Что будет дальше

Lidia Step, 2022

Захватывающий и чувственный роман про девушку, чью жизнь судьба сводит с невероятными трудностями и болью. Книга пропитана угрюмой реалистичностью в сочетании с настоящей любовью, когда главной героине придётся сделать непростой выбор: остаться с первой любовью, которая выглядит правильно и привычно или попробовать создать здоровые отношения со второй любовью, которая опровергла существование беззаботной сказки. Основной вопрос, на который ищет ответ главная героиня романа – "Что будет дальше?". Часто на него сложно найти точный ответ.

III

Когда наступает день, меняющий важную суть во взгляде человека, и мы характеризуем его как «тяжелый»? Когда жизнь кажется гораздо сложнее, чем ты думал? И когда наступает та секунда, после которой мир никогда не станет прежним? Не знаю, как у остальных, но я знала, когда это случилось со мной. Тогда мне было только девятнадцать лет.

Моя работа казалась мне местом беспросветного угнетения. Люди, которые там работали, словно на подбор обладали самыми отрицательными качествами: алчность, лицемерие, двуличие и бессердечность. Были хорошие люди, но я видела, как их с каждым днем все больше сдавливает мир, в котором они пытаются кончиком пальца тянуться к остатку света, к его мизерной щёлочке. Я видела, как с каждым днем потухают их глаза и появляются измученные мешки под глазами, пропадает интерес к жизни, и им уже больше мешает жить эта щёлочка света, чем помогает. Я видела, как они приходят на работу из последних сил, а дома еще семья и дети. Я смотрела и знала, что это не та жизнь, которой я хочу жить.

Каждый делает свой выбор, но иногда это не так просто, как кажется. Сначала ты пытаешься изменить что-то и веришь в лучшее до тех пор, пока окружающая удрученность не начинает менять тебя. По началу все кажется просто — я получил работу, буду пока искать более подходящий вариант, а потом уволюсь. Но подходящий вариант так и не находится. И каждый день превращается в серую бесконечную рутину.

Я ходила на завод, когда мне давали задание написать интервью для мотивирующей корпоративной газеты. И завод — это отдельный мир, похожий на Тартар. Невыносимый шум всевозможных машин, фрезеров, сварок и стук молотков. Из железных ржавых печей выходит жгучий огонь, люди с измученными лицами выполняют отработанные до автоматизма действия. Их взгляд пуст и безразличен, и кажется, что вся жизнь свелась к тому, чтобы достать обожженный кусок металла, постучать по нему инструментом и отправить его на обработку. На доске висят никому неинтересные планы по выходу годного товара и уменьшению брака, а люди больше похожи на роботов, которые ровно в двенадцать часов оставляют работу и идут обедать в столовую. Может быть, булочка с маком — единственная отрада в этом мучительном месте, где деньги достаются адским физическим трудом.

Я задавала для газеты простые вопросы по типу «Чем вы занимаетесь в свободное время?» или «Что является вашей главной целью в жизни?». Ответы были почти одинаковые, менялись только люди: «Моя главная цель в жизни — закрыть эту нескончаемую ипотеку», «В свободное время я смотрю дома телевизор», «Смысл моей жизни — дети, пусть у них никогда не будет такой жизни». Все это было похоже больше на страшный сон, чем на жизнь.

К счастью, на завод я приходила очень редко, чему была несказанно рада. Я писала статьи, заметки и публикации для интернет-пространства и печатных изданий предприятия. У меня была творческая работа, но иногда я ненавидела даже просто вдыхать воздух, который был в помещении. Буквально — это было так, без преувеличений. Прямо по линии, где находилось главное здание, проходила теплотрасса среди безлюдного пустыря, поэтому, когда я открывала окно, я сразу оказывалась у бабушки в деревне, внутри деревянного уличного туалета с большой дыркой в полу. Иногда в помещении становилось очень жарко, тогда дышать токсинами было просто невыносимо.

