Последние дни Пангеи. Первое чувство

OGO, 2022

Планета Земля, 250 миллионов лет назад, начало Триасового периода, суперконтинент Пангея. Люди выживают в опасном первобытном мире, опираясь на тесную, почти магическую связь со своим Творцом. Кроме ножей, копий и луков со стрелами они вооружены особыми знаниями, позволяющими вождям и шаманам угадывать волю духов и управлять жизнью племени. И все же одна угроза – самая страшная – до последнего останется не распознанной, и мир, каким его знают живущие в нём, перестанет быть прежним. Герои еще не ведают об этом, но у них остаётся совсем немного времени, чтобы познать тайны предначертанного и выжить на опасной и прекрасной Земле, которая вскоре непоправимо изменится…

Кострище — ночь вторая

Целый день в деревне только и ходили разговоры о вспышке в ночном небе и зародившейся звезде. И стар, и мал обсуждали новоявленное знамение. Сородичи с нетерпением ждали вестей из Храма Созидателя. Больше всех о случившемся болтали юные потомки. Они каждому взрослому и старцу, что проходил мимо, высказывали свои предположения о явленности. Очень много трёпа досталось и Варну. Он целый день провёл с подростками на тренировочной арене, и молодь постоянно задавала ремесленнику разные глупые вопросы: «А зачем загорелась звезда?», «А когда она погаснет?», «А будут ли ещё?»… Будто Варн зажигал небесные звёзды и нарочно ничего о них не рассказывал!

Встречались в поселении и те, кто даже не слышал о небесном чуде. Это были дозорные, сменившие посты в первой половине ночи. Но дети тут же вещали о таинственном свечении незнающим соплеменникам, и в стойбище к наступлению сумерек не осталось ни одного сородича, который не ведал о явленной звезде.

Как только умолк гул дневной живности, женщины повели своих чад на араукарии в шалаши. Всем мальцам велели готовиться ко сну, даже несмотря на их просьбы остаться в ночь со старшими хлопотать с Тотемом Пламени и заодно посмотреть на причудливые частицы раскалённой смолы и сияние красной звезды. Помогать возводить Кострище остались лишь будущие охотники — те, кому напутствовала вторая сотня лун.

С приходом сумерек загорелись первые звёзды. Безоблачное небо украсило ночное светило, а рядом с Луной, обратив на себя взоры дозорных, засияла и таинственная явленность… Первые люди зажгли светочи. Некоторые старцы по зову Хорда спустились с пещер. Наступила ночь.

В Шатре Пламени как обычно стоял шум-гам. Соплеменники собирались толпами у трапезных костров: женщины варили мясные яства и угощали ими молодняк и стариков, юнцы под руководством Аны и Варна возводили огненный тотем. Молодь очень торопилась с сооружением Кострища, невзирая на то что запалят его, когда Луна достигнет середины небосвода. Юным охотникам не терпелось увидеть огненные завихрения, и они считали, что чем скорее возведут Тотем Пламени, тем быстрее пролетит утомительное ожидание, поэтому суматоха в шатре стояла ещё та.

Задор и непоседливость молодых соплеменников постепенно поднимали настроение Ане, а она очень беспокоилась за вождя. Рошан до сих пор находился в единстве. Охотница знала, что раньше никто не пытался постичь обитель звёзд, и это настораживало её. Но веселье молоди помалу отвлекало женщину от тревожных раздумий, и порой она даже улыбалась и смеялась от всяких глупостей и неуклюжестей будущих охотников.

Вскоре в шатёр вошла Инга и несколько старцев. Знахарка тут же углядела светловласую охотницу и не спеша направилась к ней.

— Здравствуй, дитя моё!

— Инга-а-а! Здравствуй, Инга! — Ана радостно обняла старуху. — Давно ты не спускалась в стойбище! Ты принесла нам свои новые снадобья?

Знахарка рассмеялась, прижимаясь в ответ.

— Нет, милая. Не принесла. Последнее, что я приготовила из мудрёного питья, отдала Рошану.

— Неужто ты красный цветок добавила? — взволнованно спросила охотница. — И как он? Расскажи. Его быстро настигло единство?

— Да, добавила. Да-да, очень быстро!.. Не переживай, Ана, с Рошаном всё в порядке. Он сильный, он справится! Я думаю, если варить из этой гадости мясной отвар, то можно ящеров травить, — сменив тему беседы на другой лад, заговорила Инга. — Разавров и всяких там Рапторов. Я слышала, что зубастые недоростки совсем заполонили рощу.

— Да, Инга, да! Всех Полосунов извели… Хорошая идея! Думаешь, эти твари не учуют красный цветок? Приготовь и для меня это зелье. Рошан вернётся — я пойду на охоту, испытаю.

— Приготовлю-приготовлю. Как Оми? Она в шалаше? Научилась стрелять из лука?

— Да, надеюсь, она уже спит. Стреляет, стреляет! Пока только по бабочкам, — задорно ответила Ана.

— Ма! — Варн кинул дровину наземь и бросился на знахарку.

— Здравствуй, мой хороший! — старуха обняла ремесленника. — В пещерах говорят, что ты шатёр этот построил. Молодец, сынок! Старцы и шаманы гордятся тобой. И вождь тоже!

— Благодарю тебя, Ма! А ты что принесла нам в этот раз? Эликсир Большой Охоты? Кто-то из следопытов теперь станет ловчее и быстрее?

Старуха расплылась в улыбке.

— Ой и шутник же ты, Варн! А может и принесу завтра. С Аной и проверишь — Большой Охоты он или вовсе не годится, — ответила она, смеясь.

Погуторив с сородичами о том о сём, о событиях минувшей ночи, Инга взялась помогать Ане и Варну с Кострищем. И вскоре огненный тотем был возведён. Когда Луна достигла своего пика, в шатёр прибыли Радон, Хорд и несколько дозорных. Под благостные речи и напутствия отрядам Большой Охоты Радон запалил Кострище. А когда в Шатре Пламени стало совсем жарко, соплеменники покинули постройку. Как и прошлой ночью, они расположились рядом, на поляне возле костра.

Тёплый муссон опустился к подножию Великого Вулкана. Ветер внезапным порывом взбудоражил огни светочей, что освещали обходные тропы, посты и хижины поселения. От дуновений ветров силуэты теней уклада деревни заплясали на холмах и отвесных уступах пьедестала горы. Мерцание света под властью ветреной стихии охватило полночный дух стойбища таинственностью, а новорожденная звезда на восточной стороне поднебесья заверила эту таинственность своим причудливым алым сиянием. Она приковала внимание первых людей. Сородичи, уплетая недоеденный в Шатре Пламени ужин, сосредоточенно уставились в ночное небо. И не все подметили в тот час, что звезда изменила своё пребывание среди других светил и стала немного больше, чем её явленность прошлой ночью. А те, кто подметил, подумали, будто им показалось. Все так посчитали, но только не Хорд.

Когда жар достиг предела, Варн выпустил частицы раскалённой смолы в дымоотвод, и Тотем Пламени своим свечением коснулся небосвода. В ожидании очередного чуда, соплеменники, сидя у костра, поглядывали то на огненные завихрения, то на красную звезду, но в ночном небе ничего удивительного не происходило. Старцы-шаманы ещё некоторое время сосредоточенно прислушивались к внутренним позывам, чтобы снова уловить голоса предков. Каждый раз вздрагивая от внезапного треска костра или порывов ветра, сородичи ещё сильнее вострили уши, но духи молчали… Совсем скоро старцы присмирели, а диво явленной звезды и свет раскалённых частиц стали обыденными для взора — тут и наступило время познавательных историй.

***

Среди балагана молоди и говора взрослых соплеменников к старшему дозорному обратился У́нга — младший родич Таро. Будущий охотник или шаман — смышленый юнец ещё не решил, на какой станет путь, но его интерес к единству вождя привлёк внимание к беседе с Радоном и других сородичей.

— Радон, а когда вождь вернётся-то? Почему он так долго в единстве?

— Да! Да! Когда? — заголосила молодь.

— Почему же долго? Совсем недолго, — ответил дозорный. — Уверен, к утру Рошан спустится с пещер, — поглядывая на старших соплеменников, убедительно молвил Радон.

Подростки одобрительно закивали.

— А что там, в единстве вождя, Радон? — продолжал выпытывать Унга.

— Это ты у мудреца Ва́лана спрашивай, мой друг, — Радон махнул рукой в сторону сидящих старцев. — Он больше всех бывал в единстве. Я выбрал другую стихию. Мне по душе охота.

Юные потомки тут же обратили взоры на пожилых сородичей, расположившихся напротив. Молодь попыталась высмотреть, кого это Радон назвал Валаном, но свет от пламени костра был слишком тусклый, и углядеть, кто там среди старцев мудрец единства, никак не получалось. К тому же подростки могли и не видеть Валана прежде. Мало кто встречал его в поселении — старый шаман предпочитал проводить свои луны в пещерах. И даже во время проливных дождей он уединялся в Храме Созидателя. А вот строение Варна и его Кострище ещё прошлой ночью вызвало у пращура любопытство, и он с другими старцами спустился сюда — к Шатру Пламени.

Хорд и несколько сидящих впереди сородичей обернулись в сторону соплеменника — его тёмного силуэта в балахоне. Пыхтя, таинственный старец нехотя поднялся со своего места и, еле передвигая ногами, направился ближе к костру. Подростки пристально наблюдали за незнакомцем. Его зелёное одеяние болталось до самой земли, а капюшон балахона был изрядно натянут на голову и скрывал лико старого шамана. Пращур, пока обходил соплеменников, случайно зацепился за свою же накидку и чуть не рухнул наземь — его придержали другие старцы. Выбравшись из толпы в передние ряды посиделок, Валан уселся на свой плащ и, слегка приподняв наголовник, обратил взор на Унгу. Свет костра коснулся смуглого лица шамана и обнажил его обличие: из-под капюшона старца торчали длинные седые космы, в которые были вплетены клыки ящеров, тени в ямках морщин его лика при тусклом свечении огня заострили черты и ещё больше притемнили кожу, а горбатый шипастый нос и карие глаза блестели от сияния пламени.

