Неточные совпадения
И в-пятых, наконец, всем людям, подвергнутым этим воздействиям, внушалось самым убедительным способом, а именно посредством всякого рода бесчеловечных
поступков над ними самими, посредством истязания детей, женщин, стариков, битья, сечения розгами, плетьми, выдавания премии тем, кто представит живым или мертвым убегавшего беглого, разлучения мужей с женами и соединения для сожительства
чужих жен с
чужими мужчинами, расстреляния, вешания, — внушалось самым убедительным способом то, что всякого рода насилия, жестокости, зверства не только не запрещаются, но разрешаются правительством, когда это для него выгодно, а потому тем более позволено тем, которые находятся в неволе, нужде и бедствиях.
В чувстве этом было и то, что предложение Симонсона разрушило исключительность его
поступка, уменьшало в глазах своих и
чужих людей цену жертвы, которую он приносил: если человек, и такой хороший, ничем не связанный с ней, желал соединить с ней судьбу, то его жертва уже не была так значительна.
Одни люди в большинстве случаев пользуются своими мыслями, как умственной игрой, обращаются с своим разумом, как с маховым колесом, с которого снят передаточный ремень, а в
поступках своих подчиняются
чужим мыслям — обычаю, преданию, закону; другие же, считая свои мысли главными двигателями всей своей деятельности, почти всегда прислушиваются к требованиям своего разума и подчиняются ему, только изредка, и то после критической оценки, следуя тому, что решено другими.
Подобно тому и
поступок Аделаиды Ивановны Миусовой был без сомнения отголоском
чужих веяний и тоже пленной мысли раздражением.
Я объяснюсь точнее: вы объявили нам наконец вашу тайну, по словам вашим столь «позорную», хотя в сущности — то есть, конечно, лишь относительно говоря — этот
поступок, то есть именно присвоение
чужих трех тысяч рублей, и, без сомнения, лишь временное, —
поступок этот, на мой взгляд по крайней мере, есть лишь в высшей степени
поступок легкомысленный, но не столь позорный, принимая, кроме того, во внимание и ваш характер…
Оттого все нравственные основания
поступков у честных лиц в комедиях, Островского внешни и очень узко ограничены, все вертятся только на исполнении
чужой воли, без внутреннего сознания в правоте дела.
В
поступке Подхалюзина могут видеть некоторые тоже широту русской натуры: «Вот, дескать, какой — коли убрать и из
чужого добра, так уж забирай больше, бери не три четверти, а девять десятых»…
Без сомнения, я виноват, и хоть и смотрю уже давным-давно на свой
поступок, по отдаленности лет и по изменению в натуре, как на
чужой, но тем не менее продолжаю жалеть.
Думаю я обо всем об этом, и случается, так вдруг иногда горячо прочувствую
чужую радость, или
чужую скорбь, или бессмертную красоту какого-нибудь
поступка, что хожу вот так, один… и плачу, — страстно, жарко плачу…
— Я, голубчик, держусь того правила, что каждый сам лучше может оценивать собственные
поступки. Ты знаешь, я никогда не считал себя судьей
чужих действий, — при этом же убеждении остался я и теперь.
Я ничего не делаю и не вижу ни
чужих, ни своих
поступков — и покоен… мне все равно: счастья не может быть, а несчастье не проймет меня…
Точно так же и человек, не выдержавший жара и, не спасши своего товарища, выбежавший из горящего дома, остается свободным (признавая истину о том, что человек с опасностью своей жизни должен служить
чужим жизням) считать свой
поступок дурным и потому осуждать себя за него; или (не признавая эту истину) считать свой
поступок естественным, необходимым и оправдывать себя в нем.
Немцы правильно развивались, кричат славянофилы, — подавайте и нам правильное развитие!"Да где ж его взять, когда самый первый исторический
поступок нашего племени призвание себе князей из-за моря — есть уже неправильность, ненормальность, которая повторяется на каждом из нас до сих пор; каждый из нас, хоть раз в жизни, непременно чему-нибудь
чужому, не русскому сказал:"Иди владети и княжити надо мною!"
Поручик уже не помнил, что он в
чужом доме, у незнакомой дамы, и не стеснял себя приличием. Он шагал по комнате, хмурился и нервно теребил жилетку. Оттого, что еврейка своим бесчестным
поступком уронила себя в его глазах, он чувствовал себя смелее и развязнее.