Я раскладывала новый номер газеты, которую практически никто не читал. Один раз я увидела её в сортире, вместо туалетной бумаги. Мне не было обидно, я понимала, что людям нужно было повышение зарплат, а не фотография уставшего лица, с никому неинтересными заслугами, на плохопропечатанном листке бумаги. Но все равно, руководство видело в газете большой смысл, поэтому ее выпускали каждый месяц. Когда для газеты придумывали название, объявили конкурс за вознаграждение: победителем будет тот, кто придумает лучшее название. Я в нем победила. И я же теперь занимаюсь газетой. Похоже, это интересно только мне, и только я знаю, о чем в ней пишут, точнее, о чем в ней пишу я. Мне официально при всем коллективе вручили подарок — тысячу рублей в книжный магазин — щедрость сияла в глазах генерального руководителя. Я купила книгу, на которую мне пришлось добавить примерно столько же, сколько я выиграла. Это моя любимая книга «Унесенные ветром», я носила ее, чтобы почитать на обеде. Я всегда читала в обед. Меня даже стали называть «девушкой, которая читает в обед». Разношу по кабинетам новый выпуск газеты, как подбегает секретарь, почти задыхаясь произносит:

— Агата, где тебя носит? Срочно зайди к Неждановой, она в ярости!

Поднимаюсь на этаж выше и пытаюсь предположить, что меня может ждать. Вчера отдала на согласование статью о тяжелой работе на заводе, с мечтами, целями и надеждами работников цеха и отдела покраски, но о ней мне не стоит переживать — я хорошо поработала над детализацией. Я показала их своей подруге на работе. Она была вдвое старше, да и в целом, я была самой молодой во всей компании. Катя оценила мою работу и сказала, что её восхищает моя поразительная способность проникаться чужими жизнями. Слово — мой конёк, я стараюсь им владеть в полной мере, не зря же я закончила курсы по письменной и устной речи. Я подошла к кабинету «406» с надписью: «Нежданова Н.Д», не стучусь в дверь, а сразу открываю ее. По правилам рабочего этикета на работе не нужно стучать перед входом в кабинет.

— Здравствуйте, вы меня звали?

— Что это за хрень?

— Извините?

— Извиняю. Что это за хрень? Это можно только в помойку выкинуть, — Нежданова тычет острым красным ногтем в мою статью.

— Я не вижу, о какой херне идет речь, я вижу только свою работу, — я пытаюсь быть спокойной. У этой тётки явно проблемы с мужиками.

— Нет, это полная хрень! — ярость во плоти смяла бумагу с моим текстом и выбросила его в мусорку.

— Ты для чего здесь работаешь, я понять не могу? Чтобы писать, как людям плохо и тяжело? Где Юрий Борисович? Какие-то дебильные две строчки и фотография размером с копейку. Он — человек, который все это основал! Юрий Борисович — человек с большой буквы. А ты пишешь про какого-то сварщика, тетку с покраски и ещё хрен знает вообще кого. Мы за что твои курсы оплатили? Чтобы ты писала эту чушь?

— Я не собираюсь обсуждать с вами свою работу в таком тоне. Мы вернемся к этому диалогу только после того, как вы придете в себя, — я направляюсь к двери, как на весь этаж раздается пронзительное «Стоять!».

— Стоять, я сказала! — я непоколебимо медленно разворачиваюсь лицом.

— Ты ничего не перепутала? Ты забыла благодаря кому ты вообще здесь работаешь, и кто тебя сюда устроил? — мое терпение кончилось.

— Я не вмешиваюсь в чужую личную жизнь.

— Еще раз?

— Я сказала, что не вмешиваюсь в чужую личную жизнь. Но, полагаю, я стою здесь, потому что вас трахает генеральный директор, иначе ни вас, ни тем более меня, здесь бы не было, — скажите спасибо, что я не написала об этом в первом же заголовке, хотя это было бы трудно назвать новостью для всех.

— Ты совсем страх потеряла?! Как ты смеешь мне это говорить?

— Всего доброго, — я снова направляюсь к выходу.

— Встань на место, твою же мать! И закрой эту грёбаную дверь.

— Ты, кажется, не понимаешь, где твое место! Я постараюсь тебе напомнить: ты здесь только благодаря тому, что я устроила тебя на должность, для которой ты, как я вижу, совершенно не подходишь! Благодаря мне у тебя есть заработок и место в одном из самых крупных предприятий страны! И ты должна делать то, что я тебе говорю, а не умничать с видом надменной идиотки, вставляя глупые размышления о большой жизни — не доросла ещё. А я — правая рука человека, который стоит во главе всего этого, чувствуешь разницу?

— Чувствую только, что дерьмом воняет.

— Что ты сказала?

— Я говорю, дерьмом воняет, закройте окно, дышать невозможно.

