Герцог де Гарнье

Helene P. Scheglova

Смерть родителей перевернула его жизнь и сознание. Он совершил множество ошибок. И теперь он должен носить маску, скрывающую его истинное я. Но одна ложь порождает другую, что заставляет его каждый день надевать очередную маску, чтобы сделать новую попытку вернуть свою настоящую сущность, любовь и жизнь. Но выбрал ли он правильный путь?

Приветствую Вас, читатель!

Я благодарна Вам за то, что Вы нашли время для прочтения

этой книги. И я надеюсь, что это время не пройдет даром. Если эта

книга не случайно попала к Вам в руки, то смею предположить, что

вы поклонник Викторианской эпохи, столь загадочной и

удивительно яркой.

Автор

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Нант. 18** год

По Лондонскому мосту медленно двигалась двуколка, в которой, укутавшись в плащ, сидел господин почтенных лет. Дождь нагонял на него сон, и ему было даже лень смотреть, куда двигались лошади, погоняемые кучером…

Сцена сменилась, и перед его глазами появился какой-то юноша, который стоял спиною к нему и смотрел на гладь воды Темзы. Внезапно юноша занёс ногу за перила.

Он хотел закричать ему «Стойте!», но, вздрогнув, проснулся.

Ничего вокруг не изменилось, никакого Лондонского моста, никакой Темзы и незнакомца, который пытался покончить жизнь самоубийством. Карета по-прежнему продолжала двигаться по улице Фуэнсери, отец всё так же дремал, сидя напротив, а на его коленях, скрутившись калачиком, спала маленькая десятилетняя сестрёнка. Рядом с ним сидела мама, прислонившись к мягкому углу кареты. Она одна не спала всё это время, с нетерпением ожидая приезда.

Мать и сын были очень похожи: у обоих были тонкие черты лица, удивительно красивые глаза с длинными ресницами. Чёрные густые волосы, сияющими локонами ниспадавшие на высокий лоб, создавали контраст с белоснежной кожей. Граф д’Ансель же, напротив, был светловолос и несколько смугл. Девочка, его младшая дочь, была точной копией отца, наверное, поэтому он её часто баловал и прощал многие детские шалости.

— Что-то нехорошее приснилось, Мариэль? — спросила она, поворачивая голову к сыну. — Почему ты проснулся?

— Просто… я видел страшный сон… скорее даже не страшный… он… этот юноша был похож на…

«… меня», — закончил он фразу в мыслях.

Луиза прижала к себе сына и сказала:

— Не волнуйся, милый, это был всего лишь сон.

— Да… — успокоившись, ответил он и стал с любопытством смотреть в окно.

Он всю свою сознательную жизнь прожил в Лондоне и никогда не был во Франции. Нант показался ему удивительно тёплым и приветливым местом ещё тогда, когда он едва спустился на берег. Эти доброжелательные лица людей, радостно встречавшие своих родных и близких в порту; тёплый бриз, мягко коснувшийся его лица, когда он стоял на палубе; нежный золотой песок на берегу и множество деревьев и цветов в городе. Он ощутил неизвестную до сих пор свободу в своей душе, словно его освободили от чего-то тяжкого и холодного. Как странно: Англия была тем местом, где он вырос, учился, жил шестнадцать лет, где остались его друзья.… Там, в холодном сыром Лондоне, к которому он не мог не привыкнуть, он ощущал себя иначе. Но только сейчас это понял. Понял, когда увидел Нант.

В Лондоне дома холодные и строгие, а здесь они были украшены вьющимся виноградом; на балконах цвели пёстрые цветы в горшках, а вывески на магазинах и трактирах дружно покачивались от дуновения лёгкого ветерка.

Он видел, как модистка выставляла на витрину манекен, на который было надето великолепное платье розового цвета, и как девушки и молодые женщины с любопытством смотрели в сторону её ателье. Он мельком заметил лавку с фруктами и продавца, который весело зазывал купить его товар. Ещё некоторое время доносился его голос вслед карете, и Мариэль понял, что, несмотря на некоторую схожесть с Лондоном, тут всё было иначе.

Но было одно «но» среди всего этого благополучия: Луиза д’Ансель, его мама, вернулась во Францию лишь затем, чтобы продать дом. Увы, но из-за Флоренцы, её родной сестры, она не могла оставаться здесь больше двух-трёх месяцев. Разрываясь между необходимостью оставаться рядом с сестрою и любовью к дому, где она выросла, вышла замуж, и где родился её первый ребёнок, она всё-таки выбрала первое. Сестра была частью её души и единственной из оставшихся в живых родственников. Кроме того, Флоренца была тяжело больна — по необъяснимой причине смерть рано забирала поколение за поколением семьи Дебре, к которой принадлежала Луиза. И лишь благодаря тому, что в Лондоне остался присматривать за Фроренцей друг семьи и превосходный доктор, она смогла приехать сюда снова. Ей до сих пор было тяжело свыкнуться с мыслью, что вскоре дом будет принадлежать кому-то другому, а она уже никогда не будет иметь права в нём жить… Но всё было решено: прислуга, которая приехала сюда за неделю до их приезда, наверное, давно всё подготовила и собрала все их вещи. Луиза не знала, сколько она ещё сможет остаться в своей комнате и пожить в ней, пока дом окончательно не будет оформлен на нового владельца.

Вскоре экипаж свернул за угол, и Мариэль увидел девушку, которая шла вдоль дороги, вероятно, направляясь к своему дому. Он бы не обратил на неё никакого внимания, если бы не одно обстоятельство: ему показалось, что девушка плакала, низко опустив голову.

Карета проехала мимо. Жаль, он никогда не узнает, что же её так расстроило.

Через минуту экипаж остановился у дома номер пять на улице Мармонтель.

— Мама, неужели это тот дом, в котором я родился? — спросил Мариэль, остановившись перед самой калиткой. Он поднял голову и посмотрел на двухэтажное здание. Ветерок нежно шевелил его чёрные короткие волосы, которые он поминутно поправлял, чтобы они не попадали ему в глаза и не мешали смотреть.

Здание было довольно старое, постройки начала прошлого века. Его стены, некогда светлые и чистые теперь носили глубокий след запущенности, так как в доме никто не жил все эти шестнадцать лет. Ещё позавчера дорожку к дверям полностью скрывала лобода, пробившаяся сквозь трещины в каменных плитах. Лишь вчера утром садовник очистил проход, и вялая трава валялась на обочине. Нельзя было не заметить, что ему стоило больших усилий очистить и входную дверь от дикого винограда, своей тонкой, но крепкой лозой, заглушившей не только двери, но и большую часть окон первого этажа.

Шестнадцать лет назад этот дом был совсем другим. Сад был всегда убран, на клумбах росла мягкая, шелковистая трава и множество великолепных цветов. Выбеленные стены сверкали на солнце, а колонны у порога обвивал тот же дикий виноград, но ухоженный и аккуратно подвязанный вдоль террасы.

Деревянная резная беседка, около которой раньше часто устраивали пикники, почти разрушилась, так как её давно никто не красил и не ремонтировал.

— Да, Мариэль, ты здесь родился, — ответила Луиза. — Только тогда здесь всё было по-другому, намного лучше…

— Я здесь чувствую себя как-то особенно, я не могу даже пояснить, как…

— Не удивительно, — прижав к себе сына, ответила Луиза, — ведь именно Нант твоя родина, несмотря на то, что ты прожил всё это время в Лондоне. Человек так всегда себя чувствует именно на родине: спокойно, умиротворенно. Его сердце радуется.

— Это наш дом? — следом за братом спросила её дочь, выпрыгивая из кареты.

— Да, Рози, наш… мне было шестнадцать лет, когда я уехала отсюда. Посмотрите, — сказала она, указывая жестом руки на один из балконов последнего этажа, вон там была моя комната.… Ах! какое сегодня небо, — вдруг воскликнула она, любуясь небосводом, — настоящее летнее небо! — потом она посмотрела в глаза сыну и добавила: — Как твои глаза, Мариэль.… Такое голубое-голубое…

— И такое же высокое и худое, как наш Мариэль, — пошутила Рози и тотчас же убежала в сторону, зная, что сейчас получит от брата за свою шутку.

