Призраки белого мира

Marty, 2022

Сознание человека, его личность – как букет. Букет, собранный из множества разных, не похожих один на другой цветов. Каждый цветок – событие, важное событие в жизни человека, из них складывается личность. Но иногда происходит так, что в букете появляется увядший цветок. Он портит букет, нарушает его. И такой цветок необходимо заменить…

***

За окном шёл снег. Пушистые хлопья медленно опускались, слипаясь в белое ледяное полотно. Оно покрывало всё вокруг. Куда ни глянь — ровная белая пелена.

В камине потрескивал огонь. Его шуршание наполняло маленькую уютную комнатку. Она никогда не была здесь раньше, но всегда мечтала оказаться именно в такой комнате, именно в таком доме, именно в таком…

— Как Ваше самочувствие? ― женщина сидела на диване.

Вот уже несколько минут она задавала вопросы. Много вопросов. Но они оставались без ответа и очень скоро забывались. Их уносила метель.

За окном шёл снег. Она смотрела на белую пустыню. Холодную и бескрайнюю.

— Вы сегодня хорошо спали?

Она не смотрела на женщину на диване. Что-то было не так со снегом. Хлопья не парили и не падали. Это были вовсе и не хлопья. За окном не было ничего, лишь белая пустыня.

— Где я…?

Белое небо. Белая земля. Холодная белая бездна. Белая, как чистый лист.

— Хотите поговорить об этом?

Женщина что-то записывала. Голос её звучал монотонно. Она лишь задала очередной вопрос, такой же, как сотня других, прозвучавших до него.

— Я не помню, как оказалась здесь.

— Хотите поговорить и об этом?

За окном не шёл снег. За окном не плыли облака. За окном вообще ничего не двигалось. За окном ничего и не было.

Крошечный домик стоял совсем один посреди режущей взгляд, белоснежной пустоты. Один во всём мире. Он и был миром. Её миром.

Часть 1. Потерявшие себя

Трое открыли глаза.

Тёмную комнату наполнял затхлый запах. Толстые слои пыли покрывали всё вокруг. Столы, чашки недопитого кофе, койки и тихо попискивающее оборудование. Провода тянулись по полу, торчали из стен, свисали с потолка. Тускло освещавшие комнату экраны мониторов тоже покрывала пыль.

Мужчина поднялся первым. Ноги дрожали. Стоять было тяжело. Он сделал несколько шагов и схватился за стол. Пыль окутала ладони. Мягкая.

Он посмотрел на свои руки. В них было что-то странное. Он не понимал. Руки женщины, смотревшей на него с пола, не были странными. Руки старика, рассматривавшего потолок, не были странными. Их руки были вполне обычными, какими и положено быть человеческим рукам. Его руки были точно такими же. Но они были странными.

Старик лежал и смотрел на потолок. Тёмный, с тусклыми полосками голубоватого света мониторов. Старик не понимал, как сдвинуться с места. Он не понимал, зачем вообще с него сдвигаться. Два человека двигались. Это было естественно. Он понимал, почему они это делают. Но он не мог сдвинуться. Его тело было странным.

Женщина поднялась с пола и, пошатнувшись, облокотилась о поверхность стола. На столе лежали покрытые пылью бумаги. На столе находилось оборудование. На столе стояла чашка. От чашки исходил неприятный запах. Она не знала этого запаха. Она не понимала, почему он есть. Женщина попыталась схватить чашку. Её руки дрожали. Чашка скользнула и упала на пол.

Чашка разбилась.

Женщину охватила паника.

Осколки разлетелись в разные стороны.

Чашки больше не было.

Мужчину охватила паника.

Трое смотрели на то, что ещё мгновением раньше было цельным объектом. Они не понимали. Чашка исчезла сама собой. Осколки появились сами собой. Они не понимали.

— Винсент, откуда это…? ― женщина обеспокоенно посмотрела на мужчину.

