Поэзия (клуб)

Клуб «Поэзия» — литературно-художественное объединение, возникшее в Москве в 1985 году и объединившее широкий круг московских неподцензурных поэтов поколения 30-летних. Первым руководителем Клуба был литератор Леонид Жуков, сумевший зарегистрировать его и добиться возможности проводить платные выступления участников. В дальнейшем руководство Клубом перешло к Игорю Иртеньеву (президент клуба) и Геннадию Кацову (директор клуба). В 1988 году клуб «Поэзия» утратил юридический статус, однако продолжал проводить различные акции до середины 1990-х годов, прекратив своё существование со смертью ставшей его неформальным лидером Нины Искренко: по выражению Евгения Бунимовича, «Нина ушла — и праздника не стало».

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Рядом с этим поэты пытались до некоторой степени заменить печать публичными выступлениями, авторским чтением с эстрады. Входить в обычай такие выступления начали еще до октября, но развились именно в первые годы революции, когда, отстраненные от печатного станка, чуть не все стихотворцы потянулись к импровизированным кафедрам в разные кафе, – отчего этот период русской поэзии и называют иные «кафейным». Поэтические кафе нарождались и в Петрограде и в провинциальных городах, но особенно много было их в Москве. Здесь после разных «Табакерок», «Десятых муз» и т. под. сравнительно долгое время действовало кафе «Всероссийского Союза Поэтов», где читали поэты всех направлений (не исключая пролетарских), потом еще «Стойло пегаса» – трибуна имажинистов, и отдельное кафе пролетарских поэтов. Сходную роль играли такие же чтения собственных стихов на вечерах, устраиваемых разными государственными и немногими сохранившимися частными организациями. Таковы были вечера Пролеткультов и районных Советов в Москве, Лито Наркомпроса, Особняка поэтов, Дома печати, Дворца искусств, Союза писателей; в Петрограде – Дома литераторов, Дома искусств и др. Еще более широкий круг слушателей привлекали эти чтения, когда поэты, в Москве, переносили их в огромную аудиторию Политехнического музея, не раз переполнявшуюся по приглашению афиш на «вечер новой поэзии». Были даже вечера, где публика присуждала премию за лучшие стихи.

Валерий Брюсов, Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, 1922

Здесь, пожалуй, и произошел главный профессиональный поворот в моей жизни: вместо работы над заявленной при поступлении в университетскую аспирантуру темой о поэзии английского поэта-метафизика XVII века Джона Донна (ведь начинал-то я как шекспировед), все силы были брошены на философское осмысление проблем модернизма, театрального авангарда и стоящей за всем этим (спасибо Лосеву!) метафизики мифа. К концу 1967 г. работа была написана и, предваряя книжное издание, в несколько сокращенном виде в начале следующего года опубликована журналом «Театр». Почти сразу же за этим и на близком материале я взялся за другую работу: о проблеме мифа в литературе ХХ века. (Писалась она по заказу Института атеизма и религии для какого-то непонятного сборника, хотя в конце концов увидела свет в журнале «Вопросы литературы»). Я, было, уже подал заявление на изменение темы будущей диссертации, но, наступил август 1968 года. Вторжение советских танковых армад в Чехословакию, вина которой проявилась лишь в том, что ее коммунистические руководители посмели возмечтать о «социализме с человеческим лицом», сразу изменило климат в стране. На собраниях в различных учреждениях все должны были единодушно голосовать за резолюции, одобряющие «братскую помощь народу Чехословакии», тех же, кто пытался хотя бы воздержаться, не то что проголосовать «против», с позором увольняли. Хотя сам я на таких собраниях и не присутствовал, знаю об этом не понаслышке: мою университетскую однокашницу, ныне известного детского психолога Т. П. Гаврилову подобным образом изгнали из Фундаментальной библиотеки общественных наук.

