Неточные совпадения
Левин слушал
молча, и, несмотря на все усилия, которые он делал над собой, он никак не мог перенестись в душу своего приятеля и понять его
чувства и прелести изучения таких женщин.
Чувство радости от близости к ней, всё усиливаясь, дошло до того, что, подавая ей в ее корзинку найденный им огромный на тонком корне с завернувшимися краями березовый гриб, он взглянул ей в глаза и, заметив краску радостного и испуганного волнения, покрывшую ее лицо, сам смутился и улыбнулся ей
молча такою улыбкой, которая слишком много говорила.
«Зачем вечор так рано скрылись?» —
Был первый Оленькин вопрос.
Все
чувства в Ленском помутились,
И
молча он повесил нос.
Исчезла ревность и досада
Пред этой ясностию взгляда,
Пред этой нежной простотой,
Пред этой резвою душой!..
Он смотрит в сладком умиленье;
Он видит: он еще любим;
Уж он, раскаяньем томим,
Готов просить у ней прощенье,
Трепещет, не находит слов,
Он счастлив, он почти здоров…
Минуты две они
молчали,
Но к ней Онегин подошел
И молвил: «Вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне ваша искренность мила;
Она в волненье привела
Давно умолкнувшие
чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя на суд вам отдаю.
Он слабо махнул Разумихину, чтобы прекратить целый поток его бессвязных и горячих утешений, обращенных к матери и сестре, взял их обеих за руки и минуты две
молча всматривался то в ту, то в другую. Мать испугалась его взгляда. В этом взгляде просвечивалось сильное до страдания
чувство, но в то же время было что-то неподвижное, даже как будто безумное. Пульхерия Александровна заплакала.
«Конечно, — пробормотал он про себя через минуту, с каким-то
чувством самоунижения, — конечно, всех этих пакостей не закрасить и не загладить теперь никогда… а стало быть, и думать об этом нечего, а потому явиться
молча и… исполнить свои обязанности… тоже
молча, и… и не просить извинения, и ничего не говорить, и… и уж, конечно, теперь все погибло!»
Я выслушал его
молча и был доволен одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено гнусным злодеем, оттого ли, что самолюбие его страдало при мысли о той, которая отвергла его с презрением; оттого ли, что в сердце его таилась искра того же
чувства, которое и меня заставляло
молчать, — как бы то ни было, имя дочери белогорского коменданта не было произнесено в присутствии комиссии.
Но ни тому, ни другому не спалось. Какое-то почти враждебное
чувство охватывало сердца обоих молодых людей. Минут пять спустя они открыли глаза и переглянулись
молча.
Лицо Владимира Лютова побурело, глаза, пытаясь остановиться, дрожали, он слепо тыкал вилкой в тарелку, ловя скользкий гриб и возбуждая у Самгина тяжелое
чувство неловкости. Никогда еще Самгин не слышал, не чувствовал, чтоб этот человек говорил так серьезно, без фокусов, без неприятных вывертов. Самгин
молча налил еще водки, а Лютов, сорвав салфетку с шеи, продолжал...
Самгин
молчал. Да, политического руководства не было, вождей — нет. Теперь, после жалобных слов Брагина, он понял, что
чувство удовлетворения, испытанное им после демонстрации, именно тем и вызвано: вождей — нет, партии социалистов никакой роли не играют в движении рабочих. Интеллигенты, участники демонстрации, — благодушные люди, которым литература привила с детства «любовь к народу». Вот кто они, не больше.
Вошел в дом, тотчас же снова явился в разлетайке, в шляпе и,
молча пожав руку Самгина, исчез в сером сумраке, а Клим задумчиво прошел к себе, хотел раздеться, лечь, но развороченная жандармом постель внушала отвращение. Тогда он стал укладывать бумаги в ящики стола, доказывая себе, что обыск не будет иметь никаких последствий. Но логика не могла рассеять
чувства угнетения и темной подспудной тревоги.
Ее слезы казались неуместными: о чем же плакать? Ведь он ее не обидел, не отказался любить. Непонятное Климу
чувство, вызывавшее эти слезы, пугало его. Он целовал Нехаеву в губы, чтоб она
молчала, и невольно сравнивал с Маргаритой, — та была красивей и утомляла только физически. А эта шепчет...
Обломов услыхал последние слова, хотел что-то сказать и не мог. Он протянул к Андрею обе руки, и они обнялись
молча, крепко, как обнимаются перед боем, перед смертью. Это объятие задушило их слова, слезы,
чувства…
Часто погружались они в безмолвное удивление перед вечно новой и блещущей красотой природы. Их чуткие души не могли привыкнуть к этой красоте: земля, небо, море — все будило их
чувство, и они
молча сидели рядом, глядели одними глазами и одной душой на этот творческий блеск и без слов понимали друг друга.