Мужчина вздрогнул. Он оглянулся. В темноте он больше никого не видел. Старик — доктор Джозеф Бартон — сидел и смотрел на осколки. Приборы попискивали. Свет мониторов дрожал. Тамара продолжала обеспокоенно смотреть. Она ждала ответа. Чьего ответа?

— Винсент…? ― вновь прошептала она.

Она точно смотрела на него. Но он не понимал этого имени. Он знал его, множество людей зовут Винсент. Но он не видел здесь ни одного.

— Кого ты зовёшь, Тамара…?

Мужчина вздрогнул. Его голос был странным. Тамара говорила. Это естественно. Она говорила, как ей и положено говорить. Но его голос был странным.

Женщина оглянулась. Старик — доктор Джозеф Бартон — смотрел на свои руки. Приборы попискивали. Свет мониторов мерцал. Винсент не ответил ей, он обращался к кому-то. К кому?

Они молчали.

Старик сжимал и разжимал кулаки. Пальцы двигались, как им и положено. Но они были странными. Странные движения, странные ощущения. Он не понимал.

— Почему вы…? ― прозвучал его голос.

Старик испуганно замолчал, уставившись в темноту. Голос. Слова. Звуки. Всё было странным.

— Доктор Бартон…? ― Винсент и Тамара смотрели на него.

Почему они смотрели на него? Почему бы им не смотреть на того, к кому они обращаются? Да и к кому вообще они обращаются?

— Кто такой доктор Бартон…?

Трое смотрели друг на друга. Приборы трещали. Свет мониторов озарял их лица. Трое знали друг друга. Трое знали всё друг о друге. Трое не знали ничего о самих себе.

Их охватила паника. Безмолвная паника. Они не издавали ни звука. Они не двигались. Они смотрели друг на друга. Они не понимали…

Громкий скрежет наполнил комнату. Лязг металла. Они знали этот звук. Но они не понимали, что он исходил от двери. От единственной двери, которая с грохотом упала на пол.

Ворвались люди. Много людей. Военная форма. Оружие. Для людей это естественно. Люди способны врываться. Люди способны держать оружие. Но ведь только что их не было. А теперь они стоят. Они кричат. Что-то кричат. От них исходит яркий свет, который полосами и кругами разбегается по комнате. Так светят фонарики. Это тоже естественно.

— С добрым утром, доктор Бартон, доктор Фишер, доктор Бейкер.

Голос принадлежал незнакомому мужчине, его одежда была не похожа на одежду остальных:

— Вы даже не представляете, что натворили.

Три пустых взгляда были обращены к нему. Трое не представляли.

— Уведите их, ― мужчина в непохожей одежде обращался к своему отряду. ― Следите за ними и не давайте взаимодействовать друг с другом.

Их окружили. Их схватили за руки. Неправильные руки. Их потащили. Свет фонариков метался по комнате.

— Сэр, а что делать с четвёртым?

Свет застыл в углу. Трое впервые увидели, что в комнате был ещё один. Он лежал. Лежал с закрытыми глазами. Десятки проводов тянулись по его рукам и ногам.

— Не трогайте его и запечатайте комнату.

Безжизненное, холодное тело. Он не проснулся. Барри. Барри Уайт не проснулся.

***

О борт бились волны. Специальный разведывательный корабль рассекал бескрайнюю пустошь океана. Яркие солнечные лучи освещали палубы. Но в каютах было темно. Настенные лампы излучали неестественно-белый свет. Слышался отдалённый скрип. Сквозь прямоугольное окошко было видно, как кто-то то и дело проходил мимо двери.

Это место было незнакомым. Но такие бывают.

Серая комната. Стол и два кресла. Дверь и камера в углу.

― Не похоже, чтобы они сопротивлялись, сэр, ― военный поочерёдно смотрел на три монитора.

Три совершенно одинаковых каюты. Женщина сидела в кресле, постукивая пальцами по столу. Она вздрагивала от каждого звука, что возникал при этом. Мужчина ходил по комнате и рассматривал свои руки. Он то сгибал, то разгибал пальцы, хлопал в ладоши, легко ударял по стене. На его лице отражался ужас. Старик лежал на полу и смотрел в потолок. Его взгляд был пустым и потерянным.