Александр Дорошевич, Стиль и смысл. Кино, театр, литература, 2013

На докладе Гомолицкого о Довиде Кнуте 1 ноября присутствовали два необычных гостя. Одним был польский поэт Юлиан Тувим[268]. Это была, очевидно, первая их встреча. Впоследствии Тувим не раз приходил на помощь Гомолицкому в трудные моменты жизни. Другим гостем был приехавший из Эстонии по пути в Югославию Игорь-Северянин, который после доклада Гомолицкого прочел свои новые стихи[269]. На сцене в тот вечер, таким образом, сошлись две разные эпохи истории русской поэзии и в корне чуждые художественные феномены. Прибыл Северянин в Варшаву 30 октября и, как извещала хроникальная заметка, был встречен на вокзале «председателем Литературного Содружества В. В. Брандом, секретарем Содружества Л. Н. Гомолицким и членом Содружества, поэтом Г. Соргониным»[270]. Г. Соргонин-Розвадовский, незадолго перед тем проведший неделю у Северянина в Тойле, и устроил его приезд в Варшаву. Северянин 3 ноября дал и собственный поэзо-концерт, на котором читал свои стихи последнего десятилетия. Заметка об этом вечере была первой в длинном ряду газетных отзывов о событиях литературной и культурной жизни, написанных Гомолицким в межвоенный период.

Лев Гомолицкий, Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том I, 2011

В середине шестидесятых годов, когда в моем родном Ленинграде, на улице Правды, 10 (случайно ли, что попалась улица с таким именем?), в Доме культуры работников пищевой промышленности, возник первый клуб «гитарной поэзии» «Восток», объединивший молодых питерских авторов, Владимир Фрумкин, не в пример большинству своих музыкальных коллег, решительно встал на сторону нового и во многом спорного жанра, став ведущим литературно-музыкальных вечеров в «Востоке».

Владимир Фрумкин, Певцы и вожди, 2017

Состоялось и у меня одно такое примечательное знакомство, которое имеет непосредственной отношение к важному разговору о военной теме в литературе, о поэзии. Состоялось это знакомство ещё несколько лет назад. Возглавив Военно-художественную студию писателей, я обратился к своему коллеге в Москве Владимиру Александровичу Силкину с просьбой поделиться опытом организации работы среди писателей России, приверженных военно-патриотической теме в литературе. К большой моей радости, ответ из Москвы не заставил долго ждать: возглавляющий Военно-художественную студию писателей полковник запаса, поэт Владимир Силкин выслал Положение о Студии, и рассказал о своём творческом пути. Выяснилось, что когда-то он начинал военную службу в Минске, тут же, в нашей столице, начиналась у него и литературная деятельность.

Коллектив авторов, Поющее сердце поэта. О творчестве поэта Владимира Силкина, 2016

С другой стороны, Есенин, как мы уже отметили, не жаловал Шершеневича. Отмеченный Богом гениальностью, он видел огромную дистанцию в своем и Вадима дарованиях и, не находя в его лице достойной оценки своего творчества, не спешил с любезностями и сам. Более того, спустя некоторое время после их знакомства в очередном номере журнала «Свободный час» появилась рецензия «Опыты демократизации искусства» на коллективный сборник стихов «Красный звон». Ее автор Георгий Гальский среди произведений других поэтов жестко критиковал опубликованное там стихотворение Есенина «Товарищ», с пафосом написанное им сразу после февральской революции, обвинив Сергея в «граммофонстве» (так!), «небрезгливости» и приведении поэзии «к газетному знаменателю». Есенин узнал, что под псевдонимом Георгий Гальский спрятался его новый «собрат по главенству образа» Вадим Шершеневич.

П. И. Радечко, Реабилитированный Есенин, -1

Художники разной степени одаренности, неожиданно ставшие знаменитыми, явили миру ленинградский «нонконформизм». О таком пронзительном и шумном подпольном синтезе музыки, поэзии, живописи в те годы знали только их единомышленники. Но их было много. «Сайгон» стал их резиденцией и полностью выполнил свою роль места духовного сплочения мятежных, бедствующих людей. Здесь, в сочиненном ими мире, провозглашались свои лозунги и говорили на своем языке.

