Черная Принцесса: История Розы. Часть 1

AnaVi, 2020

Дорогой дневник! Ты как-то мне сказал: «ты – не бог, чтобы дать кому-то жизнь. Не дьявол и чтобы у кого-то ее отнять». И был прав. Но лишь – отчасти. Ведь я – ангел-демон, провожающий одних к чистилищу, других к небытию. Пока кто-то же, «похожий» на меня, молчаливой тенью творит что-то за моею же спиной, а получаю за это – я. Опять же – если верить Е… му, что сначала ненавидел, а после, будто взглянув иначе – в самое нутро – за что-то и полюбил. Ну, а кто же эта «тень»? И что ее связывает с… ним? А главное – какова вероятность, что из-за нашей же с ней «похожести», «ненавидел», как и «полюбил», он не меня? Это нам с тобой только лишь предстоит выяснить. Ты же со мной(!)

Глава 6

* * *

— Так, все! — Встрепенулась брюнетка и, быстро глянув на свое еще сонное лицо в отражении экрана так уже позабыто неубранного, но и благо еще незамеченного никем своего же черного телефона в таком же матовом чехле — нет ли залеженности от себя и каких вмятин от вещей на коже, подорвалась с належенного на парте и руках крест-накрест места и осмотрела аудиторию. Параллельно еще и прибирая таки технику в ее излюбленное место — в небольшой цветной тканевый рюкзак с белыми слонами и цветными рисунками хинди в белом, розовом, желтом и черном исполнении со вставками из черной кожи на небольших передних карманах, кожаной небольшой ручкой у его изголовья и с такими же, но уже и чуть длиннее ручками на его спине.

Благо на пары она старалась особо не краситься, зная же уже прекрасно, что, скорее всего, а даже и точно захочет вздремнуть и весь марафет потечет и растечется, отдавая предпочтение светлым тонам, кося тем самым под дневной и естественный макияж, и редко же когда темным. Разве что приглушенным и только для ресниц и бровей — и тоже ведь: только иногда. Ведь, будучи темными длинными и широкими еще от природы и только после уже и от папы, как и кое-где же от мамы, они позволяли не прятать их естественность за искусственностью. В основном же и для всего же остального используя бежевые и нюдовые матовые тона: что в тенях и помаде, что в тоне и пудре. С корректорами же лишь чуть темнее и только на один тон от тона своей кожи при и природной же все еще ее бледности пусть и пока еще с небольшим, но и имеющимся же загаром. Чтобы, если что вдруг рассыплется и посыплется на лице и по нему, было не так видно. И губы же не так часто съедались, как и квадратные ногти со светло-бежевым лаком редко облупливались и сгрызались, сливаясь со всем и сразу. А тем более и со светло-розовыми ничем не покрытыми губами. И самими же веками изнутри. Как и кожей под почти что и прозрачными ногтевыми пластинами.

— Пора валить отсюда!

И, оправив рукава темно-бежевого длинного кардигана с опущенным плечом чуть приподняв один и левый из них до середины же предплечья, чтобы браслеты-фенечки с керамическим крылом и стальными кубиками не резали и не давили на запястье и чуть оттянув ворот черной футболки, высвободив тем самым наружу и начавшие уже почти душить и продавливать кожу ключиц и груди бижутерии-подвески, она стряхнула мелкую белую стружку от стиралки, оставшуюся еще с прошлой пары, с нее и черных брюк-дудочек и обула наконец в тон им невысокие лакированные ботинки на низком ходу. Стопы же ног затекали и буквально прели за полтора часа пары. А таких ведь бывало и по четыре. И по пять. А порой и по шесть-семь на дню. Что девушке приходилось буквально разуваться, если не совсем раздеваться. Но и не расшнуровываться, чтобы в случае чего, как и говорил и смеялся же над своим же все остроумием сам Ник, вставить и пойти. К доске же, конечно!

И, хоть и примостившись же за ровно сидящими впереди нее одногруппниками, как и одногруппницами она вполне могла продолжить видеть седьмые, а там и девятые сны без резких движений, но преподаватель так дотошно и долго скребла белым мелом по деревянной темно-коричневой доске, что она сдалась.

Да, вопреки же тому, что эта женщина была и вовсе не старым человеком, возраста же тридцати — тридцати пяти лет, умные доски и проекторы, как и компьютеры с ноутбуками были не для нее и слыли же еще пустым звуком. Ей же по вкусу были старые, но и совершенно ведь не добрые и не технологии. Вроде и все той же уже выцветшей и не стираемой начисто практически же и никогда доски из-за въевшегося в нее, как и в трещины самой же ее древесины, мела. Но и не только из-за него самого. А еще и из-за серой старой тканевой тряпки, что лежала у нее и только еще больше разгоняла его по всей ее поверхности и забивала же по всем ее местам и углам, будучи еще только же в сухом виде. Что уж и говорить про размалевывание и когда в мокром.

Конспекты у нее так же были только в собственных тетрадях и написаны же своими руками, как и ручками. А точнее — и одной и своей. И такой же все обычной синей шариковой, всегда лежащей в них. Не в электронном виде. И не из электронных материалов-носителей. Разве что из учебников и учебных же материалов до. И уже из ее личной библиотеки знаний и личных же конспектов, записей соответственно и после. Из одного из которых она и диктовала сейчас тему, держа достаточно толстую темно-синюю тетрадь левой рукой. С разлиновкой, и исписанную полностью, в черную мелкую клетку и в белой же матовой обложке. Непонятно же только было от чего и больше: от еще самой себя и по изначально именно такой задумке или уже и от меловых отпечатков ее пальцев на ней, ведь правой же рукой в то же самое время она черкала буквы и цифры на доске, иногда берясь за нее ей и проверяя себя, сверяя данные, как и перелистывая же ее саму.