— Они не способны сопротивляться, ― мужчина в военной одежде, что отличалась от формы его подчинённых, тоже смотрел на экраны.

— Тогда почему вы приказали запереть их, и не даёте им встретиться?

— А разве похоже, что они хотят встретиться?

Военный задумчиво посмотрел на каждый монитор. Он следил за учёными уже несколько часов, и было похоже…

— По-моему, они вообще ничего не хотят, сэр.

Командир усмехнулся:

— Скажи, Грегори, а хотел бы ты чего-то, будь ты совершенно пустым?

— Простите? ― военный был озадачен.

— Не бери в голову. Просто следи за ними.

Командир ещё раз посмотрел на троих учёных и направился к двери.

— С кого начнёте, сэр?

— С Бейкер.

Тамара Бейкер. Запись №1. 09/06/48

Женщина стучала пальцем по столу. От этого возникали звуки. При соприкосновении двух объектов звуки вполне естественны. Но эти звуки были неправильными. Они возникали сами собой. Стол издавал их сам собой. Женщина продолжала постукивать пальцем по столу.

— Добрый день.

Напротив неё сидел мужчина. Высокий, с тёмными волосами. Он не был похож ни на кого — и был похож на всех других людей. Женщина его не знала.

— Моё имя Левин, ― представился мужчина.

Положено представляться в ответ. Но…

— Кто я…?

Женщину охватила паника. Она не знала. Она должна была знать, но не знала. Она не понимала.

— Прекрасно, что вы осознаёте, что должны кем-то быть, ― мужчина улыбался.

— Это ведь естественно…

— Ваше имя Тамара Бейкер.

Женщина молчала. Имя было обычным. В нём не было ничего странного. Оно принадлежит ей? Это странно.

— О чём вы сейчас думаете? ― спросил мужчина.

— Иметь имя — странно…

— А то, что у меня есть имя — тоже странно?

— Нет…

Женщина продолжала стучать пальцем по столу. Она уже привыкла к этому звуку, но он был всё таким же неправильным.

— А иметь профессию странно? ― Левин тоже постукивал пальцем по столу, звук был правильным.

— Нет…

— Вы врач. Психиатр, если точнее.

— Нет… Неправильно…

— Почему же неправильно? Вы работали в частной исследовательской лаборатории…

— Нет…

–… “Memories”…

— Не…

–…на острове Баракуйа.

— Баракуйа…? ― во взгляде женщины промелькнуло понимание.

— Вы знаете это место?

— Да… Там работает Винсент…

— Верно, ― Левин кивнул. ― Что вы знаете о Винсенте?

— Винсент всегда боялся поездов.

— Поездов? Но почему?

Женщина ударила по столу всей ладонью. Она не ответила.

— Кто ещё работает на Баракуйе?

— Джозеф. Доктор Джозеф Бартон.

— Да, верно, ― Левин немного помолчал. ― А ещё там, вместе с ними, работали вы.

— Неправильно… неправильно… неправильно…

Женщина сильнее застучала по столу. Всей ладонью. Удар за ударом. Стучала и стучала. А звуки всё возникали и возникали. Брались из ниоткуда.

— Я зайду к вам позже. Вам принесут обед. Поешьте чего-нибудь.

Левин уже был за дверью.

Женщина продолжала стучать по столу. Ладонью. Хлоп. Хлоп. Хлоп…

Винсент Фишер. Запись №1. 09/06/48

Он хлопал в ладоши. Это было неправильно. Звуки были неправильными. Ощущения были неправильными. Но он продолжал.

Напротив него сидел человек. Он представился Левином.

— А ваше имя Винсент Фишер.

— Нет, не моё, ― мужчина хлопал в ладоши.

— А чьё же?

— Человека. Какого-нибудь человека.