Тушин опять покачал ель, но
молчал. Он входил в положение Марка и понимал, какое
чувство горечи или бешенства должно волновать его, и потому не отвечал злым
чувством на злобные выходки, сдерживая себя, а только тревожился тем, что Марк, из гордого упрямства, чтоб не быть принуждену уйти, или по остатку раздраженной страсти, еще сделает попытку написать или видеться и встревожит Веру. Ему хотелось положить совсем конец этим покушениям.
Викентьев одержал, по-видимому, победу — впрочем, уже подготовленную. Если обманывались насчет своих
чувств Марфенька и Викентьев, то бабушка и Марья Егоровна давно поняли, к чему это ведет, но вида друг другу и им не показывали, а сами
молча, каждая про себя, давно все обдумали, взвесили, рассчитали — и решили, что эта свадьба — дело подходящее.
— Нет, я не нахмурился, Лиза, а я так… Видишь, Лиза, лучше прямо: у меня такая черта, что не люблю, когда до иного щекотного в душе пальцами дотрагиваются… или, лучше сказать, если часто иные
чувства выпускать наружу, чтоб все любовались, так ведь это стыдно, не правда ли? Так что я иногда лучше люблю хмуриться и
молчать: ты умна, ты должна понять.
Так как я решился
молчать, то сделал ему, со всею сухостью, лишь два-три самых кратких вопроса; он ответил на них ясно и точно, но совершенно без лишних слов и, что всего лучше, без лишних
чувств.
— Да я, собственно, из
чувства меры: не стоило такого треску, и нарушена была мера. Целый месяц
молчал, собирался, и вдруг — ничего!
Так что я даже в ту минуту должен был бы стать в недоумении, видя такой неожиданный переворот в ее
чувствах, а стало быть, пожалуй, и в Ламбертовых. Я, однако же, вышел
молча; на душе моей было смутно, и рассуждал я плохо! О, потом я все обсудил, но тогда уже было поздно! О, какая адская вышла тут махинация! Остановлюсь здесь и объясню ее всю вперед, так как иначе читателю было бы невозможно понять.
Картина оковывает мысль и
чувство: все
молчит и не колыхнется и в душе, как вокруг.
— Я знаю это дело. Как только я взглянул на имена, я вспомнил об этом несчастном деле, — сказал он, взяв в руки прошение и показывая его Нехлюдову. — И я очень благодарен вам, что вы напомнили мне о нем. Это губернские власти переусердствовали… — Нехлюдов
молчал, с недобрым
чувством глядя на неподвижную маску бледного лица. — И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера была отменена и люди эти водворены на место жительства.
Нехлюдов
молча вышел. Ему даже не было стыдно. Он видел по выражению лица Матрены Павловны, что она осуждает его, и права, осуждая его, знал, что то, что он делает, — дурно, но животное
чувство, выпроставшееся из-за прежнего
чувства хорошей любви к ней, овладело им и царило одно, ничего другого не признавая. Он знал теперь, что надо делать для удовлетворения
чувства, и отыскивал средство сделать это.
Он показал ей, что и где писать, и она села за стол, оправляя левой рукой рукав правой; он же стоял над ней и
молча глядел на ее пригнувшуюся к столу спину, изредка вздрагивавшую от сдерживаемых рыданий, и в душе его боролись два
чувства — зла и добра: оскорбленной гордости и жалости к ней, страдающей, и последнее
чувство победило.
Он снова
молча зашагал по тропинке. Я хотел было остаться один, но жуткое
чувство овладело мною, я побежал и догнал гольда.
Конон
молча ретировался. Ни малейшего
чувства не отразилось на застывшем лице его, точно он совершил такой же обряд, как чищение ножей, метение комнат и проч. Сделал свое дело — и с плеч долой.
Молчи, скрывайся и таи
И
чувства и мечты свои!
Пускай в душевной глубине
И всходят и зайдут оне. //..........
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь. //..........
Лишь жить в самом себе умей:
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум…
Заветная мечта Галактиона исполнялась. У него были деньги для начала дела, а там уже все пойдет само собой. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своею радостью, и такого человека не было. По вечерам жена была пьяна, и он старался уходить из дому. Сейчас он шагал по своему кабинету и
молча переживал охватившее его радостное
чувство. Да, целых четыре года работы, чтобы получить простой кредит. Но это было все, самый решительный шаг в его жизни.
Галактион
молча усадил Харитину на извозчика и, кажется, готов был промолчать всю дорогу.
Чувство страха, охватившее ее у Стабровских, сменилось теперь мучительным желанием освободиться от его присутствия и остаться одной, совершенно одной. Потом ей захотелось сказать ему что-нибудь неприятное.
В первые четверть-полчаса платится необходимая дань смущению и
чувству неловкости; женихи бродят около нар и
молча и сурово поглядывают на женщин, те сидят потупившись.
Марья Дмитриевна пустилась в описание своих забот, стараний, своих материнских
чувств. Лаврецкий слушал ее
молча и вертел в руках шляпу. Его холодный, тяжелый взгляд смутил разболтавшуюся барыню.
