Motherfuckers. Уличная банда с анализом

Сборник статей

Впервые публикуемое на русском собрание документов, интервью, эссе, воспоминаний участников нью-йоркской арт-анархической группировки конца 1960-х гг. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Black Mask. № 1-10

Black Mask № 1 — ноябрь 1966

Появляется новый призрак. Подобно улицам Уоттса, мы палимы революцией. Мы нападаем на ваших Богов… Мы воспеваем вашу смерть. РАЗРУШАЙТЕ МУЗЕИ… наша борьба — не надписи на стенах. Пусть прошлое загнется от ударов восстания. Герилья, негры, люди будущего — вот наши предшественники. Долой вашу культуру, вашу науку, ваше искусство. Каким целям они служат? Ваши массовые убийства видны невооруженным взглядом. Промышленник, банкир, буржуа с их безграничными претензиями и вульгарностью захламляются коллекционным искусством, между делом продолжая пускать кровь остальному человечеству. Ваша ложь трухлява. Мир восстает против вашего угнетения. За порогом люди, взыскующие нового мира. Машины и ракеты, завоевание времени и пространства — вот семена того будущего, что будет свободно от вашего варварства, семена, чей посев оставит нас начеку. Мы готовы…

Так пусть же начнется борьба

Вышеприведенный призыв был издан как часть акции против Музея современного искусства. Прилагавшееся сообщение для печати имело своей целью частично разъяснить смысл происходящего.

«В понедельник, 10 октября, в 12.30 мы закроем Музей современного искусства. Эта символическая акция имеет место в то время, когда Америка вступила на тропу тотального разрушения, а наши действия дают понять, что открыт новый фронт в мировой борьбе против угнетения. Мы стремимся к тотальной революции: к культурной, социальной и политической. — ТАК ПУСТЬ ЖЕ НАЧНЕТСЯ БОРЬБА».

Некоторое количество копий призыва было разослано по почте, и вскоре стали поступать отклики, в числе прочих было и ниже публикуемое письмо. Для более полного разъяснения сути наших идей мы помещаем здесь и наш ответ.

Дорогие друзья,

Каракули на разосланной вами листовке вызвали у меня незамедлительную реакцию: какой смысл в этом хаосе — закрытие военных заводов, Пентагона, Сити-Холла или полицейских участков? И Джордж считает это слишком грубым и вульгарным. Я действительно ну никак не могу с этим согласиться: мне кажется, настоящих революционеров осталось настолько мало, что они вроде бы не должны так поверхностно путать своих единомышленников с врагами. А Джордж очень занят, чтобы писать вам лично.

Спасибо за вашу посылку. Хотя по многим позициям мы не схожи, надеюсь, вы еще что-нибудь нам пришлете, ну а с ответами у нас не заржавеет.

Но почему, почему надо начинать именно с музеев?! Хотите напасть на богов, атакуйте религию; хотите остановить кровопролитие, атакуйте механизмы войны; если вы против угнетения — атакуйте общественное устройство. И только ли это «безграничные претензии и вульгарность», а не всевластие кусачей, как клопы, буржуазии? Если так, то мало этого призыва, чтобы начать революцию. Та сила, что перевернет вверх дном систему, не будет исходить от меньшинства несовершеннолетних, вовлеченных в эту культуру, — сила выйдет из масс, угнетенных системой. И большинству из них наплевать, открыт Музей современного искусства или нет, и существует ли он вообще — у них более насущные проблемы: отправятся ли они умирать во Вьетнам или их настигнет в спину ментовская пуля. Их прошлое — унылая юность в позорной рутине школьной десятилетки в мире, в котором они выросли. Их настоящее — продажа своей человечности по ежедневным восьмичасовым частям в обмен на квартплату и продуктовую лавку, и не потому, что их деятельность так уж необходима, а потому, что так установлено власть предержащими.

Так что, конечно, ПУСТЬ БОРЬБА НАЧИНАЕТСЯ. Но надо не кусать за пятки, а бить в больное место.

