Arca Quaesitorum

Deorer (2024)

Стремление выжить является самым сильным из всех инстинктов. Простейший микроорганизм, не имеющий оболочки и ядра, как клетки у животных и растений, стремится быть, пусть и неосознанно. Такое поведение естественно. Удивительно другое: самопожертвование ради жизни непохожего на тебя. Но люди уверены в своей избранности и считают, что кроме них никого нет во всей вселенной, а потому не смогут распознать иное живое и разумное существо. Преодолеть эту самоуверенность невозможно. Любая попытка выжить в нашем мире обречена на неудачу.

Глава 2. Первый контакт

Воскресенье. Уже после полудня Олег вернулся за «Тойотой», отец ждал его на остановке. Они вместе немедленно выдвинулись к мастерской. Но Олге уж слишком поспешил: за прошедшее время ребята только успели разобрать его машину. Раздосадованный, он хотел сразу уехать, но Алымов-старший уговорил его немного отдышаться, успокоиться:

— Олежка, погоди! Зайдём домой, посидим немного, — Виктор с укором посмотрел на деда Лёню. Тот смущённо развёл руками и кивнул на гаражи: «Ну а что вы хотели? Эвона сколько тут у меня делов-то», — говорил он всем своим видом. Виктор пожал плечами.

— Ладно, — решил Олег. — Вечером загляну, может что изменится.

— Ты, это, парень, не серчай, вишь, у нас тут гоночная, — сказал Лёня.

Олег посмотрел на деда Лёню, кивнул. Потом подошёл и протянул для пожатия руку: «хорошо, дядь Лёнь, всё норм, всё норм», — и оба усмехнулись. Каждый вспомнил что-то из далёкого прошлого, то, что объединяло кисловцев: надежда на счастье и уверенность в будущем.

Алымовы немного посидели у старшего в доме, поговорили об астрономии, Олег обещался привезти Никитку, и когда позвонила Лена, Виктор попросил показать ему внука. И Алымовы почти час болтали, пока ноутбук не разрядился. Лена поторопила мужа, Олег стал собираться:

— Ладно, пойду я, завтра дел много. Заскочу к дядь Лёне.

— Заскочи, — улыбнулся отец.

Алымов-старший остался дома, ему не терпелось приступить к наблюдениям: ночка обещалась безоблачной, и день подходящий, надо подготовиться. К тому же, он таки решил в телескоп разглядеть окраину Кисловки, и выяснить, где и что светилось вчера вечером: «это где-то на старой дороге, до моста, на полях. Точно, на полях. Кто-то решил распахать, да фермерство затеять, что ли?» — Размышлял Виктор, забираясь по лестнице.

Олег бежал. Сердце бешено колотилось, пытаясь выскочить из груди. Свои ноги он не ощущал, как и боли в правом боку, — только удары, подбрасывающие его тело, когда пятки впивались в асфальтовое покрытие дороги. За спиной слышались пугающие его крики, свист и топот многочисленных ног. — «Э! Баклан! Не маши крылами!» — короткий смешок прокатился среди преследователей, и это ещё больше их замедлило. Кто-то всхлипнул. Затем раздались вопли:

— Додик! — услышал Олег возглас: «Тот толстяк, кажется».

— Я упал! — Другой ответил визгливо. Похоже, это был тот, кто ударил Олега первым. Ударил слабо, и Олег смог с силой толкнуть парня в грудь.

— Гнать! — крикнул третий. Олег узнал голос: этот парень ткнул его ножом в бок. Теперь расстояние между ними и жертвой снова увеличилось. Появился небольшой шанс спастись, и Олег попытался ускориться.

За поворотом асфальт закончился. Неровная, вся в ямах дорога, сужаясь, уходила в темноту. Теперь бежать стало ещё сложнее. Появилось ощущение тяжести в ногах и тупая боль. Шаги стали короче, и ужас захватил Олега, он попытался ускорить бег, но понимал, — если убрать руку от правого бока, кровь польётся сильнее, он быстро ослабеет, и упадёт на эту грунтовую дорогу, станет добычей для хищников, впервые познавших жажду крови. Прижимая ещё сильнее правой рукой живот, Олег всё же ускорил шаги, услышав, как его вновь стали нагонять:

— Гнать! Сука! — топот ног. Через несколько секунд они увидят его!