— А вы не человек?

Мужчина перестал хлопать. Его взгляд стал пустым.

— Тамара Бейкер и Джозеф Бартон — люди? ― спросил Левин.

— Да, да, конечно, люди, ― мужчина оживился и застучал руками по столу.

— Вы их знаете?

— Знаю… ― голос прозвучал задумчиво. ― Тамара холодная и отстранённая. Тамара говорит очень резкие вещи. Но Тамара всегда помогает. Тамара не отказывает. Никому. Ни в чём.

Мужчина смотрел в одну точку и говорил монотонно, будто читал. Его ладони отрывались от стола и вновь касались его. Ровный, глухой стук.

— Вот как, ― Левин следил за каждым движением. ― А доктор Бартон?

— Гениальный человек. Доктором Бартоном восхищаются.

— Кто восхищается?

— Они. Они все доктором Бартоном восхищаются.

— А вы? Вы восхищаетесь?

— А…?

Мужчина замер. Взгляд затуманился. Он не понимал.

— Не важно. Расскажите о докторе Бартоне.

— Доктор Бартон лечит людей. Придумал способ чинить сознание сломанных. Сломанным нужна помощь, они не могут жить сами. Их сознание нарушено.

Левин напрягся:

— И как именно доктор Бартон их лечит?

Мужчина хлопнул по столу. Его пустой взгляд скользил по стенам. Голос звучал ровно:

— Доктор Бартон говорит, что сознание человека, его личность, как букет…

***

–…букет, собранный из множества разных, не похожих один на другой цветов…

Твёрдый голос эхом разносился по аудитории. Доктор Бартон стоял перед сотней людей. Учёные, политики, журналисты. Успехи доктора Бартона интересовали всех. Доктор Бартон впервые согласился рассказать о своей работе. Раньше знали только сотрудники лаборатории.

— Каждый цветок — событие, важное событие, из них складывается личность…

Люди слушали. Голос доктора Бартона звучал завораживающе. Экраны показывали цветы. Множество ярких, неповторимых цветов.

— Но иногда происходит так, что в букете появляется увядший цветок. Он портит букет, нарушает его. И такой цветок необходимо заменить. Этим мы и занимаемся.

Экраны показывали людей. Пациентов, проходивших лечение в лаборатории “Memories”. Они лежали, подключённые к специальному оборудованию. Оборудованию, что позволяет проникать в сознание человека.

— Мы осторожно вынимаем испорченный цветок и заменяем другим. Это очень тонкая работа, поскольку нельзя нарушать связи, возникшие между цветами-событиями. Они определяют человека, его личность. Для того чтобы сделать всё правильно, мы изучаем пациента. Мы исследуем его характер, его прошлое. И когда мы узнаём всё необходимое, достаточно лишь немного изменить травмирующее событие, заменить его очень близким, и у человека появится здоровое будущее!

Люди аплодировали. Лаборатория уже десять лет показывала потрясающие результаты в исцелении пациентов с серьёзными психологическими травмами. И всё это благодаря доктору Бартону и разработанной им системе.

— А сейчас я хочу рассказать одну историю. Историю человека по имени…

На экранах появилось фото. Седой мужчина. Он смотрел на море. Его взгляда было не видно, но он точно был грустным. Его плечи были опущены, он казался угрюмым, но он продолжал вглядываться в бескрайнюю синеву.

— Семь лет назад он стал единственным, кто пережил крушение круизного лайнера. Вся его семья погибла в том крушении. С тех пор он не произнёс ни слова. И каждый раз, как он оказывался у моря, он плыл всё глубже. Его трижды спасали, пока не поместили под присмотр. Но он продолжал стремиться к морю, стремиться к своим близким…

Экраны показывали запись лечения. Мужчину подключали к оборудованию. Он закрывал глаза. Доктор Бартон ложился рядом.