— Рози, я согласна с тобой, что Мариэль высокий, но я не разделяю твоё мнение о том, что он слишком худой, это ты просто толстенькая, как пончик…

— Пончик, пончик! — стал передразнивать сестру Мариэль, как только услышал, как мать назвала его сестру.

— Всё равно он худой, и лучше быть пончиком, как я, чем таким худым, как Мариэль! — нисколько не обижаясь на своё прозвище, закричала девочка и убежала. Брат погнался за ней.

— Вы, баловники, вместо того, чтобы бегать, лучше бы помогли мне разгрузить вещи, — сказал вдруг Жан Рене д’Ансель, отец Мариэля и Рози.

— Пончик! — смеясь, передразнивал юноша.

— Худой! — отбивалась девочка, принимая из рук отца две маленькие картонки, в то время как брат брал большой тяжёлый чемодан.

— Жаннет, ты убрала несколько комнат к нашему приезду? — спрашивала в это время Луиза у встретившей её служанки на пороге дома.

— Да, мадам, всё сделано, как вы приказали, — открывая дверь и пропуская вперёд хозяйку, сказала горничная. — Обед тоже готов. Я накрыла в большой зале.

— Спасибо, Жаннет.

Мать с детьми пошла в дом, вскоре к ним присоединился Жан Рене.

Войдя в дом, Луиза указала детям их комнаты, попросила быстро переодеться и идти обедать.

— Пончик! — сказал юноша, закрывая за собой дверь.

— Худой! — как бы ответила девочка, делая то же самое.

— Дети, не шалить! И через пятнадцать минут я жду вас в гостиной.

Мариэль тем временем вошёл в свою комнату, положил свой чемодан на кровать, а сам повалился в кресло, протянув вперёд ноги и свесив руки через подлокотники. Он посидел в нём всего пару минут, а потом резко вскочил, сказав самому себе:

— Так, Мариэль, не сиди: тебе ещё надо вещи в шкафу разложить и успеть переодеться. Фу! Какая духота. Никогда не думал, что во Франции так жарко, — говорил он, снимая с себя дорожный чёрного цвета сюртук, жилет и расстегивая ворот белой рубахи.

Юноша подошёл к окну и распахнул его. Свежий ветерок, неугомонный и игривый, снова растрепал ему волосы. Вдруг Мариэль услышал песню, доносившуюся из соседнего двора. Пела девушка. Но он не видел её, а только слышал её голос, потому что большое старое дерево закрывало полностью весь вид перед его окном.

— Интересно, кто это так красиво поет?.. «А вдруг это та самая девушка, которую я видел на улице…» — мелькнуло у него в голове.

После обеда, он подошёл к матери и спросил:

— Мама, а ты случайно не знакома с нашими соседями?

— А почему тебя это так заинтересовало?

— Ну, я подумал, раз мы будем здесь жить некоторое время…

— Хорошо, — улыбнулась Луиза, — в нашем саду есть калитка, которая ведёт к соседнему дому. Я, правда, не знаю, те же ли люди там живут, но пятнадцать лет назад там жила одна моя знакомая… Мы были одногодки и изредка общались.

— Почему «изредка»? — спросил Мариэль.

— Андреа была своеобразным человеком. Я никогда не могла её понять, словно в её словах всегда отсутствовало уважение к окружающим, ощущалось постоянное раздражение и ненависть… Я не знаю, почему… Её муж Людовик был её полной противоположностью. Он очень добрый и порядочный человек. Даже странно, что такие разные люди однажды поженились. Твой отец и Людовик де ла Роуз были хорошим друзьями. Именно по этой причине мы иногда их навещали. Если ты не против, я познакомлю тебя с ними немного позже. Мне сейчас хочется отдохнуть, потому что я устала после столь длительного путешествия.

— Хорошо, матушка, — ответил Мариэль.

Луиза ушла в свою комнату, а юноша спустился во двор и прошёл вглубь сада, где по словам матери должна была находиться калитка. Мариэль подошёл ближе и вдруг увидел сцену: та самая девушка лет пятнадцати, которую он сегодня случайно заметил на улице, подбежав к разговаривавшим мужчине и женщине и протягивая женщине цветок, говорила:

— Мама, мама, смотри, какую розу я тебе принесла!

Женщина же, прекратив разговор, с негодованием посмотрела на дочь и закричала на неё:

— Ты, идиотка! Разве ты не видишь, что я разговариваю с твоим отцом?

Женщина выхватила цветок из руки девочки, бросила его со всех сил на землю, и больно ударила дочь по лицу.

— Не смей её бить! — вступился отец, едва придя в себя от происшедшего. — Слышишь, не смей! — Лицо его в этот момент стало грозным и гневным. — За что ты её ударила?! Боже мой! Неужели за то, что это милое дитя принесло тебе цветок, которого ты не достойна!.. Слышишь, не достойна!

— А почему… — начала было испуганно жена.

— Не перебивай! — прижав к себе дочь, спокойно, но с нахмуренным лицом, продолжал отец. — Не ты растила её все эти пятнадцать лет, не ты недосыпала ночей, не ты заботилась о ней, не как о кукле, которую ты обязана была кормить и одевать, а как о человеке, как о дочери… Так будь добра, не смей даже пальцем к ней прикоснуться, даже обидеть её словом. Слышишь! — кричал Людовик, потрясая за плечи Андреа, испуганную внезапным порывом мужа. — Что, не помнишь, забыла, как ты уехала в оперу, оставив дочь одну, больную, с высокой температурой! Тогда ты не подумала об одном: а если бы моя, и только моя, дочь умерла??? Что б тогда?.. О! я бы проклял тебя за это! Какая ты мать?!! Ты ведь любишь только себя и никого более! Ты заботишься только о себе и больше ни о ком! Тебе б было хорошо, а на остальных наплевать!.. Несчастная! — И он, в гневе отвернувшись, ушёл прочь вместе с дочерью.

Мариэль стоял как громом поражёный. Если бы кто сейчас о чём-то его спросил, он бы оставался нем как минимум несколько минут.

В его семье всегда царило спокойствие и доброжелательность. Ни отец, ни мать никогда не били его и Рози, хотя сестрёнка не раз шалила и донимала родителей. То, что Мариэль сейчас увидел, казалось ему нереальным, словно видение из страшного сна. Такое просто было невозможно. Ему было очень жаль девушку, и он догадался, почему она тогда плакала, когда шла вдоль дороги и ни на кого не обращала внимания.

Мариэль теперь понял, о чём говорила его мать. Он понял, что та женщина, которую она упомянула, и была той самой Андреа, и что хозяева этого дома не поменялись, а время не изменило характер хозяйки.

Юноша, обладая добрым и чутким сердцем, сейчас отдал бы всё, чтобы помочь этой несчастной девушке, но он не был с нею знаком, а потому подойти и просто так заговорить он не смел… Оставалось ждать, когда матушка выполнит данное ему обещание. Мариэль хотел было уйти, но вдруг услышал лёгкие шаги, доносившиеся неподалёку от калитки. Он оглянулся и увидел ту, чьё имя он пока не знал; она поливала из лейки розы, которые росли вдоль кованого забора, и, казалось, никого не замечала. Потом она наклонилась к одному из распустившихся цветов и вдохнула его нежный аромат. При этом она так мило и нежно улыбнулась, что весь гнев Мариэля в адрес матери этой милой девушки мигом исчез, и он почувствовал спокойствие в своей душе. Юноша не мог не заметить, насколько незнакомка была красивой. Стройная, как стебелёк, и лёгкая, словно фея, она, казалось, сейчас взмахнёт крылышками, как сказочное создание, и улетит прочь. Ветер развевал её длинные каштановые волосы, а в её глазах отражалась синь небес. Её пальчики были нежнее лепестков цветка розы, к которым она сейчас прикасалась. Мариэль вдруг поймал себя на мысли, что не может оторвать от неё свой взгляд. Он должен был уже идти, но ноги не слушались его; он должен был отвернуться, чтобы не испугать её, но не мог. Мариэль видел много красивых девушек в Лондоне, но эта была особенной: она была скромно одета, искренне улыбалась и радовалась всему, словно ребёнок. Красавицы из столицы Англии были полной противоположностью — наигранные, разодетые во всё самое модное, со всех сторон украшенные драгоценностями, они были похожи на красивых кукол, не более. Словно мёртвые, лишённые жизни марионетки. А она была другой; этого нельзя было не почувствовать. И, несмотря на свою жизнь полную огорчений, она принимала всю красоту, которую дарил этот мир, с неподдельным счастьем.