Сборник статей, Известные и неизвестные открытия XX века, 2016

Греймас, который рано оценил поэзию Венцловы («после несправедливой смерти Г. Радаускаса царить начинаете Вы»[109]), пробовал подключить его к деятельности семиотиков на мировом уровне. В 1971 году он приглашает Томаса Венцлову на международный симпозиум семиотиков в итальянский город Урбино. Приглашение было послано самому поэту, но на симпозиум Венцлову не выпустили, поэтому через год Греймас пишет письмо в Союз писателей Литвы с просьбой содействовать его поездке в Париж. Туда Томаса тоже не пустили. В архиве остался и неиспользованный вызов на Третий Международный симпозиум по творчеству Джеймса Джойса, который состоялся в 1971 году в Триесте. Когда после поездки в Польшу в 1971 году, где Венцлова не придерживался норм поведения советского гражданина и общался с «нежелательными» людьми, ему не разрешили поехать в Венгрию, стало окончательно ясно, что за границу его больше не пустят.

Доната Митайте, Томас Венцлова, 2005

А. Ширяевца еще в 1905 г. уволили с работы за участие в революционном движении, и ему пришлось уехать к дальним родственникам в Туркестан. Но в его стихах социальные ноты почти неощутимы. В поэзии С. Клычкова социальная тема вообще отсутствует, хотя он строил в 1905 году на Пресне баррикады вместе с С. Коненковым и был членом революционной дружины. Социальная направленность в большей мере характерна для «песен» и прозы П. Орешина, который менее других был склонен к идеализации деревни.

Т. А. Пономарева, Художественный мир новокрестьянской литературы, 2017

4 Род. 3 декабря 1941 под Арзамасом. Окончил филологический факультет Московского Областного педагогического института им. Крупской. Поэт, художник, переводчик. Поэзией и живописью занимается с конца 1950-х гг. Поэтические самиздатские сборники регулярно выходят в 60-е – 70-е годы. С середины 1970-х печатается в русскоязычной зарубежной прессе. С 1974 г. принимает активное участие в движении художников-нонконформистов и выставляется почти на всех выставках неофициального искусства этого периода. Вместе с Н. Абалаковой один из зачинателей параллельного кино и специфического жанра кино- и видеоперформансов. Публикации: Поэзия: Самиздатские сборники 1961-78. Книга стихов 1958-78. «Континент» № 7, 1976, № 17, 1978, Париж; «Время и Мы», 1976-77, Иерусалим; «Эхо» № 1, 1981, Париж; «Русская мысль», 1977. Kulturpalast (Новая Московская поэзия и акционизм), Вупперталь, 1984; Самиздат: Журнал «37» (п/р В. Кривулина), Ленинград, 1978; «Митин журнал» № 34 (п/р Д. Волчека). Москва. 1990, «Двоеточие» № 3–4, 2002, Иерусалим. Совместно с Н. Абалаковой: «Двадцать один палец из жизни художника», Москва, 1999. «Тотарт: Русская рулетка», Ad Marginem, Москва, 1999. «Комментарий» № 20, 2002, М. («Четыре колонны бдительности»).

Сборник статей, Хмурые будни холодной войны. Ее солдаты, прорабы и невольные участники, 2012

1 декабря 1956 года была написана «Записка» Отдела культуры ЦК КПСС «О некоторых вопросах современной литературы и о фактах неправильных настроений среди части писателей», подписанная Д. Поликарповым, Б. Рюриковым, И. Черноуцаном. В «Записке» говорилось о больших задачах, которые поставил ХХ съезд КПСС, между тем как ряд таких крупных писателей, как В. Катаев, Ф. Панфёров, С. Щипачёв, В. Кожевников, пишут о событиях сорокалетней давности, в пьесах нет больших проблем, сборники «День поэзии» чаще всего «выражают настроения пессимизма и растерянности». «Одним из наиболее острых в литературной среде является сейчас вопрос об отношении к роману Дудинцева «Не хлебом единым». Среди руководителей Союза писателей высказываются резко противоречивые суждения о романе. Одни считают его значительным произведением, написанным в духе решений ХХ съезда КПСС, другие – явлением вредным, идейно-порочным.

