Почтальон для Евы

Alexandra Reinhardt

Молодая владелица клиники пластической хирургии, давно покинув родные края и обосновавшись во французской столице, получает в наследство родовое имение в глухой азербайджанской деревне. Заурядное, на первый взгляд, путешествие к истокам обращается для неё в пугающее погружение в мир колдовских ритуалов, зловещих обычаев, любви, способной преодолеть смертельные границы, и круговорот мистических событий. Что ждёт её за порогом заброшенного жилища? И только ли он скрывает мрачные секреты?

Глава 5. Не последние секреты наследного дома

Чтобы попасть на второй этаж, нужно было выйти на улицу. За углом на заднем дворе находилась крутая бетонная лестница, ведущая к верхним комнатам.

В Еву можжевеловым перегаром дыхнули тёплые деревенские сумерки, в которых ей едва ли удалось рассмотреть весь масштаб сада с его крохотными постройками. Цепко хватаясь за металлические перила, вспоминая свою бакинскую квартиру, по лестнице которой она уже карабкалась когда-то в детстве, Ева принялась взбираться по ступеням. «До чего же странная архитектура у этого дома. Не проболтаться бы об этом нечаянно Ясмине, чтоб не задеть чувства в отношении профессиональных решений её супруга-архитектора. Надеюсь, хоть туалетная комната внутри есть? Шарахаться здесь ночами по нужде что-то совсем не хочется», — монотонные мысли Евы вдруг оборвал звонкий вскрик Ясмины, успевшей за это время и схватить саквояж, и догнать медлительную гостью. Похоже, в спешке она не рассчитала высоту следующей ступеньки и споткнулась. Ева с реакцией, присущей всем игрокам бизнес-сообщества, привыкшим молниеносно реагировать на входящий сигнал, тем более если он знаменует чьё-то бедствие, резко обернулась. И тут же цепко подхватила Ясмину за предплечье, спасая от весьма травматичного падения, несколько секунд удерживая одной рукой женский вес с сумкой. Кольцо на её руке, крепко впившейся в рукав Ясмины, сверкнуло в прощальных лучах пережаренного светила. Где-то вдалеке зычно заухала сова. Приглушенный хищный звук будто вывел обеих девушек из краткосрочного оцепенения. Ясмина, наконец, ухватилась за поручень, вернула себе утраченный баланс, и во второй раз за день мысленно удивилась физической силе девушки, скрывавшейся за внешней хрупкостью:

— «Ева, спасибо. Чувствую, что-то слишком сильно переволновалась я из-за твоего приезда. Всюду спешу, тороплюсь, и видишь, к чему эта никому ненужная скорость может привести. А ты… Ты очень сильная».

— «Ха, если бы ты меня не раскормила, я бы тебя сейчас наверх на руках занесла. Но, сорри, уже не смогу. Посему шагаем дальше сами, но на этот раз крайне аккуратно».

Ясмина молча перебирала ногами рядом со своей спасительницей, и стеснялась спросить о надписи на кольце, которое хорошо успела разглядеть вблизи. Замысловатый серебряный цветок с двумя лепестками, образующими очертания восьмерки, на которых написаны церковно-славянские «Спаси и Сохрани». Но любопытство и смятение от осознания, что наследница азербайджанского владения носит украшения с отметинами, не имеющими ничего общего с правоверным вероисповеданием, переселили ее. Отперев входную дверь на второй этаж, нажав ловким щелчком на выключатель, чей сигнал мгновенно осветил глухой дощатый коридор с тремя дверьми, она решилась:

— «Ева, возможно, это не моё дело, так что сразу извини за этот личный вопрос. Но как такое возможно?», — Ясмина кивком указала на её левую руку.

Ева улыбнулась в ответ: «Ты про кольцо? Я сменила веру. Надеюсь, это не повлияет на твое отношение ко мне, ведь так?».

