — рассудил парень и приступил к гербарию.

Вскоре Роб понял, что начинает путаться в названиях, которые так усердно запоминал из файла.

«А правда ли мне нужно всё это запоминать?» — спросил он себя.

Вскользь он обратил внимание на биение своего сердца — громкое, раскатистое, пульсирующее кровью вены левой руки, на которую он положил подбородок, сидя за столом и перелистывая книгу с сушёными травами.

«Думаю, стоит для начала узнать, что есть, а чего нет, подробнее, но без деталей. А детали я и позже запомню», — решил исследователь.

И так незаметно для себя Роб облазил все шкафы в хранилище, потеряв всякое представление о времени и реальности — он купался в знаниях, которые манили и очаровывали.

Когда он решил, что на сегодня хватит — его тошнит, будто от четырёх кружек выпитого за раз красного чая, — и пора остановиться, и поднялся обратно в кабинет, уже никого не было. Никого, кроме Хагана.

Роб вывел компьютер из спящего режима и обнаружил, что проторчал в хранилище до 19:56.

— Ого, — сказал он вслух.

— Так увлекли дохлые зверушки? — среагировал Хаган из-под своей лестницы.

Роб поднял глаза.

— Нет, сегодня изучал растения.

— Аа, — коротко протянул великан.

Повисла пауза, из которой Роб сделал вывод, что разговор окончен, поэтому снова уткнулся в монитор. Стоило завершить работу на сегодня.

— Я, конечно, не из этой сферы. Не биолог, в плане. Но ходить в леса и собирать странные листики мне нравится, — Хаган не поменял позы тела, только повысил голос, чтобы его было лучше слышно. — Ну, по крайней мере это интереснее, чем смотреть на странные попытки Тании угнаться за идеалами Стратегии.

Роб навострил уши:

— Что ты имеешь в виду?

Хаган расплылся в улыбке.

— Ну, смотри. У нас есть Стратегия по восстановлению и прочее, которая даёт нам самый главный дедлайн — 2035 год. И есть две лаборатории, которые рвут жопу, чтобы выполнить поручение руководства — хотя бы определить, как дальше действовать — уничтожать ли леса, культивировать культуры… И есть мы — только что открывшаяся лаборатория из пятерых раньше не работавших учёных. По идее, мы сейчас должны тоже вступить в ряды тех, кто жопу рвёт ради общей цели. Но мы же все прекрасно понимаем, и ты, и я, и Тания, и даже наше брюссельское руководство, что сроки-то нереальные.

Хаган сделал паузу, проверяя реакцию Роба: понял ли тот его, согласен ли. Роб подыграл:

— В общем-то да, когда я читал Стратегию, удивлялся насколько она отдалена от реальности…

— Вот, — великану нужно было только это подтверждение, и он сразу продолжил, — а значит, что? Что, Тания как руководитель должна бы была, например, собрать нас вместе и сказать: «Так, ребята, планы нереальные, но руководство требует, но, понимая ситуацию, я возьму удар на себя, а вы давайте, помогите мне, не напрягаясь, собрать достаточно сведений». И всё, зашибись. А она…

Снова этот выжидающий взгляд. Роб вопросительно на него посмотрел: «Ну, что она, говори?».

— Ну, вот, а как она себя ведёт? То всё спокойно, никого не трогает, то как навалит кучу непонятного говна, а ты сидишь и разгребаешь. И такой не понимаешь, откуда что берётся? Зачем? — Хаган поднял свои огромные руки в воздух.

Роб отчасти был с ним согласен. По вопросу Стратегии — точно солидарен. А вот по стилю управления госпожи Шепёк скорее понимающе относился к руководителю, нежели готов был её ругать.

— Вот знаешь, — продолжил великан, — Когда я работал в Сен-Луи, в Германо-французском институте, мы ебашили со страшной силой. Иногда спали на работе. Правда, в основном после тусовок, — Хаган лукаво улыбнулся. — У нас был адекватный руководитель — понятные цели, задачи. Требовал с нас много. Зато и отдыхали хорошо — возил нас в другие лаборатории для обмена. Я вот в Штаты ездил. Ничего не помню, я почти засыпал на семинарах, потому что всю ночь тусовался с американскими физиками. Ох, были времена…

Великан глубже устроился в своём кресле, мечтательно закатывая глаза.

Роб решил воспользоваться моментом и больше узнать о том, как Хаган сюда попал:

— А как ты вообще сюда попал и зачем? Ты же с лазерами работал вроде, не?