— Его привезли к нам два месяца назад. Все опасались, ведь здесь повсюду океан. Но уже после двух сеансов…

На экране мужчина стоял возле моря. Он с надеждой смотрел вдаль. Спокойствие и умиротворение.

— Мне удалось добраться до его стремления. Он больше не рвётся в море. Он пережил смерть близких. Сейчас он проходит реабилитацию, и, думаю, в скором времени он сможет с нами заговорить.

Все аплодировали. Их ладони соприкасались. Все… почти все… Одна вознеслась над остальными. Человек стоял совсем рядом. Неизвестно, кем он был.

— Доктор Бартон, вы говорили о замене событий. Какое именно событие вы заменили?

Доктор Бартон поправил очки. Доктор Бартон делает так, когда заинтересован.

— Хороший вопрос. Но, к сожалению, мне нельзя разглашать личную информацию наших пациентов. Могу лишь сказать, что в том событии скрывалось стремление… покончить с собой. И это стремление было заменено волей к жизни…

— Благодарю за ответ, ― голос прозвучал надменно.

После окончания выступления они доктора Бартона…

***

–…не могли найти, ― мужчина замолчал, его взгляд стал пустым.

Левин сидел, опустив голову и прикрыв лицо руками.

Мужчина глухо хлопнул в ладоши.

— Нравится так делать, ― произнёс он.

— Да… ― протянул Левин и резко поднял взгляд. ― Что вы сказали?

— Хлопать. Нравится.

Левин смотрел на мужчину с нескрываемым удивлением. Минуту. Две. Ладони мужчины соприкасались с громким хлопком.

— Что ж, это хорошо, ― наконец сказал Левин и встал из-за стола. ― Большое спасибо, что поделились историей. Скоро вам принесут еду.

Левин вышел за дверь. Он снова улыбался.

— Сэр, ― перед ним возник Грегори с подносом. ― Я накрыл вам обед в каюте наблюдения. Подумал, вы захотите видеть, как они едят.

— Да, хорошая работа. Ты отнёс еду Тамаре?

— Так точно. Она никак не среагировала, сэр. Но это ведь в её характере?

— Что?

— Ну, доктор Фишер сказал, что она отстранённая.

— А, да, верно, ― Левин задумчиво посмотрел на дверь, за которой сидела женщина, и тихо добавил: ― Она такой была…

Командир поднялся в каюту наблюдения. Мониторы показывали три записи. Три человека. Три учёных. Три подноса с едой стояли на столах.

Женщина стучала пальцем по пластиковой тарелке, вздрагивая при каждом звуке. Мужчина тянулся к пластиковой вилке, но, лишь касаясь её, одёргивал руку. Старик разглядывал потолок.

— Он так и не поднимался на ноги, ― в каюту вошёл Грегори. ― Бартон. Он всё время лежит.

— Я поговорю с ним после обеда. Если не поест к тому времени — накормлю сам.

— А остальные? Они тоже не едят.

— Физиологически их тела не изменились. Хотя бы инстинктивно, они должны поесть.

— Быть может, не голодные?

Левин лишь усмехнулся. Его взгляд не отрывался от экранов.

Джозеф Бартон. Запись №1. 09/06/48

Старик рассматривал еду. Он не прикасался к ней, не пробовал на вкус. Он просто смотрел. Пластиковые тарелки, пластиковые столовые приборы, пластиковый стакан. В них не было ничего необычного.

Напротив сидел Левин. Он снимал кожицу с мандаринов. Он делал это уже довольно долго. Кроме своего имени, он ничего не сказал. Старик наблюдал за движениями рук. Они двигались так естественно, так обычно. Но вот его собственные руки…

Старик начал очищать мандарин.

Кожура снималась сама собой. Появлялся резкий цитрусовый запах. Это было странно.

— А теперь съешьте, ― сказал Левин, не поднимая взгляд на доктора Бартона.

Старик замер, рассматривая дольки мандарина в руках. Он не понимал.

— Вы знаете, о чём я вас прошу. Съешьте мандарин, доктор Бартон.

— Кто это… доктор Бартон?