Улица снова круто поворачивала влево, на север, а прямо впереди, сразу за кучей строительного мусора резким обрывом начинался большой овраг. Дальше — река. Олег тяжело дышал.

Преследователи были всего в полусотне шагов, но за поворотом потеряли Олега из виду и в третий раз замедлили свой бег. Они стали озираться, — куда мог подеваться «подбитый» ими «зверёк»? Кен с досады ещё раз поддал Витьке под зад.

Олег понял, что дальше бежать не может, и остановился. Необычное сероватое сияние исходило от стен, а не от ночного неба, усеянного звёздами. Олег, не чувствуя ног, добрёл до дверного проёма, и там упал на колени. Громко шумело в голове. Олег ползком добрался до угла, в который строители побросали целую гору грязных тряпок, спецовок и обрывков плотной упаковочной бумаги из-под мешков с цементом. Олег, помогая себе левой рукой, с трудом сел на этой куче, прижимая правой рукой порез на животе. Ладонью он ощущал липкую жидкость и сильное пульсирование. Олег закрыл глаза. — «Они не остановятся… Они найдут меня и прикончат», — от страха в груди давило ещё сильнее. От потери крови бессильно упали руки. Дыхание замедлилось. Он потерял сознание.

— Талян! Ну чо?! Де он?! — громко, никого не боясь, крикнул Кен, долговязый парень, вожак стаи. В руке он всё ещё сжимал окровавленный нож, как символ его превосходства, силы и свободы. Никто из здешних жителей в такое позднее время не выйдет из своего дома. Здесь, на окраине, уже долгое время господствовал страх. В этом районе даже вышек мобильной связи было всего две, да и те далековато от того места, где сейчас загнанный, как зверь на охоте, истекающий кровью человек пытался спастись от обезумевших убийц. Только звёзды и Луна безучастно наблюдали за происходящим.

— Не видать ни…! — ответил Сашок вместо Толяна. Они вместе с Толиком выбрались из первого из пустующих недостроенных домов. Возле недостроенного кирпичного забора молча стоял дрожащий Витька. Его бледное лицо светилось в темноте. Витьке очень хотелось уйти, немедленно уйти, забыть всё произошедшее, но он страшился мести Кена и остальных.

— Чо, ссышь, Витёк? — Кен подошёл к Витьке, и с силой толкнул того рукой в грудь. Витька врезался спиной в кирпичи невысокой недостроенной ограды, сполз на землю и застонал. Кен презрительно сплюнул ему под ноги.

–На, сс…, держи, мать…! — Кен протянул рукоятью вперёд покрытый кровью нож сидящему Витьке. Тот отчаянно впился пальцами в эту рукоять и сжал кулак. Сразу почувствовал прилив сил, приятная жара разлилась в голове. Азарт преследования, такой же, как и у его друзей, вдруг захватил его. В ушах у него аж зазвенело от упоения силой.

— Во, ништяк, паца-а-ан! — Кен широко ухмылялся, глядя на то, как преобразился Витька, заполучивший оружие. — «Эта трусливая… никогда пацаном не станет», — подумал про себя Иннокентий Уваров: «предки у него есть, всё есть, и живёт как тряпка! У меня ничего нет, я всё сам могу!»

Кен вспомнил, как ему придумал имя его отец, избивавший свою жену, своих детей минимум раз в неделю: «Инакентий Смактуновский, пня-ал?! Вот почему!» — орал Уваров-отец, когда малыш Кен с заплаканными глазами спросил, зачем ему такое дурацкое имя дали, ведь теперь в детсаду над ним все потешаются. Мать тенью стояла в дверном проёме, ведущем на кухню, а когда Уваров-старший зыркнул на неё, исчезла.

Соседи, перешёптываясь между собой, часто обсуждали, что дед Кешки не сам помер, его Павлуха забил до смерти. От него Кешка и перенял бессердечность, звериную жестокость, и презрительное отношение к женщинам. Уже в школе ему нравилось бить девчонок, а позже, уже после школы, тех, с кем ему доводилось переспать больше одного раза, он молотил ногами по животу, как отец: «На! На тебе! Нравится?» — и тоже бешено орал.