— «Конечно, нет!», — стала оправдываться Ясмина, чувствуя неловкость за свою бестактность, — «Бог един, я знаю. Просто у него много имён. В одном только исламе у Аллаха их 99. Но как ты решилась на такой шаг? И самое важное, как по мне, что к этому могло подтолкнуть?».

Её вопрос гулким эхом разошелся по пустынному коридору. Ясмина обернулась, вглядываясь в пустоту, затем что-то неслышно прошептала себе под нос, и провернула ключ в замочной скважине в ближайшей к выходу двери. Скрип несмазанных петель оповестил своих наглухо закрытых соседей, что отныне с гостевой спальни оковы сняты. Ясмина зашаркала к окну, чтобы поскорей открыть его настежь. Убранство в стиле 70-х царило и тут. В центре спальни стояла небольшая кровать, с заранее брошенным на неё заботливыми руками Ясмины, новым комплектом постельного белья. В стену, обклеенную пёстрыми обоями, вжались узкий платяной шкаф и пара венских стульев. Не считая прикроватной тумбочки и туалетного столика с завешанным зеркалом, на этом нехитрый список мебели, украшавшей весьма просторную комнату, заканчивался. Над входом висела картина с каким-то затрапезным пейзажем, сквозь слой пухлой пыли едва различимым даже ценителям заурядности.

— «Мой путь к смене религии — это длинная история», — сказала Ева и сдёрнула простынь с зеркала. В отражении на неё взглянула порядком измотавшаяся путница, за плечами которой был длинный и насыщенный день.

— «Расскажи!», — не унималась Ясмина, выпуская в окно застоявшийся спертый воздух взамен на посвежевшее вечернее дыхание. Спальня глубоко вздохнула вместе с ней. Перемещая сумку Евы по комнате, шумно и быстро, создавая какую-то ненужную сутолоку, Ясмина принялась суетиться в благоустройстве быта. Было заметно, как ее разрывают и волнение, и суеверный страх от того, что перед ней стоит женщина, отступившая от пути к Аллаху, и одновременный интерес: «Ну не томи меня, говори. А постелю тебе пока».

Ева облокотилась на потрескавшееся предплечье шкафа, сковыривая с него облетающий лак. Много лет её память старательно камуфлировала воспоминания, связанные с этим периодом жизни. Блокировала, прятала, пыталась вытолкнуть из себя, подобно тому, как живой организм борется с помещённым в него инородным телом. О тех событиях знали лишь близкие, но глядя сейчас на Ясмину, она почему-то решила посвятить эти доброе внимающее сердце в детали своей истории. С присущей Еве откровенностью и прямотой, она начала:

— «Когда мне было 24 года я съехала с катушек. В прямом смысле этого слова, Ясмина. У меня тогда случились ненормальные отношения с одним мужчиной. Это был редкостный ублюдок и психопат, не стану рассказывать подробности того, через что он меня пропустил. Скажу одно — я прошла ад. Так вот именно тогда я и узнала, что такое депрессия. Я сейчас говорю об истинной депрессии с её глубинными ужасами, а не той, о которой вещает какая-нибудь чванливая пигалица с усталостью от праздной жизни, когда у нее просто нет настроения спускать десятки тысяч в Дубай-молл. Таким пустоголовым курицам хочется плюнуть в лицо, ей Богу! Ибо они не понимают, насколько страшно состояние, в котором ежеминутно хочется лишь одного — умереть.

Я сутками напролет лежала в постели, я тряслась от каждого шороха, я засыпала со слезами на глазах и больше всего на свете — я боялась проснуться. Любой кошмарный сон был просто чудесен по сравнению с теми страданиями и отчаянием, которые я переживала наяву. Я ничего не ела. Ничего! Любой кусок причинял мне физическую боль, и меня постоянно рвало даже от запаха пищи. И длилось это неделями. Мой организм был изнасилован булимией настолько, что вес таял прямо на глазах моих паникующих родителей. Я достигла тогда своего критического массы в 43 кг.

