НеКлон

Anne Dar, 2023

В середине двадцать первого века клонирование человека становится морально допустимым. Первая высокоразвитая страна запускает проект по созданию человеческих дубликатов. На начальном этапе иметь клонов могут позволить себе только крайне обеспеченные люди. Вскоре пересадки органов во имя спасения своих жизней, продления молодости или из прихоти перестают быть чем-то проблематичным, однако эта прерогатива продолжает оставаться доступной только для элит. Мировое сообщество колеблется между желанием последовать примеру одной страны и осознанием моральной неприемлемости эксперимента. На стыке принятия решения в пользу создания клонов по всему миру эксперимент первой страны начинает стремительно входить в стадию стагнации. На фоне этих глобальных событий клон под номером одиннадцать тысяч сто одиннадцать становится на путь поиска ответов на вопросы, которые для разных людей имеют разные ответы: дозволено ли человеку вмешиваться в извечный ход природы столь грубым образом? какими могут быть последствия? отсутствуют ли у клонов души? на что способны клоны, когда речь заходит об их отношении к своим создателям? кто хуже: клон или человек? возможно ли безусловное прощение или лишь достойное отмщение может всё остановить? возможно ли выиграть в игре без правил? и что важнее: доброта или справедливость?

Глава 4

Создавать клонов могут позволить себе только очень влиятельные и богатые оригиналы. От клонов скрывается информация об их оригиналах, но случается, что сведения всё равно просачиваются. Было несколько случаев, когда клоны узнавали имена своих оригиналов благодаря глянцевым журналам, которые завозились в Миррор с прочим барахлом вроде мела для досок или канцелярских принадлежностей. Случались и инциденты, когда разнорабочие, вроде электриков, осматривающих местную проводку, или сантехников, чинящих трубы на проблемном подвальном этаже здания, узнавали в наших лицах определенных оригиналов. Но сегодня случилось кое-что из ряда вон выходящее. Сегодня в Миррор приехала пожилая пара оригиналов лет шестидесяти. Дама была в больших солнцезащитных очках, обрамленных крупной янтарной оправой, её руки украшали длинные шелковые перчатки жемчужного цвета, её изящную фигуру подчеркивал тонкий плащ с короткими рукавами, а на её голове восседала широкополая шляпа, которая поспешно была заменена на шелковый платок алебастрового цвета. Под распахнутым чёрным плащом мужчины виднелся деловой костюм. Все сразу же поняли, что они не простые оригиналы, но имеющие клона. Это было видно не только по их одеянию, но уже только по их роскошной машине — такой роскошной машины не было ни у одного работника Миррор, даже автомобили Эбенезера Роудрига и Марисы Мортон на фоне такого автомобиля выглядели устаревшими моделями. Прилипнув к окнам второго этажа, сотни клонов наблюдали за пожилой парой, приближающейся к главному входу — все пытались разглядеть в лицах этих оригиналов свои собственные черты. Среди любопытствующих оказалась и я. Перед лестницей приняв руку своего мужчины, женщина подняла голову и посмотрела в нашем направлении. Я непроизвольно вздрогнула. Из-за больших солнечных очков и туго завязанного на овальной голове платка, черты её лица невозможно было рассмотреть, но что-то подсказало мне, что в этом оригинале нет ничего схожего со мной.

Следующие полдня в Миррор среди клонов только и было что разговоров об этой пожилой паре. Все гадали, кто из клонов более похож на приехавших мужчину и женщину, и это было странно. Потому что все хотели быть похожими, словно жаждали встречи с родителем, который потерял их в младенчестве, который даровал им жизнь и который, наконец, нашел их, и одновременно страшились распознать в себе схожесть, потому что наверняка знали, чем для каждого из нас завершится встреча с собственным оригиналом. Около десяти тысяч клонов уже ушли, больше десяти тысяч ещё уйдут. Все мы намного моложе своих оригиналов, так что распознать свои черты в прячущихся за очками, платками и шляпами старческих лицах — не самая простая задача и отнюдь не веселое занятие. Смешанные чувства поглотили всех, даже 11112. Но наше смятение продлилось недолго. Спустя пять часов на срочное незапланированное изъятие призвали сразу трех клонов: 16005, 17843 и 19457. Все они были разных возрастов и даже полов — две девочки и один мальчик — не были схожи внешне и даже не имели общего круга знакомых. Нас это потрясло. До сих пор мы даже не предполагали, что можем быть не единственными клонами одного оригинала или можем быть связаны целыми семьями оригиналов.

