Неточные совпадения
Самая полнота и средние
лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или
чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
Или, не радуясь возврату
Погибших осенью листов,
Мы помним горькую утрату,
Внимая новый шум лесов;
Или с природой оживленной
Сближаем думою смущенной
Мы увяданье наших
лет,
Которым возрожденья нет?
Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
И в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальней стороне,
О
чудной ночи, о луне…
Старый скептик и эпикуреец Юсупов, приятель Вольтера и Бомарше, Дидро и Касти, был одарен действительно артистическим вкусом. Чтоб в этом убедиться, достаточно раз побывать в Архангельском, поглядеть на его галереи, если их еще не продал вразбивку его наследник. Он пышно потухал восьмидесяти
лет, окруженный мраморной, рисованной и живой красотой. В его загородном доме беседовал с ним Пушкин, посвятивший ему
чудное послание, и рисовал Гонзага, которому Юсупов посвятил свой театр.
Полтора Кожуха [Полтора Кожуха — украинский гетман в 1638–1642
годах.] и Сагайдачного [Сагайдачный — украинский гетман; в 1616–1621
годах возглавлял походы запорожских казаков против турок.] не занимали нас так, как рассказы про какое-нибудь старинное
чудное дело, от которых всегда дрожь проходила по телу и волосы ерошились на голове.
Одиноко сидел в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил очей с святой книги. Уже много
лет, как он затворился в своей пещере. Уже сделал себе и дощатый гроб, в который ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал молиться… Вдруг вбежал человек
чудного, страшного вида. Изумился святой схимник в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились; страшный огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на душу уродливое его лицо.
Бывали здесь богатые купеческие свадьбы, когда около дома стояли
чудные запряжки; бывали и небогатые, когда стояли вдоль бульвара кареты, вроде театральных, на клячах которых в обыкновенное время возили актеров императорских театров на спектакли и репетиции. У этих карет иногда проваливалось дно, и ехавшие бежали по мостовой, вопя о спасении… Впрочем, это было безопасно, потому что заморенные лошади еле двигались… Такой случай в восьмидесятых
годах был на Петровке и закончился полицейским протоколом.
Часов в пять
чудного летнего утра в конце июня 1870
года с книжками филаретовского катехизиса и церковной истории я шел за город к грабовой роще. В этот день был экзамен по «закону божию», и это был уже последний.
Эта
чудная, ароматная, превосходная вкусом и целебная для здоровья ягода родится в некоторых местах в удивительном изобилии: в голой, чистоковылистой степи ее мало, но около перелесков, по долинам и залежам, когда они закинуты уже
года три или четыре и начинают лужать, клубника родится сплошная и, когда созреет, точно красным сукном покрывает целые загоны.
Все в ней было точно так же, как и прошлого
года, только стекла
чудными узорами разрисовались от сильного мороза.
В прошлом
лете я не брал в руки удочки, и хотя настоящая весна так сильно подействовала на меня новыми и
чудными своими явлениями — прилетом птицы и возрождением к жизни всей природы, — что я почти забывал об уженье, но тогда, уже успокоенный от волнений, пресыщенный, так сказать, тревожными впечатлениями, я вспомнил и обратился с новым жаром к страстно любимой мною охоте, и чем ближе подходил я к пруду, тем нетерпеливее хотелось мне закинуть удочку.
Помнил ли я ее? О да, я помнил ее! Я помнил, как, бывало, просыпаясь ночью, я искал в темноте ее нежные руки и крепко прижимался к ним, покрывая их поцелуями. Я помнил ее, когда она сидела больная перед открытым окном и грустно оглядывала
чудную весеннюю картину, прощаясь с нею в последний
год своей жизни.
Старец Асаф, к которому я пристал, подлинно
чудный человек был. В то время, как я в лесах поселился, ему было, почитай, более ста
лет, а на вид и шестидесяти никто бы не сказал: такой он был крепкий, словоохотный, разумный старик. Лицом он был чист и румян; волосы на голове имел мягкие, белые, словно снег, и не больно длинные; глаза голубые, взор ласковый, веселый, а губы самые приятные.
— Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! — говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. — Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой
чудный воздух: дышишь — и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым
летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе — резедой.
— Пожалуйста, пожалуйста, вот первая дверь налево, а там… сейчас… Он так скоро ушел от нас. Ну, скажем, растрата. Сказал бы мне об этом. Вы знаете, какие наши капиталы, когда отдаешь квартиры внаем холостякам. Но какие-нибудь шестьсот — семьсот рублей я бы могла собрать и внести за него. Если бы вы знали, что это был за
чудный человек, пани. Восемь
лет я его держала на квартире, и он казался мне совсем не квартирантом, а родным сыном.
Что за
чудная перемена сделалась во всем существе Прасковьи Ивановны в такие молодые
лета в один
год замужства?
И теперь, через много
лет, в воображении проносятся знакомые черты
чудного девичьего лица, и какая-то запоздалая тоска охватывает уставшее сердце.
Так образовалась знаменитая персидско-донская порода, которая впоследствии в соединении с английской чистокровной лошадью дала
чудный скаковой материал. Особенно им славился завод Подкопаева — патриарха донских коневодов. Он умер в очень преклонных
годах в начале столетия. У него было тавро: сердце, пронзенное стрелой.
Сам бог на то нам средство посылает:
Знай, государь, тому прошло шесть
лет —
В тот самый
год, когда тебя господь
Благословил на царскую державу, —
В вечерний час ко мне пришел однажды
Простой пастух, уже маститый старец,
И
чудную поведал он мне тайну.
Наконец открылся один пролет, пошла потом по нему конка, а затем трамвай, и в конце концов, вместо целинной снеговой тундры зимой, грязного болота осенью и весной и покрытой туманами пыли
летом шоссированной площади образовался
чудный сквер — место отдыха москвичей и радость детям.
Не теперь, так через
год, через два, вы,
чудный Тартюф, успели бы вскружить голову девочке и завладеть ее приданым так же, как и теперь…
Тут заговорили все разом. Розы со слезами вспоминали благословенные долины Шираза, Гиацинты — Палестину, Азалии — Америку, Лилии — Египет… Цветы собрались сюда со всех сторон света, и каждый мог рассказать так много. Больше всего цветов пришло с юга, где так много солнца и нет зимы. Как там хорошо!.. Да, вечное
лето! Какие громадные деревья там растут, какие
чудные птицы, сколько красавиц бабочек, похожих на летающие цветы, и цветов, похожих на бабочек…
Тузенбах(нетерпеливое движение). Через час я вернусь и опять буду с тобой. (Целует ей руки.) Ненаглядная моя… (Всматривается ей в лицо.) Уже пять
лет прошло, как я люблю тебя, и все не могу привыкнуть, и ты кажешься мне все прекраснее. Какие прелестные,
чудные волосы! Какие глаза! Я увезу тебя завтра, мы будем работать, будем богаты, мечты мои оживут. Ты будешь счастлива. Только вот одно, только одно: ты меня не любишь!
В тот
год, к которому относится мой рассказ, я приехал сюда осенью, запасшись той благодатной силой, которую льет в изнемогший состав человека украинское светлое небо — это
чудное, всеобновляющее небо, под которое знакомая с ним душа так назойливо просится, под которое вечно что-то манит не избалованного природой русского художника и откуда — увы! — также вечно гонят его на север ханжи, мораль и добродетель.
Они привозили из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; богато украшенные колесницы из Египта, живых тигров и львов, а также звериные шкуры и меха из Месопотамии, белоснежных коней из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят талантов в
год, красное, черное и сандаловое дерево из страны Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными рисунками — дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художественную мозаику из Ниневии, Нимруда и Саргона;
чудные узорчатые ткани из Хатуара; златокованые кубки из Тира; из Сидона — цветные стекла, а из Пунта, близ Баб-эль-Мандеба, те редкие благовония — нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мускус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми египетские фараоны предпринимали не раз кровавые войны.