В дом приводили лучших светил медицины, так как вытащить меня за пределы моей спальни было попросту невозможно. Найти или изобрести метод, который бы поднял меня на ноги, не удавалось абсолютно никому. Ни таблетки, ни беседы с психотерапевтами, ни мамины рыдания — мне не помогало ровным счётом ничего. Я медленно умирала.

Так называемые подруги, месяцами жившие у меня, жравшие и развлекавшиеся за мой счет в лучших столичных клубах и ресторанах, украдкой растаскивающие то мой гардероб, то шкатулки с украшениями — как и положено человеческому театру абсурда, в самый сложный момент моей жизни исчезли.

Представляешь, Ясмина, как вскрываются человеческие маски перед лицом болезни, в которой человек больше всего нуждается во внимании, которое я так щедро когда-то отдавала им?! С их подлых лицемерных рож слетели лживые улыбка и интерес ко мне, прям как краска на этом шкафу. А под той личиной таилось самое отвратительное свойство человеческой души — это безразличие. Знаешь, как это происходит? Сначала они говорят с тобой, как с ущербной, затем все реже приглашают на общие мероприятия, а если и зовут, то делают это не от души, а так, для соблюдения приличий и проформы. А однажды твой телефон совсем замолкает, будто и не было в нём прежнего смеха, сплетен и новостей.

Людей, которым я осталась небезразлична, можно было перечесть по пальцам. Одной из них была наша соседка, добрейшая украинка, которая впоследствии и стала моей крёстной. Однажды ей удалось вытащить меня на ночную прогулку. Чтобы ты понимала всю тяжесть моего тогдашнего состояния, скажу — я очень боялась даже дневного света, и лишь с наступлением темноты была способна проделать несколько шагов у крыльца дома. В тот вечер она каким-то чудом убедила меня пройти несколько дворов, чтобы навестить местную церквушку. Как сейчас помню, мы попали на вечернюю службу. И тут произошло настоящее чудо, Ясмин. Впервые за несколько недель пребывания в эмоциональной агонии, страх, боль и безысходность отступили, словно их и не было никогда. Мне стало так легко и спокойно, что я сначала даже не поняла, как такое возможно? Без врачей, антидепрессантов, десятков обследований, тестов и терапии — моя душа вдруг испытала долгожданный покой. Я забилась в самый темный угол православного прихода и начала неистово рыдать перед церковными образами. Я до сих пор не понимаю, что со мной тогда происходило, но могу сказать одно — это было самое долгожданное исцеление от боли, так долго и мучительно разъедавшей моё нутро.

При выходе из храма меня остановила какая-то древняя старушка: «Доченька, прими в дар! Тебе нужна Она!» и протянула мне маленькую икону. На ней была изображена блаженная Матрона. Я не знаю, как я добралась домой в ту судьбоносную ночь. Моё сердце будто снова обрело способность летать и ликовать с той же привычной амплитудой, как и когда-то давно. Других вариантов для своего окончательного выздоровления, кроме как пойти и покреститься, я с того момента даже не рассматривала.

В ту же ночь мне приснился странный сон, будто в мою комнату вошло сразу несколько ангелов. Ясмин, только пойми меня сейчас правильно и не сочти ненормальной. Эти посетители предстали передо мной не в классическом понимании того, как должны выглядеть посланники Неба. Без крыльев и нимба. В привычном человеческом обличии. Без проповедей и лозунгов. Они просто гладили меня по макушке и успокаивали. Являлись они ко мне трижды. Хочешь — верь, хочешь — нет. Но я храню в сердце воспоминания о том, какими нежными и прозрачными были те прикосновения.