На самом деле Кеша очень любил свою маму и младших сестру и брата. Только Кен пытался противостоять отцу, когда тот напивался, крушил мебель, избивал своих домочадцев. Только о двух женщинах Кешка и плохой мысли не допускал, — о маме, этой несчастной, забитой женщине, которая никуда не могла деться от зверя, вместе с которым прожила уже двадцать три года, и о младшей сестрёнке, Наташе. Единственной радостью в жизни Кешки были сестра и брат, которым он добыл хоть и потрёпанные, но вполне годные смартфоны, и ещё планшет для шестилетнего Стёпки, с которым тот теперь не расставался. Для всех остальных людей Кен — бешеный зверь, ещё хуже своего отца. Поэтому никто не спрашивал, откуда у Наташи айфон.

Только ребята из мастерской старика Леонида не боялись Кена, у них была своя банда, они часто встречали городских пижонов на дорогих автомобилях и, наоборот, сам Кен боялся с ними связываться: «Хрена себе, волына! Мне бы такое заполучить, ух, я тут развернулся!»

— Ну, чо, иди, Витёк, чекай крайнюю хибару? — Кен кивнул в сторону дальних стен, казавшихся грудой красно-рыжих камней, мало напоминавших особняк, который хозяева начинали строить с размахом, да бросили. Витька уныло посмотрел на развалины, и вяло кивнул. Ему совсем не хотелось этого делать. Но Кешку он так здорово боялся, что вскочил на ноги как чертёнок из коробки на пружине. От нового удара Витьку спас Андрей:

— Сука,…! — раздался вопль с края оврага, откуда выбирался Андрей. — Руку парвал, на…! — все обернулись на крик. Кен и Сашок заржали.

— Чо там, Дрюня? — крикнул Кен. Ему уже не терпелось закончить с тем мужиком. Запах смерти взбудоражил его, тело тряслось, будто от холода.

— Ни…! — проорал раздосадованный Андрей. — Дай перо мне, на…!

Витька вздрогнул. Он никогда не видел своего друга таким. Кен шагнул к Витьке. Санька и Толик усмехались, глядя на то, как сжался Витька. Толик пока не сформулировал своё отношение к происходящему.

— Ссыкун,…! Это…! — проворчал Сашок, и сплюнул.

— На… иди, токсишь! — ещё издали гаркнул в их сторону Андрей. Его левая рука была в крови. Подойдя к Витьке, он резко схватил того за руку, в которой был нож, выкрутил её, от чего Витьку согнуло пополам, и он застонал от боли. Ему было стыдно. — «Дурак я, — зачем пошёл с ними…», — подумал Витька. Ещё у него болела нога. Его обычно подставляли первым, если очередная жертва оказывала сопротивление. Вот и теперь ему досталось от Олега: сначала его толкнули, а потом он получил удар по колену, отчего ногу сводило судорогой — до того был сильным удар.

Когда они все вместе бросились преследовать жертву, Витька от боли в ноге потерял равновесие, и упал на Кена. Поэтому Олегу удалось от них далеко оторваться: Кен от неожиданности тоже упал набок, потянув за собой Сашку. Остальные оторопело застыли, раскрыв рты, и глядели вслед убегающему мужику, которого Кен только что трижды пырнул ножом в живот. Они не понимали, как тот вообще мог бежать после этих ударов. Толян держался за лицо с разбитым носом: Олег врезал ему, чтобы перекрыть путь Кену, когда тот занёс нож для следующего удара.

— Чо ты его прижал, б..! Дай сс… сюда! — сказал Андрей, и, взяв нож из ослабевшей руки Витьки, и успокаивающе похлопал того по плечу. — «Единственный нормальный друган, только трусливый, сука!» — подумал он. Андрею почему-то было стыдно за Витьку, ещё болела рука, и он желал скорее закончить эту возню. Поэтому решил сам взять нож.