Незадолго до заката солнца миссис Франссон объявила нам о том, что сегодня же состоится ритуал ухода 16005, 17843 и 19457. Это поразило всех ещё больше. Обычно изъятия запланированы и клонов заранее предупреждают о датах изъятий, чтобы мы успели психологически подготовиться к грядущему, но в этом случае всё было иначе… И сразу уход, даже не переходное состояние. То есть сразу у трёх клонов произошли незапланированные изъятия жизненно важных органов. В этот вечер я особенно остро ощутила свою уязвимость. Поэтому не пошла на ритуал. Конечно же, такой бунт имел крайнюю степень опрометчивости, конечно же, мне было не избежать молниеносного взыскания, но я ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось сломать… Но я не знала что́. Поэтому решила просто сломать своё присутствие на ритуале. Позже мне расскажут о том, что 16005 и 17843 были клонами этой пожилой пары, а 19457 была клоном их дочери, и что у 16005 и 17843 были изъяты обе почки, а у 19457 изъяли сердце. Будут болтать, будто в семье этих оригиналов произошло что-то неладное, какая-то авария, в результате которой пострадали их внуки, которым понадобилось экстренное спасение. И снова расскажут про то, как Эбенезер Роудриг лично выносил на улицу морозильные камеры с органами, и что камер в этот раз было в три раза больше, и что уборщики вымывали операционную в три раза дольше обычного, и что главный хирург вновь напевал себе под нос невесёлую песенку про расходный материал. Но пока что уборщики еще не начали вымывать операционную, Роудриг еще не вынес к медицинскому фургону ни одной морозильной камеры, клоны только собирались вокруг Миррор для совершения ритуала ухода в честь сразу трех клонов, а я только начинала то, за что ещё поплачусь принятием наказания в виде запирания — я отходила подальше от основного здания, чтобы не принимать участия в запуске бумажных фонариков.

Помимо основного здания, Миррор имеет еще несколько незначительных зданий, предназначенных для технического или иного обслуживания. Мои ноги неосознанно привели меня к самой непрезентабельной постройке, единственной выполненной из дерева и, на фоне общей штукатурной белизны остальных построений, выглядящей чёрной. Почернело дерево этого несуразного сооружения благодаря суровым северным ветрам и беспристрастно-проливным дождям, которыми Швеция воистину может гордиться.

Тяжело вздохнув, я согнулась, чтобы осмотреть свои чешущиеся колени. Два дня по три часа стояния на гречихе дали о себе знать не только покраснениями, но даже кровоподтеками на коленях. Чтобы не испачкать в кровь белые гольфы, я подогнула их до середины икр. Чуть позже мне крупно повезёт, что в качестве взыскания мне вменят запирание — самое жесткое из всех возможных взысканий. Потому как стояние на гречихе кровоточащими коленями всё же тяжелее, хотя и мимолетнее. Но пока что я не знаю, что избегу гречихи, и поэтому предвкушаю ту коленную боль, которая потенциально поджидает меня перед отходом ко сну. Будь здесь сейчас 11112, он непременно посоветовал бы мне не глупить, вернуться, пока еще есть время, и смиренно совершить ритуал. А мне плевать хотелось на его заботливые советы, пусть даже звучащие лишь в моей голове!

Резко разогнувшись, я вдруг заметила, что окно пристройки слегка приоткрыто. Видимо, Джером Баркер, которому эта пристройка отошла то ли за наставнические заслуги, то ли за непростой характер, решил проветрить помещение. Подойдя поближе, я поспешно прислонилась плечом к границе окна и украдкой заглянула в образовавшуюся щель. В единственной комнате не было никого. Обстановка же этой комнаты выглядела крайне аскетичной: два стола, на одном из которых расположился большой монитор с клавиатурой, один стул и пара деревянных лавок, один шкаф, пара подвесных полок с немногочисленной утварью. Всё знакомо и рассмотрено сотни раз. Но вот мой взгляд цепляется за нечто совершенно новое, ни разу не виденное мной в этой комнате и в любом другом закоулке Миррор. Да, точно, это книга! Тонкая, в переплете коричневого цвета, с золотыми буквами и витиеватыми линиями на корешке, она лежит на самом краю стола, кажется, ещё чуть-чуть и точно упадёт… Хотя бы поправить её краем пальцев. Но нет, отсюда мне не дотянуться.

Не задумываясь о том, что делаю, я поспешно оглянулась и, убедившись в том, что рядом нет ни души, аккуратно приоткрыла окно ещё на чуть-чуть… Рама вдруг неприятно заскрипела, в ответ на что я непроизвольно поморщила носом.

Ещё парочка секунд колебаний, и мной уже совершен уверенный прыжок в открытое окно. Протянутая рука… Всё. Я поправила книгу. Теперь она не упадёт. Но присмотревшись, я сразу же понимаю, что можно поправить ещё лучше… Поправляю. Однако меня снова не устраивает. Да что же это такое?..

Машинально беру предмет своего интереса в руки, открываю на произвольной странице, поглощаю слова глазами: “Если тебе дали разлинованную бумагу, пиши поперёк”. Застываю. Оглядываюсь. Кто это сказал?.. Прямо у меня в голове… Это не цифры, не формулы, не знаки, не уравнения, не таблицы, которые я успела впитать в себя до того, как их выбросили из кладовки, но не выбросили из меня. Слова? Смысл? Голос!

Резко захлопываю драгоценность, словно опасаясь того, что она оживет и пустится от меня наутек, прячу её во внутренний карман своего не застегнутого ни на одну пуговицу пиджака, после чего осознанно застегиваю на себе все семь пуговиц. Выпрыгиваю назад в окно. И с таким воодушевлением спешу навстречу неизбежному наказанию, словно уже пишу принадлежащими только мне чернилами поперёк бумаги, разлинованной кем-то совершенно не знающим мою сущность.