— Вы прекрасны! — вдруг вырвалось из глубины его чувств.

— Ах! — вздрогнув, прошептала она, сразу не поняв, кто произнёс эти слова. Подняв голову, она увидела, молодого человека, который пристально смотрел на неё.

— Простите, если я вас напугал, — вдруг спохватился юноша, — я не хотел…

Он склонил голову и виновато посмотрел на неё исподлобья.

— Нет, что вы! — улыбнувшись, ответила девушка.

О, как ему нравилось, когда она улыбается! Он бы отдал всё, чтобы только видеть её улыбку и запретить даже тени печали коснуться её лица.

— Просто я не ожидала, что в этом саду кто-то появится спустя столько лет. Лишь неделю назад я впервые заметила свет в окнах этого дома, но ни разу не видела, чтобы кто-то прогуливался в этом саду…

— Простите, я не представился, — вдруг спохватился юноша. — Меня зовут Мариэль д’Ансель.

— Очень приятно, Элен де ла Роуз. Ваша семья когда-то жила в этом доме, правда?

— Совершенно верно, — ответил Мариэль, приблизившись к калитке. — Но мы приехали сюда ненадолго. Мама, к сожалению, вынуждена продать этот дом…

— Как жаль…

— Мне тоже… — ещё раз пристально взглянув на Элен, ответил Мариэль. «Неужели в один несчастный день я должен буду с нею расстаться?! — мелькнуло у него в голове. — Но я не хочу этого!»

— О, простите ради Бога, — засуетилась вдруг она, — вы стоите так долго и, вероятно, устали. Проходите, присаживайтесь, — сказала он, открывая калитку и пропуская юношу в свой сад. Мариэль присел на красивую резную скамью.

На мгновение воцарилось молчание. Элен взглянула на пролетевшую стайку птиц. Мариэль же не мог оторвать глаз от девушки. И если бы Элен посмотрела в этот момент на него, то заметила бы, как он покраснел от смущения.

— Мариэль, посмотрите вон туда, на балкон второго этажа нашего дома… видите, там сидит соловей!

— Ух! Какие у вас холодные руки, Элен, — вместо ответа проговорил он, как только девушка слегка коснулась его ладони.

— Ой, извините, — быстро отдёрнув пальцы, тихонько вскрикнула она.

— Почему они у вас такие холодные?

— Вероятно из-за воды… она и вправду ледяная, даже летом. Я беру её из нашего колодца…

— Дайте мне их, — говорил Мариэль, взяв в свои ладони руки девушки; он поднёс их к своему лицу и стал согревать дыханием.

— Что вы делаете? — удивлённо спросила девушка.

— Согреваю ваши бедные замёрзшие пальчики, чтобы они стали тёплыми, — улыбнувшись, ответил юноша. — Разве вам не стало теплее? — Он снова поднёс её руки к лицу и незаметно поцеловал кончики пальцев.

— Ах, — вдруг спохватилась девушка, — я совсем забыла!..

— Что случилось? — встревожился Мариэль.

— Мне нужно полить остальные цветы.… Извините ради Бога, Мариэль, если вы никуда не торопитесь, то можете подождать меня здесь, я быстро управлюсь…

— Элен, давайте я вам помогу.

Девушка с недоверием посмотрела на белоснежный костюм юноши и покачала головой.

— Боюсь, что вы запачкаете свою одежду. Лучше подождите меня тут.

Но Мариэль не послушался, и как только Элен набрала в лейку воды, он моментально выхватил её и не соглашался отдавать. Девушке пришлось только показывать, какие цветы надо поливать. Ей захотелось хоть как-то отблагодарить Мариэля, а потому она вернулась в сад и нарезала для него огромный букет роз. Но до того как она вернулась, из дому вышел Луи. Первым делом, он захотел отыскать свою дочь — он взглянул в сторону скамейки и тут заметил мужскую фигуру.

«Кто это?» — подумал он.

Но тут Мариэль обернулся.

— Здравствуйте, мсье де ла Роуз, — нисколько не смутившись, сказал юноша, вежливо поклонившись.

— Постойте, постойте, молодой человек, — как будто что-то вспоминая, говорил Луи, — вы случайно не сын Луизы д’Ансель… вы очень похожи на неё.

— Да.

— Так значит ты Мариэль, если я не ошибаюсь?

— Именно так.

Отец Элен протянул руку в знак приветствия молодому человеку, которую тот дружески пожал.

— Ну, друг мой, присаживайся и рассказывай, когда вы приехали, как жили всё это время. С тех много воды утекло, а я ни разу о вас так ничего и не слышал. Последний раз я тебя видел, когда ты был совсем крохотный. Твоя семья уехала отсюда, когда тебе и полгода не исполнилось.

— Спасибо, всё хорошо, а семья наша — мать, отец и сестра — приехала сегодня, после полудня. Всё это время мы жили в Лондоне.

— Так у тебя ещё и сестра есть? — удивился Луи.

— Да, её зовут Рози, она младше меня на шесть лет.

— Ей десять, значит?

— Будет десять… через месяц, двадцать первого июля.

— А мать, отец как? Почему не зашли к нам в гости?

— Они придут, но только вечером. Просто дорога была очень утомительной, и они сейчас отдыхают. А так всё в полном порядке.

— Рад это слышать! А сколько вы здесь собираетесь пробыть?

— Судя по всему, недолго, так как почти все вещи остались в нашем доме, в Лондоне, а сюда мы привезли только самое необходимое.… Мама хочет продать этот дом, и пока не найдётся покупатель, мы будем жить в нём.

— Жаль, очень жаль… я уж было понадеялся, что вы останетесь навсегда.

— Знаете, я бы сам тут остался, ведь это дом, где я родился, это дом моей матери… «И не только по этой причине», — мелькнуло у него в голове, когда он посмотрел на Элен.

— Вы уже познакомились? — спросила внезапно появившаяся Элен, держа в руках огромный букет роз.

— Ну что, — сказал Луи, — предоставляю в качестве собеседницы мою дочь. С этими словами он удалился. Элен и Мариэль остались одни.

— Элен, зачем вы нарезали столько цветов?

— Вам. За то, что вы помогли мне. Подарите их своей матери. Думаю, она будет рада.

— Матери — пожалуй, но Пончик не получит ни одной розочки. Спасибо, Элен. — И он как тогда взглянул на девушку.

— Позвольте вас спросить, Мариэль…

— Пожалуйста.

— Кого вы назвали?…

— Пончиком?

— Да.

— Свою младшую сестру Рози. Она у нас толстенькая и кругленькая, как пончик. Вот я и дразню её.

— Зачем же дразнить? Ваша сестра, наверное, ещё маленькая, а маленькие дети все полненькие…

— Да я бы и не делал бы этого, если бы она не обзывала меня «худым», ещё и говорит: «Лучше быть таким пончиком, как я, чем таким худым, как Мариэль».

— Вы вовсе не худой, а вполне нормальный человек.

— Ну, вот и мать моя мать так же считает, а сестра не известно почему, издевается надо мной.

— Бросьте, Мариэль, она делает это не нарочно, я уверена, что она просто шутит.

— Ага, если бы вы видели, с каким серьёзным лицом она это говорит… Может, мне действительно стать толстым, шириною с эту калитку? — пошутил он.

— Тогда, Мариэль, вы просто будете застревать в ней! — весело сказала Элен, и они оба засмеялись.

— Мариэль, если вы хотите, чтобы розы не увяли, их нужно поставить в воду. Сейчас очень жарко на улице, — внезапно посмотрев на цветы, сказала девушка.

— Пожалуй, вы правы, Элен. Я так и сделаю… Благодарю вас за цветы и хорошие слова, — говорил он, прощаясь.

— Мариэль, вы ещё зайдете к нам? — пытаясь скрыть грусть, спросила Элен.

— Конечно, я буду здесь вечером, часов в семь. Мои родители придут навестить вашу семью, а я останусь здесь, с вами.

Мариэль снова попрощался и стал уходить.