— Никто не знает, мой юный друг, — начал сказ Валан. — Никто раньше не созерцал Её глазами звёзды. Вот если бы Рошан земли познавал, далеко лежащие, болезни плоти нашей да ручьи ядовитые или живительные, то единство можно было бы предположить. Любое видение Её глазами, даже первое единство охотника, похоже одно на другое.

Юнцы напряглись, пытаясь понять смысл услышанного, и на миг у костра воцарилась тишина. Безмолвие прервал Ронин:

— А что там, в первом единстве охотника?

— Да! Да! Что? — тут же зашумели и другие дети.

— А вас ещё не учили разве? — удивился Валан.

— Да куда им там, — вступил в беседу Варн. — Им ещё рано об этом думать.

— Ничего не рано! Пусть послушают мудреца, пока его голова разумна! — воскликнул старый шаман и обратился к юным сородичам: — В первом единстве — в единстве охотника — познаётся прана Пангеи, что на высеченной гравировке пламенем величают и что силу даёт небывалую, — начал ученье Валан. — До тех пор, покуда прану не познаете, быть вам загонщиками на Большой Охоте или дозорными до конца лун вам отведённых. Охотиться-то вы сможете. На вольную пойдёте — мелочь всякую гонять, Пискунов, например, что шустрее шустрых, что на один зуб, и то застрянет, — пока не попадётесь какому-нибудь Хамелеону на ужин. А чтобы на высеченной гравировке пламень зажечь да стойкого гиганта пламенем поразить, придётся, самое малое, в единстве пройти путь Её глазами.

Взрослые сородичи зашастили*, поддерживая сказ старого шамана.

— В любом единстве, будь то первое или другое, дарует Пангея глаза свои, дабы видеть вы могли взором Её просторы Ею сотворённые! — воскликнул старец и развёл руками. — И ведёт Она по своим просторам каждого охотника, который единство пожелал познать. А среди просторов этих частицы света изначальной жизни обитают. И каждое творение Её из этих частиц и состоит. Из одной частицы семя в древо вырастает, из другой — стихия ветра в бурю воплощается. В третьей болезнь живёт невиданная, а в десятой — из яйца ящерицы ящерица слагается. И множество таких частиц заключаются в единстве. Вот из них прану и надобно изъять и в пламень обратить!

Молодь была очарована рассказом Валана и, раскрыв рты, внимала каждому слову.

— У каждого охотника свой путь в единстве, — продолжал наставления мудрец. — Как говорил Ази́с, звёздное небо душе его, единство — в наших головах и в мыслях наших. Что представишь в забвении, то и увидишь Её глазами. И возникнет перед взором стезя по Её обители да стихии представленные и творения… — Валан задумался на миг, а дозорные, заслышав речи об Азисе, вопрошающе уставились на старца, ожидая, что тот о старом шамане расскажет что-нибудь ещё, но Валан продолжил вещать о единстве. — Как я и сказал — творения Её из частиц света складываются. И частицы одних творений отличны от других, и хранят они в себе прану изначальной жизни — пламя. И дабы прана частиц в пламя обратилась, надобно в единстве из каждой частицы воплощения приглядевшегося, будь то травинка или целый куст, а может цветок какой или тварь примитивная, стрекоза, например, прану изъять. Из всех частиц воплощения изъять, до последней! Ни одной крупицы не оставить! Так и соберётся из них стихия пламени в одно целое — в пламень. И тому, кто пламень в единстве познал да призвал её гравировкой внушительной, будет видим пламень глазами Заврини. И все стойкие следопыты, — старец махнул в сторону Хорда и некоторых бывалых, сидящих поодаль, — кто прану изъял однажды, могут пламень один одного лицезреть! — мудрец единства поднял указательный палец, чтобы обозначить важность следующего уточнения. — Но если гравировка не тебе принадлежит, а другому охотнику, то дабы в ней пламень воплотить, нужно послание высеченное и важное того охотника воспринять и разумом, и духом! — закончил пояснения Валан, а молодь тотчас принялась шушукаться, пытаясь уловить истину из всей этой вереницы неясностей, сказанной мудрецом.

— А почему пламя только глазами Заврини углядеть можно-то, а людскими — нет? — поинтересовался Ре́нри — отпрыск одного из главарей Большой Охоты.

Скулы старого шамана растянулись в едва заметную улыбку, и он ответил:

— Потому что Пангея сотворила Заврини по своему подобию — по подобию мыслить и созидать. А дабы мыслить и созидать, Она в чрево ящера — Разавра бездушного — свою стихию изначальной жизни запечатлела. И не просто запечатлела, а в ока прижила, дабы были Заврини связаны с Нею Её глазами, дабы разумными были и видели истину, и жизнь творить могли. Вот и видно то пламя, что вождь ваш Рошан Её взором добыл, зраком охотника — воплощением Заврини! — пояснил старец-мудрец. — Так наши пращуры ведали нашим предкам, и я вам сейчас говорю, дабы истина никуда не делась — не растворилась в бытии.

Дети мало что поняли из услышанного, но лица их изображали восторг.

— А как выглядят Её глаза? — выкрикнул кто-то из юнцов, а среди старших сородичей послышались усмешки.

— Её глаза увидеть невозможно! — незамедлительно ответил Валан. — Только смотреть ими дано… — Валан задумался на миг. — И помните! — тут же добавил он. — Когда прану изымать возьмётесь в первом единстве своём и в пламя воплощать, главное, не спутайте частицы с чуждыми им претворениями других частиц!

— А что будет, если спутать? — спохватью поинтересовался Унга.

— Да, да, а что будет? — загалдели юные потомки.

Валан нахмурился:

— Иначе — смешается прана чуждых воплощений и растворится в пустошах представленного. И придётся по новой частицы собирать и прану из них изымать. И…

— А если и вовсе не получится собрать? — перебил Ронин.

— Что значит — вовсе? — ещё пуще насупился старый шаман. — Не было сроду ещё охотника такого, который, предавшись первому единству, прану в пламень обратить не смог. То ли дело это пламя на высеченной гравировке повторить в действительности, да заставить символ в истинную стихию воплоти…

— Слишком рано ты им, Валан, ведаешь об этом, — прервал Радон. — Пусть сначала орудия охоты держать научатся правильно.

— У-у-у, — загудели дети, не одобряя говор старшего дозорного.

Радон улыбнулся.

— Ничего не рано! — продолжал настаивать старый шаман. — Пусть знают! Чего уж тут. Кому ещё их учить? Варн единству не научит! Научил уже — без глаза теперь ходит!

Варн недоумённо посмотрел на старого шамана, а взрослые и молодь переглянулись.

— Ну будет тебе, Валан! — Хорд вступился за отпрыска. — Старый ворчун. Смотри — язык у тебя отсохнет!

— Ладно, ладно, — успокоился шаман и обратился к Унге: — Вот ты, юнец, какой путь выбрал? Шамана или охотника?

— Эм-м… — задумался Унга.

— Вот! — поспешно возгласил мудрец. — Чтобы шаманом стать, нужно понимать, чего ты хочешь. Чего узнать желаешь у Пангеи? Что увидеть норовишь? А это не так просто, мой юный друг, — молвил старец. — Настанет время — охотником будь и не бойся. Первое единство принимай и помни, что я говорил в эту ночь. Глядишь — окрепнешь, и шаманом быть тебе.

Подростки зашептались между собой, обсуждая напутствия старого мудреца.

— А почему ты не пошёл в Храм смотреть на звёзды? — неожиданно спросил Унга.

Валан нахмурился и оглядел других старцев.

— Я давно не молод, мой мальчик, а единство отнимает много сил. И что там, среди звёзд, творится? Никому не ведомо… Боюсь, если я загляну туда, то моё сознание не вернется обратно, и стану я ношей для племени…

*зашастили — зашумели.

***

— Валан, а скажи, — Эльна несмело подсела поближе к мудрецу, — почему?.. Почему у нас нет глаз Заврини, — девочка указала на себя и на других детей, — а у взрослых есть?

— Да, Валан, почему так?

— Мы тоже хотим смотреть взором охотников!

Юнцы и девы обиженно зашумели, а взрослые сородичи дружно рассмеялись. Неподдельное чувство досады молоди из-за неспособности воплощать глаза Заврини не могло не вызывать улыбку у бывалых соплеменников. Но этот недостаток имел своё начало, и помнили об этом начале многие.

— Было это в далёкие времена, когда предок мой и ваш, Алак, последний, перенявший глаза ящеров по роду своему, по происхождению, ещё охотиться мог и Лунами восторгаться, — внезапно начал сказ старый шаман. — Ока Заврини передались Алаку и его сородичам по крови от пращуров, а пращурам от прапращуров, а прапращурам от Заврини, и воплощать глаза ящеров сородичи и Алак могли с рождения. Но кровь наша и плоть меняются с прожитыми лунами, как и звёзды в поднебесье. В чём-то мы становимся лучше и сильнее, а в чём-то слабее. Вот и появились тогда на свет от потомков Алака слепые охотники, и я среди них. И ока предков нам были неведомы.

— Вы совсем ничего не видели, что ли? — недопоняв, спросил Ронин.

— Да нет же! Слепые — значит, глаз Заврини у нас сроду не было. Так-то мы видели, как сейчас видишь ты, юноша, и остальные.

Ронин кивнул.

— И никто тогда не знал, почему так произошло, — продолжил Валан. — И помыслили наши родичи, что болезнь у нас невиданная, и пошёл старый Алак у Пангеи ответов искать. Долго он был в единстве с Ней, а когда вышел, то ослаб сильно и в слабость погрузился от стройного месяца до полной Луны. Тогда все огорчились этому. Думали — помрёт. А охотились в те времена только дети Алака и братьев его, кто с глазами Заврини с рождения бегал, да некоторые родичи, кто силы свои не потерял за луны прожитые. Юнцы, мальцы, да я в их числе, в поселении сидели. И молодые охотники тоже — взглядом суровым людским сторожили стойбище от ящеров. Да, Хорд? — мудрец обратился к бывалому ловчему.

— Да, помню то время, — подтвердил Хорд. — Боялись тогда сородичи без глаз на промысел ходить. Любая ящерица за тридевять оврагов замечала людей, травоядные совсем не подпускали к себе, а хищники да Разавры с открытой пастью в те времена таились в зарослях повсюду — заползай, не бойся!