Сама же она была миниатюрно-худая, хоть и достаточно высокая брюнетка с тугим длинным хвостом темных, а даже и именно черных выпрямленных волос хорошо сдобренных лаком и парочкой невидимок, шпилек и заколок. Женщина с иголочки и без петухов, так бы ее можно было назвать. Хотя, и как вполне же себе куда больше походящую на Розу, и обозвать. Ведь, как и ее же неутонченную и не близняшку, ее редко можно было встретить с распущенными волосами, достающими так, между прочим, и до поясницы, разве, может, только дома и без лишних глаз. Да и тоже ведь не факт. Как и не в чем-то легком и открытом. Кроме все строгого учительско-преподавательского дресс-кода. Вроде и того же все серого костюма, состоящего из пиджака, надетого поверх накрахмаленной белой рубашки и юбки-карандаша, длиной почти до колена и лишь чуть ниже, что был сейчас и на ней. Вот кроме этого и в чем-то же ином ее встретить было просто нереально. Так и черные же еще и плотные колготки в тон лакированных лодочек на высокой шпильке тоже были чуть ли и не ее священным Граалем. Вечным атрибутом. И никогда ведь опять же носки или чулки. Как и плотная же косметика на лице. Ведь от природы ее черные глаза, в обрамлении таких же длинных ресниц и широких бровей, не требовали подкраски как акцента. Разве же только ее узкие губы и сами же просились на блеск. И то лишь только светлый. И раз же в пятилетку. В паре с ярко же выраженными и так скулами, но и все же, как и периодически, под светло-розовыми румянами. Редко, но метко, как говорится. Да и так ведь тонко, что не всегда и можно было понять: «а есть ли что-то из этого вообще?». Чуть смуглая кожа все же давала ей полное право не покрывать ее чем-то, что могло бы и при ином раскладе не оттенить ее и скрыть бледность, а только еще больше затонировать и запудрить. То же правило касалось и ее миндалевидных ногтей средней длины под бесцветным либо же донельзя прозрачным и светлым лаком. И аромата духов, такого легкого и ненавязчивого, отдающего же лишь слегка и свежей зеленью, белыми цветами и ноткой кориандра, почти что и под запах собственного тела. Чего, кстати, она придерживалась и в отношении студенток. Как и студентов. Последних, правда, все-таки было меньше. Да и в рядах же все же отъявленных камикадзе, решивших дерзнуть и переборщить с ярким тоном теней или помады. А тем более и лака для ногтей. Их длиной. А там и ресниц. Подобные ведь садомазохисты сразу отправлялись радовать собой уборные, чуть ли и не под конвоем ее же святейшества смывая всю эту красоту.

По причине же все того же самого староверства, как и той же все самой любви ко всему старому и недоброму, она еще и не брала усовершенствованные техникой аудитории. Как и со столами же, уходящими рядами в самый конец их и достающими почти самого потолка. Ей же было важно быть вблизи всех. И если не видеть каждого отдельно, то хотя бы и иметь возможность раз от разу проходить и обходить всех самой.

Все же стулья и столы в ее случае были из одного светло-коричневого дерева на серых же железных ножках и с настолько ровными и прямыми, без сучка и задоринки сидушками, что буквально и выравнивали пятую точку к концу пары-экзекуции. Под почти что и плоскостопие. Правда, и с другим все же окончанием — другой частью тела. Стены же самой аудитории все были пустыми. И не только же от картин и портретов. Будучи просто же покрашенными плотной бежевой краской по белым обоям с мелким коричневым орнаментом. «Чем и кому они не угодили в изначально виде?»: дебаты же велись до сих пор. Хотя бы и потому что и не перекрашивались, как и не переделывались же с ремонтом. Да его просто и не было. Пусть и очень давно. Но и так ведь давно, что уже даже и неправда. Вот же как первый прошел, так последним и весь вышел, остался таким и сойдет. Что, кстати, было и с потолком. Который вроде бы и по чистогану был побелен, но все равно же складывалось такое впечатление, что он, как и стены, что-то за своей чисто белой побелкой да таил. Например, тысяча и одну историю о попытках подсчитать все трещины, рыжие ржавые пятна и черные точки от протекшего сюда с крыши рубероида. Каким-то, не иначе чем и фантастическим, а даже и мистическим образом. Ведь и через все же до этого и второго этажи и прям ведь с шестого. Но и все же, в отличие от него, обернувшиеся провалом: то из-за отвлекшего в этот самый главный, важный и значимый в жизни да и для самой же жизни момент подсчета последней детали соседа или соседки по парте, то из-за прихода в аудиторию или ухода из нее кого-то, будь то и другой преподаватель, директор, студент или студентка из однокурсников и однокурсниц, других курсов или кого-то из своих одногруппников и одногруппниц, то из-за своего же и преподавателя. Что было же, кстати, куда хуже всего, ведь и сначала следовало предупреждение, потом замечание, после выговор, ну а затем по накатанной, ниспадающей и вылетающей, что и из аудитории, что и в кабинет того же самого директора за отсутствие на паре, но и при присутствии при этом в самой же аудитории и на самой же паре. И пусть даже и физически. Только — значение имело. Несправедливо, конечно. Но как и все в этой жизни. Как и сама жизнь. А что уж говорить и за место, где и все — для учителя? В данном же случае преподавателя. И подавно же. Само же и все достаточно светлое помещение озаряли светодиодные лампы холодного белого света в металлических плафонах. И только пол же, в свою очередь, не таил ничего, светя всем и вся темно-коричневыми досками под проткнутым до дыр ножками же все тех же столов и стульев бежевым линолеумом.

Но вот и что ни говори, а что выбор как подачи материала, что выбор и где аудитории были только на руку самой девушке. И по всем же фронтам. Ведь и писать она любила. Хотя здесь и в этом же конкретном разрезе это можно было сказать с большой натяжкой и с такими же кавычками. Но и все же. Ведь и еще больше того — она любила, и если же все еще продолжать говорить именно об этой паре, любит перекантовываться. Используя же все тех же сидящих впереди и себя как щит и стенку. Да и вовсе же спинку кровати. Перед которыми можно было сложить все имеющиеся учебники и тетрадки стопкой, либо же и только руки так же, положить на них свою прямо-таки и чугунную буйную голову и хорошенько вздремнуть. А там и вовсе же доспать и поспать. Опять-таки, не имея же и причины для обратного, как и тетради же по этому самому предмету. Которая ей и никак бы не помогла, имеясь. Ну разве что и подушку сделала бы побольше и потолще. А так: что писала бы она в ней и в каждой строке, что и в каждой клетке. Да и куда уж там — пачка листов, а и тем более ватман погоды бы ей не сделали. Не пригодились и не сгодились. Да и не в одном ведь экземпляре так точно. Ведь если уж и писать трактат и докторскую с диссертацией в одном, как они делали это здесь и всегда, то уж писать, писать и еще раз писать. Не отвлекаясь. Не перелистывая и не меняя. Но и не только же эта была главная причина, одна же только из главных, чтобы ничего не писать. Не только опять же и из-за количества, как и снова ведь из-за качества — нудного объяснения. Подчас и прямо-таки бубнежа себе же под нос. Не мотивировали же они и к чему-то большему, как и кроме же как сну. Ей же, как и всем же им, таким образом будто и детскую сказку на ночь читали. Правда еще и по статистике. И днем. И явно же не детскую. Но как и не взрослую. В том же самом понимании, в котором еще могло. А не уже и есть. Хотя и что же из этого еще и хуже, а что и лучше? И не перепутано ли все окончательно и по часовым поясам? Ведь точно же и не сказку — скорее и ужастик под названием: «Тяжела и неказиста жизнь студента-не-экономиста». Точно перепутано.