— Элен, дурочка, что ты там торчишь всё время! Иди на кухню и приготовь что-нибудь к чаю. — Внезапно послышался голос Андреа. — Ты слышишь меня, глупая?

— Иду, мама.

«Гм… мама! Нет! Мачеха! — размышлял Мариэль, приближаясь к дому. — У-у-у! как я вас ненавижу и презираю, госпожа Фурия!!! Ах, моя милая Элен, если бы я был совершеннолетним, я бы увёз тебе далеко-далеко, где бы эта бездушная женщина не кричала на тебя и не била…»

Он пришёл домой. Все ещё спали, та как прошло немного времени после его ухода. Мариэль взял цветы, поставил их в большую фарфоровую вазу и решил отнести их в комнату матери. Он тихонько открыл дверь и направился к тумбочке, стоявшей около кровати. Когда он ставил вазу, то нечаянно зацепил расстёгнутой манжетой маленькую бутылочку с духами — она упала и шумно покатилась по паркету. Луиза проснулась из-за грохота; она открыла глаза и увидела нарушителя спокойствия.

— Это ты, сынок?

— Матушка, извините, что я вас разбудил… Посмотрите, какие розы я вам принёс!

— Ах! Какие красивые! Где ты их взял?

— Потом расскажу. Мне их подарили.

— Мариэль! — в ужасе вскрикнула Луиза, бросив взгляд на одежду сына. — Нет, ты только посмотри на свой внешний вид! Боже мой, ворот расстёгнут, жилет тоже, а рукава… О, Боже! Ужас просто! Немедленно приведи себя в порядок!

Мариэль, который не преставал думать об Элен, совсем забыл о том, что мать не любит, когда перед ней появляются в том виде, в каком он пребывал сейчас. Молодой человек быстро поправил свою одежду.

— Извините, матушка, я забыл… — виновато проговорил он.

— Молодой человек, вы не должны забывать о таких вещах, — с мягким укором сказала мать. — Вот представьте, если вы в подобном виде предстанете перед девушкой. Что тогда? А то, что она будет иметь о вас самое дурное мнение…

«Боже мой! Что обо мне могла подумать Элен?!» — ужаснулся Мариэль.

–… она посчитает вас неряхой, — продолжала Луиза, — и ещё Бог знает кем! Так будьте же не столь забывчивы в следующий раз, молодой человек!

— А Элен мне ничего не сказала, — проговорился как наивное дитя, Мариэль, возражая матери. Он понял свою оплошность, но было поздно оправдываться.

— Кто такая Элен?

— Девушка, которая подарила мне эти розы, — ответил он, решив всё выложить начистоту именно сейчас. — Она живёт рядом с нами.

— Рядом, говоришь?

— Да.

— И к ним можно пройти через калитку в конце нашего сада?

— Можно… Семья Элен носит фамилию де ла Роуз. Однако, вы не рассказали, что у вашей подруги Андреа была дочь.

— Я и не знала. Дело в том, что когда я уезжала, у Андреа не было детей. Расскажи, какая Элен.

— Она добрая, милая и очень красивая…

— Элен тебе понравилась? — несколько лукаво спросила Луиза, обратив внимание на смутившегося сына.

Мариэль, который во время всего разговора стоял около окна, лицом к матери, сидевшей напротив него в кресле, вдруг покраснел и отвернулся, чтобы мама ничего не заметила.

— Так она тебе нравится? А-а? — переспросила она, а про себя подумала: «Милый мой Мариэль, неужели ты влюбился?»

— Мама, пожалуйста, не спрашивайте больше ни о чём… — еле выдавил из себя юноша.

— Хорошо, не буду тебя больше мучить, — засмеялась проницательная Луиза. — Да, вот ещё что, — добавила она, когда Мариэль стал уходить, — большое спасибо за цветы и не забудь, что мы вечером идём в гости к де ла Роуз и я поблагодарю маленькую Элен.

Глава 2

Старые друзья и новое знакомство

Луиза сказала, что они пойдут в гости к семье де ла Роуз после ужина, как и предполагал сам Мариэль. В продолжение почти пяти часов бедный молодой человек метался по комнате в ожидании, когда стрелка больших старинных часов остановится на цифре семь, но как назло она передвигалась очень медленно, и казалось, что от одного деления до другого пролегает целая вечность.

За час до ужина Луиза зашла к сыну, застав его совершенно обеспокоенным. И на вопрос «почему ты так нервничаешь» он невпопад ответил, что соскучился по математике (которую, впрочем, терпеть не мог); он так сказал потому, что в тот момент другой отговорки не нашёл, так как думал вовсе не о том, что он ответит на вопрос матери.

Луиза, конечно же, догадалась, в чём истинная причина. И в то же время знала, как Мариэль относится к предмету под названием «математика», но она не хотела, однако, чтобы он во время пребывания в Нанте совсем всё забыл, включая само название предмета. Недолго думая, она принесла учебник по геометрии и, найдя довольно-таки нелёгкую задачу, усадила за неё Мариэля. Таким образом Луиза хотела помочь сыну, думая, что он начнёт решать её и не заметит, как пролетит время.

Когда мать вышла, Мариэль стал читать условие задачи, он даже попробовал её решить, но голова его в тот момент думала не о её решении, а об Элен…

Юноша мучался, мучался и в конечном итоге написал вместо ответа в тетради фразу «глупая задача», поставив в конце три восклицательных знака, и швырнул перо на землю.

За столом мать спросила его об успехах, но Мариэль ответил, что не успел дописать решение, которое, как известно читателю, и не начинал писать. За столом он ел так быстро, словно от того, насколько он быстро всё съест, зависела его собственная жизнь.

Несколько раз Рози дразнила его «худым», но Мариэль даже не обращал внимания на её слова и не называл «пончиком».

«Наш Мариэль какой-то странный сегодня», — подумала Рози, наблюдая за полным отсутствием реакции брата на её слова.

Наконец эта противная стрелка часов стала приближаться к цифре семь. Луиза с детьми и мужем вышла из дому и направилась к калитке в глубине сада. Когда они подходили к порогу дома Элен, у бедного Мариэля так начало биться сердце, как будто оно готово было выпрыгнуть из груди; ему казалось, что если бы Элен сейчас заговорила с ним, он не смог бы сказать ни единого слова от волнения.

Луиза позвонила в дверь. Открыла Андреа. Каково же было её удивление, когда она увидела свою подругу спустя столько лет. Жан и Луи обменялись рукопожатиями как старые добрые друзья. Андреа поприветствовала маленькую Рози и сделала комплимент в пользу её упитанности; Мариэлю она тоже любезно сказала: «Здравствуйте, мой милый Мариэль», на что он, не заметив ни капли искренности в её словах, несколько холодно и сухо ответил: «Добрый вечер, госпожа де ла Роуз…» Он едва не сказал «Фурия», но вовремя опомнился. Андреа, не обладавшая особой проницательностью, не обратила внимания на тон, каким было сказано приветствие юноши.

«Где же Элен?» — задал себе вопрос Мариэль, не увидев девушки рядом с родителями.

— Дорогая, выпей со мной чашечку чаю с тортом, моя дочь, — Андреа перед гостями назвала её «дочерью», — сейчас готовит его, а потому вы не видите её здесь.

Хозяйка пригласила всех к столу, приказав служанке Лоре принести все приборы. Всё было произнесено таким ласковым голосом, так искренне, что Лора почти поверила, что её госпожу подменили. Заметил это и Мариэль, унаследовав от матери способность проницательности. Ему не нужно было трудными путями докапываться до истины, как это свойственно большинству обычных людей; он словно видел правду, как на ладони. От него трудно было скрыть ложь и неискренность, обман и лицемерие. И хотя он хорошо различал то, что пытались скрыть окружающие, ему иногда было трудно скрыть свои чувства.

Пока шли приготовления, присутствующие разговаривали между собой — у них накопилось так много, что можно поведать своему другу, что всё это обязательно нужно было рассказать.

Вдруг двери в гостиную открылись, и в дверях появилась Элен, неся на подносе большой торт. Элен очень приветливо, с улыбкой поздоровалась с гостями и поставила торт на середину стола.

— Познакомьтесь, — сказала Андреа, — это моя дочь, Элен.

