Отражение. Reflection

Alessa-Lera Mapy

Поколение Некст. Рождённые от страха, что аборт – это грех. Потерянное и ничем не выдающееся, а также способное разрушить всё одним лишь словом. Вначале было же слово, да? Режущее вены от боли и заглатывающее таблетки, чтобы не просыпаться от той реальности, что родила и поглощает в себя. Поколение, погрязшее в великой депрессии. Пьющее водку, как воду, и плачущее над тем, как умирает тот, кто был всегда вместе. И далеко не всегда идёт речь о смерти физической…

Глава №1

Границы ключ переломлен пополам,

А наш батюшка Ленин совсем усоп,

Он разложился на плесень и на липовый мёд,

А перестройка все идёт и идёт по плану,

И вся грязь превратилась в голый лёд

И всё идёт по плану.

Егор Летов (гр. Гражданская оборона)

Новое поколение. Поколение Некст. Рождённые от страха, что аборт — это грех. Каждый со своими судьбами. Потерянные, брошенные, забытые, ничем не выдающиеся, а также способные разрушить всё одним лишь словом. Вначале было же слово, да?

Мы давно поставили флешбэк собственному сознанию. Молимся подряд всем богам или не верим во всё, кроме самоубийства Курта Кобейна. Читаем Брэдбери и не верим в реализм Паланика, или читаем Паланика и молимся Воннегуту по вечерам. Поколение, пускающее по венам тяжелый рок или наркотики. Режущее вены от боли и заглатывающее таблетки, чтобы не просыпаться от той реальности, что родила и поглощает в себя. Причём одновременно. То поколение, что погрязло в великой депрессии. Пьющее водку как воду и плачущее над тем, как умирает тот, кто был всегда вместе. И далеко не всегда идёт речь о смерти физической.

Каждый писатель, описывающий что-либо, пытается показать красоту своей жизни. Например, то, как распускается первый цветок на сакуре или чем вызван ранний прилёт птиц из тёплых стран. Откровенно говоря, переизбыток лучезарного стирает границы настоящего мира. Ни один из писателей не опишет эстетику ужасного. Даже постмодернисты занимаются перекрытием таких вещей. Например, окурок на окне обязательно будет выкурен дорогой шлюхой из элитного клуба. Или страдальцем, что не может понять, какую цель он ищет в этом оплёванном и гадком мире. Никто не опишет настоящее. Это коробка с двойным дном. Ведь описав истину, мы станем её же рабом. А описав иллюзию — лжецом. Что ж, выбор за вами, какой вариант ближе.

…Прошло достаточно времени с последнего дня икс. Уже не пели птицы, а людей не замечалось на улице. Почти. Если кто-то шёл по улице «эн» час назад, то хорошо. Полчаса — ещё лучше. Только для кого? Для идущего? Для улицы? Или просто хорошо? Неизвестно. Не играла музыка. Изредка проносился голос Виктора Цоя, Егора Летова, Бориса Гребенщикова, Янки Дягилевой или Саши Башлачёва из колонок случайных прохожих. Но за это наказывали и очень сильно. Привилегиями пользовались местные блаженные. На них попросту закрывали глаза. Порой к ним бегали жители этого городка, в надежде послушать что-то, помогающее пережить безумие. Лишь только дождь отбивал свой ритм. Какой-то своеобразный. Он напоминал душераздирающий крик неродившегося ребенка. Новых детей тут не было. Причем крайне давно. Ни младенцев, ни подростков. Однако если женщина узнавала, что беременная, то шла в любом случае рожать. Ведь аборты и даже презервативы запрещались на государственном уровне. Но такое стечение обстоятельств, откровенно говоря, считалось редкостью. Как и появление солнца. Некий смысл во всей этой бессмыслице. Глупо? Возможно. Но это и есть голая правда. Без метафор и вуали. Имевшая горький вкус. А в чем-то тусклый. Словно пепел. Или горелые гренки. На любой улице здесь скапливалось много мусора. Люди уже по инерции бросали его на асфальт. Никого не волновал запах. Будто так и должно быть. От постоянных дождей «аромат» разносился ещё на несколько кварталов вперёд. Дворники не справлялись со всем мусором, который был везде. Порой казалось, если бы полило сильнее, то люди смешались со всеми помоями, имеющимися на улице.

Таким же запретом, как и музыка, были книги. Люди не читали. Всё необходимое передавалось по телевизору или большому экрану, что стоял на главной площади. Даже имелись специальные проверки. Раз в месяц инспектора ходили по домам и проверяли наличие книг. Если у кого-то их находили, то такие граждане отправлялись в концлагерь, где им вкалывали лекарства и вели лекции о вреде чтения. Такое «лечение» проходило девяносто дней. Если пациент после этого успокаивался, то его восстанавливали на работе. Имело место быть и иное. Тогда процедура повторялась. Так было до тех пор, пока не наступало истощение или человек не просил добровольного умерщвления. В редких случаях умерщвление проходило сразу и без спросу. Для особо буйных.

В это время девушка обычно пила кофе. Без сахара, соли и молока. Просто кофе. Зажмурив глаза, она попыталась вспомнить, что было «до». Воспоминания, наверное, ярким всплеском врезались ей в голову. Не выдержав, наша героиня открыла глаза. Слишком красочно. Слишком ярко для серой жизни. Подойдя к холодильнику и раскрыв его, она взяла таблетки. Маленькие. Разных форм. Зеленые, фиолетовые, розовые и красные. Или даже красненькие. Они были настолько малы, потому их лучше нарекать с добавлением уменьшительно-ласкательного суффикса. Выпив четыре штуки, (и уже не имеет значения, какого все-таки цвета они были), ей стало лучше. Впрочем, опять же. Стало ли? И для кого? Для героини? Производителя таблеток? Для общества? Или же для холодильника? Это так и останется загадкой. Тайной. Но не той, что рассказывается одному, а знают все, а той, что никогда не откроется. Ибо нет в мире того ключа, способного открыть с лёгкостью всё. Мысли, находившиеся у неё в голове, рассыпались на мелкие частицы. Они постепенно убивали её. Но не до конца. Не из-за слабой дозировки, (хотя, как выяснится позже, иное, но мы не будем забегать вперед, хорошо?), а чего-то другого.

Тогда я ездил по городам и искал что-то, что заставит по-другому посмотреть на мир. Остановившись в городе NN, мне хотелось узнать, чем живут там люди. И какое у них понятие о правде? Неожиданно для себя с девушкой я познакомился совершенно случайно. Но это знакомство заставило иначе взглянуть на всё. И на жизнь тоже.

Сейчас попытаюсь рассказать, как произошло это.