Почтальон для Евы

Alexandra Reinhardt

Молодая владелица клиники пластической хирургии, давно покинув родные края и обосновавшись во французской столице, получает в наследство родовое имение в глухой азербайджанской деревне. Заурядное, на первый взгляд, путешествие к истокам обращается для неё в пугающее погружение в мир колдовских ритуалов, зловещих обычаев, любви, способной преодолеть смертельные границы, и круговорот мистических событий. Что ждёт её за порогом заброшенного жилища? И только ли он скрывает мрачные секреты?

Глава 6. Ожидание почтальона для Евы

Истошный крик петуха, словно удар кочерги по окну, разнёс на звонкие осколки тьму, в которую провалилась Ева.

Она вскочила с кровати, выкарабкиваясь из своего сумеречного обморочного состояния, не понимая, как она оказалась в кровати, одетая по-прежнему в свои дорожные шорты и топ. Ее сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках, Ева в истерике принялась озираться вокруг. Её взгляд, как сойка поскакал сначала по смятой постели, затем по спинке стула, переметнулся к окну и, наконец, прыгнул в сторону ванной. Она тут же схватилась за горло, пытаясь выхаркать из грудины мнимую черную воду, но лишь беззвучно прохрипела, вторя рассветной птице, горланящей за окном на всю округу.

«Это был ночной кошмар», — осенило ее, — «Боже, какое счастье, что это всего лишь дурной сон». Ева вытерла холодную испарину со лба и потянулась к мобильному телефону, на дисплее которого часы явили ей четыре цифры «06.06». Пора вставать, чтобы окончательно развеять остатки чудовищного сновидения, всё ещё цеплявшегося своими склизкими щупальцами за её память и растрепанные волосы. Рассветный петух не унимался, чем старательно и эффективно помогал в этой задаче проснувшейся Еве. Утренний свет с его гимном проник в спальню, не оставив ночи ни малейшего шанса продолжить пугать молодую гостью Лазы. Рассветная комната приобрела новый облик, весьма милый и добродушный. Полутемной оставалась лишь ванная.

Девушка на цыпочках прокралась вдоль цветастой стены и заглянула в неё, чтобы окончательно удостовериться в том, что настолько реалистичный кошмар был не более, чем галлюцинация. В комнате не было ни намёка ни на ожесточенную борьбу с невидимым врагом, ни свидетельств того, что воду здесь хотя бы раз включали за последние пару месяцев. Ева взглянула на свое испуганное отражение в треснутой амальгаме: «Вот, что я обязательно изменю в этом доме сегодня же! Битых зеркал здесь больше не будет никогда!».

Она осторожно повернула кран. В её дрожащие ладони ударила прозрачная родниковая вода.

Шагая под теплые струи воды, Ева облегченно подставила плечи ласковому потоку и вздохнула: «Вот любопытно всё же, что же могло меня вчера так вырубить? Да еще и с такими адовыми кошмарами? Уж явно не чай с мелиссой… Неужели стресс? М-да, Ева, что-то совсем ты ослабла, раз какой-то приезд в прабабкин дом творит с тобой такое». Вспомнив старое поверье, что любое страшное сновидение изгоняется простым ритуалом, девушка направилась к единственному в комнате окну со словами: «Куда ночь — туда и сон!».

Утреннее солнце лобзало азербайджанскую природу, будто молодой ненасытный жигало будит свою богатую покровительницу, оставляя на своём похотливом пути всё меньше и меньше нецелованных темных уголков. Птицы, как дворовые пьяницы, не протрезвевшие с ночи, вовсю голосили, дико раздражая невыспавшихся коров и буйволов, отправляющихся на свою ежедневную работу в буквальном смысле «в поля». Деревня, как и любая другая, напрочь лишенная какой-либо звукоизоляции, забренчала первыми чайными блюдцами.

Ева перегнулась через подоконник, вдыхая испаряющуюся росу с листьев молодой крапивы и яблонь. С гор спускался полупрозрачный туман, похожий на свадебную фату.

Детство вновь проникло через глаза и ноздри, внутри стало тепло и спокойно. От былой страшной ночи в уголках души и памяти Евы почти не осталось и следа.

Сквозь густые шапки плодовых деревьев Ева рассмотрела свой самый любимый на планете предмет, мимо которого она никогда не могла пройти равнодушно. Во дворе с самой высокой ветки грушевого дерева струились две протяжные веревки, держащие деревянную доску, похожую на желтую старческую ладонь. В каком бы уголке мира, времени года, обстоятельствах ни оказывалась бы Ева — упустить случай покататься на качелях она не могла. И если в детстве раскачивание под открытым небом дарит адреналиновый полёт и ребенку, и его беспокойной матери, то в зрелом этапе жизни лучше и полезней седативной медитации, чем качели, не найти.