— Здравствуй, моя милая Элен, — улыбаясь, сказала мать Мариэля, который в свою очередь не отрывал глаз от девушки, лишь только она вошла.

Жак и Мариэль тоже поприветствовали её. Манеры Элен оставили хорошее впечатление у всей семьи д'Ансель, включая Рози, которая, кроме самой Элен, была восхищена испечённым ею тортом, который соблазнял своими кремовыми розочками.

— Ты можешь идти, Элен, — словно к прислуге, обратилась Андреа к дочери.

— А почему она не останется с нами, за столом? — спросила Луиза.

— Она не хочет, правда, Элен? — с фальшивой улыбкой проговорила Андреа, посмотрев в лицо дочери так, словно говоря: «Попробуй только возразить мне!»

— Спасибо, — поняв намёк матери, ответила Элен, — большое спасибо, мадам д'Ансель, но я не голодна.

Она извинилась и вышла.

Мариэль понял всё, несмотря на то, что госпожа де ла Роуз всё скрыла под милой улыбкой. От этой сцены ему стало противно. Он вскочил со стула и довольно-таки грубовато сказал:

— Извините, госпожа де ла Роуз, но я не буду с вами пить чай и есть торт: я уже сыт по горло другим. Извините. — И прихватив свою тетрадь, которую он не понятно почему таскал за собой, вышел на улицу вслед за девушкой.

— Что с Мариэлем?

— Прости его, Андреа, он с самого обеда сам не свой, наверное, устал с дороги, вот и нервничает, — оправдывалась Луиза.

Мариэль тем временен был за порогом дома. Он сразу направился к скамейке, предполагая, что там найдёт Элен. Сердце его после всего случившегося билось ещё сильнее. Ему снова показалось, что Элен на свои вопросы, кроме несвязных фраз, от него не услышит ни единого вразумительного ответа.

Он действительно нашёл девушку, сидящей на той самой скамейке; она что-то старательно вывязывала крючком. Как только она услышала шаги, подняла голову и, увидев Мариэля, с улыбкою тихо сказала:

— Ах, это вы, Мариэль…

Положительная аура, царившая вокруг девушки, словно передалась молодому человеку, даруя его душе спокойствие.

— Знаете, Элен, когда я шёл сюда, я думал, что не смогу вам и слова сказать.

— Почему?

— От волнения.

— А что вас так огорчило?.. Я спрашиваю потому, что вы выглядите немного огорчённым.

— Да так.… А что у вас в руках, Элен? — не отвечая на её вопрос, спросил Мариэль.

Она развернула кусочек белого батиста и подала его собеседнику. В руках юноши очутился платок с изящными вышитыми белыми цветами и ручной работы кружевом.

— Как красиво!

— Вам нравится? А мама говорит, что грубо и неаккуратно…

«Снова эта женщина!.. Она вообще хоть раз в жизни похвалила свою дочь? Уверен, что нет: она хвалит только саму себя, да и то боится недооценить.»

— А мне кажется, что это очень нежная и тонкая работа и очень аккуратная, — словно он сейчас возражал матери Элен, говорил Мариэль, отдавая платок обратно.

— Мариэль, а разве там ещё не пьют чай, раз вы пришли сюда?

— Если там не позволяют находиться вам, то и я не хочу оставаться…

— Отчего вы полагаете, что мне не позволили… я просто сама…

— Не говорите больше ничего, — специально перебил молодой человек, пристально посмотрев Элен в глаза, — я знаю истинную причину вашего ухода.

— Но так вы не попробуете торт…

— К чёрту торт!.. — выпалил он, но тут же опомнился, — простите, я знаю, что вы его приготовили, и я бы с удовольствием его попробовал, но я не желаю сидеть рядом с…

Он не договорил, но Элен поняла, что речь шла о её матери; она печально вздохнула и ничего не ответила.

— Если хотите, то я могу предложить вам эти печенья, — она взяла стоявшую рядом корзинку и протянула её юноше. — Угощайтесь, пожалуйста, я испекла их для вас…

— Элен, скажите, почему вы так добры ко мне? — вдруг спросил он, испытывающе глядя на девушку. — Ведь вы меня так мало знаете… а может, я совсем не такой на самом деле?

— Если бы вы были не таким, каким я вас знаю, вы бы не сказали сейчас этого.

Слова девушки были произнесены так искренне, что это застало врасплох Мариэля, он не знал, как на них можно возразить. «Элен, моя милая Элен, — подумал он, — но ты так и не ответила на мой вопрос: почему?» Он вертел в руках свою тетрадь; почему он таскал эту ненавистную ему тетрадь всюду за собой, он и сам толком не знал. Он только сидел и разглядывал её, листая страницы. Элен внимательно посмотрела на задумчивого Мариэля и слегка улыбнулась. Юноша почувствовал её взгляд на себе и даже краем глаза заметил улыбку на её лице.

— Мариэль, зачем, позвольте вас спросить, вы принесли с собой сюда тетрадь… да ещё и по математике… вы любите этот предмет?

— Терпеть не могу… это всё мама: она боится, что я здесь позабываю даже основы предмета. Мой учитель остался в Лондоне, вот она и решила заменить мне его и дала задачу, а я не могу — а, может, просто не хочу — её решать. Знаете, что я написал вместо ответа?

— «Глупая задача» с тремя восклицательными знаками в конце, — засмеялась девушка. — Вы как раз открыли тетрадь на той странице… Дайте мне посмотреть на эту «глупую задачу». А вы пока угощайтесь печеньем. Вы до сих пор его так и не попробовали. Вы обижаете меня.

— Нет, конечно же, нет, я просто забыл о нём.

Мариэль стал с аппетитом жевать печенье, а тем временем Элен что-то писала карандашом в его тетради. Закончив, она положила предметы рядом с собой.

«Нет, лучше есть простую пищу, сидя рядом с теми, кого любишь и уважаешь, чем заморские кушанья — с теми, кого презираешь и ненавидишь, — думал тем временем Мариэль. — Вот Элен, она такая одарённая и талантливая, а эта женщина называет её бездарной, дурочкой. Почему-то моя мама никогда не обзывает Рози, хотя та совершенно ничего не умеет делать, кроме как уплетать сладости».

— Элен, я завидую вам… — вдруг сказал он, повернувшись к собеседнице, которая к этому времени уже довязывала кружево на платке.

— Завидуете?

— Да. Вы такая способная и одарённая.

— Бросьте, Мариэль, есть люди гораздо талантливее меня.

— Вас несправедливо обзывают бездарной, а меня — да.

— Кто? И почему?

— Мой учитель по фехтованию. Он говорит, что я двигаюсь, как слон, а в конце каждого занятия он произносит одно и то же, нахмурив лицо и делая важную и серьезную мину. И Мариэль стал копировать преподавателя: «You will be very bad fencer!», что значит…

–…что значит, «ты будешь плохим фехтовальщиком», — закончила за него Элен. — Может, он действительно так считает, а я нет, я верю, что вы станете лучшим фехтовальщиком. Научиться фехтовать может каждый, но разобраться в чувствах другого человека, дано не каждому… Ваша мечта — владеть шпагой. Не такое уж большое расстояние между ней и реальностью, — добавила она.

— Элен, а у вас есть мечта?

— Да, их даже две.

— Расскажите мне о них.

— Хорошо. Итак, первая — научиться играть на клавесине, я однажды слышала, как он звучит… это было чудесно! — всплеснув руками, с улыбкой сказала Элен. — В тот момент мне показалось, что если бы я села за него, то сразу бы и заиграла, без нот! Представляете, даже без нот! Мне кажется, что эта музыка словно звучит во мне, осталось только коснуться клавиш, и она зазвучит, и все её услышат.

— А вторая мечта?

— Я хотела бы жить в старинном замке…

— В замке?.. — удивился Мариэль.

— Да. И мне совсем не нужно, чтобы в нём были дорогие вещи. Просто пусть его окружает просторный луг с зелёной травой, а рядом протекает река, по берегам которой растут красивые цветы.

— Мне кажется, что вы очень свободолюбивый человек.

— Может быть… Мариэль, кроме пары клумб с розами, я за все эти пятнадцать лет ничего и не видела. А мне бы так хотелось путешествовать, увидеть другие страны, посмотреть, как там живут люди, узнать об их культуре и традициях, нравах.

