Неточные совпадения
Это было и пройдет», говорила она,
чувствуя, что слезы радости возвращения к жизни текли по ее
щекам.
— Ну, ты так думаешь,—и оставь! — отвечал Левин,
чувствуя, что мускул левой
щеки его неудержимо прыгает.
«Это значит, — отвечала она, сажая меня на скамью и обвив мой стан руками, — это значит, что я тебя люблю…» И
щека ее прижалась к моей, и я
почувствовал на лице моем ее пламенное дыхание.
Это было у места, потому что Фемистоклюс укусил за ухо Алкида, и Алкид, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но,
почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе
щеки лоснились жиром.
Но не слышал никто из них, какие «наши» вошли в город, что привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к
щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни дается
чувствовать человеку.
Маша не отрывала ее… и вдруг ее губки коснулись моей
щеки, и я
почувствовал их жаркий и свежий поцелуй.
Но тут голос изменил ей, и в то же время она
почувствовала, что Павел Петрович ухватил и стиснул ее руку… Она посмотрела на него, и так и окаменела. Он стал еще бледнее прежнего; глаза его блистали, и, что всего было удивительнее, тяжелая, одинокая слеза катилась по его
щеке.
Аркадий подошел к дяде и снова
почувствовал на
щеках своих прикосновение его душистых усов. Павел Петрович присел к столу. На нем был изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни; но тугие воротнички рубашки, правда, не белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упирались в выбритый подбородок.
Он видел, что у нее покраснели уши, вспыхивают
щеки, она притопывала каблуком в такт задорной музыке, барабанила пальцами по колену своему; он
чувствовал, что ее волнение опьяняет его больше, чем вызывающая игра Алины своим телом.
Но когда в коридоре зашуршало, точно ветер пролетел, и вбежала Дуняша, схватила его холодными лапками за
щеки, поцеловала в лоб, — Самгин
почувствовал маленькую радость.
Он весь день прожил под впечатлением своего открытия, бродя по лесу, не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие ноги,
чувствовал атлас их кожи на губах, на
щеках своих и слышал свой голос: «Я тебя люблю».
Красные жилки на
щеках следователя выступили резче, глаза тоже покраснели, и вздрогнули усы. Самгин определенно
почувствовал что-то неладное.
Загнали во двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком
щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не глядя, скрылся в глубине двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже
чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял в тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так же как румянец на
щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели на людей грустно, и она как будто
чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
Он, видимо, опьянел, курил, смешно надувая
щеки, морщился, двигал бровями, пускал дым в лицо Самгина, и Самгин все определенней
чувствовал, что инженер стесняет его.
Быстро выхватив платок из кармана, Самгин прижал его к правой
щеке и,
почувствовав остренькую, колющую боль, с испугом поднял воротник.
Клим смотрел на ее синюю
щеку, в открытый, серьезный глаз и, не
чувствуя испуга, удивлялся.
Она с тихой радостью успокоила взгляд на разливе жизни, на ее широких полях и зеленых холмах. Не бегала у ней дрожь по плечам, не горел взгляд гордостью: только когда она перенесла этот взгляд с полей и холмов на того, кто подал ей руку, она
почувствовала, что по
щеке у ней медленно тянется слеза…
Он не поверил и отправился сам. Ольга была свежа, как цветок: в глазах блеск, бодрость, на
щеках рдеют два розовые пятна; голос так звучен! Но она вдруг смутилась, чуть не вскрикнула, когда Обломов подошел к ней, и вся вспыхнула, когда он спросил: «Как она себя
чувствует после вчерашнего?»
Райский положил
щеку на руку, смотрел около и ничего не видел, кроме дорожки к крыльцу Веры,
чувствовал только яд лжи, обмана.
— Да, слаб, это правда, — наклонясь через спинку стула к Райскому и обняв его за шею, шептал Леонтий. Он положил ему
щеку на голову, и Райский вдруг
почувствовал у себя на лбу и на
щеках горячие слезы. Леонтий плакал.
До отхода пассажирского поезда, с которым ехал Нехлюдов, оставалось два часа. Нехлюдов сначала думал в этот промежуток съездить еще к сестре, но теперь, после впечатлений этого утра,
почувствовал себя до такой степени взволнованным и разбитым, что, сев на диванчик первого класса, совершенно неожиданно
почувствовал такую сонливость, что повернулся на бок, положил под
щеку ладонь и тотчас же заснул.
Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он
чувствовал себя уязвленным, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы
щек и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль.
Я оказался в большом затруднении, так как лица приснившейся мне девочки я совсем не видел… Я мог вспомнить только часть
щеки и маленькое розовое ухо, прятавшееся в кроличий воротник. И тем не менее я
чувствовал до осязательности ясно, что она была не такая, как только что виденная девочка, и не «шустрая», как ее младшая сестра.
…У порога, на сундуке, сидит бабушка, согнувшись, не двигаясь, не дыша; я стою пред ней и глажу ее теплые, мягкие, мокрые
щеки, но она, видимо, не
чувствует этого и бормочет угрюмо...
Прикушай, прикушай, — я
почувствовал, что у меня
щеки начали рдеть, и под конец пира я бы, как и другие, напился пьян. Но, по счастию, век за столом сидеть нельзя, так как всегда быть умным невозможно. И по той самой причине, по которой я иногда дурачусь и брежу, на свадебном пиру я был трезв.
Абрамовна не пошла на указанный ей парадный подъезд, а отыскала черную лестницу и позвонила в дверь в третьем этаже. Старуха сказала девушке свое имя и присела на стульце, но не успела она вздохнуть, как за дверью ей послышался радостный восклик Женни, и в ту же минуту она
почувствовала на своих
щеках теплый поцелуй Вязмитиновой.
К чистописанию по косым линейкам она вопреки общему обыкновению учащихся
чувствовала большую склонность: писала, низко склонившись над бумагой, тяжело вздыхала, дула от старания на бумагу, точно сдувая воображаемую пыль, облизывала губы и подпирала изнутри то одну, то другую
щеку языком.
И теперь, изредка оборачиваясь назад, он по ее горящим прекрасным глазам, по ярко и неровно рдевшему на
щеках нездоровому румянцу, по искусанным запекшимся губам
чувствовал, что в девушке тяжело колышется и душит ее большая, давно назревшая злоба.
Мне было неловко видеть ее печаль при свидании с нами; я сознавал, что мы сами по себе ничто в ее глазах, что мы ей дороги только как воспоминание, я
чувствовал, что в каждом поцелуе, которыми она покрывала мои
щеки, выражалась одна мысль: ее нет, она умерла, я не увижу ее больше!
— Где он, друг мой любезный? — говорил он, входя почему-то с необыкновенною живостью; затем крепко обнял и поцеловал Вихрова, который при этом
почувствовал, что к нему на
щеку упала как бы слеза из глаз Живина.
Бывало, стану я рассматривать его умное, красивое, светлое лицо… сердце мое задрожит, и все существо мое устремится к нему… он словно
почувствует, что во мне происходит, мимоходом потреплет меня по
щеке — и либо уйдет, либо займется чем-нибудь, либо вдруг весь застынет, как он один умел застывать, и я тотчас же сожмусь и тоже похолодею.
Я протянул бумажку дежурному.
Чувствовал, как загорелись
щеки; не глядя видел: дежурный удивленно смотрит на меня.
Я пишу это и
чувствую: у меня горят
щеки. Да: проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение. Да: разогнать дикую кривую, выпрямить ее по касательной — асимптоте — по прямой. Потому что линия Единого Государства — это прямая. Великая, божественная, точная, мудрая прямая — мудрейшая из линий…
Я пишу это и
чувствую: у меня горят
щеки. Вероятно, это похоже на то, что испытывает женщина, когда впервые услышит в себе пульс нового, еще крошечного, слепого человечка. Это я и одновременно не я. И долгие месяцы надо будет питать его своим соком, своей кровью, а потом — с болью оторвать его от себя и положить к ногам Единого Государства.
Теперь, когда я окончательно сжился с «дурным обществом», грустная улыбка Маруси стала мне почти так же дорога, как улыбка сестры; но тут никто не ставил мне вечно на вид мою испорченность, тут не было ворчливой няньки, тут я был нужен, — я
чувствовал, что каждый раз мое появление вызывает румянец оживления на
щеках девочки. Валек обнимал меня, как брата, и даже Тыбурций по временам смотрел на нас троих какими-то странными глазами, в которых что-то мерцало, точно слеза.
Вскоре в столовую через буфет вышел Николаев. Он был бледен, веки его глаз потемнели, левая
щека все время судорожно дергалась, а над ней ниже виска синело большое пухлое пятно. Ромашов ярко и мучительно вспомнил вчерашнюю драку и, весь сгорбившись, сморщив лицо,
чувствуя себя расплюснутым невыносимой тяжестью этих позорных воспоминаний, спрятался за газету и даже плотно зажмурил глаза.