— А, так просто, — Хаган сел в позу бравого солдата, собирающегося поведать о своём подвиге и прихвастнуть, — по крайней мере такую картинку увидел Роб. — Я был перспективным сотрудником. Наш руководитель сразу меня под своё крыло взял. Часто говорил мне: «Ты, конечно, раздолбай, Хаган, но толковый парень». Хах. Научил меня многому по лазерам. Я ведь не особо по этой теме. Но он даже меня добавил в группу по эксперименту с лесами Цибиллы. Я ничего не понимал тогда, но чувствовал, знаешь, масштаб происходящего. А как узнал, что всё полетело, аж мурашки по коже прошлись. И тогда-то пошли вот эти дела с лабораториями. И наш руководитель мне сказал: «Слушай, поезжай-ка в Вентспилс. Ты ж толковый парень, ты придумаешь, как раскусить эти леса». А я такой, а почему бы и нет. И вот я здесь.

Роб отметил в голове, что Хаган был причастен к эксперименту отца. Надо потом расспросить подробности. Не сегодня, сегодня бы уже потихоньку идти домой. Но последний вопрос:

— Ты сказал, ты не по лазерам. А кто ты тогда?

— Ооо, — по-китовски удовлетворительно закачал он головой. — Я вообще так-то музыкант.

— Что? — не понял Роб.

— Ну и физикой звука занимаюсь, — бросил он дополнительно. — Ох, я тебе столько могу рассказать про звук. Не смогу остановиться. Вот ты знал…

И мелодичный раскатистый голос приступил к убаюкиванию Роба. Хаган действительно любил свою тему и, стоило признать, рассказчик из него был отличный.

Сколько всего Роб услышал — голова чутка набухла. Хаган освежил в памяти парня то, что звук — это колебательные движения частиц, а если проще, то периодическое изменение давления среды, например газа, другими словами, череда области сжатия и разряжения воздуха. При этом звук гораздо быстрее распространяется по твёрдой среде, чем по воздуху, поэтому он порекомендовал чаще слушать землю под ногами в лесах Цибиллы, чтобы узнать о приближении животных. Звуковая волна переносит энергию. У звука есть такая характеристика, как частота — «очень надуманная единица, но на что-то надо опираться» — это количество колебаний, то есть количество циклов движения, которые повторяются через определённые интервалы времени, но рассчитанные на 1 секунду. Измеряется в герцах.

— Чтобы тебе было понятно, это высота звука. Ну, нота. Например, ля первой октавы по международному стандарту настраивают на частоте 440 Гц, — рассказывал Хаган с энтузиазмом. — Но я тебе так скажу. Лучше всего ля звучит на частоте 432 Гц. Гармоничнее.

Великан поведал о том, что раньше каждый оркестр в Европе настраивался, как тем было приятнее — ещё не было ни стандарта, ни инструмента, чтобы поддерживать этот стандарт. Ля колебалась между 400 и 480 Гц. Но тут пришла Международная организация по стандартизации и решила «да будет A440».

— Зачем выбрали 440, я не знаю. Знаю только, что ошиблись. Сейчас я тебе одно видео покажу, как звук рисует фигуры песком в зависимости от частоты. Это целая наука — киматика! — он включил видео.

— Ничего себе! — поразился Роб на возникающие ниоткуда геометрические фигуры.

— А то! Понимаешь теперь, как музыка на нас влияет?

— Боюсь представить.

— А теперь посмотри разницу между 432 и 440, — он нажал на следующее видео в сохранённых. — Видишь, фигуры более чёткие?

— Ага.

— А то. Ошиблись. Или специально сбили всю гармонию. Кто их разберёт, — в полушутку полусерьёзно представил он свои выводы.

А ещё Хаган рассказал, как играл в музыкальной группе. Там он получил прозвище «Табор» в честь маленького барабана, который использовали в военных рядах в Европе начиная со Средневековья. Великан разрешил Робу себя называть так — в качестве вознаграждения за внимательное слушание.

Прошло полтора часа. Постепенно великан начал чаще зевать, а у Роба заныла поясница. В какой-то очередной момент смены позы Роб подумал, что очень хочет спать и что всё это ему уже неинтересно.

— Ну, что, давай на другой раз. А то я вижу, ты засыпаешь, — прервался наконец Хаган.

— Да, действительно. Пора домой бы.

— А ты, знаешь, что? Приходи ко мне. Сегодня у нас среда… В пятницу, 7 сентября. После работы пойдём. Я тебе покажу мою барабанную установку, — Табор решил сразу всё за парня, и тому оставалось лишь кивнуть.

* * *

Рабочая пятница закончилась.

— Проходи, не стесняйся, — пригласил Хаган нового приятеля в свою квартиру.

Сам великан пошёл на кухню за напитками, предлагая Робу расположиться в комнате. Тот решил присесть на рабочее кресло, которое явно редко использовали — ему даже показалось, что ткань на сиденье покрылась приличным слоем пыли. Да и достать его пришлось из-за двери.

Парень огляделся. Комната Хагана сильно отличалась от пока не обставленной коробки Роба.

Кровать хозяин задвинул в дальний левый угол параллельно окну, она была кое-как накрыта одеялом и засыпана пакетами из-под чипсов и другого перекуса. Было видно, что матрас слегка прогнулся посередине — наверно, Табор часто сидел там.