— Куда заползай? — переспросил Унга.

Старцы еле сдержали улыбки, а молодые дозорные залились смехом.

— Куда-куда? В пасть к Хамелеону! — воскликнул Хорд. — Говорю тебе — без глаз охотника опасно было выходить из стойбища!

Дети хихикая, зашумели.

— Тяжело было в те луны прокормить наше племя, — продолжил Валан свой сказ. — Ещё не ведали первые люди, что пламя Пангеи из праны творится, и Большой Охоты не было вовсе. И вот тогда-то сородич мой — Лассо́, молодой совсем, который лассо придумал для травли — впервые на охоте и познал глаза предков. Осмелел он тогда, не хотел мириться со слепотой и пошёл в одиночку на вольный промысел! Следил он, значит, за Полосунами, а те — прохвосты умные и зрячие. Видят они Лассо издалека, да каждый шаг его знают наперёд. А у Лассо через заросли ничего разглядеть не получается, пока в упор к ящерам не подойдёт. Дождутся ящеры, когда он их обнаружит, и тут же наутёк — шагов на сто. И так целый день — туда-сюда. Лассо-то понял, что ящеры за нос его водят, а он им носом сделать ничего не может. Стало Лассо печально от этого. Как ни старался он, как ни щурился — не мог углядеть проныр первее.

— У-у-у, — загудела соболезнующая сородичу молодь.

— Смеркаться стало уже, но Лассо не сдавался. Решил в сумерках Полосунов обойти! Присматривался он, присматривался, и вдруг побледнело всё перед ним да ока ему явились. И принёс он в тот вечер туши разной, и рассказал о прозрении своём, но вздумал, что сумерки ока пробудили — не умел он ещё сосредоточением владеть в совершенстве, — на этом сказе Валан обратил свои глаза в глаза охотника, а дети ахнули и принялись пристально рассматривать рептилоидное воплощение мудреца. — И после прозрения ходил Лассо на охоту и молодых с собой водил в сумерках ещё одну луну, а потом в одиночку в ночь пошёл. И после ночи той не воротился. Нашли его тело в овраге обглоданное до костей…

Старый шаман вернул людской взор и замолчал, помянув прошлое, а дети и старшие сородичи сочувственно заохали.

— А когда Алак сил набрался, то про ока нам рассказал. Будто понял он в единстве, что глаза Заврини у нас и у потомков наших теперь с лунами являться будут, будто сама Пангея так ре…

Внезапно со стороны юго-восточной сторожевой вышки раздался звук горна — незатейливая мелодия в несколько гудков.

Соплеменники невольно подскочили.

— Брун вернулся?! — воскликнул Радон. — Отряд Бруна вернулся с Большой Охоты!

— Так быстро?! — удивился Хорд.

— Идёмте встречать! — выкрикнул кто-то из подростков.

Начался балаган, и сородичи, оставив костёр, выдвинулись к восточной лазейке приветствовать охотников.

***

— Эльна, тс-с! Эльна! — шёпотом позвал Ронин.

Голубоглазая девочка следовала за соплеменниками вниз по тропе к Дому Охотников. Услышав зов, Эльна настороженно обернулась.

— Ронин, это ты, что ли? Ты чего там сидишь? — недоумённо спросила она.

Юнец притаился в папоротниковых зарослях у тропинки. Его лико было вымазано зелёным настоем саговника и смотрелось как маскировочный окрас охотника.

— Тс-с, тише! Пойдём с нами?

— Куда? Ты опять собрался из стойбища выходить?

— Нет, в пещеры!

— В какие пещеры? — уже шёпотом спросила Эльна, оглядываясь по сторонам и не понимая таинственности происходящего.

— В Храм Созидателя! Посмотрим на единство вождя.

Тут же из кущей показалась голова Унги, и его лицо тоже было разрисовано.

— Эльна, давай с нами!

— Вы серьёзно? — девочка подошла ближе к зарослям.

Ронин немного вылез из укрытия и протянул ей руку. Эльна робко посмотрела на юнца. В темноте она видела, как блестели его зелёные глаза. Всматриваясь в черты подростка, она на миг задумалась о чём-то своём и застыла.

— Ты мне доверяешь? — неожиданно выпалил Ронин.

— Я? Эм-м… — замешкалась Эльна, а юноша тут же схватил её за руку и затащил в заросли.

Унга захихикал.

— А разве нам можно в Храм Созидателя? — насупившись, спросила девочка.

— Ну ладно тебе уже! Говорят, что нельзя, но мы сходим тихонечко, и никто не узнает, — предложил Ронин. — Разве тебе самой не интересно?

— Интересно, но я боюсь.

— А мы не боимся! Пойдём посмотрим на вождя! — глаза Унги горели от предвкушения похода к пещерам.

— А если нас кто-нибудь из старцев заметит? — засомневалась Эльна.

— Не заметят. Большинство старцев — в Доме Охотников, а те, что остались у пещер, скорее всего спят, — заверил Ронин. — Просто посмотрим, что там делает вождь, и вернёмся обратно. Никто не заметит!

— А как же дозорные?

— Мы же будущие охотники! — воскликнул Унга. — Представим, что дозорные — это ящеры, и обойдём их!

Эльна задала ещё с десяток вопросов, но у юношей были ответы на все случаи жизни, и они таки уговорили девочку пойти в Храм.

Подростки, пробираясь среди троп и растительности, вернулись к Шатру Пламени, а вскоре подошли и к араукариям.

— Тс-с! — прошипел Ронин, притаившись за камнем. — Смотрите — огни на поветях. Может, там кто-то есть из взрослых?

Унга и Эльна затаились рядом, рассматривая ветви хвойных деревьев.

— Да вроде тихо всё, — сказал Унга. — Нет там никого. Все слышали горн. Точно пошли к Дому Охотников.

— Тогда главное — не разбудить малышей, — прошептала Эльна. — Иначе они испугаются и начнут звать на помощь. Не зацепите растяжки!

— Давайте за мной, — скомандовал Ронин, решительно перепрыгнул через валуны, на цыпочках прошёл под араукарией, ловко прогибаясь между натянутых погремушек, и снова заскочил в заросли.

Юнцы последовали за ним.

Чем бесшумней дети старались ступать, тем, казалось, громче был треск сухих листьев, веточек, камней и шелест травы под ногами. Даже стрекот и цокот ночных цикад и прочей живности не был таким слышимым в тот час, как хруст растительности под сандалетами будущих охотников, словно сама ночь прислушивалась и следила за каждым шагом юных сородичей, Луной освещая нетронутые факелами окрестности.

Так — от одного дерева к другому, от уступов к зарослям, от хижин к хижинам — дети пробирались по деревне. Чудом они обошли два дозорных отряда, и это было настоящим испытанием! Ведь прокрасться мимо дозорных незамеченным ещё никому не удавалось! Правда, раньше никто и не пытался этого сделать…

Эльна очень испугалась, когда охотники повстречались на пути. Она понятия не имела, что будет, если их обнаружат, и предчувствие, которое взрослые называли чувством Заврини, в тот час, казалось, впервые заговорило с ней. Будто внутренний голос шептал юной деве, что это всё не к добру. Но Унга и Ронин её постоянно подбадривали и уверяли, что в их путешествии нет ничего зазорного.

Вскоре весёлое настроение подхватило и Эльну. Подростки надумали себе игру в охотников и представили, что за ними кто-то следит. Дети дурачились, тихонечко хихикали, изображали рептилий и следопытов, прячась среди валунов и зарослей. Юнцы преследовали друг друга, прятались в кущи и устраивали ожидаемые засады. И через некоторое время добрались юные сородичи до той самой тропы, у которой начинались уступы и подъём к пещерам старцев. Путь в гору подсвечивали вбитые факелы, и пройти незамеченными, казалось, не было возможным.

Молодь затаилась в зарослях.

— И как дальше? Что делать-то будем? — озадачилась Эльна.

— Хм… Если мы поползём через кустарники вдоль тропы возле обрыва, то нас особо-то и не будет заметно, — сообразил Ронин.

— А если кто-нибудь упадёт?

— Да брось, Эльна! Посмотри сколько места. Поползём осторожно. Если что — поможем друг другу. Идёмте, — уверенно ответил Ронин и взял Эльну за руку.

Внезапно позади детей раздался шелест. Подростки аж подпрыгнули от неожиданности! Ужасно напуганные, они медленно обернулись.

«Дозорные», — первое, что промелькнуло в голове Ронина. А Унга и вовсе подумал, что это рептилия. Но из зарослей папоротника, отряхиваясь от прицепившихся веточек и листьев, выглянула маленькая девочка.

— Эльна, возьмите меня с собой?! Я хочу с вами! — дочь вождя жалобно смотрела на старших сородичей.

— Оми? Во имя Пангеи, как ты здесь очутилась? — юная дева подскочила к ребёнку и обняла его.

Ронин и Унга переглянулись и вздохнули с облегчением.

— Во имя Пангеи, я так испугался! — выдохнул Унга, и у него едва не налились слезами глаза.

— Оми, ты почему не в шалаше? Как ты здесь оказалась? — стал допытываться Ронин.

— Мне приснился страшный сон, а потом я стала думать про Па. А потом я услышала, что кто-то ходит внизу, и увидела вас. Мне было страшно звать вас в темноте, и я просто пошла за вами, — чуть не расплакавшись, протараторила Оми.

— Вот это новость! — восхитился Ронин. — Ты шла от самых араукарий? Оми, ты — настоящий охотник!

— Хорошо, что так случилось и мы не дошли до пещер, — сказала Эльна, глядя на юнцов. — Неизвестно, чем бы это всё закончилось. Нужно возвращаться!

— Эй, а как же Храм Созидателя? Как же вождь? — возмутился Ронин.

— Я хочу к Па, пойдёмте к вождю! — воскликнула девочка.

— Тише, тише, Оми, не кричи! Ронин, только не говори, что мы возьмём её с собой, — Эльна уставилась на подростка, ожидая вразумительного ответа.

— А почему нет? Она уже взрослая. Она за нами следила от самых араукарий, обошла дозорных. Её никто не слышал, даже мы! Пускай идёт, тем более там её вождь, её отец. Мы посмотрим на вождя и сразу вернёмся!