— Ур-р-раа! — раздалось по зале, и все бросились целовать Краснова. И исцеловали его до такой степени, что он некоторое время
чувствовал, как будто
щеки его покрылись ссадинами.
Наскучит!» Но в подробности об этом не рассуждаю, потому что как вспомню, что она здесь, сейчас
чувствую, что у меня даже в боках жарко становится, и в уме мешаюсь, думаю: «Неужели я ее сейчас увижу?» А они вдруг и входят: князь впереди идет и в одной руке гитару с широкой алой лентой несет, а другою Грушеньку, за обе ручки сжавши, тащит, а она идет понуро, упирается и не смотрит, а только эти ресничищи черные по
щекам как будто птичьи крылья шевелятся.
— Ты плачешь? — спросила она,
почувствовав, что с глаз его упала ей на
щеку слеза.
— Слава Богу, слава Богу — проговорил раненый, не
чувствуя, как слезы текли по его
щекам, и испытывая невыразимый восторг сознания того, что он сделал геройское дело.
Но не такая участь ожидала Володю. Он слушал сказку, которую рассказывал ему Васин, когда закричали: «французы идут!» Кровь прилила мгновенно к сердцу Володи, и он
почувствовал, как похолодели и побледнели его
щеки.
Александр с замирающим сердцем наклонился к ней. Она
почувствовала горячее дыхание на
щеке, вздрогнула, обернулась и — не отступила в благородном негодовании, не вскрикнула! — она не в силах была притвориться и отступить: обаяние любви заставило молчать рассудок, и когда Александр прильнул губами к ее губам, она отвечала на поцелуй, хотя слабо, чуть внятно.
— Нашел-таки случай! — сказал дядя, вытирая
щеку, — как это я не остерегся! Ну, так слушай же. Скажи, что ты знаешь, к чему
чувствуешь себя способным.
Она стала выходить… Что это? показалось ли Санину, или он точно
почувствовал на
щеке своей какое-то быстрое и жгучее прикосновение?
Сделавши свое открытие, Арина Петровна
почувствовала себя как рыба в воде. Целый вечер проговорила она с Евпраксеюшкой и наговориться не могла. Даже
щеки у ней разгорелись и глаза как-то по-юношески заблестели.
Елена протянула руки, как будто отклоняя удар, и ничего не сказала, только губы ее задрожали и алая краска разлилась по всему лицу. Берсенев заговорил с Анной Васильевной, а Елена ушла к себе, упала на колени и стала молиться, благодарить Бога… Легкие, светлые слезы полились у ней из глаз. Она вдруг
почувствовала крайнюю усталость, положила голову на подушку, шепнула: «Бедный Андрей Петрович!» — и тут же заснула, с мокрыми ресницами и
щеками. Она давно уже не спала и не плакала.
Когда она успокоилась и привыкла к гостям, Иван Иваныч пригласил ее поговорить наедине. Егорушка вышел в другую комнатку; тут стояла швейная машина, на окне висела клетка со скворцом, и было так же много образов и цветов, как и в зале. Около машины неподвижно стояла какая-то девочка, загорелая, со
щеками пухлыми, как у Тита, и в чистеньком ситцевом платьице. Она, не мигая, глядела на Егорушку и, по-видимому,
чувствовала себя очень неловко. Егорушка поглядел на нее, помолчал и спросил...
Он нагнулся и поцеловал ей руку, она неловко поцеловала его холодными губами в голову. Он
чувствовал, что в этом любовном объяснении нет главного — ее любви, и есть много лишнего, и ему хотелось закричать, убежать, тотчас же уехать в Москву, но она стояла близко, казалась ему такою прекрасной, и страсть вдруг овладела им, он сообразил, что рассуждать тут уже поздно, обнял ее страстно, прижал к груди и, бормоча какие-то слова, называя ее ты, поцеловал ее в шею, потом в
щеку, в голову…
Сказал и, сплюнув под ноги себе, равнодушно отошел от Фомы, войдя в толпу, как клин в дерево. Его речь окончательно пришибла Фому; он
чувствовал, что мужики считают его глупым и смешным. И, чтобы спасти свое хозяйское значение в их глазах, чтобы снова привлечь к себе уже утомленное внимание мужиков, он напыжился, смешно надул
щеки и внушительным голосом бухнул...