А ориентированность на студентов тем временем все больше, дальше и глубже летела в тартарары и к самым же что ни на есть чертям. Как и сама же их посещаемость всего этого кружка. А за активность на парах и вовсе речи же не шло. Хоть бы и десять-пятнадцать калек из человек, существ и их смесей набиралось — и то ведь ладно. Уже не просто так пришли: что сами они, что и преподаватель. Вот только и от которого же им и за это, казалось бы, и благое дело, какое-никакое, а посещение, как ни странно только лишь и прилетало. Только ведь и доставалось. И не за них же самих и пришедших, а за тех же все и как раз таки не дошедших. Как и не слышавших и не услышавших всего этого соответственно. Так и получалось, что: «Не посещаете — плохо. Посещаете — еще хуже». Но только же и оставалось, что совмещать все еще полезное и с неприятным и во все же еще добровольно-принудительном порядке: быть и не быть одновременно. Вот же в чем и никакой не вопрос, правда? А уж и тем более для ангела-демона, как и для самой же ведь той же еще Грейнджер, Софии.

— А… это все… еще… что?! — В тихой панике, но и пока что еще и без истерики просипела она, поправив нервно даже и свои темные прядки волос, откидывая их с лица назад, чтобы лучше видеть. Но и где-то же еще внутренне прося их вновь не послушаться и дать ей все же это безобразие развидеть. Взирая же в шоке на уже и почти что полностью исписанную доску от верха до низа и по всем же остальным ее сторонам. И успев различить же только пока и во всем же этом белом месиве мелкого шрифта разве что только одну дату и в самом верху деревянного полотна.

— Тема… — прошептала Софии девушка-соседка и спокойно пожала плечами, сидя слева от нее, подтвердив же тем самым просто и само же собой разумеющееся, — …и план ее. С целью и… задачами.

По хриплому же ее голосу с редкими перебивками на зевки и весьма взбудораженному виду можно было так же легко понять, как и в случае же самой Софии, что очнулась она так же сравнительно недавно, а может, еще и с ней, подорвавшись же от ее резкого поднятия с парты, но только та же этого не заметила, начав сразу же приводить себя в порядок, пока она же в это самое время постепенно вникала в процесс. И продолжала же это делать до сих пор, как и опираться же только на кулак своей левой руки. Будучи, как и ранее, скорее в сидячем положении, нежели лежачем и как сама же София, отвернувшись лишь головой и опустив же лицо в парту. Позволив же себе затем и тем самым не сильно и беспокоиться за еще сонное состояние. Не одежды же, во всяком случае. Как и не всего же тела. Разве только за голову и то же все свое светлое квадратное лицо с равной же его длиной, как и шириной. Рот же которого с полными губами и под светло-розовым же блеском она то и дело прикрывала уже правой рукой, подавляя тем самым уже громкие и закрывая же еще беззвучные зевки, со светло-розовым и светло-голубым лаком через один на своих же миндалевидных ногтях. И на котором же в свою же очередь своих же зеленых глаз с вкраплениями холодного светло-серого от того и больше серо-зеленого цвета, как и прямого носа она предусмотрительно не касалась. Хотя и было же видно, что и очень хотелось. Как и стряхнуть же с них что-то, будь это пыль или песок, что так мешало ей видеть, дышать, перебивая же постоянно тем самым на чих или вновь же клонило в сон. Но что не позволяли ей уже и сами светло-розовые тени на веках с черной подводкой и растушевкой темных стрелок-теней, вместе же и с черной тушью на и без того же уже и так длинных и черных своих ресницах. Что определенно бы и размазались и рассыпались как по всему же лицу, так и в частности же по почти что и не проглядываемым скулам от таких махинаций. Достав не только еще и темный карандаш с широких черных бровей. Но и опустившись же уже и до губ. Испачкав ко всему же не только и достаточно высокий и широкий лоб, но и широкий же, в этом они почти что и совпадали, подбородок.

Более-менее же уже придя в себя, хоть и оторвав же еще пока туманный и сонный взгляд от Софии, пробежавшись им мельком перед этим и по всем же передним партам, девушка не спеша и без лишнего скрипа, стараясь не попасться за ничегонеделанием, повернулась вокруг своей оси и по часовой стрелке, дабы прозондировать и за них двоих, чтобы и опять-таки без лишнего и палева, обстановку: «не спалил ли уже их и кто?». В это же время еще, как и не привлекая же излишнего внимания к себе и к своей же довольно незаконной миссии, а и, наоборот, как раз таки этим и отвлекая, подняла рукава своей легкой рубашки обеими руками и до середины предплечий, такого ненавистного для Софии и еще же от любви к нему и Розы, но отчего-то и так подходящего же этой самой девушке, розового цвета и в мелкий светло-голубой горошек с позолоченными пуговицами и запонками на ней. После чего еще и ее саму расстегнула на три пуговицы сверху, так и не дойдя же тем самым до груди и где бы еще пока формальная форма превратилась бы уже в неформальный и наряд. И начала обмахиваться ее левым краем как веером с тихим позвякиванием на соответствующей ему руке нитяной фенечкой из переплетения двух же нитей: на одной из которых и белой из стальных кубиков с белыми же все буквами было собрано имя: Полина, а на другой и бело-черной вместе же с черно-белой и в сплетении из таких же кубиков, но уже и с бело-черными и черно-белыми буквами соответственно и через одну: София. На контрасте же с сидящим, как влитое, на левом безымянном пальце тонким черно-серым пластиковым кольцом из киндера с прорезью-гравировкой на нем буквы: Н, отвернутой сейчас внутрь и к ладони. Не резко, и параллельно, но и понемногу же создавая и воссоздавая небольшой ветер — штиль. С легкой, почти прозрачной светло-белой поволокой дым-тумана на и так почти что серых, но вместе же с тем и серо-зеленых глазах, дабы и не так было опять же заметно и для всех. Докидывая же еще тем самым и в общую же топку всевозможных и не запахов самой аудитории и студентов с преподавателем в ней немного своей чисто ангельской энергии в виде молочно-кислородного коктейля с глазурью и кондитерской посыпкой, отдающей в этом уже и парнике вместе с нагретым и высушенным озоном, как и засохшей скошенной травой Софии, не столько и сладостью, сколько уже и приторностью дюжей сахарности, а даже и сахаристости, хрустящей не только на языке и зубах, но уже и на губах. И вот-вот же готовой обратиться в какой-нибудь леденец — в того же все и петушка на палочке из жжено-топленого сахара. С небольшой лишь толикой затхлости и увядания сиреневой сирени. Как будто бы солнце и вышло же сразу после дождя, выпаривая тут же и всю выпавшую влагу. А все же от чего? От того же, что и окна в аудитории, а точнее даже — и их стекла, были еще в белых деревянных вертикальных рамах и заклеены на зиму наглухо. И не расклеивались же вовсе: как от нее же, так и до нее. Да как и не открывались же совсем. Ни на миллиметр. Да и трудно было бы подобрать правильный и для всех климат-контроль, когда одним было всегда душно, а другим — так же и холодно. Приходилось терпеть всем и одно — отсутствие прохлады и отопления. Что тоже ведь было в порядке вещей. Весна же! Пусть и только-только наступившая. Зачем отапливать, когда и так тепло? И перекинув же затем свою левую ногу на правую, чуть оттопырив и оттянув расклешенные к низу светло-голубые джинсы, она так же, как и София до этого, обулась. Но только и в матовые лодочки без каблука и в цвет же верха.