— Неважно. Съешьте мандарин.

Старик осторожно поднёс дольку к губам. Он не чувствовал её в своих пальцах, но видел, как она стала ближе. А потом она исчезла. В глазах старика отразился ужас.

— Хорошо. Продолжайте. Нельзя, чтобы вы умерли от голода. По крайней мере, прежде, чем ответите на мои вопросы.

Взгляд старика был пустым. Его пальцы двигались сами собой. Он продолжал есть мандарины.

— Хорошо, ― Левин не ел, он наблюдал. ― А теперь скажите… Барри Уайт… Вам знаком этот человек?

— Барри… ― протянул старик. ― Барри ходит в чёрной рубашке. Почему-то в чёрной. Они носят белые. Такие, как Барри, тоже носят белые…

— А что Барри говорит?

— Барри… ― взгляд старика стал туманным, голос зазвучал монотонно. ― Барри говорит, что сознание человека, его личность, как башня…

***

–…башня, выстроенная из кирпичей. Каждый кирпич — событие. Важное для человека событие или простое, малозначимое. Из них складывается личность.

Барри сидел напротив и пил чай. Барри держал чашку не так, как все. Барри улыбался.

— Кирпичи разрушаются, а за ними разрушается личность. На сломанных кирпичах башня больше не выстраивается так, как от неё ожидаешь.

Улыбка была надменной. Такой не ожидают от человека, как Барри. Барри появился впервые, говорил впервые. Не было уважения. Это интересно.

— Сломанный кирпич необходимо заменить, так ведь? Вытащить и заменить другим. Иногда — похожим, с небольшими отличиями, которых и не заметишь на первый взгляд. А иногда — совершенно другим.

Надменный взгляд. Ухмылка. Чёрная рубашка. Чашка в левой руке. Барри интересный.

— Я вовсе не критикую ваш подход. Пусть я и считаю его бессмысленным, но… Мне лишь интересно узнать, как вы поняли, что он работает?

Барри интересовало что-то совсем другое. Что-то непонятное. Цели были неясны. Это заставляло нервничать.

— Только потому, что старик больше не стремится в море? Поэтому вы считаете, что дали ему будущее?.. Что именно вы заменили?

Вопрос пугал. Уверенность Барри пугала. Должно быть, Барри знал. Барри интересен. И у Барри закончился чай.

— Признателен. Три ложки сахара, если можно.

Ложка стучала по сахарнице. Звон точно заглушал другой стеклянный звук.

— Благодарю. Но вы так и не ответили на мой вопрос.

Барри держал чашку не так, как другие люди.

— Вот как. Но вам и не нужно рассказывать. Мне и так всё известно. Просто хотелось услышать вашу историю. Хотелось узнать, сознаетесь ли вы. Осознаёте ли вы вообще, что делаете?

Слова пугали, но голос становился тише. Речь замедлялась. Это хорошо.

— Я могу сделать так, что вас навсегда закроют…

Барри может.

— Доказать будет несложно… Вы и сами понимаете…

Интересно, сломан ли Барри.

— Что…?

Интересно, как устроены здоровые.

— Вы не… посмеете…

Посмеют.

— Вы не сделаете это в одиночку…

Один здесь только Барри.

— Увидимся, доктор…

Барри улыбался. Никто не способен так улыбаться. Жестокость и холод. Так интересно им…

***

— … не было никогда.

Старик молчал уже несколько минут. Левин не поднимал взгляда. Его пальцы сжимали столешницу.

— Это всё, что вы знаете о Барри? ― мужчина заговорил очень тихо.

— Барри… ― протянул старик. ― Барри носит чёрную рубашку…

— Я уже слышал это.

— Барри молод. Ещё совсем молод. У Барри есть будущее.

Старик разрывал на части кожуру мандаринов. Она рвалась. Отделялась сама от себя. Её становилось больше, чем было. Слишком неправильно.

— Что ж, спасибо, что рассказали, ― Левин встал, на его лице была улыбка, такая же, как и всегда.