С любовью, Луиза Кроули

Дорогая Луиза,

Очень может быть, что поспешность твоей «незамедлительной реакции» помешала тебе более внимательно прочесть наше заявление (если так, посылаем еще одно), но, полагая все же, что ты его прочла, я надеюсь, что несколько наших пояснений помогут тебе развеять некоторые сомнения.

Сначала ты задаешь вопрос: «Зачем начинать с музеев?» Как я понимаю, ты недоумеваешь, почему именно там, ведь мы нигде не упомянули, что все должны начинать именно с этого и присоединиться к нам; совсем наоборот — это мы заявляем, что присоединяемся к общему движению, «открывая новый фронт». Мы, конечно же, отдаем себе отчет: сила, что перевернет систему вверх ногами, не выйдет из меньшинства несовершеннолетних, но мы перестаем быть этим меньшинством, присоединяясь к борьбе по всему миру, у которой множество фронтов.

Будучи людьми действия, мы говорим: «Разрушайте музеи», хотя нас мало волнует Современное Искусство, оно для нас лишь символ тотального угнетения человека. Почему житель гетто нападает на обнаглевшую шпану, а не на стоящих за ней более могущественных банкиров или на всю капиталистическую систему в целом? А потому, что человеку свойственно бороться с тем, что представляет прямую опасность. Такие вещи очевидны, и как революционеры мы надеемся, что это будет воспринято с пониманием общей картины или хотя бы приведет к более глубоким выводам. Ты сомневаешься в серьезности наших намерений за эти нападки на музеи. Но ты должна была понять, что мы видели это лишь как часть более широкомасштабной борьбы, когда соотносили себя с «герильей», с «неграми», когда вроде бы ясно написали, что «стремимся к тотальной революции: к культурной, социальной и политической».

Как я понял, затем ты сомневаешься, что культурная революция имеет отношение к революции в широком смысле. То, что ты видишь находящимся в культурном пространстве лишь меньшинство — часть громадного заблуждения, включающего в понятие культуры только относящееся к западно-буржуазной модели. Вьетнамцы борются против уничтожения своей культуры так же, как и против уничтожения своей страны. Африканские революционеры всегда были вовлечены в сохранение своей культуры перед лицом колонизации. И в этой стране чернокожий становится все более отчужден от своей культуры, даже появление джаза не помогло. И мексиканцы, и пуэрториканцы, и индейцы хотят сохранить себя.

И уж точно, что никакая из этих народностей не связана музеями так, как мы, а ведь именно с нашей колокольни более заметен упадок их культур. Но их культура — жизнеспособная, которая, мы надеемся, прорастет в Америке; животворящая культура, исходящая из живого человеческого духа. Этим мы можем заменить удушье школьного образования, бесчеловечный город, идею работы, в которой нет необходимости, и все гробящее жизнь, вместо того чтобы дать произрастать ей в полной мере. Такое невозможно без революции — невозможной, в свою очередь, без деятельной силы. Так что закрывайте военные заводы, Пентагон, Сити-холл или полицейский участок, но не останавливайтесь на этом. Пусть падет и эта культура.

FF

Альбер Камю: интервью для Demain^[57].

Выпуск 24–30.10.1957

Понятие «искусства для искусства» идет вразрез с Вашим отношением к нему. Понятия «обязательство», «приверженность» также кажутся сегодня очень актуальными. Если обобщить, то теперь приверженность предстает как искусство, творимое в угоду политике. Мне видится, что здесь есть что-то более важное, характеризующее ваше творчество, которое отражает наше время. Верно ли это? И если так, то как бы Вы охарактеризовали это отражение?

Я согласен с Вашим выражением: искусство, отражающее свое время. Но, помимо прочего, это ведь еще и литература. Каждый писатель пытается облечь в форму слова страсти своего времени. Вчера это было слово «любовь». Сегодня великие страсти единения и освобождения разрывают мир на части. Вчера любовь вела к смерти одного. Сегодня коллективные страсти приближают риск вселенского разрушения. Но, как и вчера, искусство хочет спасти от смерти живой образ наших страстей и страданий.