Прохожий. Мало того. Есть такие люди, субъекты, значит, что вовсе от ней рассудка лишаются и
поступки совсем несоответствующие производят. Пока не пьет, что хошь давай ему, ничего
чужого не возьмет, а как выпил, что ни попади под руку тащит. И били сколько, и в тюрьме сидел. Пока не пью, все честно, благородно, а как выпью, как выпьет, значит, субъект этот, сейчас и тащит что попало.
Казалось бы, как удивительны люди, которые живут ни для своего блага, ни для блага других людей, а только для того, чтобы люди хвалили их. А между тем как мало людей, которые не дорожили бы одобрением своих
поступков чужими людьми более, чем и своим благом и благом других людей.
Христос открыл людям то, что разделение между своими и
чужими народами есть обман и зло. И, познав это, христианин уже не может иметь чувство недоброжелательства к
чужим народам, не может оправдывать, как он прежде делал, жестокие
поступки против
чужих народов тем, что другие народы хуже его народа. Христианин не может не знать того, что разделение его с другими народами есть зло, что разделение — это соблазн, и потому не может уже, как он делал это прежде, сознательно служить этому соблазну.
Только заботой о
чужом мнении можно объяснить себе самый обыкновенный и вместе с тем самый удивительный
поступок людской: ложь. Человек знает одно и говорит другое. Зачем? Нет другого объяснения, как только то, что он думает, что, если он скажет правду, люди не похвалят, а если солжет, люди похвалят его.
Но когда уязвленная гордость, самолюбие и пренебреженная любовь болезненно напоминали ей, что ведь это она, она сама оставлена и забыта, что все это сделано для какой-то другой — в душе ее закипало и ревнивое чувство злобы против Хвалынцева, и эгоистическое умаление того самого
поступка, который за минуту ей нравился и, может, продолжал бы нравиться, если бы Хвалынцев был для нее посторонним,
чужим человеком, если б она любила не его или никого не любила.
Перед тем, как говорить, они приходят в восторг неописанный, а потом читают в душе каждого, узнают
чужие мысли и
поступки, как бы скрытно они ни были сделаны, и тогда начинают обличать и пророчествовать…
Катюша окончательно отказывается от брака с Нехлюдовым и решает выйти замуж за ссыльного Симонсона. Известие огорчает Нехлюдова. «Ему было что-то не только неприятно, но и больно. В чувстве этом было и то, что предложение Симонсона разрушало исключительность его
поступка, уменьшало в глазах своих и
чужих людей цену жертвы, которую он приносил: если человек, и такой хороший, ничем не связанный с ней, желал соединить с ней судьбу, то его жертва уж не была так значительна».
Ночью Тася не сомкнула глаз ни на минуту. Она долго ворочалась в постели, стараясь уснуть, переворачивая по нескольку раз подушку, и все-таки сон бежал от неё. Кто-то точно шептал в глубине её сердца: «Нехорошо ты поступила, Тася! Нехорошо! Взять
чужое — значит украсть. Что бы сказала мама, если б узнала
поступок своей девочки? Как бы тяжело и больно было узнать это! Ах, Тася! Ты ли это сделала?»
— Вот видишь, ты еще и лжешь вдобавок, — сказал прокурор, хмурясь и тем маскируя свою улыбку. — Наталья Семеновна два раза видела, как ты курил. Значит, ты уличен в трех нехороших
поступках: куришь, берешь из стола
чужой табак и лжешь. Три вины!
Писание, и притом они любили порядочность в своих
поступках, а это был какой-то неописуемый наглец и смутьян, которому во что бы то ни стало хотелось перемутить и перессорить
чужое семейство.
Я представил себе, что вместо тех народных ненавистей, которые под видом любви к отечеству внушаются нам, вместо тех восхвалений убийства — войн, которые с детства представляются нам как самые доблестные
поступки, я представил себе, что нам внушается ужас и презрение ко всем тем деятельностям — государственным, дипломатическим, военным, которые служат разделению людей, что нам внушается то, что признание каких бы то ни было государств, особенных законов, границ, земель, есть признак самого дикого невежества, что воевать, т. е. убивать
чужих, незнакомых людей без всякого повода есть самое ужасное злодейство, до которого может дойти только заблудший и развращенный человек, упавший до степени животного.
Они знают, что общими силами они могут поднять тяжесть и сбросить ее с себя; но они не могут согласиться все вместе взяться за нее, и каждый сгибается всё ниже и ниже, предоставляя тяжести ложиться на
чужие плечи, и тяжесть всё больше и больше давит людей и давно бы уже раздавила их, если бы не было людей, руководящихся в своих
поступках не соображениями о последствиях внешних
поступков, а только внутренним соответствием
поступка с голосом совести.