* * *

…Тишина стояла… гробовая. И варианта же обоснования этого как всегда было два: либо все ждали, когда мы обе и окончательно же подорвемся, как и уже же дойдем, только чтобы и заржать с нас же еще больше из-за того же все, что мы заснули и спим же на паре, либо спали же все и сами. А… нет… не как всегда… был же еще и третий вариант! Так сказать, запасной и… «либо все умерли»! Со скуки, конечно. Нет. Шутка же, естественно! Нет! Да и на паре, так еще и статистики, пф, чего уж греха таить, мало же кто не хотел покончить с собой! Ну… или с преподом. Да… А лучше ведь как раз таки — с преподом. И еще же вначале. А вот после — уже и с собой! Хотя… Стоп! Зачем тогда еще и с собой, если и с преподом покончить уже и раньше? Ведь если с ним покончить уже и раньше, то как раз таки же и не придется…

* * *

— Хэй… Ты где витаешь? — Щелкнула перед лицом Софии пальцами правой руки соседка, чуть еще и придвинувшись же к ней, так и не сходя же со своей позы и левой руки, но и дабы еще немного и посмотреть, а и не только и спросить, слегка мерцнув при этом и своими черными стеклами светло-голубых солнцезащитных очков на макушке. И стеклом же черных механических круглых часов с такого же цвета тканевым ремнем, его и прошивкой и с белым же в противовес циферблатом. После чего же сразу начав освобождать ей пряди своих длинных до лопаток светло-каштановых каскадных волос с озорными вьющимися локонами и постепенными переходами, достигнутыми, как и заметный их же объем, путем состригания их по всей длине, начиная же от макушки, как рассказывала сама их хозяйка Софии, при максимально же естественной и довольно-таки легкой укладке сейчас и по прямому же пробору из тугой косы, что была же перекинута до этого на левое плечо, чуть оттягивая их и делая ее тем самым слабее, чтоб не так сильно тянуло еще ее и ломало же уже буквально и их. — Софи… Ты меня пугаешь. Только я же могу так долго грузить после сон-минутки на паре. Это заразно?

— Нет… — мотнула головой брюнетка, так и не оторвав взгляда от доски. — Я… Я отвлеклась. Так… о чем мы?

— О теме! — Вновь повторила шатенка, но и чуть громче прежнего. А вдруг так и легче, лучше дойдет? И глянула мельком в экран своего розового телефона с неизменным ему, как и ничему же в принципе, да и как самой же хозяйке таким же матовым чехлом, дабы удостовериться в своем внешнем виде и итоге оправления волос: «не стало ли хуже?». — Плане… Цели и задачах…

— Плане… Ну да! Кто-то же тут явно курит… И как явно же еще: не мы. К худу ли добру? Но над и… нами точно! И только лишь… нас и… дурят. И темой, и… Темой… Темой же еще и нашего надгробия, ко всему! — Выкинула правую руку вперед София, недвусмысленно и не намекая на количество и качество записей на их доске-плите, расширив при этом и так немаленькие еще и от природы свои же карие глаза в ужасе. — Сколько раз же уже повторяла и еще раз повторю — мне ни одной тетрадки не хватит все это записать! — И тут же приняла деятельный вид вслед за своей же соседкой, но только и еще от себя — хоть какой-то, для вида же лишь записывая слово в слово строки с доски и на свою же левую ладонь, уменьшая при этом еще и шрифт раза в два-три и стараясь же не мазать и излишне своей синей пастой шариковой ручки в правой.

— Какие проблемы? Попробуй это сделать хоть раз. Как и принести же ее… для начала! Под ту же все… вон… ручку. Носишь ведь ее — не обламываешься. Как и другие же предметы, кроме только этого… — усмехнулась девушка, стукнув уже своей синей шариковой ручкой с колпачком на ней и по своей же толстой розовой тетрадке с заполненной на половину листа и в каждой же строчке разлиновкой в синюю мелкую клетку. — Давай! В паре… С ручкой… И к паре же! Понемногу… Периодически… Но и хоть в неделю раз преподаватель точно хотел бы видеть вас… вместе… если уж и не постоянно и не в принципе!

— Ой ли? Ей… да и всем им… по бара-ба-ну! Тогда и зачем, если задумчивый и запоминающий, а там и хоть и в меру, но и внимательный вид я могу делать и без… всего: типа смотрю, типа слушаю, типа и что-то же еще и понимаю, но на деле же… ни черта не вижу, не слышу и не принимаю. Кстати! Может, как раз таки проблема и в этом, как и в том же что и ранее: курим не мы? Ведь и было бы тогда же все чуть и интереснее, если и не совсем и понятнее. Хотя тогда и опять-таки, зачем? Зачем же еще все это, правда, если и не конкретно же за тем? Да и вон же, что с ними это все сделало: ни интереса, ни понятия к… да и жизни-то самой и своей ни-ка-кой. Помимо! Вот и получается же, что если я и не права до конца, то и хотя бы не просто так и изначально даже не вникаю и не стараюсь. Не пытаюсь, да и… не пробовала же еще… ни разу! Тем более… — зевнула София и оборвала саму же себя, обведя взглядом аудиторию по новой, но и уже против часовой стрелки, в поисках уже и не чего-то, а конкретно же и кого-то.