— Да, да, я хочу с вами, — обрадовалась Оми.

— Да, да, Оми пойдёт с нами! — подхватил Унга.

Эльна нахмурилась и нехотя согласилась:

— Ну ладно… Но только туда и обратно. Обещаешь, Ронин? — смиренно посмотрела она на подростка.

— Обещаю! Туда и обратно!

***

В нише возле входа в пещеру догорал трапезный костёр. Угасающие языки пламени иногда вздрагивали от резких порывов ветра, а хруст обугленной древесины после внезапных дуновений затягивал трескучую мелодию пламенной стихии. То возбуждая огонь, то подавляя его вовсе, восточный муссон вылавливал в дымке тлеющих поленьев ароматы недавно съеденного мяса и разносил их по тропам Великого Вулкана. Неподалёку от костра, вдоль остроугольных стен, на подстилах спали старцы. Их храп эхом разлетался по утёсам могучей горы. Время от времени отголоски глубоких сновидений пожилых соплеменников сливались в монотонный гремящий рокот, будто где-то среди скал приютился на ночлег древний Гигантозавр.

По наставлению Радона этой ночью сторожили ход в Храм Созидателя молодые охотники — Барда и Велес. Когда старцы после ужина и познавательных бесед погрузились в сон, дозорные вышли из грота и расположились под открытым небом на уступе у самого обрыва.

— Удивительно, правда? — Велес указал рукой на огненный столп. — И как он до этого додумался? Представить себе не могу…

Поток раскалённых частиц Тотема Пламени раскачивался от порывов ветра и при этом сдерживал свою целостность, будто неведомая сила заставляла огоньки цепляться друг за друга. Странное явление — самобытная стихия, ни с какой другой стихией не схожая — тянулось из едва видимого с высоты пещер дымоотвода шатра. Тусклое свечение огненного столба еле-еле освещало уклад поселения и покатых склонов Великого Вулкана, словно раскалённые частицы сдерживали потоки света в себе, не выпуская их за пределы круговерти. Но в центре свечение было ярким и ослепляющим. С возвышенности казалось, что окутанное со всех сторон ночной теменью завихрение возникло из пустоты — из черни ночи. Только огни стойбища местами освещали вездесущий мрак.

— Варн молодец! — воскликнул Барда. — Теперь охотничьи отряды без труда смогут найти дорогу домой.

— Это точно! — подхватил сородич.

— Велес, а ты случаем, пока мы ужинали, не слышал горн? Мне почудился сигнал, будто следопыты вернулись с Большой Охоты.

— Нет, брат, не слышал, — озадаченно ответил Велес. — Да вряд ли это был горн. Шестая ночь всего. Так быстро никто не мог вернуться. Тут такой ветер — почудиться может всё что угодно.

— Хм… наверное почудилось… — засомневался Барда и распластался на уступе.

Утёсы Великого Вулкана раскрывали дивный вид на юго-восточные земли. Днём отсюда можно было разглядеть холмы и низины, на которых стоял хвойный лес, опушки и условные тропы. Местами среди древ виднелись скалистые валуны, покрытые мхом и папоротниковыми зарослями, ветхие сухостои мелькали среди гущи араукарий и даже заметны были низкорослые деревья гинкго. Но ночью вид от пещер старцев был особенно пригляден. Здесь словно два мира сливались воедино — мир Пангеи и обитель звёзд.

Снизу, от пьедестала горы и до бесконечности рощи, утопали во тьме силуэты Её раздолья. Даже свечение Луны не давало возможности разглядеть подробности далей. Лишь чёрная мгла, разбавленная светочами стойбища, тянулась от подножия вулкана до линии горизонта. И там, где горизонт сливался с поднебесьем, начинался звёздный лад. Бесконечность светил нависала прямо над лесом, и казалось, что если добраться до пределов араукарий, то можно очутиться на краю земель — ступить на звёздное небо. А раз в десяток лун, когда под покровом ночи звёзд загоралось больше чем обычно, на небосводе происходило непередаваемое зрелище: ночные светила спускались с небес!

Раз в десяток лун — между двумя полнолуниями — каждую ночь племя собиралось на уступах Великого Вулкана, чтобы полюбоваться звездопадом. Старцы и мудрецы-шаманы считали, что души охотников, покинувшие этот мир не своим упокоением, а от лап рептилий или случая, в ночи эти возвращались обратно в Её обитель и принимали новые обличия в потомках своих или те, которые свершит Пангея, прожить новую жизнь до неподдельной смерти. И было благостно и мудро в такие ночи мужам решиться на продолжение рода своего!

— Ты видишь это, Велес? Тебе не кажется, что она увеличилась?

Велес, свесив ноги над пропастью, сидел рядом. Сородич поднял голову и взглянул ввысь:

— Не знаю, брат. Такой она и была…

— Странно… Как думаешь, что это за знамение?

— Когда душа покидает обитель Пангеи, то в небе загорается новая звезда — так говорят старцы и шаманы, — ответил Велес.

— Да, я помню… Но прошлой ночью было слишком много света для одной души, — Барда засомневался в примете мудрецов. — Сначала разноцветные сияния… вспышка… теперь эта красная звезда. Может, душа какого-то необыкновенного ящера покинула наш мир? Может, каких-то ящеров мы ещё не видели?

— А может это душа Заврини? — предположил Велес. — Вождь говорил, что духи Заврини просят его о чём-то… узнать, что это за сияние или… Не помню точно. Хорд же находил следы предков. Может быть, где-то погиб последний Заврини?

— Разве Заврини не покинули этот мир десятки тысяч лун назад?

— Не знаю… Может и не покинули, а может душа и вовсе не Заврини. Рошан вернётся — расскажет.

— Да… А тебе не кажется, что его слишком долго нет? Там ведь в тоннелях живут подземные твари. Может, пойти проверить? — предложил Барда.

— Проверить? Я бы не стал этого делать, брат. Валан поучал, что единство прерывать нельзя. Он говорил, что однажды кто-то, будучи ребёнком, прервал единство одному из шаманов. Пробравшись в шатёр, малец, сам того не понимая, коснулся руками жизненных нитей Пангеи. Азис — вроде бы так величали того шамана — сошёл с ума от беспамятства, а через несколько лун и вовсе умер. Вдруг и мы помешаем тревожным звуком или своим появлением? А твари-то… В Храме заслоны стоят не один десяток дней. Крепко стоят, и по сей день были недвижимы.

— Тогда остаётся просто ждать. Интересно, кто этот малец, который единство нарушил? Дожил ли он до наших лун?

— Никто не знает. Некоторые старцы разве, но никогда никто не говорил об этом… Лучше покажи свой символ, брат. Ты закончил с гравировкой? — поинтересовался Велес.

— О, точно, как же я забыл?! — воскликнул Барда, в два прыжка добрался до кожаной сумки, что лежала у дотлевающего костра, и мигом вернулся обратно. Из сумки он достал наконечник Грани.

Камень Грани — так называли первые люди очень редкий и стойкий к Её пламени камень. Формы камня, какой бы он ни был и где бы его ни находили охотники, всегда слагались из множества правильных размеренных граней, будто созданы были камни и выточены намеренно самой Пангеей и разбросаны по всем уголкам Её обители. Бывало даже, разделывая на промысле травоядных гигантов, следопыты обнаруживали Грани в их желудках. Как они там оказывались, первое время никому не было известно. Но Ви́кша — старый шаман племени, — когда охотники несколько раз нашли Грани в животах рептилий, в единстве познал, что ящеры специально их проглатывали, и предположил, будто надобно им это, чтобы кору древесную переваривать было легче!

За тысячи лун кочевничества на пути к Великому Вулкану встречались охотникам камни Грани разных величин. И с ладонь попадались, и те, что унести не получалось. А вытесать камень Грани нужной формы для оружия едва ли казалось возможным! Поэтому, если находился камень с более округлыми складами, то приспосабливали его для дубины, а если с острыми — то для режущего или колющего орудия. Высечь символ на оружии Грани можно было только таким же острием Грани. Никому из людей не представлялось, что может быть крепче этого камня!

Использовали камни Грани в основном только стойкие следопыты, и хватало остриев и ударных частей на много охот. В отличие от обычных каменных или костяных наконечников промысла, что в пыль рассыпались от первого проявления пламени творца, камни Грани выдерживали сотни пламён, поэтому охотники использовали мистические символы только на этих камнях — на других не представлялось смысла. Но и Грани были не вечны. Со временем они раскалывались от пламени, и осколки эти использовались для стрел. Такие острия служили первым людям очень долго, пока не превращались в порошок.

— Видишь этот орнамент? Это означает «Расколоть Череп»! — возгласил Барда. — Символ дробящих черепов!

Велес взял заготовку Грани и принялся рассматривать высеченный рисунок. Искусно выгравированный символ летящего копья соприкасался со столь же тонко вырезанным округлым черепом рептилии — закруглённые формы гравировки разных конечностей ящеров в символике и эскизах первых людей всегда указывали на травоядность существа, а заострёнными рисунками обозначались хищники.

— Хорошо получилось! — похвалил Велес. — И когда в нём загорится пламя?

— Я решил, что оно источит прану после того, как воткну насмерть своё копьё в два десятка травоядных голов подряд без единого промаха! — Барда уверенно ударил себя кулаком в грудь, показывая младшему брату настрой и серьёзность намерений.

— Это внушительный символ, брат! — изумлённо произнёс Велес. — Ты достойный охотник!

— Благодарю тебя, Велес. Когда-нибудь символ пробудит пламя, и этот орнамент высекут на скрижалях Храма Созидателя.

— Если в твоём взоре в гравировке зародится пламя, то его точно высекут, и не раз! С такой гравировкой будут ходить все охотники, — убедительно возгласил Велес.

— Знаешь, — Барда задумался на мгновение, — я хочу однажды стать вождём.

Молодой охотник с гордостью взглянул на старшего брата.

— Это сложный путь, Барда… наверное. Хотя, откуда мне знать?! — Велес похлопал Барду по плечу и улыбнулся. — Тебе придётся отрастить косу длиннее, чем у Рошана, и принести самую малость — две головы Гигантозавра! — рассмеялся дозорный. — Помнишь? Когда мы были совсем малы, с охоты вернулся Рошан с башкой гиганта?