— Ты думаешь, я тут шуточки шучу? Ты попала в большой бизнес, научись уже держать свой язык за зубами. То, что ты принесла мне на стол, не годится даже для подтирания в туалете. Читаю: «Почему, чем больше завод, тем меньше зарплата?». Тогда у меня вопрос: «Почему, чем больше башка, тем меньше мозгов?», — да, у меня объёмные волосы с рождения, — Как это вообще понимать? Твоя задача — делать то, что тебе говорят, а не строить из себя никчемного правдоруба. Скажи «спасибо» директору, который вообще платит тебе бабки. У него одни только ботинки стоят больше, чем ты можешь себе представить.

— Да пусть он ходит хоть в хрустальных башмачках, мне это неинтересно. Я думаю, это он должен сказать мне «спасибо», хотя бы за то, что я даю людям почувствовать значимость их труда и пишу о том, что имеет реальный смысл, иначе эту газету не читала бы даже я. Вы можете спросить мнение незаинтересованного лица. И еще, пусть скажет «спасибо», что за такие копейки я вообще прихожу на эту работу.

— Да что ты говоришь! Я так и сделала, представляешь! Екатерина подтвердила мои слова, поэтому твоя статья в помойке, — вот сучка. У меня больше нет подруги.

— В таком случае, пусть Екатерина напишет лучше, а я не хочу больше здесь работать. Я считаю, то, что я сделала — это работа, которая стоит больше любых ботинок. Люди — главная ценность компании, и речь идёт не про одного человека. Раз вы не видите этого — я закончу этот бессмысленный диалог, — на этот раз я выхожу из кабинета, и вижу, как половина офиса стоит у двери. Они подслушивали и не ожидали такого резкого поворота событий. Я пробегаю мимо и не реагирую ни на чьи слова. Мне не нужна поддержка.

«Че встали? Пошли все работать быстро, у вас есть ровно три секунды!» — доносится до меня голос Неждановой, пока я спускаюсь по лестнице на свой этаж. Я забегаю в туалет и закрываюсь. В эту же секунду слезы начинают литься рекой из моих шокированных орбит. Мне очень обидно, и я чувствую себя униженной. Она не имела никакого права так со мной обращаться. Я держу слезы до последнего, и не показываю их людям. Но настолько опухшие глаза скрыть было уже невозможно.

Прошло где-то минут пятнадцать. Я возвращаюсь в свой кабинет и собираю все вещи.

— Агата, я…не хотела, чтобы…

— Закрой дверь.

— Послушай, я…

— Кать, ты дура? Что я сказала непонятного? — на работе не бывает дружбы. Всех интересует только собственный зад.

Через три минуты я выхожу из кабинета и очень надеюсь не встретить никого на своём пути. Не удалось. Несколько моих коллег уже обсуждают произошедшее.

— Агата! Ну это фурор! Вот это ты дала жару этой овце, так и надо. Она умеет только хорошо работать тазом, а ты умеешь хорошенько поработать головой.

— Нет, я умею и то, и другое, — придурки. Проваливали бы лучше работать. Уверена, что ей в лицо они скажут совсем иные вещи. Никому нельзя доверять. Дерзко не поддерживаю беседу и выхожу из здания, после чего проверяю в телефоне расписание автобусов. У меня есть 20 минут. Иду не спеша на остановку и думаю, как все могло так разом на меня свалиться. Оборачиваюсь на здание с прозрачными панорамными окнами, и один его вид почти вызывает у меня рвотный рефлекс. Я уверена, что сегодняшняя сенсация — горячий пирожок для всех в этом офисе, в таких местах такое любят перетирать до дыр: в туалете, в зоне для курения, у кофемашины, на стойке у секретаря, по телефону, в постели…

Пошел дождь, но я даже не тороплюсь добежать до остановки. Я не думаю даже о том, что моя тушь превратилась в черные подтеки под глазами, то ли от дождя, то ли от слез. Это состояние стало для меня чем-то вроде нормы, я забыла, когда в последний раз была просто спокойна. Эти две недели были моим выживанием. Нет ничего хуже разбитого сердца — это самая опасная болезнь. Если вовремя не оправиться, то вся жизнь может пойти под откос. Я до последнего не верила, что наша история может так закончиться, и совершенно наивно полагала, что мы со всем справимся, что он со всем справится.

Внутри начинает жечь, когда подъезжает мой автобус. На улице так темно от туч, у меня создаётся впечатление, что сейчас не меньше девяти часов вечера, либо это просто мое обостренное восприятие. Я зашла в автобус, оплатила проезд и заметила, как буквально каждый человек смотрит на меня. Они, наверное, думают: «У нее произошло что-то ужасное».