* * *

…И пока одна часть спала. Другая же слушала…

Не спали же всегда и слышали же все оттого — исключительно лишь только первые две-три парты из шести и с каждого же ряда из трех. Мы же с подругой кое-как сидели за четвертой и… первого ряда! Самого же непросматриваемого, во-первых, как и в принципе, но и все же еще и потому что как раз таки и во-вторых — был он слепой зоной для нулевого пациента и самого же преподавательского стола, смотрящего хоть и перед собой и прямо, но и видевшего лишь только второй и третий ряды…

…И пока другие же писали. Одни пользовались их наработками и потом. Когда мирный житель и мафия вновь же менялись местами спустя сорок пять минут. И использовали же уже иначе, каждый и по-своему, тех же все заучек, будучи солидарными лишь в одном — как и щит от грозных преподавательских взглядов со стороны доски или ее стола, периодически бросаемых так или иначе в общем или конкретно и из-за спины над плечами. Но и не из-за шума! А скорее даже и из-за его же как раз таки и отсутствия — проверка на спящих…

* * *

— Опа! — Практически и тут же опомнилась она, тормозя взгляд на свободном «первом варианте» пятой парты второго ряда, где как раз и должен был сидеть тот, кого она так искала. — А где же наш Ники? Как назло же, а… Только же хотела листок у него одолжить, а тут и такая непруха-судьба!

— Сбежал от тебя! — Хмыкнула шатенка, не отрываясь от написания конспекта, дописывая уже почти и середку доски-книжки и переходя же постепенно к ее левой части. — Пацан же так влюбился, так влюбился… а его и так еще безбожно лишь используют. Меркантильная ты, Софка… Самолюбивая… Так еще ж и эгоистка! Нельзя же так с хрупкой и пусть хоть и в меру, но и творческой душой…

— В меня?! — Вышло же чуть громче, чем ожидалось, поэтому Софии тут же пришлось спрятаться вновь, сделав вид, что это кто-то сзади и снизить голос до шепота, не утеряв же при этом его и твердости. Пусть по сахару на кончике языка уже и понимая, что обожглась об очередную же ее сладкую замануху и издевку-придурь, но и продолжая же все с тем же пылом и жаром отстаивать свое и себя, как и всегда же все и с ней. — Вот скажи, ты, пока спала, нигде не упала? Головой не шандарахнулась?! Сегодня, так-то, с четверга на пятницу — сон в руку. А тебе же еще, походу, и в голову!

— Ночью же как бы… — поправила ее девушка.

— А я исполню сейчас! Не мели ерунды… — отмахнулась брюнетка и вернулась к изначальной теме разговора, пододвигая же еще к себе и ее тетрадь поближе, чтобы только не ломать излишне глаза и мозг, разбирая мало того что непонятный и чересчур наклоненный текст, так еще ведь и мелкий и нормально же прочесть его, не запоминая, а сразу же и перенося к себе, параллельно же еще и не мешая продолжению ее записей, — …иначе я все же воспользуюсь тяжелой артиллерией и не только выбью все подробности кольца не на тот пальчик, но еще и заставлю поменять его местами с часами! И как их вообще можно на правой руке-то носить?! Ты же ей пишешь! И только не надо говорить, что при обратном и ином случае я ни черта не увижу… Покручусь-поверчусь — увижу. Кто ищет… тот и личное в общественном всегда находит. И ты тоже меня в эту игру не переиграешь! Я ведь и кого хочешь, а там и не хочешь, что так же, что этак переиграю, выиграю и… уничтожу. Будь то даже и не на моем поле, как и не по моим же правилам! — И приметив боковым зрением, как нахохлилась и надулась от ее слов шатенка, она хмыкнула и улыбнулась, но и тут же ведь слегка и ухмыльнулась, тут же перекатив же все свое ехидство и ерничество в безопасное пока русло и на правый же все угол губ. Позволив же себе это пока так и выжав же из себя же таким образом максимум из максимума, чтобы уж точно и до конца не поссориться, вдруг переборщив и спугнув, как и из победного же все своего внутреннего клича «ес» за бал и очко в этом же пока раунде. — Так… что? Куда он девался-то?

— Да фиг его знает — куда он девался! — Одернула себя вслед за брюнеткой девушка и решила же начать играть по ее правилам. Правда, и не только же потому, что, как та ей уже и сказала: ей же ее не переиграть, а и тем более же не уничтожить. Равно, как и не выиграть же и у нее. А еще и потому, что: «если не можешь переиграть, уничтожить, как и выиграть, возглавь» или еще так: «уходим от темы? Уходим, уходим, ухо-о-одим…». И пусть же тот раунд был пока за ней. Но и «был» же: «…наступят времена почище». — Ведь его и не было и изначально, если что… К твоему же все сведению и чтоб ты знала, дорогая! А ведь и вроде бы одно дело делаем… а как будто и нет. Прекращай так себя грузить и изводить!

— Дома нет желания появляться раньше, чем… стоило бы, — обреченно вздохнула София, слегка кусая нижнюю губу. Но и не добиваясь таким образом от нее соли. Только же если вдруг. И какая есть еще незажившая ранка. Да и почему бы и нет, и не сбить ей горечь травы и сиреневых лепестков сирени в глотке? — Поэтому и стараюсь же в основном брать заданий и… по-максимуму. Чтобы и приходить… нет… приползать… без задних же ног. Да и… без них же самих! Как и без них же… и оставаться… на подольше. Так же… хотя бы, ведь и не чувствую благодаря этому ничего иного, как и инородного… Надеясь же, что когда-нибудь ей все же не престанет бить лежачего и… труп… и мы обе же встанем и будем в выигрыше от этого, как ни крути: она свой маникюр не испортит лишний раз, а я… и косметику же так же не потрачу.

* * *

…Каринка… Карик и Кари… Карине и… Карина!..

А нам ведь позволено любить свой же пол и строить с ним же семью, не знаешь? И всем ли и… разрешено? А позволено и разрешено ли ею самой? Разрешила бы, позволила бы вот и… она? И мне? Я же ведь даже бы противиться не стала, если бы да, и сразу бы отхватила свой лакомый кусочек! Шутка! Конечно… Но и нам ведь можно так шутить между собой. Да и не между… В принципе! Кому ведь надо — тот поймет. А кто не поймет… тому и не надо. И его же все проблемы. Поймет, значит, после… Или вовсе и… нет!

…Подруга дней моих суровых… Подружень!..