Я помню у одного охотника ястреба шести осеней; это была
чудная птица, брал все что ни попало, даже грачей; в разное время поймал более десяти вальдшнепов; один раз вцепился в серую дикую утку (полукрякву) и долго плавал с ней по пруду, несмотря на то, что утка ныряла и погружала его в воду; наконец, она бросилась в камыш, и ястреб отцепился; уток-чирят ловил при всяком удобном случае; в шестое
лето он стал не так резов и умер на седьмую зиму внезапно, от какой-то болезни.
Это была весьма скромно и прилично одетая дама,
лет под тридцать, с каким-то болезненно-бледным, усталым лицом, но напоминавшим и теперь ее
чудную прежнюю красоту.
— Кажется, тысячу
лет прожил бы! — говорил Мухоедов, когда наша телега, миновав покосы, покатилась, как по длинному узкому коридору, среди смешанного леса из сосен, елей и берез, где нас обдало приятной прохладой и
чудным смолистым запахом.
Этот художник был один из прежних его товарищей, который от ранних
лет носил в себе страсть к искусству, с пламенной душой труженика погрузился в него всей душою своей, оторвался от друзей, от родных, от милых привычек и помчался туда, где в виду прекрасных небес спеет величавый рассадник искусств, — в тот
чудный Рим, при имени которого так полно и сильно бьется пламенное сердце художника.
Представь себе, mon cher [дорогой мой (франц.).], невинное существо в девятнадцать
лет, розовое, свежее, — одним словом,
чудная майская роза; сношения наши весьма интересны: со мною, можно сказать, случился роман на большой дороге.
Усни, постель твоя мягка,
Прозрачен твой покров.
Пройдут
года, пройдут века
Под говор
чудных снов.
А того батенька и не рассудили, что это были святки, праздники — какое тут учение? можно ли заниматься делом? надобно гулять, должно веселиться; святки раз в
году; не промориться же в такие дни над книгами!
чудные эти старики! им как придет какая мысль, так они и держатся ее, — так и батенька поступили теперь: укрепясь в этой мысли, начали раздражаться гневом все более и более, и придумывали, как наказать детей?
В тот самый
год, осенним днем,
Между Железной и Змеиной,
Где чуть приметный путь лежал,
Цветущей, узкою долиной
Тихонько всадник проезжал.
Кругом, налево и направо,
Как бы остатки пирамид,
Подъемлясь к небу величаво,
Гора из-за горы глядит;
И дале царь их пятиглавый,
Туманный, сизо-голубой,
Пугает
чудной вышиной.
От 7 апреля. «Недавно пересылала нам Смирнова письмо от Гоголя; он пишет, что проведет все
лето в дороге, что ему необходимо нужно; что поедет в Турцию, в Иерусалим; что он теперь, несмотря на свои физические страдания, испытывает
чудные минуты; что его страдания самые необходимы для его труда; и по всему видно, что труд его уже почти готов; он просит всех молиться за него».
И мудрено ль? Четырнадцати
летЯ сам страдал от каждой женской рожи
И простодушно уверял весь свет,
Что друг на дружку все они похожи.
Волнующихся персей нежный цвет
И алых уст горячее дыханье
Во мне рождали
чудные желанья;
Я трепетал, когда моя рука
Атласных плеч касалася слегка,
Но лишь в мечтах я видел без покрова
Всё, что для вас, конечно, уж не ново…
Да, много
лет и много горьких мук
С тех пор отяготело надо мною;
Но первого восторга
чудный звук
В груди не умирает, — и порою,
Сквозь облако забот, когда недуг
Мой слабый ум томит неугомонно,
Ее глаза мне светят благосклонно.
Так в час ночной, когда гроза шумит
И бродят облака, — звезда горит
В дали эфирной, не боясь их злости,
И шлет свои лучи на землю в гости.
К жаркому разговоры особенно оживились, и его величество уже приятельски похлопывал по плечу старшего офицера и приглашал его запросто зайти во Дворец и попробовать хереса, который недавно привезен ему из «Фриско» (С.-Франциско), а дядя-губернатор, сквозь черную кожу которого пробивалось нечто вроде румянца, звал к себе пробовать портвейн, причем уверял, что очень любит русских моряков, и вспоминал одного русского капитана, бывшего в Гонолулу
год тому назад на клипере «Голубчик», который он перекрестил в «Гутчика», причем главную роль в этих воспоминаниях играло
чудное вино, которым угощал его капитан.