Сажусь на кожаное коричневое сиденье и смотрю в окно. Я выучила уже каждый дом, каждый закоулок этого маленького города. Пытаюсь вспомнить, видела ли вообще в этом заброшенном частном секторе людей, в миг дома показались мне безлюдно одинокими. Как бы я хотела сейчас увидеть его. Как он бежит по тротуару, чтобы обнять и сказать: «Я рядом, все хорошо, они получат по заслугам!». Рассматриваю лица прохожих, но его среди них нет. И не будет. Из моих глаз снова потекли слезы.

Расставание — это всегда потеря. Я потеряла не только человека, которого безмерно любила, не только надежду на наше определенное совместное будущее, не только возможность существования в пределах одной реальности под названием «отношения», я потеряла гораздо больше — себя. Мне казалось, что моё имя не идет отдельно от его имени. Мой консервативный склад ума не мог смириться с тем, что не вся любовь — это навсегда. Я всегда хотела, чтобы в моей жизни был один мужчина, с которым я буду строить свою семью, с которым у нас появятся дети, и на улице возле нашего дома будут расти розы. Как же все это оказалось глупо!

«Агата, я хотел бы передать тебе это письмо прямо в руки, но смотреть тебе в глаза я не смогу. Всё, что есть в моей жизни — всё благодаря тебе. Я сожалею, что совершил такие действия, но…по-другому я не смог. В самые трудные моменты я готов быть рядом, готов подставить тебе своё плечо. Я не буду говорить тебе те три слова, чтобы дальше тебя не обижать. Ты — лучшее сокровище, которое я отыскивал, прости меня».

Эти слова были прочитаны такое количество раз, что теперь каждое слово я помню наизусть. Я анализировала каждую букву, каждую запятую этого письма, пыталась распознать, что означала дрогнувшая рука на месте «те три слова», но из раза в раз я только захлебывалась в собственных страданиях. Как. Он. Мог. Так. Поступить.

Сложно понять конкретно, из-за чего мне было так плохо, но я и не пыталась этого сделать. Я не смогла какое-то время выходить на работу, вместо этого я лежала и почти не двигалась, только одеяло на месте грудной клетки едва заметно поднималось вверх и вниз. Ночи превратились в самое жуткое испытание. Окружающая меня тишина с небывалой силой давила мне на перепонки, и стоило мне только закрыть глаза, я видела сон, в котором он снова рядом. Все, на что мне хватало сил — это изредка подойти к окну, желая увидеть, как он идет ко мне с большим букетом цветов, или проверить экран телефона, чтобы То-Самое-Имя прислало сообщение: «Выйди, я тебя жду, прости меня за все». Но этого не происходило. Он часто так делал раньше, но видимо его терпение закончилось, либо он больше не видит в этом смысла. Минуты казались часами, а дни неделями.

Один раз он приехал ко мне, когда я отчаянно сделала вывод, что не смогу встать между ним его семьей, что нам пора закончить эти отношения. Он приехал ко мне и ждал возле двери в подъезде. Тогда он и пообещал, что все решит, и никто никогда не встанет между нами. Я понимала, что это игры с огнем, но, клянусь, я видела слезы из в его глазах в тот день впервые в жизни. Я обнимала его так крепко и боялась признать, что меньше всего на свете мне хотелось бы потерять его. Уже тогда я понимала, что делаю то, о чем в будущем могу сильно пожалеть, но ничто не сравнится с силой, которая побуждается любовью, и я искренне верила, что у нас все получится. Чувства взяли абсолютный верх над разумом, и это был мой осознанный шаг. Если бы жизнь можно было представить игрой, то я бы поставила на кон всё. Но…карты не сошлись, и я проиграла.

Я выхожу из автобуса, и мне так хочется уже оказаться дома. Я не хочу смотреть в глаза людям, которые идут мне навстречу. Я ненавижу их за то, что их душа не убита горем. Я почти бегу домой, зная, что там мама, у нее руки имеют лечебный эффект, и это то, что должны прописывать в больницах.

Открываю дверь и вижу…маму, сидящую на полу у сломанного табурета. Она…плачет?

— Мама! Что случилось? — я подбегаю и прижимаю к себе мамины руки.

— Не молчи, что случилось? — у меня разрываются остатки живого сердца.

— Твоя мать опять устроила истерику! Все не так ей в нашей жизни! Смотри-ка ты! Я стараюсь сделать все возможное, но вместо поддержки слышу только упреки о том, какие мы нищие и бедные. Мне это все уже вот тут вот!

