Хмели-сунели

Khelga, 2019

Книга коротких рассказов "Хмели-сунели" наряду с серией сборников стихов "Ступени"– первая публикация текстов автора Khelga (псевдоним), творчество которого яркое, увлекательное, не оставляет равнодушным читателя, потрясает,покоряет искренностью чувств, неожиданными метафорами и сравнениями, глубиной проникновения в суть окружающего мира, нестандартным взглядом на темы любовной, философской, пейзажной лирики. Сборник коротких рассказов рассчитан на широкий круг читателей.

Бениньи

2018 год, март.

На Сан-Марко нет голубей — Сан-Марко подтоплено водой, в которой мочат коленки толстые альбатросы. Туристы толпятся на экспромтных мостках. Задирают головы то на Дворец дожей, то на Башню часов. Прицокивают. Пытаются кормить альбатросов хлебобулочными изделиями. Мы с подругой тоже задираем, прицокиваем, пытаемся.

— Который раз здесь — но как впервые, — задумчиво говорит подруга.

Я впервые. Мне немного больно дышать — настолько чудесна Венеция: сырая, затуманенная, дряхлая, акварельная, серая и розовая, узенькая и путаная, тихонько хвастающаяся компактными антикварными лавчонками и помпезными лакированными гондолами.

На гондолу жалко восьмидесяти евро. Да и зябко: моросит и поддувает. Потому покупаем билеты на речной автобус. Входную дверцу клинит, на помощь тощему автобусному пажику приходит корпулентный капитан. Он очень по-русски бьёт дверцу ногой — та закрывается. Куда-то плывём. Я неустанно прицеливаюсь и неустанно нажимаю кнопку фотоаппарата. Едва не роняю его за борт — восторг зашкаливает, руки трясутся. Блёклое небо, шаткие причалы, узорные крыши, запах водорослей… Нельзя сфотографировать запах водорослей, как ни старайся.

Подруга трещит про эндемичное заведеньице, в котором гондольеры в шесть утра пьют кофе.

— Кофе мы уже пили — и до шести утра мы сдохнем от голода, — отвечаю я, — давай пообедаем без гондольеров. Можно же эндемично без гондольеров?

Подруга сияет:

— Ещё как можно! Траттория"Три арки", там только местные едят, и там такая лазанья, что за неё можно душу продать.

Приплываем продавать душу. Подруга бодро прёт по набережной, сворачивает туда и сюда, а потом ещё туда и сюда — и вскоре мы останавливаемся перед искомой тратторией.

— Ну ты даёшь, — восхищаюсь я, — не девка, а робот-навигатор; я бы точно заблудилась!

— Со мной не заблудишься, — самодовольно заявляет подруга.

Внутри светло, тепло, аскетично и опрятно. Плюхаемся за шаткий столик, подзываем официанта. Подруга экспрессивно шепчет:

— Это же Бениньи! Ну вылитый Роберто Бениньи!

— Да, — изумлённо соглашаюсь я, вспоминая старую щемящую трагикомедию"Жизнь прекрасна", где Бениньи выступил и режиссёром, и исполнителем главной мужской роли. Фильм тогда меня потряс — главным образом благодаря мастерству кургузого, нелепого, но невероятно талантливого и пластичного актёра, который сейчас услужливо наклонился к нашему столу, навострив золотистый карандашик.

— Вам говорили, что вы похожи на Бениньи? — спрашивает подруга у официанта.

— О, да! Иногда я думаю — я и есть Роберто, но я не Роберто, я Марио, наша лазанья великолепна, попробуйте граппу, наша граппа — самая лучшая в Венеции! — официант тараторит, жестикулирует, блестит агатовыми глазами; его неправильный английский очарователен.

Мы заказываем и лазанью, и граппу, и пиццу с прашутой, и белое домашнее вино. Всё оказывается лучшим в Венеции, как и обещал официант. Особенно лазанья.

— Гарфилда бы сюда, — говорю я, посыпая лазанью пармезаном.

Марио-Роберто, заслышав про Гарфилда, пронзительно мяучит из-за стойки.