С самых первых дней же здесь. Да и в принципе: здесь! Да и… там. С карт-бланшем же и проходкой в виде меня же и… туда. А она — для меня и… здесь же! В моменты до и периодического лишь еще спуска. В моменты же и после и периодического уже подъема. Да и никакого уже, собственно-то! От детского сада… что я и не особо-то помню уже, если честно… через школу, колледж и… до университета!

Мы же с ней одногодки. Помнишь же еще? Собственно, как и почти что с Никитой. Но и где только он на первый и последующие взгляды… Как и человеческие мерки… А мы с ней… Просто! Ведь и мы же еще не обратились. Но и у нее зато есть нормальная семья… Да, еще и… одна! Способствующая же еще если и не правильному, с их же или уже и ее точки зрения, то и адекватному выбору. Да и ее же ведь случае — без выбора. Но и если же все еще сравнивать со мной… И в отличие же все от моей не семьи… И двух других моих семей… как минимум… хотя бы ведь и однородная. Нет! Это не один из плюсов. Но как для меня же, и по мне, главный. Ангелы же. И оба родителя! И пусть же и редко видятся с дочерью, в основном пребывая на заданиях, в вечных разъездах и разлетах… Но! И все же. А и чтоб еще лучше понять масштаб моей трагедии — ей не надо думать и выбирать: «Кем же стать?». Набрала тринадцать тел за год с небольшим… Спасла их… Раскрыла два своих небольших белых крыла с мягкими и закругленными, а главное полноценными концами перьев и с белой, словно бы и ванильно-персиковой, сахарной пенкой в цветной же горошек-крапинку на концах первых рядов перьев, до середины и вторых, а к последним и по всей же поверхности их тел с белыми облачками-пушинками наверху и… вперед — заре навстречу! А… я? А как же… вот и… я? Как же мне-то и… быть? Да? А и добро пожаловать в непараллельный мир и карнавал тлена, где жизненные цели вообще ни разу и соответственно не параллельные! Те же все и в том же, да… В работе! Но и если для людей это было что-то еще среднестатистическое и обыденное. В превалирующем же проценте вообще неважно и не пригождающееся же на всю жизнь: «лишь бы только деньги были». То у нас это был… вопрос жизни и смерти! А и точнее все же — у меня и… Точнее же — уже не куда! Разве что смерти и… смерти! Ведь как я уже ранее и говорила (читай — писала): ниспосланные в семьи ангелов или демонов становились ангелами и демонами соответственно. И только же разношерст вроде меня, по чуть-чуть же и отовсюду, ломал голову: «Куда же податься?». Ты же — ангел-демон! И все. Живи с этим… И думай! Но и хорошо только думай… А…

…Раньше было проще…

И… Да, что-то вроде советского наследия и… прошлого. Настоящего и… будущего. И от слова же: Совет. Опять-таки… Глупая фраза! А уж без конкретики и контекста… и подавно. Но и… все же! Никогда же еще не было, чтобы проще и… сейчас. Завтра или… послезавтра. Только: раньше. Всегда: раньше. И… в прошлом!

…В прошлом было проще…

Всегда же… и в нем лишь… все проще. Ведь оно прошло и больше не настанет… Никогда! Но вот только почему-то от этой самой невозможности исправить там мы и не идем дальше, чтобы исправить и в дальнейшем… И пусть не все да и не везде… Не со всеми… Не все ведь зависит и от нас же самих… В разрезе же все еще сделанного (что мог и что не мог)… Но… И хоть как-то! Хоть что-то и… Постараться. Просто попробовать и посодействовать… Попытаться! Направив же и все возможные и не силы лишь только и до инерции, а там… И само уже поедет! Но мы лишь еще больше стопоримся, останавливаемся и сокрушаемся же о том, чего исправить нельзя… Замкнутый круг! Какой-то прям и восьмой грех, как и десятый круг ада: «Ностальгия о прошлом». Не иначе. Сразу после же — Уныния. Но и не оно же само. Хоть и похоже. Не его и подпункт, как и в случае с кругами. Просто… отдельный вид идиотизма. Параллельно же с влачением все того же убогого под боком и у бога-дьявола же существования. Без настоящего и будущего… Занятно и… незабавно… однако! Как и то же, что Ложь периодически же шла под руку и с все теми же грехами… Не выделяясь и не выдаваясь вперед… Как та же все Ностальгия! Отмечаясь и отзеркаливая практически одинаково и… в каждом. А уж в Лени и Унынии… и подавно. Где, как и не в них, соврешь быстрее, чем подумаешь… И чем кинешься же что-либо и с кем-либо делать. Как и самоедствовать и самобичеваться… Никто же не мог быть уверен точно и на сто же процентов, что не соврет… И вот где же уж точно: никогда не говори «никогда».

И Совет же это тоже знал. Как знал и то, что число тринадцать, будь то спасенных тел или не спасенных душ, тоже же это не отметит и не отменит… никак. Даже, а и тем более с присутствием все того же ведь куратора, как и одного же из членов того же все Совета, для отметки и официального заверения. Ничто не могло сказать да и не говорило же, конечно, о том, что никто в этом случае не сжульничает и не соврет. Но Совет все видел и знал. Как и небо. Так что это было еще одним триггером и еще же одним незакрытым гештальтом. С двусторонностью правила… Как и права. Где если кто и хотел в ангелы и соврал, его сносили обратно. И либо давали ему вторую попытку на обращение и повышение, либо нет. И оставляли в вечных новичках. Ну а если же в демоны — то давали еще дополнительных очков к общей же их… куче. Круто? Нет. Круто! За то же все и притеснение и вечную же вину во всем. Ком-пенса-ция. Равновесие же… Баланс!