Барда расплылся в улыбке:

— Да, да! Тогда все в племени только и говорили об этом.

— А Хорд в тот вечер у костра рассказывал нам, что Рошан за ночь до этого впервые в единстве обратил прану Пангеи в пламя, а после высек первый символ первых людей на острие своего копья.

— Ага! — подтвердил Барда. — И когда он пламя познал, пообещал сородичам, что победит несокрушимого ящера и высеченный символ явит прану. И что прана эта воедино сплотит силу и дух каждого охотника и шамана.

Дозорные на мгновение умолкли.

— Гигантозавр был побеждён, и люди в момент смертельного удара узрел глазами предков, как тело Рошана приобрело неимоверную мощь, а острие копья заполыхало зелёным свечением, — с торжественными лицами в один голос братья пересказали повествование Хорда, который каждые три-четыре сотни лун юнцам у костра вещал одну и ту же историю о подвиге вождя. — Вот так Рошан и стал первым вождём первых людей! — братья снова в одночасье выпалили словеса бывалого ловчего, подражая его же манере сказа, и дружно расхохотались.

Подняв себе настроение и насмеявшись вдоволь, родичи на миг замолчали. Каждый задумался о чём-то своём.

Неожиданно что-то зашелестело за уступом у тропы, что вела вниз, к другим пещерам. Дозорные навострили уши.

— Кому-то не спится… — прислушиваясь, прошептал Барда.

— Ага… Стой! Кто идёт? — в голос шутливо приказал Велес.

Но в ответ кроме порывов ветра и похрапываний старцев ничего не последовало.

— Эй! Кто там? — уже громче спросил Барда.

В ответ — ничего. Братья переглянулись. Снова послышался какой-то звук. Как будто что-то тяжёлое ударилось оземь. Затем раздался явный треск кустарников.

— Пойду гляну, кого это занесло посреди ночи, — Барда спрыгнул с уступа и направился вниз по тропе. Вскоре раздался его зов: — Велес, иди сюда!

— Что там ещё? — Велес лениво побрёл на просьбу.

Барда повернулся к младшему сородичу. Зеницы Барды были претворены в рептилоподобные, и он наизготове держал копьё.

— Что случилось, брат? — Велес достал огромный нож из-за пояса.

— Здесь нет никого! Никто не отвечает на зов и переклик, но какой-то шум был снова у нижних утёсов.

— Поднимать тревогу? — с этими словами дозорный вынул горн из сумки.

— Нет, Велес, погоди. Сами справимся! Лазуны наверняка снова пробрались в деревню поживиться припасами. Веди меня!

И сородичи принялись спускаться вниз по освещённой тропе, всматриваясь в каждый куст, проверяя каждый скалистый закуток.

Обхитрив дозорных, молодь тем временем, миновав спящих старцев, прошмыгнула в пещеру, ведущую к Храму Созидателя. На середине пути, в том месте, где коридор разветвлялся в три русла, подростки и дочь вождя остановились. В споре о том, стоит ли идти по освещённому ходу или лучше перелезть через заслоны и пройти по тёмным коридорам, где вероятность нарваться на очередных дозорных сводилась до малого, выиграл Ронин. Будто слышал он однажды от охотников, что все три хода ведут к Храму. Подросток выдернул из стены полыхающий светоч и повёл юных сородичей по зауженному тоннелю в правое русло.

***

Как только отряд вернулся в стойбище, дозорные сразу же оповестили Бруна о событиях минувшей ночи: о вспышке и новорожденной звезде, о походе вождя в Храм Созидателя, о том, что слышали соплеменники, как старцы гуторили о предчувствии Заврини. Будто к старцам и шаманам в одночасье обратились духи предков.

Весть о звезде не удивила Бруна. Он и охотники тоже углядели звезду и зарницу. А вот молва о таинственном позыве была весьма странной. О чём вещали духи, никто из дозорных не знал. Сторожилы лишь слыхали краем уха, как о духах беседовали старцы. К тому же с И́лли, юной загонщицей, во время травли Полосунов произошло нечто странное: её внезапно настигло единство и прозрение одновременно. По крайней мере, так восприняли случившееся Брун и другие охотники из отряда.

— Как ты, Илли? — вожак провёл рукой по прядям девы, поправив запутанные чёрные локоны. — Ты не голодна?

Она лежала на подстиле. Её глаза всё ещё были перевоплощены в странный облик глаз Заврини: белки переливались оттенками алого, а чёрные радужки будто слились с зеницами и придали бледному лику возмужавшей охотницы жуткий и одновременно пленительный шарм. Зрак юной девы, словно хищный взор, пронизывающий решительностью, леденил душу Бруна, и при длительном лицезрении её взгляда по телу главаря Большой Охоты пробегала сковывающая дрожь.

— Всё хорошо, Брун. Пока не голодна. А вот ты ужасно выглядишь, — усмехнувшись, ответила Илли. — Если бы не твой голос, я бы ни за что не поверила, что это ты. — Скулы её и чешуйчатые складки под глазами сморщились от улыбки. — Это так странно. Глаза предков не такие, как я себе представляла, — дева развела руками. — Здесь всё такое бледное. Всё, кроме тебя, — она нежно коснулась щеки вожака. — Ты совсем другой, Брун… Твоя плоть… И эти звуки в ушах. Я слышу, как бьётся твоё сердце. Чутко слышу, Брун. И что происходит снаружи слышу… И огонь, Брун! Огонь — он очень странный, словно из светящейся пыли сотворён.

— Не переживай, Илли, я послал за Ингой. Она вылечит твои глаза, — заверил сородич.

Юная дева покивала:

— Ты расскажешь всем, как я славно выследила ящеров?

— Конечно, расскажу! Ты молодец, Илли! А сейчас отдыхай. Попробуй уснуть, — ответил Брун и обнял загонщицу.

Поднявшись к Дому Охотников, отряд Бруна запалил костры и светочи. В поселении сразу же началось хлопотанье. Следопыты отправились за водой к колодцам, остальные засуетились в хижинах. На поляне перед шатрами охотники складывали поверженных в роще Полосунов. Добычи в этот раз было вдоволь, и дозорные очень удивились.

За шесть ночей отряд затравил два десятка ящеров, а эти рептилии были ловкими пронырами: полосатые травоядные, размерами чуть выше колен взрослого люда, умели вовремя затаиться от чуждого им взора и всегда передвигались бесшумно. Обитая небольшими стаями, по пять-десять ящериц, Полосуны внимательно следили за тем, чтобы никто не приблизился к ним. И если вдруг стае угрожала опасность, то в ней всегда находились рептилии, которые, рискуя ради семейства, намерено привлекали к себе недоброжелательный взор и уводили гонителей подальше от сородичей. К тому же, Полосуны стали покидать рощу. То ли кочуя за проливными дождями, то ли из-за численного размножения Рапторов, то ли по какой-то другой неведомой причине смышленые рептилии давненько перестали показываться на глаза. Поэтому дозорные и представить себе не могли, как соплеменники сумели загнать столько ящеров за столь непродолжительное отсутствие. Видимо, пламя Пангеи и благостный свет Великого Огня даровали отряду безупречное проворство и удачу.

Разжегши огни, некоторые охотники принялись свежевать улов. Отделяя кожу от плоти, они тут же срезали лакомые кусочки и поджаривали их на костре. Изрядно уставшие и голодные, следопыты уплетали сочные шматы вырезки, угощали ими дозорных и бурно обсуждали охоту, таинственное единство, прозрение Илли и вспышку прошлой ночью.

Брун вышел из хижины. Его одеяние, костяные доспехи и тело были сильно запачканы кровью убитых ящеров. И даже на голове, среди сплетённых русых кос, виднелись окровавленные локоны. На бледном лице вожака сочились свежие ссадины. Вокруг его зауженных серых зениц и на чешуйчатых скулах остались следы боевого окраса. Размытый сок саговника на лике Бруна во время травли смешался с кровью рептилий, и сейчас от искусно выведенных эскизов остались лишь потёртые, замызганные последки.

Скинув громоздкую броню, Брун осмотрелся. В Доме Охотников уже повсюду бегала молодь. Женщины встречали своих мужчин, дарили им украшения и внимание. На кострах вовсю кипели чаны и готовились яства из свежей мякоти. Стойбище довольно оживилось. Вожак обернулся и взглянул на свечение круговерти, что полыхало над поселением, а затем устремил взор к небу — на мерцающую красную звезду. Охотнику показалось, что она стала немного больше, и сияние её усилилось. Брун задумался…

— Брун, мой друг! — приветствовал Радон. — Ты так быстро вернулся! Как прошла охота? Надеюсь, все целы? — старший дозорный приобнял соплеменника.

— А, Радон! — охотник похлопал дозорного по плечу. — Приветствую тебя, Радон! Все живы, да, но на охоте у Илли… Не знаю, с чего и начать.

Следом подоспели Хорд, Варн и Валан.

— Хороший улов, Брун! Где ты такую стаю высле… — бывалый ловчий хотел поинтересоваться промыслом, но его перебил Радон:

— Погоди, Хорд! Что с Илли?

— Идёмте в хижину, — позвал Брун. — Вам нужно это увидеть.

Соплеменники вошли в шатёр. Илли уже спала, и Брун осторожно, чтобы не разбудить, приподнял ей веки.

— Во имя Пангеи! — прошептал Валан. — Дитя моё… Что с ней?

— Это я у тебя хотел спросить, Валан, — ответил Брун.

Сородичи принялись рассматривать воплощение глаз юной девы, которое не спадало даже во сне.

— Ока чёрные словно ночь, и зрачки будто слились с радужками, — подметил Валан. — А белки красные…

Старцы задумались.

***

Тьма окутала видение Варна, и во тьме внезапно раздались детские голоса:

— Где он?

— Не знаю…

— Он последний, да?..

— Таро, если мы его не выловим до полной темноты, то ты завтра снова будешь Ловчим! — с трудом сдерживая смех, сказал какой-то юнец.

— Выловим. Каждый куст проверяйте. Он хитрый! Не мог же он из стойбища убежать?! Его бы дозорные подме…

Ребячий говор растворился в тишине.