Кен смотрел на всё это с презрением. — «Гомики они, точно, на…, гамасята!» — Кен держал в стае Андрея за то, что тот был сильным и решительным парнем. Сильнее Сашки и Толика. Зато Витька, — того притащил с собой Андрюха, — слабак и трус. — «Да нахер их! — решил Кен. — Надо заканчивать. У мужика точно с собой много бабок, тачку забесплатно никто чинить не станет, я пацанов знаю, они запросто не займутся тачкой».

— Дрюня! Режь его, на… сразу режь, пони-ил?! — вдогонку Андрею и Витьке крикнул Толян, наконец сообразивший, что происходит и что надо делать. Кен согласно кивнул:

— Оставим зверька, он сдаст нас, на…!

— Дрюня! Оставишь мне, или сам?! — крикнул Кен, проверяя на всякий случай Андрея. Тот неопределённо взмахнул рукой, не оглядываясь. Витька тащился за своим другом, втянув голову в плечи. Он снова боялся: «Нельзя так… убивать? Зачем?! Ну взяли бы там чего, и всё…»

— Он же вроде не «чех»? — удивлённо заметил Толик. Кен обернулся, сидя на заборе, разглядывая идиота по имени Анатолий. Тот был самым глупым из всей шайки, и постоянно задавал разные вопросы, будто ещё в школе ему не хватило этого дерьма. Зато бил Толик сразу с ноги. Это Кен ценил. Это было полезно.

— Зверёк, на…! Олень, пня-ал? Мы на охоте, пацан! — Кен довольно ухмыльнулся. Толик после короткой паузы понимающе кивнул, и тут же вцепился в выступ кладки, начав подъём вслед за Кеном и Сашкой. Вариантов оставалось всего два. Или здесь, или там, где сейчас Андрей пробирался среди строительного хлама, а за ним неуверенно плёлся Витька.

Олегу показалось, что во сне кто-то с ним говорит, или кто-то его зовёт: ««Сочувствие, спокойствие. Жизнь не имеет цены, стремление выжить — бесконечно… Человек! Очнись!» — Олег очнулся. Боль утихала. Сознание начало проясняться. Мягкий серый свет пробивался сквозь пелену век. Тело стало неожиданно лёгким, и наполнялось приятной теплотой.

Боль уже почти исчезла, шум в голове сменился непонятным звоном, напоминающим плавное успокаивающее звучание ситара в старинных индийских песнях, какие Олег слушал в детстве, когда отец забывал выключить радиоточку на ночь. Сердцебиение успокаивалось.

В руке, измазанной ещё не свернувшейся кровью, Олег ощутил небольшой предмет и открыл глаза. Посмотрел вниз, туда, где должна была быть его правая рука. Этой руки он не чувствовал, будто её не было. Взгляд сфокусировался на ладони, в которой сейчас лежал взявшийся ниоткуда маленький бледно-алый цветок, напоминавший по виду тюльпан. Только этот цветок был тёплым, мягким, от него исходил свет, который слабо изменялся, будто волнами пробегал по маленькому тельцу растения. Волны продолжались в его ладони и под заляпанным кровью рукавом разорванной рубашки. Проходили в глубину тканей, поднимались выше по руке. Олег откинул голову к стене.

Внезапно в голове снова появился шум, и перед глазами поплыли красные пятна. Серое мерцание потускнело, и оттенок свечения вдруг изменился, став тёмно-красным.

Звучание ситара оборвалось.

Боль вернулась.

За недостроенной стеной раздались голоса. Вскоре послышались звуки шагов: кто-то в тяжёлых ботинках приближался к дому, наступая на крошащиеся кирпичи. В окне замаячила тень:

— Э, Витёк! Зови Кена! Эта тварь здесь! Кровища везде, — гаркнул Андрей, заглядывая в окно. Он сразу увидел «зверька», полулежавшего в дальнем углу незавершённой комнаты дома на куче какого-то тряпья, залитого кровью. Снаружи кто-то завозился, шаги стали удаляться: «Чёртов трус, давай там быстрее шевелись… — мелькнула мысль. — Ну, что же, сейчас и я позабавлюсь, да, Кеша?» — решил Андрей.