Да. Звучало и выглядело, конечно, ужасно. Конечно! Опять и… снова. Как и снова же я с этим никак не спорю. Но и только и если это было вне закона и правил. Вне обращения и без соответствующего разрешения на это… После же и самого обращения и просьбы на это же… Когда жертвы действительно становились жертвами… и как бы это ни звучало… именно убитыми жертвами! И ты верно же спросишь: а в чем же, собственно, разница? Убийство и убийство… Что там же, что здесь… Без куратора и наблюдающего… Но и убийство же! «Без куратора и наблюдающего». Действительно! И… А может, и самим же куратором за спиной испытуемого и наблюдающего… и будто бы и руками же первого? Выбрав ему свое предназначение, как и свою же сторону — взамен его. Но и без его же ведома! Да… Когда с его же — все проще. Там же еще есть выбор. И нет насилию… Так вот… Если рушить равновесие с балансом… то хоть красиво и под музыку, да? Но под свадебный ли марш Мендельсона? Нет. Скорее же — похоронный и… Неважно! В общем! Убитыми из личного интереса и выгоды. И не спасенными же в одном из случаев соответственно… ангельском. Как и при обращении же и обоих! Убитыми во всех и при всем… Полностью… По ангелу и демону! Но… Да! Изначально и для вида лишь как спасение. Для ангела. Как и для демона — убийство. И ведь вроде бы поначалу и не по выданному, выделенному списку… Вроде бы и для обращения… А на деле… Жжем все и всех напалмом! И уже не поперек и для внимания… а вдоль! И не для, а до непосредственного же результата. А это уже, мой друг, если и даже вдруг, уже статья. И измеряемая для сделавшего и сотворившего, притворившего все это в жизнь… а точнее и смерть… не деньгами и сутками… не неделями и месяцами… а там и не годами с веками, а… отстранением. Полным и беспрекословным! Пылью и к остальной пыли… В бесконечность… и от не беспечности… и во вселенную! Да уж… Если бы в нашем мире были еще ведьмы и колдуны… ведьмаки и колдуньи… то… это было бы определенно их фишкой и изюминкой! Черная магия! У-у-у… Куда уж чернее, да? И так уже одна тьма. Все воюет и воюет со светом… Да так бои и выигрывает. Не доходя до десерта! Но ведь я же и сама читала о таком ритуале, если позволишь, в одной из поправок и еще пока что черновой и вроде как еще и при первом чтении, если не ошибаюсь, к статье закона же о равновесии и балансе. Где описывалось действо как раз таки и с тринадцатью телами-душами… Убитыми! И в том, и в другом случае… И я ничего не перепутала! И нигде не ошиблась! Как и в том, что выше… Ни в словах, ни в знаках… Именно с телами-душами. Не в разнобой… И не по порядку — как в случае же со мной… И без некоторого же промежутка между… Именно в сборную солянку и винегрет. Без оговорки на человек или… Или! Всех и сразу. И в одно! Но и тринадцать. Опять же! И без кавычек… Чтобы устроить что-то наподобие революции и… свержения власти. От полностью же сбитой статистики и соответственно разрушенного равновесия с балансом… В уточнениях же к ней, как и к некой же преамбуле, подобное именовалось как: «Переселение душ давно ушедших и в тела же новоприбывших». Пододвигая же здесь — как души, так и тела. Да еще и душу в теле другой душой… Не знаю, насколько это все правда. И правда ли? Возможно ли это на самом-то деле? Не довелось же ни у кого еще пока спросить… Да еще и не принято же это! Не оговорено до конца и не сказано во всеуслышание… Не предъявлено в руки и под глаза — на нормальном и заверенном официально носителе… Как и сами способы борьбы с этим… Если и не ликвидация полностью. И на ранних же стадиях… Вроде и каких-то же своевременных мер пресечения: дополнительного наблюдения, слежки за скачками в «приходе» и «расходе»… И именно же равными. С саечками-галочками: и там, и тут. По одному и тому же заданию! Как по душе, так и телу… И… Да. Прости! Слишком материально и меркантильно. Но ведь баланс… На то он и баланс, чтобы диктовать сухие цифры. Как и сами же задания. Не думаю, что стоит ставить дисклеймер, а там и уточнять такие вещи как: «Внимание! Данный текст носит исключительно развлекательный характер. И ни в коем случае никого не призывает к насилию. Не несет в себе так же и цели кого-то оскорбить! Все персонажи исключительно вымышлены. А события, как и все же совпадения, случайны. Все причастные к этому беспределу и вакханалии, бого — и дьяводельне… мирные, милые и законопослушные граждане. Будьте же и вы такими же! Ведь тут присутствует и ненормативная лексика, нецензурная брань, а она… А, кстати. Да! А не пойти бы вам, моралисты, в!..». Ну и так далее. И тому подобное… Ты понял меня… И понимаешь! Да и тебе же это и не надо. Как и нам же всем, походу, даже хотя бы и уже обыденных, стандартных мер законного урегулирования и наказания… Вроде и тех же все сроков, казни и отстранения… Помнишь же? Вроде как есть, а вроде как и нет. Не было же еще именно такого случая и явления народу, чтобы предусмотреть и… все. Тем более! Накидали же примерно возможные варианты и… вот! Обсуждают до сих пор. А ты и думай: «Не с бухты-барахты же такое возникло. Должен был быть повод… Довод… Мысль… Сон… И если же уже не в руку… то и в ту же еще пока голову». Будет ли это? Не будет? Предостережение ли это? Или уже угроза и стопроцентный факт? Вот только думай и гадай… Но и имеет же все же место быть, правда? Ну согласись! Мы-то вот имеем! Отчего бы и такому вот не быть? Чем бы дитя ни тешилось… А недовольные были и будут всегда… и везде. Во все же и времена! А уж и в ухищрениях для избавления от гнета и притеснения… Явно не уступали и не уступят… не будут и уступать… и в дальнейшем же… друг другу. Могли и такое ведь придумать… Раз уж и не такое… Не повторяться же! Ведь и иначе было бы неинтересно… Да и законов не было бы столько… Обязанностей и обязательств… Требований и правил… Не только же котов в микроволновку не засовывать и верблюдов с вертолетов не скидывать… А еще и души к душам в тела не переселять… «Убьет». Ага… «Убьют!». Что ж… Зато и подготовка к взрослой жизни… Ни дать ни взять! «Вы готовы дети?». Нет, Совет! «Мы не слышим…». А можно ли быть готовыми хоть к чему-то? «О-о-о… Кто проживает на дне как всегда?». Мы, да, только мы! Надо ведь научить и уметь всегда и везде все делить на три. Все — на три! И даже что не делится… Тем более! И ладно ведь хоть еще и не на ноль, да? Хоть какие-то общеобразовательные скрепы сохранились! А как научился, сумел — и гуляй вальсом… Вась… ешь опилки… ведь ямы — директор лесопилки! На худой конец — и от спиленного, перепиленного и стертого в порошок прошлого… Ностальгия! Но худой конец — это же не про нас, да?