Тотчас прямо перед зраком одноглазого вспыхнули пламенные глаза, а в них зрачки чернее ночи, и в одночасье Варну почудился знакомый голос:

— Ты слышишь, что я тебе говорю, Варн?

***

— Чего стоишь? Отыщи, говорю, Ингу. Она с Аной где-то здесь, в Доме Охотников. Пусть в хижину Бруна придёт, да и Ана тоже! — воскликнул Валан.

— Ах, да. Хорошо! — спохватился одноглазый.

Растерянный Варн отправился выполнять поручение, а остальные недоумённо посмотрели ему вслед и продолжили обсуждать взор Илли.

— Я не знаю, что это такое, Валан. Может, это болезнь какая-то? Сколько мы болезней всяких уже излечили? — обратился Хорд к мудрецу. — Первый раз такое вижу и не припомню такого ни у кого из предков до самого Алака.

Валан ничего не ответил. Он долго всматривался в глаза загонщицы, и вдруг воскликнул:

— Её ока — белки её глаз — схожи со звёздным свечением! С новорожденной звездой! — Все удивлённо глянули на старика. — Они алым переливаются, словно звезда горит в её глазах! — продолжал восхищаться Валан.

Брун вопросительно посмотрел на Радона, а остальные сородичи стали зорко приглядываться и действительно подметили сходство с красным светилом, лишь чернящие радужки мешали бесподобной общности.

— А чернота указывает на ночь! — снова воскликнул Валан.

— Да ну! Неужто ты думаешь, Валан, что рождённая звезда и её глаза сплочены между собой?! — тут же засомневался Радон.

— Хм… — задумался старый шаман. — Об этом нам расскажет Рошан.

— Погодите, погодите, Валан, Радон! Вы о красной звезде говорите, что зажглась прошлой ночью? — недопонял Брун.

— Именно! — воскликнул Валан.

И поведали сородичи главарю Большой Охоты о минувших событиях. И о предчувствии Заврини рассказали.

— Вот это новости! — изумился вожак. — Мы видели и зарницу, и звезду. А как светила пестрили и коло сияло — не углядели. Некогда было на промысле небо разглядывать. И духов мы не слышали. А что значит «бегите»?

— То и значит! Хотят духи, чтобы мы покинули Великий Вулкан, Брун. Я, Валан, Викша, Ханн и вождь слышали зов одновременно! — воскликнул Хорд. — Такого раньше никогда не случалось!

— Заврини нас о чём-то предупреждают, — добавил Валан. — И нам остаётся ждать Рошана.

— И как долго его ждать? Мне сказали, что он ещё утром отправился в пещеры, — поинтересовался Брун.

— Будем ждать столько, сколько нужно, — утвердил Хорд. — Когда предок наш Алак леченье искал от болезней, он две ночи был в единстве и нашёл. Поэтому ждём вождя. Другого не дано!

— А если он не вернётся во вторую ночь? — предположил Радон.

— Вернётся, — уверенно ответил бывалый ловчий. — Вернётся!

***

— До чуждых троп ещё два дня пути оставалось, — Брун начал сказ. — Мы добрались всего-то до второго оврага и решили устроить привал. Многие из вас знают Илли. Она без деревьев жить не может. Чуть что — сразу на араукарии. Ну и полезла она с одного дерева на другое посмотреть, что там за оврагом творится. Мы за неё не переживали вовсе. Ловкости у неё — каждый позавидовать может. И вот, возвращается она к нам и дышит так тяжело, будто торопилась сильно. Возвращается и говорит, что стаю выследила — Полосунов пятнадцать. Многие посмеялись, да я вместе с ними. Где это видано, чтобы загонщик без воплощения охотника Полосуна выследил?! — возмутился Брун, указывая рукой на свои глаза.

Старцы и дозорные одобрительно закивали, соглашаясь с рассуждением вожака.

— Ну кто поверит? — продолжал нагнетать главарь Большой Охоты. — А она всерьёз! Мы и пошли тудой — убедить юную деву, что ей показалось. Но не тут-то было! — Брун махнул рукой. — Благостный свет Великого Огня действительно приметил для нас парочку Полосунов именно там, куда Илли нас и повела.

От этой новости родичи с удивлением заохали, а прибывшие с Большой Охоты следопыты, нахваливая юную загонщицу, затопали.

— Ясно стало, что неподалёку стая пасётся, — молвил Брун. — За два дня-то кроме Стервятников да этих бешеных Рапторов ни одной ящерицы не видели. Ну вот смотрю я — полосатых два всего, а значит проныры нас уже обнаружили и уводят от стада. Но нет! — воскликнул охотник. — Ящеры и вовсе нас не замечали, будто не сдались мы им. Вот я и послал загонщиками Илли и Рами́ра, — вожак охотничьих отрядов указал в сторону сидящего среди сородичей Рамира, — в обход по правым склонам, предполагая, что стая именно там.

Рамир закивал, подтверждая слова Бруна.

— Мы ушли влево. Поднялись на другую сторону оврага и слышим — суета на опушке! Ближе подошли ока воплоти*, — на этом месте сказа вожак обратил свои глаза в рептилоподобные, — и сквозь заросли вижу я Полосунов — десятка два их там ютится. Мы орудия приготовили и ждём, пока Рамир и Илли стаю спугнут да к нам пригонят. Ждём-ждём, а их всё нет и нет. Вот и решили сами. Луки, копья наизготовку взяли и крадёмся ближе. Крадёмся, и смотрю я, что за стаей просвета не видать, будто не кончается она. Вся поляна плотью усыпана, и в ушах гул стоит. Бьются сердца — нас не боятся, а то и вовсе не слышат и не чуют, будто способностей ящеры лишились. Пламенем своей гравировки правдую, братья и сёстры, отсохни у меня язык — их там десятка четыре, а то и больше было! Я ока освободил, дабы собственными глазами увидеть, не мерещится ли мне, — Брун вернул глазам прежний людской облик. — Не мерещится! — продолжил он. — И вдруг стадо это засуетилось и принялось не спеша уходить вглубь рощи. Я не сдержался, просвистел, и мы напали. Вот как подняли орудия, так каждый и успел по Полосуну заколоть, и я — два. Остальные ящерицы в страхе на восток дёрнули, и много их было, братья, очень много!

— У-у-у! — соплеменники восторженно захлопали в ладоши.

— А Илли с Рамиром-то где потерялись? — спросил Хорд.

— А вот Рамир пускай и расскажет. Что мне пересказывать, — ответил Брун.

Соплеменники уставились на Рамира. Опытный ловчий поднялся со своего подстила и сел поближе к костру. Борода его и волосы были аккуратно сплетены и подозрительно чисты. А судя по свежему маскировочному окрасу на лице и в тех местах, где костяные доспехи не прикрывали конечности и тело, всем и вовсе стало понятно, что Рамир не принимал участия в травле Полосунов. Нанесённая соком саговника краска на коже родича была настолько свежа и нетронута, что если бы никто не знал, что Рамир был на Большой Охоте, все бы решили, что он только-только на неё собирается. И, конечно же, у многих соплеменников возникли вопросы, но Рамир, не дожидаясь суждений, своим сказом стал открывать глаза неведающим:

— Мы с Илли по правым склонам обошли, — незамедлительно начал ловчий. — Я местность осмотрел — всё чисто, ни одного хищника в округе, только полосатые. А стая большая! Слова Бруна подтверждаю — не мерещилось ему! Сам я ушёл вперёд немного, но договорились мы с Илли по сигналу начать. Крадусь я, значит, ока воплоти, и чудится мне, что Илли зовёт меня, да как-то странно — голос её оборвался. Дык, я и решил, что мне послышалось. Добрался до зарослей и свист даю, а сам в сторону стаи не лезу. Жду Илли. Интересно же! Это её первая охота. Как она себя поведёт-то, что делать будет?!

Соплеменники одобрительно зашумели, поддерживая решение Рамира.

— Но она как сквозь землю провалилась, — продолжал рассказывать ловчий. — Нет её и нет… Потом смотрю — в стае ящериц переполох! Понял я, что Брун команду дал травить добычу. Я хотел было помочь, но предчувствие Заврини Илли искать направило. Вернулся я к тому месту, где мы с ней разошлись, а она лежит там без сознания. Я её в чувства давай приводить. Она глаза открыла и как отпрыгнет от меня! Такого прыжка сроду не видел, — восхищённо сказал Рамир. — Отскочила и смотрит, будто не узнаёт. А радужки глаз у неё чёрные, как ночь, и зрачков будто нет вовсе! А белки красным переливались, словно пламень с кровью смешался!

На этом сказе сородичи заохали от удивления, а охотники из отряда Бруна снова зашумели и затопали, подтверждая слова ловчего.

— Я понял, что дева глаза Заврини познала, но глаза неправильные какие-то, — объяснил Рамир. — И говорит она мне: «Не подходи, чудовище!». Я и опешил. «Илли! — успокаиваю её. — Это же я, Рамир!». А она смотрит и понять ничего не может — не узнаёт меня! Я ближе к ней, а она как вскрикнет и без чувств на землю рухнула. Я на руки её взял и понёс к отряду…

Соплеменники раскрыли рты.

— По возвращении в стойбище Илли сказала мне, что когда с Рамиром они разошлись, корни невиданных растений оплели ей ноги, а потом и до рук добрались. И больше она ничего не помнит. Даже не помнит, как Рамир её в чувства привёл, — заключил Брун. — Она единство познала, люди! И единство её прервалось. Точно вам говорю! Азиса не забыли? У него тоже память отшибло, когда нарушили ему.

Старцы и бывалые следопыты закивали, а дозорные, в очередной раз заслышав упоминание о старом шамане, снова замерли в ожидании каких-нибудь подробностей, но Брун продолжил изъяснять произошедшее с его загонщицей:

— Слышит Илли наши голоса как мы — охотники — слышим со зраком воплоти. А что с глазами у неё — совсем не понятно. Говоришь, Валан, на звезду похожи? — указал он рукой на явленность, а все сидящие у костра тут же подняли взоры к небу. — Может быть, и похожи, — продолжил рассуждать вожак. — Но что я точно знаю, и Илли сама мне говорила, что видела она взором своим посреди ночи сумерки, будто не ночь это вовсе, хотя тогда далеко за полночь было. И живность всякую, что стрекочет и цокочет, огнями светящимися она видела, и нас всех сородичей в другом обличии видит, как наши ока воплощённые ящеров! Говорит — туши мы в доспехах! Сама мне ведала, что у неё кости торчат везде да мясо с кровью — кожи нет! Ни у неё нет, ни у нас — ни у кого! Лишь плоть оголённая!