У Евы аж перехватило дыхание от сладостного предвкушения, так сильно влек её этот нехитрый дворовый аттракцион. Темперамент Евы оттолкнулся руками от подоконника и заметался по комнате. Медлить было нельзя, да и терпения становилось всё меньше. Она заглянула в фанерные недра шкафа, выхватила с вешалки первый попавшийся сарафан и рванула на улицу.

«Бом-бом» гулко зазвучали половицы под босыми ногами. Почти оглохший от многонедельного одиночества утренний дом пристально следил за своей новой постоялицей, которую когда-то очень любил. Она вернулась, наверное, чтобы снова повеселить угрюмого старика своими играми и смехом. Распахивая на своем стремительном бегу древние ставни, Ева впускала в его прогорклые ребра жизнь. Она выбежала на улицу.

В отличие от угрюмого жилища, сад уже не был одинок. На летней кухне, а где ж еще ей быть, уже вовсю суетилась Ясмина.

Молодая наследница улыбнулась, видя как та аккуратно расставляет армуды для крепкого черного чая, и решила не омрачать такое прекрасное утро своими рассказами о прошедшей ночи. Ева вприпрыжку поскакала навстречу утру и его чайным церемониям. Ясмина, чей чуткий слух не удавалось обмануть даже беспокойному кухонному шуму, обернулась и застыла, глядя на Еву.

— «Доброе утро! Ты чего так смотришь на меня, а? Будто смерть увидела», — запыхавшись выпалила Ева и потянулась к тарелке с изюмом и орешками.

— «Сабахын хейир, дорогая! Да так, ничего. Просто это моё платье. Наверное, оставила, как сменное, когда помогала мужу по дому».

Ева смутилась:

— «Ой, извини меня, пожалуйста, что без спроса взяла. Думала, что это прабабкино старье. Ой… Извини ещё раз, что-то я ерунду опять какую-то несу. Не обидела тебя, надеюсь?».

— «Ты что? Что значит „обидела“? Я наоборот рада! Просто не ожидала, что привычный сарафан, оказывается, так славно может сидеть. Такая ты красивая в нем, потому что высокая, ладная и… стройная. На мне он так не выглядит».

— «Ясмина, вот смотрю я на твой накрытый стол, и знаешь, что думаю? Что к концу своей поездки твои платья будут малы и мне!», — возразила Ева и звонко хлопнула руками по своим бедрам.

Обе расхохотались так искренне и громко, что распугали черных дроздов, или «гара тоюг», как их называют местные. Перепуганные птицы с шумом взмыли вверх из высокой травы, отчего молодые женщины стали надрывать животы еще больше. О масштабе души и ее неподдельности всегда можно судить именно по смеху. По-настоящему добрые великодушные люди смеются всласть, громко, раскатисто, открыто. Не зажимая губ, не маскируя эмоции и не хихикая. Последний вариант присущ лишь душам гиен и шакалов.

Когда с пышными оладушками, густо извалявшимися в ежевичном варенье, было покончено, девушки уселись на летней веранде. Грушево-яблоневый сад бережно охранял их макушки от распаляющегося солнца, гонял меж своих листьев непоседливых стрекоз и подслушивал их неторопливую беседу:

— «Итак, сегодня, в крайнем случае завтра, я жду курьера с почты с полным пакетом документов от местного нотариуса по прабабкиному дому. Морока, конечно, с этими бумагами. Весь продвинутый мир, не сопротивляясь современным технологиям, давно перешел на электронные нотариальные заверения, но тут, чёрт побери, все ещё царит какое-то Средневековье», — заверещала Ева. «Хотя о чем это я? В деревне даже мобильной связи-то нет. Что скажешь, Ясмин? Как вы тут все выживаете без информации? С внешним миром как сообщаетесь?», — хрустя миндалем, продолжала она возмущаться отсталости регионов.

— «Ну, на самом деле, мы не так уж и удалены от „внешнего мира“, как ты выразилась. Два часа от Баку — вполне себя цивилизация», — было заметно, что местную жительницу поцарапало пренебрежение гостьи к её родным местам.

«А что касается всех этих ваших электронных устройств, так я их вообще не люблю и не понимаю. Наверное, правильным будет сказать сначала «не понимаю в них ничего», и уже следом «поэтому и не люблю».

Знаешь, ты в одном права. Мы здесь живем немного в замкнутом мирке. Все друг друга хорошо знают, приезжих бывает не так много. Мы живем, как коммуна. Вместе отмечаем мусульманские праздники, вместе скорбим, когда приходит несчастье. И всё свое время мы посвящаем земле и природе“, — парировала она. „Вот вы, городские, как я погляжу, сильно зависимы от своих телефонов. Вы говорите, что нет, мол, границ совсем, благодаря этим шайтанским коробочкам. И вам кажется, что вы со всеми на расстоянии вытянутой руки. А на самом деле, сидите круглосуточно в своем электронном одиночестве, без ощутимого человеческого тепла, без объятий. Как заколдованные, уткнетесь в телефон и радуетесь красивой выдуманной картинке. А мир, настоящий и прекрасный, отказываетесь видеть.

Конец ознакомительного фрагмента.