В. В. Петелин, История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции, 2013

Новелла Николаевна никогда не пользовалась транспортом для перемещения по городу и крайне редко выходила из дома. Но в памяти остались наши многочасовые пешие переходы из проезда Художественного театра (ныне Камергерский переулок), где они жили с Иваном Семеновичем[3], в какой-нибудь заводской клуб или библиотеку, где я от имени общества книголюбов проводил литературные встречи. Было это в конце 70-х. Возможно, со стороны наша группа казалась странной: медленно вышагивающие люди, аккуратно останавливающиеся перед каждым красным сигналом светофора и темпераментно на ходу ведущие интеллектуальные беседы. Иван Семенович читал стихи: и свои, и Новеллы Николаевны, рассуждал о поэзии, о классической литературе. Время от времени мне приходилось их деликатно поторапливать, потому что передвигались мы исключительно пешком и рассчитать время в пути было весьма трудно. А нас ждали читатели – любители поэзии. Хочу заметить, что супруги, как мне виделось, хорошо знали историю Москвы: поправляя друг друга, что-то уточняя, они рассказывали историю того или иного храма, обветшалого строения, встречающегося по пути, комментировали памятные доски на зданиях…

Ф. Н. Медведев, Мои Великие старухи, 2011

Александр Карлович ходит с сыном на концерты и поэтические встречи с Константином Бальмонтом, Федором Сологубом, Игорем Северяниным. Поэзия в доме – не развлечение, а самое главное в жизни. Арсений увлекается философией Сковороды и уже ставшими известными в Елисаветграде футуристами: Хлебниковым и Крученых. Никитинские четверги – остатки елисаветградского свободного художественного содружества. Все читают стихи, слушают музыку… как всегда. Стихи читают Арсений, Юра Никитин, Михаил Хороманьский, Ирина Бошняк, Андрей Тобилевич, Александр Федоровский. Потом их судьба раскидала, разбросала. Николай Станиславский стал театральным критиком и актером. Михаил Хороманьский позднее уехал в Польшу и стал знаменитым беллетристом. Арсений называет его своим учителем. Хороманьский привил ему вкус к переводам. Сам переводил стихи Верхарна и символистов, а главное, как вспоминает Тарковский в статье 1945 года «Биографические заметки», он объяснил ему красоту «новой поэзии».

П. Д. Волкова, Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф, -1

Ужасы второй мировой войны, несчастья, обрушившиеся на землю и народ Италии, глубоко потрясли Квазимодо и привели к изменению его поэтического стиля, обратили его поэзию к социальным проблемам. В эти годы поэт участвует в движении Сопротивления и даже непродолжительное время находится в тюрьме Бергамо за антифашистскую деятельность. Тогда же происходит эволюция Квазимодо: поэт идет от герметизма к активной творческой позиции, «переход от поэзии внутреннего мира к поэзии сопричастности», как писали о нем позже критики.

Б. Р. Мандель, Всемирная литература: Нобелевские лауреаты 1957-1980, -1

В 1973 году Высоцкий совершает вместе с Мариной Влади свою первую заграничную поездку. Во Францию они отправляются на автомобиле, и уже сама дорога на Запад приносит и обилие впечатлений, и новый взрыв творческой активности. Проезжая через Белоруссию и Польшу, Высоцкий слагает стихотворный триптих о войне. Первую его часть – «Из дорожного дневника» – потом удастся напечатать в альманахе «День поэзии» за 1975 год, притом со значительными цензурными сокращениями. Это останется единственной прижизненной публикацией Высоцкого-поэта в книжном издании.

В. С. Высоцкий, Собрание сочинений в четырех томах. Том 1. Песни.1961–1970, -1

Артистизм и остроумие отличали его и в повседневном быту. Предметом его особенной гордости было воспоминание о том, как однажды – в Грузии! – он во время многолюдного застолья был единогласно избран тамадой. Этот, всеми признанный талант Вадима Эразмовича – особая тема. Вспоминается, например, такой случай. В 1997 г. мы вернулись в Институт после Четвертой международной Пушкинской конференции, которая прошла в Нижнем Новгороде и в Болдине. На заседании ученого совета в ходе отчета по этому поводу из зала раздалась саркастическая реплика: «Представляю, какие там были застольные заседания!» Пришлось специально объяснить, что банкет стоил остальных культурных мероприятий, так как руководил им Вацуро, а это всегда – высокая поэзия. Ученый совет сочувственно загудел, а после заседания к Вадиму Эразмовичу подошел Дмитрий Сергеевич Лихачев и сказал: «Вы знаете, что в прошлом году я отметил свое девяностолетие и уже больше не собирался устраивать застолий по поводу дней своего рождения. Но если Вы согласитесь вести стол, я, пожалуй, и в этом году устрою банкет для сотрудников Пушкинского Дома».