И после этих знамений, однажды, выходя из ледяной христианской купели, куда я трижды окунулась, чувствуя сквозь толщу святой стихии, как на ту же мою макушку рассыпались золотые искры, я обрела новое имя. И я поняла, что с этой минуты начинается моя другая, яркая, и невероятно сильная жизнь, в которой больше не будет места ни страхам, ни переживаниям. Потому что отныне она связана с Крестом. Вот собственно и всё. Я тебя не утомила?».

Взбитые подушки и сатиновая простынь давно были готовы принять в свои прохладные объятья иностранную гостью. Ясмина молчала, нервно расправляя шершавыми пальцами несуществующие складки на кровати. А потом тихо произнесла:

— «Религии — это всего лишь разные пути к одной цели. Я рада, что ты обрела свой. Но если хочешь знать моё мнение, лично я никогда бы не смогла отступить от дороги, которую намолили мои предки».

Она встала и, оглядев комнату, будто перепроверяя себя, всё ли она успела сделать пока слушала долгую исповедь Евы, и начала прощаться:

— «Ладно, я оставлю тебя уже. Мне пора, до завтра! И да, чуть не забыла. Ева, не снимай с себя это кольцо, пожалуйста, даже в ванной. В деревне не знают, что дом теперь не пустует, мало ли найдутся какие-нибудь остолопы, желающие поживиться чужим имуществом».

Со словами: «Доброй ночи!», Ева поспешно стянула с себя прилипшую к телу футболку, обнажив татуировку с изображением индейского ловца снов через всю спину. Тонкие нити, перышки и узелки словно облизывали хрупкий позвоночник своей обладательницы.

Закрывая за собой дверь, Ясмина беззвучно помотала головой. Достаточно, пожалуй, на сегодня потрясений от своей новой, чересчур эмансипированной подруги.

Оставшись в одиночестве, Ева обернулась к кровати: «Ну что ж, приснись жених невесте, как говорится. Хотя нет. Жизнь что, совсем тебя не учит? Пожалуй, после всех твоих злоключений с мужиками-предателями и абьюзерами, тебе давно перекрыть этот кран любви и доверия к тем, кто этого совсем не заслуживает. Кстати, а где тут кран?».

Перелет, дорога в такси, беззвучное сражение с гадюкой и часовые откровения с добрым, но всё же малознакомым человеком — неужели все эти события были включены в одни сутки?

Вспотевшее тело, будто услышав приказ пожалеть себя, тут же заныло. Спина выгнулась в поисках нужного положения, способного дать хотя бы кратковременное облегчение, шея сделала круг, заставляя хозяйку осмотреть спальню. Блуждающий взгляд Евы упал на мужскую фотографию в маленькой рамке на тумбочке: «Ну, привет, кто бы ты ни был, очередной ушедший родственник! Интересно, а как наша набожная Ясмин относится к фотографиям в доме? Ведь, если я не ошибаюсь, все изображения людей в исламе запрещены. Не забыть бы спросить её об этом завтра. Пусть потопчется, смущаясь, в поисках ответа. Ну что, предок, судя по всему ты тут давно — подскажи мне, где тут ванная?».

Ева заглянула в крошечный, выложенный голубой керамической мозаикой, «выкидыш» своей спальни.

— «А вот и она… Хвала небу! Пусть и убогая, но мне сейчас не до капризов. Полноценный контрастный душ меня спасет!».

Раздеваясь, она повернула смеситель на максимум, давая застоявшейся воде стечь, и подошла к зеркалу. Грязное отражение погрузило её в мысли о том, что нужно всё-таки дозвониться до сестры или мамы, ведь уже прошел целый день без вестей от нее. Заставлять своих близких волноваться было не в её правилах. «Нужно перезагрузить телефон. Или что там делают в таких случаях, когда самый верный напарник начинает капризничать в чужой стране и давать сбои в момент, когда больше всего нужен?», — размышляла Ева, выкладывая содержимое своей косметички.