Вероятно, в наше время это труднее. Сегодня возможно влюбляться сколько угодно. Хотя одного раза достаточно. Но теперь нельзя оставаться офицером запаса. И так художник уже выпадает из контекста, оставаясь в своей башне слоновой кости, или выхолащивает свое дарование, скача галопом на политическую арену. И вот между этими двумя крайностями лежит трудная дорога подлинного искусства. Мне кажется, что в такой момент писатель должен глубоко понимать драматические события своего времени и принимать соответствующую позицию по отношению к ним всякий раз, когда может и когда осознает, какую может принять. И при этом он должен сохранять или восстанавливать время от времени определенную дистанцию по отношению к нашей истории. Любая работа по окончании предполагает удовлетворение и творца, обжигающего горшок. Поэтому художник, если он должен претерпеть несчастья своего времени, должен порвать себя и все на себе, но пройти через это и выйти с законченной формой. Такое непрерывное челночное движение и напряжение, постепенно возрастающее до очень опасного, — задача современного художника. Возможно, это означает, что на определенном этапе вообще не появится никаких художников. Но может быть, я и ошибаюсь. Это вопрос времени, таланта, а также счастливого случая.

Уверен, так и будет. Все, что нам остается, — это правда наших дней, которая глаза колет. И правда, которую я вижу, такова, что художник идет на ощупь во тьме, как и любой в общем-то неспособный защитить себя от мировых катастроф и пассивно желающий уединения и тишины; мечтающий о справедливости, не видя в себе источника ее противоположности; ведомый, но пребывающий в уверенности, что сам ведет колесницу, размером больше, чем он. В этом утомительном приключении художник может только рассчитывать на чью-то помощь и, как многие, будет искать ее в удовольствиях, в забвении, в связях, в восхищении. И, как всякий, он обретет ее в надежде. Если говорить о себе, то я всегда черпал свою надежду в идее плодородия. Как и большинство людей сегодня, я устал от критики, от пренебрежения, от злобы, короче говоря, от нигилизма. Конечно, необходимо осудить то, что должно быть осуждено, сделать это быстро, но прежде семь раз отмерив. С другой стороны, нужно наконец и похвалить то, что этого заслуживает. И потом, на то я и художник, что даже сводящаяся на нет работа все еще что-то утверждает и помогает не отчаяться в нашей скверной и одновременно с этим такой великолепной жизни.

Когда человек говорит, как Вы, то не похоже, что это — лишь за себя. Почти неизбежно, что говорит он и за других тоже. И говорит он все это для чего-то. Другими словами, он говорит во имя чего-то или от лица людей, для которых это имеет значение. Кто эти люди и что это за ценности?

Для начала, я солидарен с обыкновенным человеком. Завтра мир, быть может, разлетится на кусочки. Есть какой-то урок истины в этой витающей над нами угрозе. И перед лицом такого будущего иерархии, звания, почести вырождаются в то, чем они являются на самом деле, — в клубящийся и рассеивающийся дым. И несомненным для нас остается лишь обнаженное страдание, общее для всех, переплетенное корнями своими с упрямой надеждой.

В Ваших произведениях можно найти и философский пессимизм, и, тем не менее, не оптимизм, а что-то вроде доверия. Доверие это больше к духу, чем к человеку, больше к природе, чем к вселенной, к действию больше, чем к результату. Вы думаете, такое отношение — по сути своей бунт, способствующий отвращению к абсурдности мира, — может быть воспринято большинством или это обречено быть понятым лишь немногими думающими людьми?

Неужели эта позиция действительно такая особенная? И разве нет людей, что не просто угрожают, а уже сопротивляются, живут таким образом. Мы задыхаемся, но держимся, предполагаем, что умираем от горя,

но жизнь опять побеждает. Люди нашего времени, которых мы встречаем на улицах, всем своим видом показывают, что они все понимают. Разница в том, что у некоторых больше смелости. Кроме того, у нас нет выбора. Будь то нигилист, сторонник тоталитаризма, буржуа или индивидуалист, воли не имеющий остаться в стороне, — все должны смириться с этим. Но каждый на своем месте и по своим понятиям должны делать то необходимое, что позволит нам всем жить вместе.