*ока воплоти — на языке первых людей означает «со взором охотника».

***

— А-а-а! — завопил Унга, а сбоку от него на освещённой стене появилась восьмилапая тень.

— Что? Что случилось? — напугавшись воплем соплеменника, заголосили и без того всполошённые дети.

— Она на мне! На мне сидит!

— Кто сидит? Как сидит? — Ронин тут же поднёс факел поближе к сородичу.

— Тварь!

С подбородка Унги тянулась вниз едва видимая блестящая паутинка, а на её конце на уровне груди будущего охотника висело крохотное мохнатое существо.

— Во имя Пангеи, Унга! — воскликнула Эльна. — Это же Желтопузик!

Оми захихикала, а черновласая девочка подцепила паутину пальцем и поднесла к себе, чтобы разглядеть насекомое. Паучок тем временем сумбурно махал лапками, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь.

— Они в камнях живут, забыл? — добавила Эльна. — Сам же подсовывал им личинок стрекоз!

— Унга, тут и так жутко, и ты ещё со своими тварями! — недовольно буркнул Ронин.

Мрачный тоннель отдавал сыростью и прохладой. Его зауженные и извилистые коридоры были настолько однообразными, что юным исследователям иногда казалось, будто ходят они по одним и тем же закуткам. Местами заострённые рельефы стен и падающие на них тени напоминали силуэты ящериц, и детям порой чудилось, что каменные формы и вовсе шевелятся. От этого становилось страшно. Но несмотря на жуткое убранство подземного хода, стремление к приключениям не покидало храбрые сердца, ведь таинственный и неизведанный путь навевал юным сородичам не только тревогу, но и предвкушение увидеть что-то необыкновенное и невиданное прежде.

Пробираясь по узкому коридору, будущие охотники почти не разговаривали. Они не на шутку боялись нарушить чарующую тишину незнакомого подземелья. Поэтому дорога к Храму Созидателя короталась без болтовни и дурачества. И лишь отдалённые всплески подземного ручейка размеренно беспокоили безмолвие стен.

Ронин и Унга постоянно помогали девочкам взбираться на неудобные подъёмы и уступы. А Унга ещё и помечал стены тоннеля своим маленьким костяным ножом. Время от времени, вырезая на стенах указательные стрелки и прося его подождать, мальчуган задерживал ход, на что соплеменники негодовали, так как тоннель-то не разветвлялся и заплутать в нём при всём желании было невозможно. Но Унга настаивал, обосновывая свои действа словами: «На всякий случай».

Частенько дети ударялись и царапались об острые края рельефов, получая при этом неприятные жгучие ссадины. Но молодь терпела и продвигалась вперёд. После нескольких слишком зауженных коридоров Эльна догадалась, почему взрослые не ходили в Храм Созидателя этой дорогой. В этом рукаве даже малым отпрыскам приходилось иногда проползать на четвереньках, что было весьма неприятным действом: резкие склады пещер впивались в колени, оставляя после себя сильное желание вернуться в стойбище и, завалившись на мягкий подстил, погрузиться в беззаботный мир сновидений, но любопытство брало своё.

Казалось, что тоннель никогда не закончится! Дети шли и шли, но вскоре коридор стал значительно расширяться, что не могло не порадовать юных искателей приключений.

— Я думаю, мы почти добрались, — едва слышно прошептал Ронин.

— Здесь становится теплее, — подметила Эльна.

— Скоро мы вождя увидим?! — воскликнула Оми во весь голос.

— Тс-с! Оми, да что же ты так голосишь, — прошептал Ронин. — Ты что, хочешь, чтобы нас услышали дозорные? Прошу тебя — давай шёпотом!

— Прости, Ронин, я просто соскучилась по Па, — надув губки, оправдалась девочка.

— Скоро увидишь вождя, скоро, — ответил Ронин. — Потерпи. Главное, никого не встретить.

— Перестань, Ронин! Тут и так жутко до костей. Кого мы ещё встретить должны? — разволновался Унга. — А если честно — я устал уже. Спать хочу.

— Ну будет тебе, Унга, — буркнула Эльна. — Ты же сам хотел в пещеры, больше всех!

— Хотел-хотел — перехотел, — обиженно проворчал юнец, вспоминая напавшего на него Желтопузика.

Подземный ход становился всё шире и просторней, а свечение факела всё меньше и слабее охватывало его протяжённость. И если прежде, в узких коридорах, пламя огня рассеивало свет далеко вперёд, позволяя уверенней идти по скалистым рельефам, то сейчас необъятный уклад тоннеля заметно поглощал свечение. Чем шире становился грот, тем ближе к молоди, пожирая чернью пределы видимости, подкрадывалась кромешная тьма. Порой дети и вовсе терялись в просторах подземелья. Очертания стен то появлялись совсем рядом, то на десяток шагов исчезали во мраке.

Это изрядно пугало будущих охотников. Ход их явно замедлился. И после нескольких таких размашистых переходов, чтобы случаем не потеряться, Эльна предложила взяться за руки и ступать вдоль левой стены коридора.

Вскоре вдали проявился едва видимый зелёный свет.

— Смотрите! — первым подметил Унга. — Там что-то светится?

Молодь остановилась и попыталась разглядеть, на что указывал юнец, но мерцание факела не давало сосредоточить взоры.

— Ронин, — обратилась Эльна. — А ну-ка убери факел.

Ронин отвёл руку в сторону. Сияние светоча отступило, и недалеко во мраке, в полусотне шагов от молодых сородичей проявились зеленоватые силуэты каменных стен.

— Да, я вижу! Там что-то есть. Кажется, мы пришли, — обрадовалась Эльна.

— Мы пришли, пришли! — снова заголосила Оми. — Бежимте скорее!

— Оми, тс-с!!! Тише, милая, — остерёг девочку Ронин.

— Ой, простите, простите. Идёмте скорее, — уже шёпотом торопила дочь вождя.

Дети устремились к просвету. И совсем скоро тоннель привёл юных соплеменников к источнику загадочного свечения — в Обитель Единства.

— Вот это да! Вы только посмотрите, как они светятся! — изумился Ронин, входя в обширный грот. — Это же символы охотников и шаманов!

Храм Созидателя, окутанный зелёной дымкой сверху донизу, переливался радужно-зелёными потоками света. Повсюду на стенах, на уступах и плоскостях, источая яркое свечение, сияли наскальные рисунки и гравировка первых людей. Сияния, словно редкие лучики Великого Огня, рассекающие толщи облаков в пасмурный день, исходили из полостей и начертаний орнаментов, распыляя тёплый свет по просторам Храма. Дети были очарованы увиденным! За все Луны и Великие Огни они не видали ничего причудливей и необыкновенней. Раскрыв рты, молодь медленно ступала вдоль стен подземелья и рассматривала светящиеся символы на скрижалях.

— Ах! — восхитилась Оми. — Как же тут красиво!

— Ага… А кто-то из охотников говорил, что в Храме темно и сыро, — Ронин вспомнил сплетни дозорных и потушил факел. — А здесь очень тепло, даже жарко как-то…

— Это свечение! Оно согревает Храм, — догадалась Эльна и осторожно протянула руку почти вплотную к светящемуся символу. — Ай! — тут же одёрнула. — Горячо!

— Мне кажется, это пламя Пангеи, о котором рассказывал Валан! Зелёный огонь, который придаёт силу стойким охотникам и шаманам! — воскликнул Унга. — Или прана, которую надобно изъять!

— Точно! — подхватила Эльна. — Так горячо может быть только от пламени!

Внезапно и юрко Унга провёл рукой на расстоянии от символа. Малец на миг коснулся зелёных лучей и, не ощутив теплоты, понял, что обжигающими они были лишь у истока. Унга ещё раз, но уже медленно, подвёл руку к потоку света и замер. Молодь ахнула от удивления: таинственный зелёный луч, коснувшись ладони, осветил кисть Унги и насквозь вышел с другой стороны; рука юноши залилась свечением до самого предплечья, и сквозь сияющую кожу стали видны силуэты костей и суставов, а Унга изумлённо выпучил глаза.

— Ух ты! — восхитились дети.

— Ничего себе! — ахнула Эльна. — А тебе не больно? Не горячо?

Унга покачал головой:

— Он… Он не горячий. Он даже не тёплый!

Тут же юные искатели приключений повторили за сородичем — дотронулись лучей. И действительно — на небольшом расстоянии от светящихся орнаментов тепло и вовсе не ощущалось. Руки храбрецов наполнились зелёным светом, а Эльна тем временем осторожно приблизила свою ладонь вплотную к символу.

— Смотрите, — она коснулась гравировки. — Попробуйте. Больше не обжигает.

Остальные последовали совету девочки. Медленно подведя ладони к источникам, дети одобрительно закивали. Эльна оказалась права.

Ронин же и вовсе убрал руку от символа, но его кисть продолжала излучать сияние, постепенно утрачивая силу свечения.

— Ух ты! — сородичи снова заохали-заахали, а Ронин принялся плавно водить рукой перед собой. Его движения мистическим образом оставляли после себя шлейф зелёной лучистой пыли. Остатки сияния света на мгновения сохраняли силуэт руки, а затем бесследно растворялись в воздухе.

— Вот это да! — вновь восхитились дети и повторили за юнцом.

Они проделывали это снова и снова, восторгаясь светящимися очертаниями.

Совсем скоро кисть Ронина окончательно перестала светиться, и он ещё раз дотронулся до символа, но тут же отдёрнул руку.

— Ай! Горячо! — воскликнул юнец.

— Ага! — улыбнулась Эльна. — Издалека надо.

Девочка проделала всё то же самое, что в первый раз сделал Унга, а затем коснулась гравировки. У неё получилось не обжечься, и она тихонечко захлопала в ладоши:

— Как же здорово, как же здорово!