— Папа, что ты говоришь? Успокойся, — мама плачет навзрыд, закрывая лицо руками. И я не знаю, что мне делать. Я прижимаю мамины руки к своей грудной клетке, пытаясь успокоить её, как вижу…

— Он тебя ударил?

— Это вышло случайно. Мы немного поссорились. Сегодня последний день, когда мы должны заплатить за аренду квартиры, но денег у нас нет. Я высказала ему, что невозможно так больше жить. Он начал выпивать одну за одной и потерял контроль от злости. Он хотел уйти, но, когда я пыталась его остановить, он толкнул меня, а я упала на этот табурет, — меня разрывает ярость, я вскакиваю с места и бегу из кухни в комнату нашей старой однушки.

— Как ты смеешь себя так вести? До чего ты докатился? Я ненавижу тебя, ненавижу за это! Собирай свои гребаные вещи и проваливай отсюда! Ты больше никогда не вернешься на порог этого дома! Ты такой же, как и все остальные мужчины. Ненавижу тебя!!! — и в эту же секунду я падаю на пол, не сразу осознавая, что произошло. Мою щёку начинает сильно жечь, и я понимаю, что папа впервые в жизни ударил меня по лицу, и кажется…у меня закончились силы. Я остаюсь лежать на полу.

«Родная, поднимайся. Я рядом, любимая. Теперь все будет хорошо!» — я слышу его голос, он снова рядом, какое это счастье! Я чувствую его прикосновения, мне так хорошо. Мне нужно узнать, почему он не приехал раньше. Я очень хочу его увидеть, но не могу открыть глаза. У него такой приятный голос, такой родной. Я до изнеможения хочу видеть его глаза, чувствовать его руки, прижаться к его груди и вдохнуть любимый запах. Сейчас он возьмет меня на руки и спасёт.

«Агата, проснись!» — я открываю глаза и вижу мамино лицо над собой. Я уже лежу на кровати, на улице стемнело, где-то часов десять вечера? Я оглядываюсь по сторонам, вокруг идеальный порядок или…просто все наши вещи сложены в сумки.

— Нам нужно ехать, милая. Нам нужно покинуть квартиру до утра. Пока ты спала, я собрала вещи.

— Где папа?

— Он ушёл. Ты же прогнала его, забыла? Все будет хорошо, мы справимся, — моя мама — самая сильная женщина из всех, кого я знаю, но сейчас ее голос дрожал. Мы не можем уехать из квартиры…где мы будем жить? Вспоминаю инцидент, который произошел сегодня днём, но кажется, что с того момента прошло дня три.

— Приложи лед к щеке. Алло? Привет, Анюта, — маме позвонила моя тетя, то есть мамина сестра. Я слышу, как они разговаривают по телефону и договариваются, что скоро мы будем у них дома. Но я не хочу жить у тети. Сажусь поудобнее на кровати, прикладываю лед к щеке и перебираю все возможные варианты. Мне нужно как-то решить этот вопрос, мне нужно найти деньги. Даже самый дорогой мне мужчина предал меня и бросил. Беру в руки телефон и вижу много уведомлений с рабочей почты — удаляю и даже не смотрю на их содержание.

«В самые трудные моменты я готов быть рядом и подставить плечо во всем», — открываю «контакты» и ищу нужный номер. Делаю глубокий вдох, прежде чем позвонить. Гудки. Какие громкие и длинные гудки!

— Алло?

— Привет, ты…спишь? — мне не хватает воздуха, чтобы говорить без пауз.

— Да, что случилось, Агата? Почему ты так поздно звонишь?

— Сколько сейчас времени?

— Два часа ночи. Что случилось? Твой голос меня пугает, — я совсем потеряла ориентацию во времени.

— Ты мне нужен. Ты можешь приехать?

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Агата, я…

— Прошу тебя, ты мне очень нужен, — я начинаю плакать от того, что чувствую себя беспомощной, от того, что прошу помощи у человека, который причинил мне самую большую боль.

— Конечно, я буду через…30 минут, — эта цифра кажется мне вечностью даже на слух. Он живет в другом городе, и я понимаю, что быстро ему не добраться, но все же. Сказал бы он «минуты три» — было бы куда лучше, чем тридцать.

— У тебя есть деньги?

— Да, сколько нужно?

— 25 тысяч.

— Выезжаю, — кладу трубку. И что будет дальше?