В. Э. Вацуро, Избранные труды, 2004

«… Двадцать лет Фёдор руководит поэтической студией «Тропа» при городском Дворце детского (юношеского) творчества, где приобщил к миру поэзии и помог развить таланты сотням ребят. Многие из них стали лауреатами и дипломантами краевых, всероссийских и международных поэтических конкурсов, как, к примеру, Анна Пепеляева, Наталья Резник, Наталья Златкина…»

Коллектив авторов, Тропа. Избранное, 2011

Тогда Сергей Викторович поступил с изданием так, как, по его мнению, делали настоящие поэты: «…я уничтожал потом свою книгу везде, где ее находил. Последний эпизод этого рода произошел уже в Париже»[4]. Тот «парижский» экземпляр он не уничтожил, впрочем, как и тот, который с десятком цензурных штемпелей почти через полвека после смерти деда попал ко мне как щедрый дар молодого ростовского журналиста. По впечатлению Потресова, Майков отнесся к его книге снисходительно, указав на отдельные недостатки, и призывал деда бросить журналистику. Потресов его тогда не послушал и не жалел. «Из моей поэзии, – писал он в Париже, – осталось только одно стихотворение, написанное мною в девятнадцатилетнем возрасте, “Яблоня”, положенная шесть раз на музыку. И до сих пор еще я иногда слышу, как люди декламируют и мелодекламируют:

Елена Лаврентьева, Дедушка, Grand-père, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков, -1

Не без оснований мы сравнивали свой вуз с пушкинским лицеем и считали Литинститут его преемником. В те времена вечера поэзии в Политехническом музее проходили под присмотром конной милиции. На общественную арену страны вышло поколение шестидесятников. Они не могли быть политиками, так как в стране политическая деятельность безраздельно принадлежала коммунистической партии. Поэтому шестидесятники могли проявить себя в литературе и искусстве или в науке.

А. А. Ольшанский, Все люди – братья?!, 2014

Появилось также много новых лиц, примкнувших благодаря журналу к окружению Дягилева. В первую очередь это Альфред Павлович Нурок, еще один дилетант в искусстве, служивший, подобно Нувелю, чиновником в министерстве. Этот «забавный циник с невозмутимым лицом Мефистофеля»9 прославился не только своими сатирическими зарисовками (которые порой вызывали шумиху в обществе), но и музыкально-критическими разборами, публиковавшимися в «Мире искусства». Он был горячим поклонником «декадентских» течений в европейском искусстве, любителем эротики и большим знатоком немецкой и французской поэзии. Из всего кружка Нурок особенно любил «эпатировать буржуазию», и поэтому всегда имел при себе в кармане сюртука томик запрещенного в России маркиза де Сада.

Шенг Схейен, Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда, 2010

Но «управление» литературой началось еще до РАПП, в 1921 году, тогда надзор за ней осуществлял всемогущий Лев Троцкий. «Нам необходимо обратить больше внимания на вопросы литературной критики и поэзии, – писал он, – не только в смысле цензурном, но и в смысле издательском. Нужно выпускать в большем количестве и скорее те художественные произведения, которые проникнуты нашим духом»[11].

Н. А. Громова, Ольга Берггольц. Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы, 2017

Период последнего десятилетия XIX – начала XX веков принято называть Серебряным веком русской культуры. Наряду с известными символами того времени – прежде всего в поэзии и изобразительном искусстве – нельзя забывать и о других жанрах, стремительно развивавшихся на рубеже столетий. В нашем случае речь – об эстраде.

Коллектив авторов, Звезды царской эстрады, 2012