— Ну, чо, зверёк, пи… тебе! — сказал Андрей. Он спрыгнул с подоконника внутрь комнаты, смачно сплюнул под ноги, и шагнул к Олегу, который уже не дышал. Его стекленеющие глаза смотрели прямо на Андрея. Последняя мысль пронеслась в голове Олега: «Никитка… Лена…».

Андрей вдруг замер на месте от неожиданности. Время замедлилось. Он заметил серое облако, которое окружало лежащего в углу человека. Облако увеличивалось в размерах и странно мерцало, всё ярче и ярче, изменялось в размерах какими-то толчками, становясь больше и больше, заполняя собой весь угол. От стен тоже шло волнами мерцание, импульсы толкали облако, питая его рост. Облако постепенно приобретало смутно знакомые очертания. Андрей нахмурился и сжал в руке нож ещё сильнее.

Витька мчался по тёмной улице. Внутри всё клокотало. «Что это?! Как это?! Что за хрень сейчас случилась?!» — в голове бились страшные картины произошедшего в развалинах дома. На Витьку вдруг накатила очередная волна страха и какой-то дикой тоски. Смерть. Повсюду смерть. Нет возможности выжить. Он споткнулся. Упал. Закричал от боли в руке. «Тваю мать! Ещё и руку сломал теперь!» — мелькнула мысль. Слезы покатились сами собой, мешая разглядеть руку и место, где он очутился.

Лёжа на дороге, он снова вспомнил, как после его криков Кен и остальные быстро перебрались через ограду. Кинулись в крайний дом. Витька метнулся было за ними, но остановился и, стоя на куче битого кирпича, смотрел через оконный проём окна. Между Андреем и лежащим в углу человеком в сероватом блестящем тумане клубилось нечто, ещё бесформенное, дрожащее. Страшное. Андрей постоял мгновение в нерешительности, затем попятился назад, задевая ботинком осколки кирпича.

Андрея разорвало на части, густая красная кровь брызнула во все стороны. Первым через дверной проём залетел в комнату Сашка и, увидев непонятного зверя, немедленно схватил лежавший неподалёку от входа кусок арматуры. Рядом с Сашкой возник Кен. Он держал в каждой руке по обломку кирпича. Облако, наконец, обрело форму, стало плотным, живым: свирепого вида зверь, ростом выше человека. Он был странным образом похож одновременно и на медведя, и на тигра. Зверь вздыбился на задние лапы, его огромная пасть с ярко-белыми зубами оскалилась. Сашка замахнулся для удара. Зверь оказался слева от него, махнул лапой. Голова Сашки отлетела, мягко шмякнув по стене. Кровь теперь была повсюду. Кен заорал, бросил в зверя кирпичом и попытался выбраться из комнаты. Он не успел.

«Сука! Чо за на…?! Парву!» — Кен, вбежав в дом, поначалу решил, что зверь привиделся ему, и на самом деле это всё сделал тот мужик: наверное, у него в руках была бензопила, брошенная здесь строителями, и ею он раскроил Дрюню, а потом отсёк голову Сашке. Но почти сразу Кен испугался, когда ощутил дикую боль во всём теле. В этот момент понял, — теперь его черёд. Он умрёт. Здесь и сейчас. Это не человек.

Он смотрел в глаза неизвестному зверю, непонятно, откуда взявшемуся здесь, на самой окраине города. Кен даже не сообразил, что зверь не был порождением земной фауны. Кена обволокло серым мерцающим туманом и он заорал от боли, только и успел услышать:

— В тебе нет жизни. Ты бесплоден. Ассенизация!

«Братан…» — последней мыслью промелькнуло воспоминание о том, как он нашёл младшего брата где-то в дальней стороне огорода, с планшетом в руках. Тот смотрел в глаза Кену и плакал. Где-то позади, в доме, диким голосом кричал пьяный отец. В ответ тонким голосом протестующе вскрикивала сестра, и слышались мягкие удары. Это тело их мамы падало то на пол, то билось об стены. Именно поэтому сегодня и сейчас он оказался здесь. Он испугался, что отец всё же убил маму, и не хотел смотреть на её мёртвое тело. Не хотел, чтобы младшие смотрели на него.