Спустя много
лет жители окольных селений стали замечать в Фатьянке
чудные какие-то сходбища.
Княжна Маруся, девушка
лет двадцати, хорошенькая, как героиня английского романа, с
чудными кудрями льняного цвета, с большими умными глазами цвета южного неба, умоляла брата Егорушку с неменьшей энергией.
Чудная вода в том чану:
летом в жары так студена, что рука не терпит холода, а в трескучие морозы от нее, ровно из бани, пар столбом.
Бежать отсюда, бежать подальше с этой бледной, как смерть, забитой, горячо любимой женщиной. Бежать подальше от этих извергов, в Кубань, например… А как хороша Кубань! Если верить письмам дяди Петра, то какое
чудное приволье на Кубанских степях! И жизнь там шире, и
лето длинней, и народ удалее… На первых порах они, Степан и Марья, в работниках будут жить, а потом и свою земельку заведут. Там не будет с ними ни лысого Максима с цыганскими глазами, ни ехидно и пьяно улыбающегося Семена…
Напившись чаю, Иван Петрович ушел в дом. Через десять минут он появился на крыльце и… поразил Лизу. Он, юноша, только семь
лет тому назад переставший называться Ванькой и Ванюшкой, готовый за двугривенный своротить челюсть, поставить весь дом вверх дном, был одет чертовски хорошо. Он был в соломенной широкополой шляпе, в
чудных блестящих ботфортах, жилетке пике… Тысяча больших и малых солнц светилось в его брелоках. В правой руке держал он с шиком перчатки и хлыстик…
— И такой, право, народ
чудной, Федор Максимыч: верют всему, ей-богу, верют. А стал им про гору Кизбек сказывать, что на ней все
лето снег не тает, так вовсе на смех подняли, милый человек! «Что ты, говорит, малый, фастаешь? Видано ли дело: большая гора, да на ней снег не будет таять. У нас, малый, в ростопель так какой бугор, и то прежде растает, а в лощине снег лежит». Поди ты! — заключил Чикин, подмигивая.
—
Чудной ты человек, Семушка! Другие люди и посмеются, и небылицу какую расскажут, и песню споют, а ты — бог тебя знает, какой. Сидишь, как пугало огородное, и глаза на огонь таращишь. Слова путем сказать не умеешь… Говоришь и будто боишься. Чай, уж
годов пятьдесят есть, а рассудка меньше, чем в дите… И тебе не жалко, что ты дурачок?
— Я ожидал, предвидел это! Но ничего. Мы найдем ее…Великий дар у Августина! О,
чудный дар! Иди с миром и другой раз не женись на ведьмах! Были примеры, что нечистые духи переселялись из жен в мужей…В прошлом
году я сжег одного благочестивого католика, который через прикосновение к нечистой женщине против воли отдал душу свою сатане…Ступай!
Лет пять тому назад это была
чудная сосновая роща, но в ней было много валежнику и мелкой лесопоросли.
Был десятый час
чудного июльского вечера 1568
года. Царь уже вошел в свою опочивальню, молодые опричники разбрелись по обширному дворцовому двору.
Осень в тот
год стояла действительно
чудная, в воздухе была прохладная свежесть, деревья почти не пожелтели.
— Какая
чудная погода! — сказала она. — Я так люблю осень, для нас с тобой это время
года должно быть вдвойне дорого, так как осенью мы познакомились с тобой в Киеве… Не правда ли, мой друг?..
Богат ли он? — этого она не знала, но у него было
чудное сердце, большое честолюбие и радужные надежды на будущее. Она действительно встретилась с ним в Томске, в доме ее подруги детства. Он и там был приезжий, хотя покойный отец его провел в этом городе последние
годы своей жизни.
Был
чудный майский вечер 189*
года. Огромный театр «Аквариум», один из излюбленных летних петербургских уголков, был переполнен.