— А хотите, я вам расскажу обо всех городах и странах, в которых я побывал? — предложил Мариэль.

— Конечно же! — радостно воскликнула девушка. — Я буду вам очень благодарна.

Мариэль долго рассказывал ей об Англии, Испании и Италии, куда он часто ездил.

Солнце тем временем постепенно садилось за горизонт. Наступили сумерки. Птиц давно не было слышно, лишь кузнечик потрескивал в траве.

Раздались голоса родителей Элен и Мариэля. Они прощались, желая друг другу спокойной ночи. Андреа попросила Луизу чаще заходить к ним. Мариэль попрощался только с Элен и её отцом, но даже не посмотрел на мать девушки. Впрочем, враждебности со стороны Мариэля она и в этот раз не заметила, занятая разговором с Луизой д’Ансель.

— Элен, у вас получился такой вкусный торт, — говорила в это время Рози, проходя через калитку. — Я съела целых три кусочка. Вы когда-нибудь ещё испечёте такой же?

— Конечно, Рози, — с улыбкою сказала Элен, — если хочешь, я на твой день рождения приготовлю похожий… или, нет — лучший! Когда у тебя день рождения?

— Двадцать первого июля.

— Ну, вот и хорошо. Значит, ты согласна получить на свой день рождения вкусный-вкусный торт с разноцветными розочками?

— Да, да, — засмеялась девочка и захлопала в ладоши от удовольствия, словно этот ещё не испечённый торт уже стоял перед ней.

Элен и Рози попрощались. Мариэль выходил последним.

— Могу ли я завтра прийти сюда? — спросил он.

— Да, конечно же. Хотите, к десяти утра. Я буду в саду.

— Спасибо. До свидания, Элен.

Вернувшись домой, Мариэль поднялся в свою комнату. Он бросил свою тетрадь на стол, а сам вышел на балкон. Скрестив на груди руки, он о чём-то стал думать, глядя в сторону дома Элен. Его лицо немного помрачнело. Таким печальным и застала его мать, зайдя к нему в комнату.

— Мариэль, я хочу с тобой поговорить…

Сын медленно повернулся к ней, не меняя ни позы, ни выражения на лице. В этот момент он был не способен думать о чём-либо приятном. Андреа де ла Роуз не вызывала у него приятных воспоминаний.

«Что с ним?» — подумала Луиза, глядя на сына.

— О чём? — тихо спросил он.

— О твоём поведении в доме семьи де ла Роуз. Отец попросил меня поговорить с тобой; ему очень не понравилось, как ты вёл себя в гостях…

— Почему же он сам не пришёл, а попросил вас?

Этот наивный вопрос застал врасплох Луизу. Но, немного подумав, она ответила:

— Потому… потому что он посчитал, что у меня лучше получится… Мариэль, почему ты нагрубил матери Элен?

— Госпожа Фурия это заслужила, — тем же тоном ответил юноша.

— Ну, вот! Мало того, что ты нагрубил ей, да ещё и обозвал сейчас.

— Матушка! — вдруг воскликнул Мариэль, — да неужели вы не заметили, как эта женщина обращается со своей дочерью?! Как со служанкой какой-то! — вознегодовал он. — Разве вы не заметили, как она выгнала Элен из гостиной?!

— Мариэль, ты не прав, она вовсе не выгоняла её… она просто сама ушла…

— Сама?!! Нет, матушка, это вы ошибаетесь. Вы не видели, как она ударила Элен. Вы никогда не поверите, за что! За то, что Элен подарила ей цветок! Вы не слышали, как она обзывала свою дочь идиоткой, ненормальной, бездарной.… О! как я вас ненавижу, госпожа де ла Роуз! — добавил он, злобно сверкнув глазами в сторону её дома.

Луиза, наконец, поняла, в чём причина плохого поведения Мариэля. Она подошла к сыну, обняла его и сказала:

— Сынок, во всём виноват характер Андреа. Если ты станешь подходить к таким людям со злостью и ненавистью, то ничего хорошего из этого не выйдет… В конечном итоге, она сама будет страдать…

— Но пока страдает не она, а те, кто её окружает!

— Тем не менее, ни ты, ни я, ни даже Элен не способна изменить её… А сейчас, — сказала Луиза, глядя на задумчивого и печального сына, — а сейчас лучше отдохни. Ты устал за сегодняшний день.

«Боже мой! — думал Мариэль, усевшись на кровать и подперев голову руками, — неужели нет никакого выхода из этой глупой ситуации???» Он стал искать этот выход. Он нашёл его, и даже не один, но каждый из них упирался в одно — в его совершеннолетие, которое, увы, наступит только через два года.

Его совершенно расстроила эта безысходность, этот замкнутый круг. Он встал, снова зажёг лампу, которую потушила мать, когда уходила. Он стал ходить из угла в угол, заложив руки за спину. Потом он сел за стол; взгляд его упал на тетрадь, которую недавно держала в руках Элен. Он вспомнил о девушке. Да и забывал ли он о ней?

— И за что она страдает?.. В чём она виновата? — задавал он сам себе так волновавшие его вопросы, листая страницу за страницей. — Внезапно он обнаружил запись на том листе, где была та чудовищная задача, которую он так и не решил. Он вернулся обратно и стал читать. Там оказалось полное решение.

— Моя милая и добрая Элен, видишь, у тебя так просто всё получается, и всем ты помогаешь, не требуя взамен ничего, хотя достойна многого; у тебя добрые мечты… — Мариэль стал вслушиваться в тишину. — … я люблю тебя, моя милая Элен. И ни одну девушку в мире я не стану любить больше, чем тебя…

Глава 3

Столкновение

Солнце давно поднялось над горизонтом. Часы в прихожей пробили девять. В доме все проснулись, кроме Мариэля, которого Рози, зайдя к нему в комнату, застала спящим прямо за столом. Она взяла перо, лежавшее рядом с чернильницей, и его кончиком начала щекотать Мариэлю нос. Мариэль поворачивал голову в другую строну (вероятно, думая, что какая-то назойливая муха садится ему на нос), но Рози перебегала туда же и продолжала начатое. Однако Мариэль и не думал вставать.

— Противный брат! Не хочет просыпаться, — топнув ножкой, возмутилась Рози и начала трясти Мариэля за плечи. — Мариэль, просыпайся!

Только после этой процедуры сестры он наконец-то открыл глаза и спросил сонным голосом, зевая и потягиваясь:

— Это ты, сестричка?.. а который час?

— Уже начало десятого! Вставай, соня. Я уже есть хочу, а мама говорит, что за стол не сядем, пока ты не встанешь, — таща за руку Мариэля, торопилась Рози.

— Ну, встаю, встаю. Ты иди, а я приду через минут десять, — говорил он, доставая из шкафа одежду.

Рози вышла. Мариэль появился к столу ровно через десять минут, как и обещал. А после завтрака вышел во двор и направился к дому Элен.

Девушку он заметил сразу же. Она стояла спиной к нему около угла дома; рядом с нею лежали осколки разбитой вазы и разбросанные вокруг цветы.

— Элен! — окликнул девушку Мариэль, подбегая. — Что случилось, Элен?

Девушка повернулась к нему; на глазах у неё были слёзы; плечи вздрагивали от немых рыданий. Левой рукой она зажимала указательный и средний пальцы правой. Мариэль, ничего у неё не спрашивая, осторожно разжал их — по его рукам ручьём потекла кровь, выступившая из раны, которая была настолько ужасна, что юноша побледнел.

— Не плачьте, Элен, пожалуйста, — дрожащими руками разрывая свой платок и завязывая раны на пальцах девушки, говорил Мариэль.

— Хорошо, я не буду, — сказала она, а у самой ещё сильнее стали бежать по щекам капельки слёз. — Зачем вы порвали свой платок, Мариэль? — дрожащим голосом говорила девушка, — мама, наверное, ругать вас будет за это…

— Плевать я хотел на платок! Мне дороже ваши руки, а не какой-то кусок ткани!.. Ну, вот, всё готово… я случайно не сильно затянул узелок? Вам не больно?

— Нет… спасибо вам, Мариэль.

— Элен, Элен, где ты подевалась? — внезапно послышался голос Андреа — Я её жду, жду, а она, растяпа, не идёт… А-а, здравствуй, мой милый Мариэль, заметив сына своей подруги, и сразу же поменяв маску на лице, произнесла ласково она. Но Мариэль сразу увидел всю фальшь её слов.