Юные соплеменники последовали примеру Эльны. Ещё много раз проделав хитрый трюк, они, довольные разгадкой сияющих лучей, подбежали к очередному уступу с символами.

— Смотрите, это же все ящеры, которых побеждали охотничьи отряды! — сообразил Унга.

Остальные, поддакивая, подтвердили слова сородича.

— Это — Длинношеий, — Оми указала на символ.

— Всё-то ты знаешь, кроха, — похвалил Ронин.

— Ага! А это Лазуны, — приметил Унга. — Они постоянно ошиваются возле стойбища.

— Хвосто… Хвостоли… — замешкалась дочь вождя.

— Хвосто — Лих! — подсказала Эльна.

— Точно-точно! Хвостолих, — Оми порадовалась своей сообразительности и обняла старшую соплеменницу.

— А тут что? — черновласая дева обратила внимание на следующую скрижаль. — Это что, Великий Огонь?

Справа на уступе была высечена древняя мудрость — начертание об огненном светиле, что освещало обитель Пангеи да помогало охотникам на промысле, и о Луне, что время исчисляла да своим присутствием отдых жаловала и сны. И мудрость ту знали все от мала до велика!

— И сотворила Пангея в бушующих водах Великий Огонь, — начал вещать Ронин. — Чтобы видели охотники добычу свою.

— Да-а! — дети поддержали сказ.

— И дабы огонь не испепелил земли сотворённые, возвращала Пангея его обратно в водную стихию да Луну на его место поднимала в небо, чтобы творения Её могли мудрости набраться!

Эльна с восхищением уставилась на юношу.

— Ты молодец, Ронин, запомнил сказания Варна, — похвалила она.

Юнец улыбнулся и, скорчив заумную гримасу, продолжил с важной физиономией рассматривать символы на уступе. Девочки и Унга подметили воображульничество сородича и тихонечко захихикали. И Ронин, не сдержавшись, захихикал со всеми.

Молодь ещё долго рассматривала светящиеся начертания с рептилиями и историю небесных светил и представляла с ними всякие приключения, пока малышка Оми не обнаружила неподалёку нишу с какими-то костями, сломанным луком, копьём и пёстрыми замысловатыми камешками.

— Смотрите! — позвала она. — Здесь дряхлый лук и обглоданные кости какие-то. Фи… И цветные камешки! Они блестят! Эльна, можно я возьму себе эти камешки?

Черновласая дева и юнцы тут же подскочили к дочери вождя и принялись рассматривать её находку, а Ронин, увидев причудливые светящиеся подобия камней, вспомнил учения Варна и пояснил:

— Это реликвии предков, Оми. Не камни вовсе. Это ракушки, что нашли когда-то прапращуры пращуров у берегов бушующих вод! А вот и след Заврини, про который Хорд рассказывал, — юноша приподнял окаменелый огрызок земли.

— Не хочу след! Можно ракушки взять? Хоть одну?

— Не-е-ет, милая, — трепетно возразила Эльна. — Реликвии брать нельзя. Нас могут поругать за это.

— Ну-у-у… — малышка тотчас надула губки, а Унга принялся её успокаивать:

— Будет тебе, Оми. Нам действительно выговор за ракушки устроят. И кстати, вы что, забыли зачем мы сюда пришли?

— Точно! — подхватил Ронин. — Посмотреть на вождя!

— А где вождь-то? Где Па? — Оми тут же принялась оглядываться по сторонам.

— Действительно, — подхватила и черновласая дева. — А где же вождь?

Сородичи осмотрелись. Чуть дальше от сияющих символов, ближе к центру пещеры, лучи, исходя из массы наскальных рисунков, пересекались между собой и образовывали в Обители Единства скопления густой туманности и пылевых облаков. Сквозь эту причудливую завесу, которая окутывала почти всё пространство грота, дети подметили небольшой светящийся валун.

— А что это там? — поинтересовался Унга. — Пойдёмте посмотрим.

И будущие охотники устремились к загадочному камню.

Проходя через туманность, Ронин, ступавший впереди всех, вошёл ненароком в пылевое облако. Внезапно облако рассыпалось на множество крошечных частиц. Частицы взметнули ввысь и зависли над юнцом.

— Ой! — юноша остановился и, с опаской подняв голову, уставился на пылинки.

Унга и девочки тоже обратили внимание на происходящее.

— Ух ты! Вы видели? — раскрыв рот от удивления, воскликнул Унга.

— Да-а-а, — хором подхватили юные соплеменницы.

Тем временем светящиеся частицы, слегка подрагивая, продолжали парить в воздухе, будто ждали, когда же нарушитель умиротворения покинет их место пребывания. Подросток медленно и осторожно сделал шаг вперёд. В этот момент крупицы, что дальше всех находились от юноши, плавно спустились чуть ниже и снова зависли.

Эльна, Унга и Оми заохали от восторга, а Ронин понял, что происходит, и сделал ещё несколько шагов — подальше от причудливых пылинок. И тут же все как одна крохотные частички света устремились обратно, в изначальное своё нахождение. Они размерено прильнули друг к другу, по новой воссоздав облако световой пыли.

— Ах! — воскликнула Оми и, недолго думая, резво прыгнула в ту же пылевую завесу.

Крупинки света снова разлетелись и зависли в выси! Как только дочь вождя отдалилась от их прежнего места скопления, частички вновь собрались в единое целое.

— Как же здесь здорово! — обрадовалась Эльна и тоже прыгнула в пылевое облако.

Дети, радуясь и восхищаясь забаве таинственного подземелья, принялись носиться от одного облака к другому, разгоняя частицы света по Обители Единства. А когда молодые сородичи устали от безудержной беготни по Храму, Ронин подозвал соплеменников к себе, и, отдышавшись, будущие охотники наконец-таки подошли к загадочному камню.

— Интересно, а это что такое? — задумчиво поинтересовался Унга.

Странный и немного уродливый чудо-камень был покрыт столь же странными сияющими сплетениями корней, которые напоминали отростки лианового дерева. Сплетения исходили прямо из травянистого островка под камнем, а их свечение было подобно свечению символов первых людей на стенах пещеры.

Ронин, обходя валун, коснулся вершины чудо-камня и тут же подметил стоящие возле чаши и огромный чан.

— Здесь кто-то бы… — юнец не успел договорить, как внезапно, сочетаясь с глухим треском, отростки на причудливом камне зашевелились и, утрачивая свечение, принялись медленно сползать вниз.

Дети заохали от неожиданности и отпрыгнули. Мгновением после лучи света, исходящие из наскальных рисунков и символов первых людей, стали меркнуть по всему Храму Созидателя — угасали светящиеся пылевые облака и туманность. Пещеру стремительно начал окутывать мрак!

Юные сородичи запаниковали.

— Ронин, что ты сделал? — оглядываясь, воскликнула испуганная Эльна.

— Ронин, что происходит? — растерянно спросил Унга.

— Я не знаю, я ничего не делал. Совсем ничего, — оправдывался столь же напуганный юнец.

— Эльна, мне страшно! Эльна!.. — Оми обняла черновласую деву.

— Тише, милая, всё будет хорошо! — Эльна прижала кроху.

— Ро-ро…и-нин, Ро-о-ни-и-н, что это? — дрожащим голосом вымолвил Унга.

Побледневший юноша указывал на валун и пытался что-то выговорить, но слова больше не исходили из его уст. Подросток будто утратил дар речи. Раскрыв рот и безмолвно шевеля губами, Унга плюхнулся на зад и оторопел. Повязка на его бёдрах взмокла, и под юнцом образовалась лужа.

— А-а-а! — завопила маленькая Оми и вцепилась в Эльну так, что та почувствовала, как острые коготки малышки пронзили кожу до крови.

Едва светящиеся стебли обнажили вершину валуна, и юные сородичи разглядели в каменных формах чьё-то лико. И поняла молодь в тот час, что загадочный камень был не камнем вовсе! Распознали дети меж сплетений людское тело, и заключалось оно сплетениями, облечённое с ног до головы, словно в неволе. А между отвратительных отростков безмятежно проглядывалось серое и, казалось, окаменелое лицо незнакомца. Веки его были опущены, будто пребывал он во сне, но в полумраке виделось юным сородичам, что глаза его беспокойно ворошатся. И виденье это вселяло смятенье и страх!

Ронин опешил. Унга в страхе отполз подальше от сплетений. А у Эльны от волнения затряслись ноги, и, обняв малышку ещё сильнее, черновласая дева пала на колени на острые очерки рельефа.

Изумрудные потоки света и светящиеся пылевые облака в Храме Созидателя полностью померкли. Обитель Единства окутала тьма, и в пещере будто всё замерло в тот час. В непроглядном мраке дети больше не различали один одного — ничего невозможно было разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Только Оми и Эльна находились вместе — в объятиях друг друга. Девочки затаились. Они не разговаривали и даже не шевелились, ибо боялись нарушить тишину грота и пробудить заточённого в корни незнакомца. Слева и справа они порой улавливали дрожащее дыхание и сопение Унги и Ронина да едва слышимый ручеёк, протекающий в складах подземелья, нарушал жуткое затишье.

И вдруг посреди темнящей черни, прямо перед молодью, засветились красные глаза, а в них возникли огромные зрачки чернее ночи: взгляд незнакомца вмиг оживился, и пламенные глаза, раз за разом смыкая веки, взялись смотреть то на Ронина, то на Унгу, то на Эльну и Оми, то куда-то вдаль.

Ронин рухнул без сознания. Оми, завидев светящийся зрак, отвернулась и закричала что есть сил: её визг эхом разнёсся по Храму Созидателя. Ещё сильнее прижавшись к черновласой деве, кроха принялась реветь взахлёб. Унги и вовсе не было слышно, а побледневшая Эльна, в тот момент вся трясясь от страха и не чувствуя ног, ненароком уловила пленительный и ужасающий взор.

И был тот взор живой и разумный! И не было никакого света в Обители Единства, кроме света огненных глаз. Отблески сияний жуткого взгляда тускло подсвечивали очерки окаменевшего лица, и узнала черновласая дева в тех очерках черты лика своего вождя. И мерещилось Эльне в тот час, будто губы вождя шевелятся, пытаясь что-то вымолвить, но мрачные стебли сдерживали скулы, словно подавляли глас…