Над кроватью прям под потолком висели три длинных закрытых ящика из ЛДСП, выкрашенных бежевым, — кажется, это считалось за шкаф, так как больше мест для хранения одежды в комнате не было.

Стол был придвинут перпендикулярно кровати. Весь заваленный бумагами, в основном нотами, и скорее всего сочинениями самого Табора — что-то было написано от руки. Под нотами виднелась какая-то хитрая техника с множеством разных кнопочек. Роб пригляделся — он заметил чёрно-белый ряд клавиш. Должно быть, это тот самый синтезатор, о котором ему рассказывал по дороге новый знакомый.

Остальное пространство комнаты — самая большая часть — была занята барабанной установкой. Цилиндры барабанов блестели натёртым чёрным цветом, Табор явно их часто вытирал, а натянутая кожа внизу стоящего баса контрастировала своей лунной белизной. Раз, два, три… ага, пять барабанов, насчитал Роб, и три тарелки. Скоро выходные, а значит, ему предстоит услышать их в действии.

Роб посмотрел на барабанную установку, затем на окно. Оно, к слову, выходило так же на веранду, как и у него. Разве что вид был более плоский — Роб жил повыше Хагана на два этажа.

— На, держи, — вернулся хозяин комнаты, протянув банку спрайта с мятой. — Нормально?

— Никогда не пробовал с этим вкусом, — парень взял прохладную банку себе.

— Ну, — потянул Табор, — представь себе чай с мятой. Она даёт такой сладковатый вкус. Вот так же, только ещё и с лаймом и химией.

Табор уселся на кровать, вскрыл свою банку и сделал пару глотков. Насладившись напитком, он оглядел одеяло в поисках закуски и быстро нашёл хлебцы из воздушного риса и кукурузы с клюквой. Огромная рука полезла в пачку — вместилось только три пальца. Великан отломил половину хлебца от целого и закинул сразу в рот весь кусок. Крошки посыпались на выцветший чёрный свитер.

Он протянул руку с пачкой Робу, предлагая угощение. Тот только вскрыл свою банку газировки и поднёс напиток к губам. Мотанием головы в стороны и свободной рукой он показал, что отказывается от угощения.

— Мм, действительно, вкус как ты описал… — подтвердил парень удивлённо.

— Я знаю, кто ты такой, — неожиданно уверенно прервал его Хаган.

Роб вопросительно посмотрел на него, громко сглотнув газировку.

— Ты сын Мисфита.

Земля ушла из-под ног. Плечи непроизвольно напряглись и подтянулись к шее.

— Не переживай, никто больше не знает, — спокойно сказал Хаган. В его голосе и выражении лица чувствовалась власть и контроль происходящего. — Мне отец сказал.

Только эта информация не могла успокоить Роба. В голове возмутился странный вопрос: «Зачем он это сказал?». Ведь даже не было понятно, кто такой этот «он».

Табор обратил на это внимание, но взгляда не изменил.

— Да не волнуйся ты так, — протянул он, отвернув голову будто от чего-то неприятного. — Давай я тоже расскажу секрет? У меня тоже именитый отец. Карберс. Да, тот самый. Ты наверняка его встречал.

— Да. Как-то в Лондоне на конференции… — оживился Роб. — А вы похожи.

— Да, мама тоже так говорит, — слегка улыбнулся Хаган, довольный тем, что испуганный ребёнок перед ним перестал трястись. — Не хочешь спросить, почему у меня не его фамилия, или почему я всё ещё не крутой руководитель в аппарате?

— Боюсь, это невежливо, — искренне ответил парень.

— Да брось. Я расскажу, если спросишь.

Хаган закинул в рот вторую половинку хлебца. Роб отхлебнул газировку.

— Ладно… Так почему ты тут? — теперь Роб говорил уверенно.

— Свобода, — не замялся с ответом Табор.

— Свобода? — переспросил парень.

— Да, именно она, — Табор выдохнул перед предстоящим рассказом. — Папа очень хотел, чтобы я стал его наследником. Таких, как я, у него около сотни. В плане, внебрачных детей.

Роб не особо удивился. Отец часто приводил на семейные ужины людей, которые только в политике или бизнесе были ответственны, и то отчасти.

— Как он говорит, в каждом порту есть его отпрыск, а я должен ценить, что он обратил на меня внимание, — продолжал Хаган, незаметно для себя переключая свою манеру речи на какую-то чуждую его образу — холодную, отстранённую, излишне высокомерную. — Он увидел во мне себя и забрал, конечно, с разрешения матери, к себе на воспитание в 14 лет.

Он сделал глоток.

— Поначалу я бунтовал. Типа отец, тебя не было 14 лет, и вдруг ты решил появиться и воспитывать меня? — его челюсти сжались. — Он хвастался своим золотым замком и блюдами из мидий на завтрак, когда моя мать всю жизнь еле выживала, пытаясь меня вырастить…

Конец ознакомительного фрагмента.