— Добрый день, госпожа де ла Роуз.

— Зови меня лучше тётя Андреа.

— Извините, — холодно продолжал Мариэль, — но так я обращаюсь только к моей родной тётушк Флоренце.

Потом она повернулась к дочери и спросила:

— Где всё-таки ваза, скажи, наконец!

— Мама, — опустив глаза и пряча руки за спиной, сказала Элен, — извините, я нечаянно её разбила…

— Что ты такое говоришь, негодяйка! — закричала Андреа, забывая, что рядом стоит посторонний человек. — Ты разбила мою любимую вазу?!

— Мама, но я ведь не нарочно, а нечаянно…

— Нечаянно?.. Нечаянно!.. Негодяйка! — она хотела ударить дочь, но Мариэль быстро подбежал и сзади схватил её за руку, уже было замахнувшуюся на Элен.

— Не смейте бить Элен, слышите, не смейте! — грозно, но спокойно проговорил юноша. — Посмотрите лучше на руку вашей дочери… видите, что произошло из-за вашей вазы?!

— Мерзавка! Разбила вазу, а ещё и прикидывается, что руку порезала. — Андреа ухватилась прямо за раненые пальцы дочери. Элен вскрикнула от боли, да так, что у Мариэля сердце сжалась от этого крика. Он опять, но уже с бо #769; льшей силой, схватил за руку Андреа и так, что та сама вскрикнула и отпустила девушку. Сейчас, в этот момент, он готов был уничтожить эту женщину; он весь просто кипел от злобы и ненависти.

— Да к чёрту вашу дурацкую вазу! — закричал он на мать Элен. — Вы сможете купить сотни таких ваз в любой лавке, а новых рук для дочери вы не купите нигде! Неужели вам жаль какого-то кусок глины, который вы выбросите через несколько дней? А живого человека, шрам на руках которого останется на всю жизнь, не жалко?! — Он подошёл к Элен и прижал её к себе, чтобы мать больше не обидела её. Андреа, ошеломлённая речью молодого человека, стояла напротив и ничего не говорила. Признаться, она стала бояться Мариэля, хотя он и был младше, однако выше неё на целую голову и сильнее.

— И вообще, — продолжал Мариэль, — если я узнаю, что вы, жалкая и бездушная женщина, хоть пальцем тронете Элен, оскорбите её хоть одним словом, то поверьте, что вам это даром не пройдёт!

— Как ты смеешь мне угрожать! — словно очнувшись, заговорила Андреа. — Со мной ещё так никто не разговаривал!

— Значит, я буду первым! — крикнул он, идя прямо на Андреа, так что та пятилась назад. — Вы уж и рады: муж — добрейшей души человек; дочь — ангел, а вы и издеваетесь над ними, как вам вздумается! Но теперь с этим покончено — здесь есть я, и я не позволю вам обижать Элен!

— Я её мать, молодой человек, и имею право делать с ней, что хочу! — вся бледная от страха и гнева, говорила Андреа.

— Боже мой! Мать!.. Да какая вы ей мать! Мачеха! Даже хуже того. Вы никогда не похвалите её, никогда не скажете ей доброго слова, не поблагодарите, хотя ваша дочь изо всех сил пытается сделать вам приятное. Вы никогда не улыбаетесь Элен, а только кричите на неё, ругаете, обзываете — так поступает не мать, а госпожа по отношению к своей служанке!.. Вазы вам жалко, а дочери — нет! Уходите, госпожа де ла Роуз! И не попадайтесь мне больше на глаза, а то худо будет.

Андреа, напуганная и дрожащая, направилась к дому.

— Да, — напоследок добавил юноша, — можете жаловаться на меня моей матери… Но, боюсь, она всё равно будет на моей стороне!

Но Андреа даже не подумала пойти и рассказать всё Луизе. Тоже по причине страха перед Мариэлем. А в последствии, когда он приходил, то она старалась не попадаться ему на глаза и всячески избегала. Она больше не била и не обзывала дочь, во всяком случае, перед юношей. Мариэль здо #769; рово напугал её.

Когда Андреа ушла, Мариэль вернулся к Элен, которая стояла и до сих пор не могла толком понять, что здесь произошло. Она знала, что Мариэль недолюбливал её мать, но что он бы смог высказать ей всё это, Элен просто до настоящего момента не поверила бы. Ничего друг другу не говоря, они дошли до скамейки и присели. Элен, опустив голову, сидела около него.

— Не нужно было так с мамой, — тихо сказала Элен.

— Неужели вы считаете, что я такой безразличный человек, что смог бы стоять и смотреть, как она издевается над вами?

— Вы добрый и совсем не безразличный…

Мариэль нежно прижал к себе девушку и поцеловал её раненую руку.

Глава 4

Прощальный подарок

Почти в течение месяца Мариэль навещал Элен, каждый день спрашивал, не болит ли рука. Она отвечала, что всё хорошо и, смеясь, говорила, что очень забавно умывать лицо одной рукой и держать столовые приборы в левой руке, а не в правой, как она привыкла. Хоть Элен и смеялась, рассказывая всё это, но Мариэль знал, что на самом деле скрывается под её улыбкой: боль и беспомощность.

Больше всех была расстроена Рози, что Элен сильно порезала себе руку и ничего не может делать. «Ну, всё! — думала она, — не получу я на свой день рождения обещанный торт…» Но предположения Рози не оправдались, так как раны у Элен немного зажили через месяц. И когда в день своего рождения Рози открывала гостям дверь, то увидела, что Элен принесла с собой большую коробку, а когда её раскрыли, то удивлению маленькой девочки не было конца — в коробке стоял большой красивый торт, украшенный розочками из крема, орехами и шоколадом. Долго же смеялись Мариэль и Элен, наблюдая за тем, как Рози быстро уплетала его, а потом, усевшись в кресло и держа в руках, наверное, седьмой по счету кусок, хотела его откусить, но не донесла до открытого рта, а только сказала: «Не могу больше!» — и отложила этот кусок на тарелку. Брат просто умирал со смеху после этой сценки, жалея, что всего этого не видели отец и мать.

Несмотря на то, что день рождения Мариэля отмечался только семнадцатого апреля, он тоже получил подарок от Элен. Это был тот самый платок, который он ещё месяц назад видел наполовину вышитым. Впоследствии, Мариэль всегда носил его с собой и никогда с ним не расставался.

Однажды утром, в последнюю субботу сентября, Луиза поехала с детьми на прогулку, а заодно она решила сделать некоторые покупки.

Когда они, сидя в экипаже, проезжали по улицам, то в витрине того самого ателье на улице Фуэнсери Мариэль увидел красивое платье бирюзового цвета. Ему захотелось подарить Элен это платье, так как он вспомнил, что в день рождения Рози на Элен было хоть и шелковое, но простенькое, серенькое платье — «старания» госпожи де ла Роуз.

Вернувшись домой, Мариэль взял все деньги, которые у него были, оседлал лошадь и галопом помчался по улицам, чуть ли не сбивая с ног прохожих. Мариэль торопился, так как ателье вот-вот должно было закрыться. Когда он открывал двери, весь запыхавшийся и мокрый, портной сказал:

— Ещё десять минут, молодой человек, и мы бы закрылись. Ну-с, я к вашим услугам. Чем ещё могу быть вам полезен?

— Я бы хотел купить вон то платье, на витрине.

— Хм… не знаю, что на это скажет моя дочь. Она сшила его не для продажи, а для привлечения клиентов в наше ателье.

— Но я вас очень прошу продать его мне… Я заплачу любые деньги за этот наряд… Я хочу подарить это платье одной замечательной девушке…

При этом Мариэль слегка покраснел, а портной догадался, что к чему. Он улыбнулся и позвал свою дочь-модистку:

— Мелен, выйди-ка на минутку. Без тебя вопрос не решить.

Из противоположной двери вышла полная молодая женщина и с любопытством посмотрела на юношу, который с умоляющим взглядом смотрел на неё.

— Я очень прошу вас продать мне то платье, которое у вас на витрине.… Пожалуйста… — начал Мариэль, но запнулся. Он боялся, что модистка не согласится выполнить его просьбу.