Лично я никогда не хотел оставаться в стороне. Для современного человека вероятность одиночества, полагаю, наиболее незавидная участь, которую уготовила нам наша эпоха. Я чувствую эту тяжесть, поверьте мне. Но все же я не хотел бы поменять эту эпоху на другую, так как осознаю и преклоняюсь перед ее величием. Более того, я всегда думал, что наибольшая опасность таит в себе и сильнейшую надежду.

Власти не пойдут на уступки, если не проявим настойчивость

«Раскрой глаза и смотри, как множество людей находится в состоянии молчаливого подчинения, осознай всю глубину несправедливости и беззакония, творимого по отношению к ним, и то, что это будет длиться до тех пор, пока они не станут сопротивляться словом, делом, или тем и другим».

Много лет чернокожие в черном поясе Алабамы были жертвами порочной системы политического, экономического и социального апартеида. Политический апартеид выражается разными способами: невозможностью голосовать на выборах, отсутствием присяжных в зале суда, закрытым входом в политику и — верх цинизма — жонглированием положениями закона, а порой и просто не принятием их во внимание.

Хотя чернокожее население составляет большинство в округе Лаундес, Алабама, у Демократической партии находятся для него лишь белые кандидаты, прилипающие к политике белой верховной власти. Организация освобождения округа Лаундес хочет видеть политиков, отзывчивых на нужды бедных, а это прежде всего образование, принятие честных законов, мощеные дороги, нормальное жилье, качественное медицинское обслуживание и все, на что они надеются для себя и своих детей.

8 ноября у чернокожих жителей округа Лаундес будет шанс проголосовать за кандидатов, представляющих эти интересы. Кандидаты идут на выборы от Черных пантер и, если будут избраны, возьмут под контроль проведение в жизнь этих начинаний. Это будет контроль чернокожих, желающих, чтобы механизм управления округом работал на благо всех жителей округа Лаундес. ЭТА ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПОПЫТКА ВАЖНА ДЛЯ ЧЕРНОКОЖИХ ВСЕЙ СТРАНЫ, А НЕ ТОЛЬКО ОКРУГА ЛАУНДЕС. ЭТА ПОПЫТКА НЕОБХОДИМА ДЛЯ ПОДДЕРЖКИ ЧЕРНОКОЖИХ.

ЧЕМ ВЫ МОЖЕТЕ ПОМОЧЬ:

Организации освобождения округа Лаундес нужны деньги на бензин, чтобы нам быть уверенными, что все пришли на выборы 8 ноября. Кандидатам нужны деньги на предвыборную агитацию, начиная с сегодняшнего дня и до 8 ноября.

Нужно, чтобы как можно больше народу узнало, что происходит в округе Лаундес.

В день выборов собрания в поддержку кандидатов должны быть поддержаны явкой избирателей округа Лаундес.

В день выборов вполне возможны подтасовка результатов голосования или разбойные нападения на Организацию освобождения округа Лаундес. Какая-то активность с вашей стороны может быть необходимой. Вы можете быть призваны на помощь.

ПОБЕДА ОРГАНИЗАЦИИ ОСВОБОЖДЕНИЯ ОКРУГА ЛАУНДЕС — ЭТО НАША ПОБЕДА.

Вся история постепенного освобождения человека показывает, что те трудности, которые ты претерпел ради него… берут свое начало на ранних этапах борьбы.

Если нет борьбы, не будет и прогресса. Те, кто заявляет, что агитация против уже есть признак наличия свободы, похожи на тех, кто хочет пожать, не посеяв, кто ждет дождя без грома и молнии. Им нужен океан, но без грохота его многочисленных вод.

Это может быть моральная борьба, это может быть борьба с применением физической силы, это может быть и то и другое, но это должна быть борьба.

SNCC 360 Nelson St. S. W. Atlanta,

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

57

Французский телеканал.