Момент вчерашнего завтра

Lizzy Pustosh, 2021

Оставшись взаперти, у тебя не всегда есть силы выбраться наружу – порой тебе нужна помощь, и это нормально.

–… Узлы… Змея… Тяжело…Больно, — с трудом раздавалось в непроглядной ночи; звуки неотчетливо висели в пространстве. — Воздуха… Дышать… Ааах! — напугано сделав глубокий вдох, нечто неизвестное очнулось во тьме. — Где я?.. — оно быстро зашуршало. — Темно, — шум прекратился. — Почему темно? Что со мной?.. — нечто снова сделало шаг. — Пол. Раз, два, три, — послышалось от него заглушенно. — Подо мной что-то есть, да… — с замедлениями шептал кто-то. — Раз, два, три, четыре — по сторонам тоже. Стены. Да. Это стены… Где же я? — не мог понять неизвестный. — Раз, два… Нет… — с испугом прозвучало во тьме, и быстро повторилось. — Нет. Раз, два, три, четыре, пять, ш-ш… шесть, — чье-то тело звучным ударом упало на распознанный минутой раннее пол. — Я заперт, — чуть слышно заключил неизвестный в черном безвестном саркофаге вчерашнего завтра.

В кромешной тьме едва стал заметен его извилистый силуэт.

–…Ладно. Ладно. Надо понять, что произошло… — неизвестный напряженно проглотил слюну. — Но — что? Я не помню… Ах! — вдруг жалобно прозвенело во мраке. — Больно! — вскричал неизвестный. — … Больно? — удивленно повторилось. — Отчего? Отчего мне больно? — вторил он. — И… где? Не понимаю… — в его голосе звучало отчаянье. — Стоп! — вдруг вскрикнул некто. — Стоп. Я помню! — с надеждой заявил он. — Я знаю, что мне больно. Я помню, что мне было больно до того, как я проснулся, — набирая темпы, мыслил неизвестный. — Я помню, что уснул, чтоб мне… не было больно. Да, чтоб не было больно. Что что-то…Кто-то… Нечто причинило мне боль — я помню…

Кромешный мрак окутывал неизвестного не первые сутки — он не помнил, как давно оказалось тут. Но так было лучше: его тело бездыханно тлело здесь уже не первый год…

–…Помню, кое-что мне было очень дорого. И это что-то… забрали? — будто стая пугливых кроликов возвращались к неизвестному воспоминания. — Да. Резко, жестоко, не предупредив меня об этом… Я помню, что почувствовал сильную боль, — он осторожно приложил запястье к тому месту, где должно было быть сердце, но ничего не билось; он вздохнул. — Меня разрывало от нее. Болела каждая клетка моего отвратительного тела… Отвратительного? — удивился неизвестный. — Да… Я не мог ни есть, ни спать, ни жить… Но вдруг — я привык, — вспомнил он. — Я привык и стал забывать, что мне сделали больно… Я привык, и там, где раньше болело, вдруг стало пусто. Я помню, было по-странному пусто. Словно поместили в одно место целую вселенную, а меня — в нее. И я ничего не ощущал более: было очень пусто; ничего рядом.

В то время я поначалу мало изменился. Да, вроде бы, все оставалось также. Ничего особо не поменялось: я продолжал быть сильным, однако части меня не было. Видимо, от этого не было больше и моей радости. Может быть, на лицо пропажа и не заметна оказалась (я не хотел, чтобы об этом узнали), но во мне она ощущалась. Помню: это единственное, что ощущалось за последнее время, кроме той пугающей, безграничной пустоты. Да-а, она поглощала. Все, как черная дыра: без шанса вернуть назад. И потому — было очень страшно. Однако страшно было лишь думать об этом — ощущения вовсе пропали. Но появились боли: мое тело изнемогало от них. Начиная с головы и заканчивая желудком, болело все; изнывая, переворачиваясь, что-то непонятное происходило во мне… Странно было, но для меня это уже не имело значения. Тратить время на такой пустяк — не хотелось. Я стал все чаще задумываться над своей ничтожным образом в этом громадно маленьком мире.

Я думал над всем; пытался что-то делать, что-то изменить, но мне становилось все тяжелее: временами я не мог вставать с кровати и идти; я больше не умел плакать… Может, я действительно был ничтожен и лишь надумал все это — не знаю. Сложно. Было, и есть. Очень сложно жить. Я не справлялся. И, думаю, не справляюсь сейчас.

Трудно говорить об этом, но, помню, боялся засыпать. Помню, потом и вовсе не мог уснуть, даже если хотелось (очень хотелось). Днем, вроде бы, было еще ничего: днем получалось задремать — часок-другой. Днем и жить было терпимо. Ночью же — нет. По ночам я жить больше не мог: слишком много отчаянья; слишком крепко оно стискивало меня в своих удушающих объятьях. Горло не желало дышать; сердце переставало биться… Я умирал, долго умирал и мучительно. Я многое путал, постоянно ошибался — я не мог себя больше любить: у меня выходило всегда ненавидеть. Это было несложно, но больно. Больно жить, когда твое существование отвратно самому себе… Больно. Очень.

Я пытался заглушить это чувство, но ничего не получалось — я вновь путался и ошибался. Я слишком много ошибался, а это недопустимо…

Конец ознакомительного фрагмента.