Отец и дочь переглянулись, и Мелен сказала:

— Хорошо, молодой человек, я продам его вам, но вы точно уверены, что это платье подойдёт той, для кого вы его хотите приобрести?

— Да… — ответил юноша. — Вы однажды видели эту девушку, помните, две недели назад я приходил вместе с нею, и она покупала у вас ленты и ещё она сделала комплимент вашей работе.

— Ах! Так это то милое дитя! Помню, помню… Да, думаю, платье будет как раз ей впору. И раз так обстоят дела, и вы так просите, я согласна выполнить вашу просьбу.

— Спасибо!

Мариэль благодарно посмотрел на модистку и поклонился в знак почтения. Заплатив нужную сумму, он снова оседлал свою лошадь и вернулся домой.

В этот день он не знал, какую роль в его судьбе сыграет это великолепное платье бирюзового цвета…

Завтра он увидит Элен снова. Они договорились о поездке на берег моря. Так как добираться нужно было больше часа, то такие поездки случались редко. А в этот раз так получилось, что отец уехал по делам, а мама осталась с сестрою дома.

Рано утром Мариэль ждал девушку у ворот; когда она вышла, он протянул ей картонку, перевязанную алой лентой, и сказал:

— Элен, я хочу подарить это вам…

— Что это? — с улыбкою спросила девушка.

— Прежде чем вы взглянете на подарок, я бы хотел вас попросить выполнить одну мою просьбу.

— Я вас внимательно слушаю.

— Оденьте это… Я вас подожду.

Элен развязала ленту и открыла картонку. Там оказалось великолепное дорогое платье. Когда она поближе к нему присмотрелась, то вспомнила, где она его видела.

— Спасибо… я даже не знаю, как вас отблагодарить. Оно просто замечательное! Но как… как вам удалось его купить? — удивилась она. — Госпожа Мелен его никому бы не продала.

— Я просто сказал, что оно для вас — и она не стала возражать.

Девушка вернулась в свою комнату и вышла оттуда через несколько минут. Элен была прекрасна в новом платье. Она шла по дорожке, а нежный атлас переливался на солнце, лишь только она делала лёгкое движение. Очарованный, Мариэль даже не смог ничего сказать. Он лишь подал ей руку и помог сесть в экипаж.

Всю дорогу юноша почти молчал. Он слушал её; слушал её голос; как она с восхищением о чём-то говорила. Ему не хотелось её перебивать — пусть говорит, пусть её голос будет той вечной благодатью, тем вечным спокойствием, которое не покинет его душу.

На берегу моря они тоже говорили мало. Элен с восхищением смотрела на гладь воды и слушала чаек, пролетавших вдалеке. А он всё это время смотрел лишь на неё.

Вдруг порыв ветра сорвал шляпку с головы девушки и унес ввысь. Мариэль едва успел её поймать.

Он держал в руках шляпку Элен, но не спешил вернуть девушке. Он сейчас любовался её развивающимися по ветру локонами волос.

— Мариэль…

Она позвала его, и это словно пробудило его то сна.

Когда он возвращал ей головной убор, то невзначай коснулся её щеки.

— Элен… — тихо сказал он, глядя ей в глаза и взяв за руки, — я не знаю, как вы сейчас воспримете мои слова, но знайте, что они искренни… Элен я люблю вас. Люблю, как никого больше не буду любить и сделаю всё, чтобы вы никогда больше не страдали…

Он наклонился и поцеловал девушку. Он был счастлив, потому что его чувства не остались безответны.

В семь вечера он был дома. Его сейчас переполняли самые светлые чувства. Расставаясь с Элен у ворот её дома, он был уверен, что увидит её завтра. И хотя он в глубине души чувствовал, что скоро настанет момент расставания, он пообещал самому себе, что непременно вернётся и заберёт Элен с собою в Лондон.

Возвратившись в свою комнату, он сел на подоконник у распахнутого настежь окна и стал смотреть в сторону дома девушки.

Вдруг в дверь постучали. Вошла Луиза.

— Мариэль, собирай вещи.

— Что? Разве мы уезжаем?

— Да. Отцу удалось продать дом, он только что вернулся и уже успел купить билеты на пароход. Завтра рано утром мы должны быть в порту. А ещё пришла телеграмма от тётушки Флоренцы… она плохо себя чувствует, — при этом лицо Луизы стало очень грустным, — ещё одна причина для срочности. Я не переживу, если она умрёт…

— Но…

— Мариэль, поторопись, осталось не так много времени. Мы отплываем в пять утра. Ты собирайся, а я пока схожу к Андреа и попрощаюсь. И помоги, пожалуйста, Жаннет сложить фарфор.

Вся эта неожиданность и спешка, свалившиеся на голову бедного юноши, поставили его в ступор. Сейчас он ощутил, как его хрустальный замок мечты дал трещину и с каждой секундой разрушался с молниеносной силой. Словно в полузабытьи он стал ходить по комнате, не понимая, что происходит. Этот скорый отъезд как снег на голову ему свалился. Но время шло, нужно было выполнять просьбу матери, да ещё ко всему собрать свои вещи.

Пока Мариэль со всем управился, стрелка часов была на отметке полночь.

«Не успел!» — с досадой подумал он, посмотрев из окна гостиной на окна спальни Элен, в которых давно не было света.

Он вернулся в свою комнату, написал небольшое письмо, положил его в конверт и, открыв дверь в коридор, посмотрел, где его родители. Он оказались в гостиной. Дверь туда была открыта и выходила как раз на ступеньки.

— Дети, наверное, уже спят, — послышался голос Луизы.

— Может, лучше разбудить их? — спросил Жан.

— Не нужно: они устали. Пусть хоть часок отдохнут. Ах, бедный Мариэль, он даже не успел попрощаться с Элен…

— Что поделаешь, может, когда-нибудь они снова встретятся. И всё будет хорошо.

— Пойду посмотреть, как он там…

Мариэль, как только услышал, что мать направляется в сторону его комнаты, тихо прикрыл дверь и мигом плюхнулся на кровать. И когда Луиза вошла в спальню сына, то застала его мирно спящим, но стоило её шагам затихнуть в коридоре, как он тут же вскочил, не думая и на минуту засыпать.

Выбрался он из дому другим путём: с помощью веревки, привязанной к перилам балкона его комнаты. Когда он очутился на земле, он стал тихими шагами направляться к дому девушки.

Одним прыжком он очутился у дверей балкона Элен; потом открыл одну половинку двери и тихо вошёл в комнату. Она спала и, как показалось Мариэлю, улыбалась во сне. Он осторожно положил конверт на тумбочку и на мгновение остановил взгляд на девушке.

— До свидания, моя милая Элен, — шёпотом проговорил он. — Я обещаю, что вернусь и заберу тебя, где бы я ни был, куда бы меня ни занесла судьба. Я люблю тебя… — Он наклонился к её лицу и нежно поцеловал. — До свиданья, милая… — со слезами проговорил он и ушёл…

Утром Элен проснулась и, открыв глаза, увидела на тумбочке рядом с кроватью запечатанный конверт.

— Что это? — беря его в руки, сказала она. — Она раскрыла его и начала читать:

«Милая, Элен, извини, что не попрощался с тобой, так как отец сообщил об отъезде внезапно, буквально за несколько часов до отплытия парохода.

Я не говорю тебе «прощай», я скажу тебе «до свидания». Жди меня, так как где бы я ни был, я вернусь за тобой, даже если за это мне придётся отдать половину своей жизни.

Мариэль.»

Когда Элен дочитывала письмо, то слёзы застилали ей глаза, всё вдруг стало мрачным и невесёлым. Она посмотрела на своё бирюзовое платье, но оно показалось ей чёрным, и даже розы в вазе тоже из красных стали чёрными и вялыми. Она упала на кровать и зарыдала.

— Мариэль!..

А в это время на палубе теплохода стоял юноша. Ветер развивал его чёрные кудри и полы тёмного плаща. Он стоял… и плакал, вглядываясь туда, где давно за горизонтом скрылся берег Франции.

— Что с ним? — задавали пассажиры один другому вопрос. А если кто из них отваживался спросить это у молодого человека, то тот ничего не отвечал, а только шевелил губами, словно шептал чьё-то имя…