А куда же вот и без истеричных шуток ниже пояса, ты мне сам скажи? Особенно и когда их разрешили. Тем более когда лично и… Карина. И Кариной же все плочено, как и разрешено! Вроде и того же, чтобы носить белую шапку… Интересная логика и при ее же отсутствии, не правда ли? Как и сами же ее приступы смеха… Приступы! Где в потоке несвязанного чего-то, как и сейчас же я и с тобой, она может выдать и такое. А какое: такое? Что: «Белые шапки носят только геи». Мне же. И в лицо… В то, что на голове… И под белой же шапкой! А потом же еще и скрупулезно, сбивчиво и смято для чего-то, но точно уж и не для кого-то отчитываться и оправдываться, что: «Девочкам геями быть можно и даже нужно!». Все еще для того же самого здоровья, видать. Ну и, в конце-то концов… Да. И хоть мне эта информация была и не нужна. Как и само разрешение на это… Но… Видишь же. Пригодилась! Не все же то и так, как мы только лишь это видим… Как и в то же время и в том же месте… И как же это видится изначально. Как это и в первоначальном виде и изначально же… и кажется. Не все и просто так. Не случайно! Разрядила ведь обстановку? Ну, а если интерес к мальчикам от девочек этим можно все же еще и обосновать… то ты смело можешь играть и сыграть же в это и в обратную же сторону: «Мальчики тоже могут быть лесбиянками в таком случае». И… Не знаю… «Носить черные шапки»? Ну хоть где-то избавились от устаревшего штампа — вроде розового и голубого цвета, да? И полностью же избавились… Не поменяв местами. А нав-сег-да! По крайне мере, здесь и… никогда же не говори «никогда».

И пусть же у нее и не было как такового выбора, но и у меня его не наблюдалось особо… С полукровью и… таким-то отцом! Но не в этом ведь было и дело. Дело было как раз таки и в том же слове: никогда. И в свободе. Которую вроде и дали — не дали… да так еще же и забрали: не забрали. И так посмотреть… А нужны ли они? А она и… одна? Когда сам же мыкаешься и не можешь решить: «какая чаша все же перевешивает?». И вроде хочется… но в то же время ведь и колется. Везде же причем! И во всех же местах… Не тараканы в голове и бабочки в животе… А стекло и завернутое же еще в стекловату! И это ведь могло затянуться очень надолго. Как выбор, так и… само обращение-инициация! И, конечно, когда уже переваливало за все возможные и не принятые дополнительно, искусственно и по обстоятельствам сроки определения… и освобождения мест для новых и новоприбывших… Совет уже решал сам! По всем словам и делам… Как и грехам и порокам… И лучше же было опять же, до такого не доводить! У них же и так дел по всем было с горкой и… больше. Двойное, а то и тройное внимание? Да еще и к одной персоне? Точно же в плюс ей не встанет. Как и точно не только в укор. Опять же, если растянуто и дотянуто до такого самой же персоной. Наподобие же все того, что: «не хочу — не буду». А и не прям какой-то из ряда вон же выходящей ситуацией. Когда самому и одному не справиться. А уж и тем более с куратором. И такое ведь бывало! Проще же всегда было сказать — чего и не… Ничего! С ними же, как и без них, было просто… никак. И раз уж было и есть — все. То тогда и не для всех. Чтобы уж не всех и под одну такую лиходейскую линейку… Всем же тоже не понравишься! Но и не все же выказывали мнение на этот счет. Придерживаясь личного мнения и пространства. Но да, как и со всем были и противоположные веяния и решения… Мнения! Хотя и интересно: «как может разниться понимание личного и у каждого же из нас?». И дело же не только в том, что все — разные. И отстаньте уже все и от всех. А еще и в том… что большинство же тех, кто постоянно уповает на сохранение своей личной жизни, как и пространства в личном и тайне почему-то свое личное мнение горланят на каждом углу! Во всеуслышание! И я же не говорю сейчас, что это неверно и неправильно… Странно! Слово-то — одно. Но только от ситуации и ее же разреза почему-то зависит, в каком именно понимании и значении оно будет использовано! Говорим же вроде по-русски, опять же — большинство, и не только то, а так ведь и просится же эта вездесущая и отбитая выбитая же уже где-то на подкорке и уже не сознания и самого сознательного, а бессознательного, таблица неправильных английских глаголов: «Be, was/were, been — быть, находиться». Личное? Да. Но и не личное. Грязь разлита — купайся! Не хочешь? Так я покидаюсь и попрыскаю ею в тебя. Не хочешь… Не хочешь, а надо! Да я и не против же, собственно. Сама ведь и налила. Как и масло… Видимо… Хоть я и не Аннушка… Давай! Покажи и докажи же мне свою испорченность и… ручки! Ну где же ручки?.. И зачем же вот тогда и… свобода? Если все равно все как начиналось, так и заканчивалось же… ими? С чего же начали — к тому и пришли. Та-дам! Не сюрприз. И тут же: «Вот что я… не люблю!».

Но вернемся же к предкам! Моим и… ее. Я же ведь могу больше не объяснять свой субъективизм-скептицизм, плавно перетекший бы от соотношения и сравнения семей в зависть? Нет. Шутка! Ладно. Правда, что и: нет. Могу не объяснять. И могу же уже перейти к сути. Правда? И говоря обо мне же вновь, как и не моей же семье, удочерившей, и моем же положении в ней, опять и… снова, да! Как ты, наверное, и правильно же уже понял — я часто оставалась у них у нее. И пусть реже, ведь и чем она же сама и своих собственных родителей никто кроме ведь еще не видел, в том числе и я… и Ник… но и все-таки. Периодически… мы с ними все же пересекались. И тут же терялись. Благо, еще и не развиделись… полностью и основательно. И я бы могла сказать, что именно это, а именно — их почти полное и бескомпромиссное отсутствие давало мне возможность ночевать, а там и дневать у нее… Но тогда бы я соврала и выставила бы все это, как и их же самих, в дурном свете. Если уже и ранее же этого не сделала. Рабочий класс! Не безалаберность… нет, пожалуйста! Они любили и любят свою дочь. И не только же потому, что служители света. Они просто, как родители, делали все это… для нее. Как и для ее благополучия и благосостояния по всем же фронтам. Пусть и с допущением, как и существенным где-то упущением в виде редких встреч и частых расставаний… Но и не прощаний же! Любящие ведь родители! Не помнят и любят, а и тем более уж не скорбят, а изначально же не забудут! И без насилия. Что важно! Какого-либо… Не бьют! И… Все! Так… вот. Да. Это не было причиной, как и поводом. Редко, но и метко я залетала и налетала же и на семейный сход-сбор. Как и на день-два пропадала с ними и… с ней.

С этой ж шатенкой… не соскучишься. Тот же еще темный демоненок и в белой же юбке. С нимбом! Хотя и в оборот. Но и не в укор все той же Полине… Не уверена, правда, что уже писала о ней. О ее и нем-то — да! Как и в том, что и сам же Никита, и в этом

Конец ознакомительного фрагмента.