Кен исчез в сером тумане.

Только в этот момент Витька увидел, как внутри комнаты появился тугодум Толик, державший в руках ржавую металлическую трубу. Витька бросился вперёд, ловко проскочив через оконный проём, за спину зверю, и закричал, глядя на Толяна: «Нельзя! Нельзя! Беги!»

— Нет! Не тронь! Беги, Толян! Беги! — Витькин голос необычно визжал, страшный зверь на мгновение замер и повернул голову в сторону Витьки: «Остановись!» — и Витька послушно замер там, где был.

— Уходи. В тебе есть жизнь, — сказал зверь.

Толик с перекошенным от ужаса лицом, весь заляпанный кровью, обернулся к Витьке. Руки Толика дрожали, но всё ещё держали трубу. Он вдруг отчаянно заорал и замахнулся на серое существо, только что уничтожившее его друзей. И просто исчез в тумане, исчез даже быстрее Кена, не появилось ни капельки крови, — так быстро зверь его сожрал. Вот тогда Витька кинулся обратно к оконному проёму: «В тебе есть радость, человек. Жизнь не имеет цены…» — неслось вслед ему.

Витька поднял голову. Рука сильно болела. Он едва смог подняться на ноги. Его раскачивало. И вдруг он увидел Олега, бодро шагавшего впереди него. Рубашка на нём была целой и чистой, ни следа крови от ранения на ней и на его джинсах Витька не заметил. Вокруг Олега было едва заметное серое сияние. Олег остановился и обернулся. Посмотрел на Витьку и широко улыбнулся. «Стремление выжить — бесконечно…» — сказал он, потом отвернулся и продолжил ровно шагать, оставив Витьку стоящим с открытым ртом посреди слабоосвещённой улочки. Витька постоял несколько минут, оглянулся. Затем неуверенно двинулся осторожными шагами, прихрамывая, и держа под локоть левую руку правой, будто свёрток. Он так и не заметил, что следом за ним серой тенью кто-то идёт.

Некто, очень похожий на Кена, широко распахнул дверь в дом. Здесь было тихо. Никто не встретил Кена, кроме пьяного отца, который как мешок с картошкой вывалился с кухни в прихожую, услышав чьи-то шаги. Кен замер на пороге и молча смотрел на Уварова-старшего.

— А-а, припёрся, щенок! — Медленно, растягивая слоги, произнёс отец. — Иди,…, в дальнюю, или куда там, поищи-ка мне ещё бухла… — он громко вздохнул и затем громко рыгнул.

Кен молча и не моргая смотрел в глаза отцу, даже двинулся с места.

— Ну! — коротко басом проревел отец. Он двинулся на Иннокентия. Тот продолжал молча стоять. — Тваю…! Щенок поганый!

— В тебе нет жизни. Ассенизация! — вдруг произнёс спокойным ровным голосом странный человек, так похожий на Иннокентия Уварова. Неожиданно Павел Станиславович протрезвел, чего с ним никогда ещё не происходило. Вместо сына на пороге он увидел дикого зверя, вокруг которого клубилось серое облако, слабо мерцавшее короткими вспышками. Зверь посмотрел на него большими рубиновыми глазами, зарычал, приоткрыв пасть с белыми клыками. И тут Павел Станиславович испугался. Но ничего не успел сказать. Даже дёрнуться не успел.

Через несколько минут тишины в коридор осторожно выглянул Стёпка с планшетом в руках. На пороге никого не было. Дверь оказалась распахнутой настежь. Стёпка тихо и медленно прокрался на кухню. Отца и Кешки нигде не было. Мальчишка вернулся к входной двери, выглянул во двор. И только тогда расслышал, что под его маленькими ногами что-то похрустывает на деревянном полу. Увидев, что он стоит на ворохе сморщенных высохших цветов, он присел на корточки и стал их разглядывать. Только один цветок, изумрудного цвета, слабо мерцал посреди кучи истлевших соцветий и рассыпающихся полупрозрачных стебельков. Степан взял этот цветок. И тут же услышал, как в своей комнате тихо застонала мама, а сразу проснувшаяся Наташа кинулась к ней:

— Мама!