Она огляделась вокруг в поисках резинки или чего-то еще, чтобы собрать в пучок распущенные волосы. На противоположном краю ванны вперемешку с обмылками и бурым мочалом, она заметила забытую кем-то шпильку. Ева поморщилась, но всё же перегнулась через бортики. «Не заразиться бы чем тут», — успела проскочить её мысль, как вдруг произошло то, что заставило Еву вздрогнуть и затаить дыхание…

Позади неё послышался чей-то тяжелый харкающий кашель. Отчетливый, женский, прокуренный и грубый. Ева резко обернулась… В ванной никого не было. Она голышом выскочила в комнату. Неподвижная тюль на окне и картина над входом — вот и всё, что в этот момент подглядывало за ней. Соседи по комнате были прежними, то есть ни-ко-го.

В эту секунду кран дёрнулся, будто поперхнулся чем-то, и принялся изрыгать из себя ржавую пену и шум. Ева напряглась, схватила полотенце, чтобы прикрыть наготу, и медленно направилась обратно. Заглянув в ванную, не застав и там ни одной человеческой души, она с внутренним облегчением отважно шагнула обратно к неисправленному деревенскому водопроводу. Девушка аккуратно стукнула кран с наивной надеждой устранить засор таким примитивным приёмчиком, но кран продолжал «сморкаться» мутной водой, издавая звуки, похожие на смерть больного астмой.

Ева выпрямила шпильку и попыталась просунуть ее в шипящее отверстие. Проталкивая ее все дальше, ей показалось, что она нащупала причину засора. Что-то мягкое, скользкое и податливое застряло в коммуникации. Удостоверившись, что предмет удалось зацепить, она резко дёрнула самодельный крючок обратно.

На дно ванны со смачным звуком шлепнулся с остатками полусгнившей слизи, мыла и канализационного налета, сволоченный зловонный пучок седых волос.

Тонкие пальцы Евы мгновенно обхватили бортик ванны, и рвотный спазм едва не разорвал ее глотку. Ева вспомнила вдруг, как много лет подряд ее тошнило от еды, но те приступы никогда не сравнятся с выворачивающим отвращением, которое сейчас выскребало ее язык.

Опорожнившийся кран рванул тёмным потоком. Ванна стремительно начала наполняться какой-то густой чёрно-лиловой жижей. Давясь собственной рвотой и слезами, Ева дёрнулась от потока, отворачивая лицо. Как вдруг чьи-то костлявые, но такие сильные пальцы сжали ее беспомощный затылок и затолкали обратно в бурлящую вязкую струю. Хватаясь за свои волосы, затылок и невидимого противника, Ева начала истошно орать прямо под водой. Последние пузыри покидающего кислорода взрывались на поверхности гнилой жидкости, почти похоронившей ее голову под своей толщей. Ева сучила ногами по скользкому полу, никак не находя возможность хотя бы в чем-то обрести опору, чтобы оттолкнуться. Она судорожно царапала руками воздух и билась в конвульсиях, но спустя несколько секунд резко обмякла. В ушах колотил приглушенный звук напора, почти до краев наполнивший ванну, которая, похоже, и станет местом её гибели. Помутненное сознание Евы будто катилось в глубокий черный колодец, с далекого дна которого ее слух уловил чей-то мужской голос, позвавший: «Мааамааа!!!». Глаза Евы открылись, инстинкт самосохранения нажал на свой резервный спусковой крючок. Ева сгруппировалась и приказала себе: «Думай!». Она утопила свои пальцы в воде, и принялась шарить ими по дну, пытаясь нащупать заглушку.

Найдя, она со всей дури рывком потянула её на себя. Вода начала также стремительно отступать. Ее растерзанные легкие и последующий истошный крик, наконец, обрели воздух.

Ева повисла, перегнувшись через прабабкин чугун, сплевывая проглоченную вязкую слизь.

В её руке, вместо привычной пробки с цепочкой, была зажата гладкая, сверкающая от влаги, шахматная фигурка чёрного коня…