Объевшись, мы просим счёт. Официант приносит его, напяливши на физиономию очень венецианскую кошачью маску, украшенную стразами да перьями. Где он её сымпровизировал — Бог его знает. Мы хохочем.

— Только для вас, синьоры, только сегодня: Гарфилд Бениньи! — торжественно объявляет официант.

— Можно взять с собой это? Как сувенир? — спрашиваю я, кивая на пару упаковок хлебных палочек, выглядывающих из настольной вазочки.

— Для альбатросов, что ли? — весело шипит подруга.

— Для детей, — шиплю я в ответ, — красивые обёртки, вон, даже и флаги итальянские в наличии.

Подруга трогает официанта за рукав:

— Представляете, у этой стройной женщины в России осталось шестеро голодных детей — ей надо много таких сувениров! Шесть штук таких сувениров!

Гарфилд Бениньи сдёргивает маску и восклицает:

— Правда?!

— Правда. — подтверждаю я и толкаю подругу в бок: — Совсем сдурела?

Гарфилд Бениньи тем временем театрально рыдает:

— У моей жены двое… но она… она похожа на кресло! — и он рисует в воздухе нечто приземистое и квадратное. — А вы, вы!..

И внезапно он рвёт счёт, падает на колени и целует мне руку — тем самым копируя настоящего Бениньи, выигравшего гран-при в Каннах. Я ощущаю себя Мартином Скорсезе. Мэтром и гигантом. Нисколько не похожим на кресло. Кругом аплодируют и улюлюкают местные жители. Но Марио этого мало — он пружинисто вскакивает, несётся в подсобку и вскоре швыряет на наш столик примерно семьдесят упаковок хлебных палочек. Местные продолжают ликовать и хохотать — нам впору раскланиваться и выходить на бис. Уно, дуэ и трэ.

Старательно — уно, дуэ, трэ, куатро, чинкуэ, сэй — отсчитываем сувенирную продукцию. Просим новый счёт. Радуемся тому, что нам простили спиртные напитки. Обнимаемся с Бениньи.

Темнеет. Бредём по какой-то улочке по направлению к отелю и улыбаемся — пока подруга не начинает хмуриться и вчитываться в указатели.

— Ты меня сглазила, — укоряет она, — робот, навигатор — трепло ты, Оля! Вообще не понимаю, где мы.

Город обступает нас каменными стенами, становится тесен в плечах. Фонари тусклы. Магазинчики уже закрыты — но в витринах скалятся бледно подсвеченные чумные маски. Пусто. Веет мистической жутью. Спасения нет.

— Венеция — маленький город, — неуверенно бормочу я, — мы же не можем навсегда потеряться. Да и всякие Бауты померли давно.

— Как знать, — ёжится подруга, — может, и не померли

Мы обе крупно вздрагиваем, когда в переулке раздаются шаги. Но шаги принадлежат не призраку, а современной респектабельной синьоре средних лет. Мы робко останавливаем её и мямлим про пьяцца Рома, а дальше мы как-нибудь сами, уно и дуэ…

Синьора доброжелательно и подробно расписывает путь до дальше сами, а потом внезапно откровенничает, что неделю назад она стала бабушкой: дочка родила внука, он такой крупный и кудрявый, он чудо.

— Жизнь прекрасна, — улыбаюсь я.

— Да, — подтверждает синьора. Слабый фонарный свет нежно акцентируется на её морщинках. У неё замечательные морщинки.

В отеле мы скидываем ботинки, падаем на диванчик, стонем — кто так строит и пропади пропадом каблуки. Включаем телевизор — внутри телевизора Гермиона Грейнджер по-итальянски орёт на Рона Уизли. Это очень смешно. Мы чистим апельсин, наливаем в стаканы вино.

Я открываю ставни. Смотрю вверх. Невероятно, но в прогал между домами просачивается ополовиненная луна. Она похожа на сытое брюхо альбатроса. А длинные волнистые облака похожи на водоросли.

Дель арте.

Жизнь.

Жизнь прекрасна.