Он направился к двери.

— Съешьте мандарин, ― вдруг прозвучал за его спиной голос доктора Бартона.

Внутри всё похолодело. Левин обернулся. В полном изумлении он смотрел, как старик протягивает ему красивый оранжевый фрукт.

— Почему?..

— Нельзя, чтобы вы умерли от голода… ― взгляд старика был пустым, голос звучал ровно.

Левин осторожно взял мандарин. Старик молча задрал голову к потолку. Не произнеся больше ни слова, Левин вышел за дверь.

Он задумчиво смотрел в пол. Минуту, две, три…

–…сэр? ― рядом стоял Грэгори.

— Извини, ты что-то сказал? ― Левин поднял взгляд и улыбнулся.

— Фишер и Бейкер поели, сэр.

— А, хорошо. У Бартона пока поднос не забирай.

— Слушаюсь. Будете сегодня говорить ещё с кем-то из них?

— Нет, ― Левин направился к лестнице. ― Наблюдай за ними. Докладывай обо всех изменениях в поведении. Я у себя.

— Так точно, сэр.

Левин бросил быстрый взгляд на три двери. Сквозь прямоугольные окошки лился искусственный белый свет. За дверьми сидели три человека. Три бывших учёных. У них не было будущего, они не осознавали настоящего, но они знали о прошлом. И им ещё предстоит рассказать о нём. И о том, что они сделали.

***

Ровный белый свет наполнял каюту. Левин сидел на полу. Мандарин ярко-оранжевым пятном время от времени поднимался в воздух и вновь опускался в его ладонь.

— У них не должно было остаться и намёка на самосознание. У них не должно было остаться чувств и эмоций. Они не могут давать оценку событиям прошлого или настоящего. Они не могут выражать собственное отношение к чему-либо в данный момент. Они могут помнить своё отношение из прошлого, в моментах, и говорить о нём, как о факте. Но сейчас у них не может быть мнения. Они не могут запоминать происходящее сейчас. Воспоминания не наслаиваются. Они пусты, все трое не способны развиваться. Их личностей не существует. И всё же…

Левин сжал мандарин. Кожура покрылась тонкими трещинками.

— Тамара осознаёт, что должна кем-то быть. Фишер сказал, что ему нравится хлопать. А Бартон… Бартон запомнил мои слова о голоде. Более того, он связал их с действием. Он не осознаёт голода. Он не понимает смерти. Он не должен осознавать хоть что-нибудь. Он не способен на взаимодействия, кроме моментальных, инициированных другим лицом. Но все они…

Левин начал очищать мандарин. Кожура слезала, оголяя бледно-оранжевые дольки.

— Они не пусты окончательно. В каждом из них что-то осталось. Но я не понимаю, как это возможно. За столько времени их личности должны были разрушиться. От них не должно было остаться ничего. Пустые тела, лишённые личности. Но это не так.

Тонкая белая кожица, как снежная паутинка, отрывалась и таяла, оставляя лишь гладкие оранжевые дольки.

— И почему проснулись они? Почему не проснулся сам Барри? Его тело перестало функционировать, когда проснулись они. Но всё должно было произойти наоборот. Барри должен был проснуться пустым, а все они умереть. Ведь их личности «затерялись», а его личность должна быть разрушена. Да, чёрт возьми, гораздо логичнее была бы смерть всех четверых! Но то, что произошло… Я не понимаю.

Дольки отделились одна от другой, рассыпались на ладони. Такие маленькие. Они больше никогда не станут единым целым.

— Они должны помнить что-то ещё. Они должны помнить, что произошло, когда они оказались в подсознании Барри. Они должны помнить, пытались ли переписать его.

Левин смотрел на дольки мандарина в своих руках. От них исходил резкий цитрусовый запах. Левину нравилось чистить мандарины. Но после этого они становились бесполезны.

— Они расскажут мне. Нужно лишь подобрать правильные вопросы.