Бездействовавшая фабрика походила на парализованное сердце: она остановилась, и все кругом точно омертвело. Стоявшая
молча фабрика походила на громадного покойника, лежавшего всеми своими железными членами в каменном гробу. Именно такое
чувство испытывал Петр Елисеич каждый раз, когда обходил с Никитичем фабричные корпуса.
Илюшка
молчал и только смотрел на Пашку широко раскрытыми глазами. Он мог, конечно, сейчас же исколотить приятеля, но что-то точно связывало его по рукам и по ногам, и он ждал с мучительным любопытством, что еще скажет Пашка. И злость, и слезы, и обидное щемящее
чувство захватывали ему дух, а Пашка продолжал свое, наслаждаясь мучениями благоприятеля. Ему страстно хотелось, чтобы Илюшка заревел и даже побил бы его. Вот тебе, хвастун!
Три дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган с своей Дросидой Ивановной, двумя крикливыми детьми и с ящиком литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским
чувством. Это свидание напомнило мне живо старину: он тот же оригинал, только с проседью в голове. Зачитал меня стихами донельзя; по правилу гостеприимства я должен был слушать и вместо критики
молчать, щадя постоянно развивающееся авторское самолюбие.
Лиза
молча глядела на вспыхивающую и берущуюся черным пеплом бумагу. В душе ее происходила ужасная мука. «Всех ты разогнала и растеряла», — шептало ей
чувство, болезненно сжимавшее ее сердце.
Девушка улыбнулась. Они
молча пошли по аллее, обратно к пруду. Набоб испытывал какое-то странное
чувство смущения, хотя потихоньку и рассматривал свою даму. При ярком дневном свете она ничего не проиграла, а только казалась проще и свежее, как картина, только что вышедшая из мастерской художника.
Прозоров остановился перед своей слушательницей в трагической позе, какие «выкидывают» плохие провинциальные актеры. Раиса Павловна
молчала, не поднимая глаз. Последние слова Прозорова отозвались в ее сердце болезненным
чувством: в них было, может быть, слишком много правды, естественным продолжением которой служила вся беспорядочная обстановка Прозоровского жилья.
На улице с нею здоровались слободские знакомые, она
молча кланялась, пробираясь сквозь угрюмую толпу. В коридорах суда и в зале ее встретили родственники подсудимых и тоже что-то говорили пониженными голосами. Слова казались ей ненужными, она не понимала их. Все люди были охвачены одним и тем же скорбным
чувством — это передавалось матери и еще более угнетало ее.
Взял ее руку в свои, крепко стиснул, потряс и быстро отвернулся в сторону. Утомленная волнением, мать, не торопясь, мыла чашки и
молчала, в груди у нее тихо теплилось бодрое, греющее сердце
чувство.
Они шли и разговаривали о Рыбине, о больном, о парнях, которые так внимательно
молчали и так неловко, но красноречиво выражали свое
чувство благодарной дружбы мелкими заботами о женщинах.
Парни медленно, тесной группой подошли к Софье и жали ей руку
молча, неуклюже ласковые. В каждом ясно было видно скрытое довольство, благодарное и дружеское, и это
чувство, должно быть, смущало их своей новизной. Улыбаясь сухими от бессонной ночи глазами, они
молча смотрели в лицо Софьи и переминались с ноги на ногу.
В сердце ее вспыхнули тоска разочарования и — радость видеть Андрея. Вспыхнули, смешались в одно большое, жгучее
чувство; оно обняло ее горячей волной, обняло, подняло, и она ткнулась лицом в грудь Андрея. Он крепко сжал ее, руки его дрожали, мать
молча, тихо плакала, он гладил ее волосы и говорил, точно пел...
Ромашов
молча поклонился и пожал протянутую ему руку, большую, пухлую и холодную руку.
Чувство обиды у него прошло, но ему не было легче. После сегодняшних утренних важных и гордых мыслей он чувствовал себя теперь маленьким, жалким, бледным школьником, каким-то нелюбимым, робким и заброшенным мальчуганом, и этот переход был постыден. И потому-то, идя в столовую вслед за полковником, он подумал про себя, по своей привычке, в третьем лице: «Мрачное раздумье бороздило его чело».
— Уж хоть бы ты-то
молчал! — вполголоса говорит Марья Ивановна, в досаде не скрывая даже своих
чувств. — Mesdames! — прибавляет она с кислою улыбкой.
Техоцкий
молчал; княжна также не могла произнести ни слова. В первом молчание было результатом тупости
чувства, во второй — волнения, внезапно охватившего все ее существо. Наконец княжна не выдержала и заплакала.
А если, при встрече, разговор заходил о
чувстве, он насмешливо
молчал или слушал, как человек, которого убеждения нельзя поколебать никакими доводами.
Александр
молчал. Последние доказательства совсем сбили его с ног. Возражать было нечего, но он находился под влиянием господствовавшего в нем
чувства. Он вспомнил об утраченном счастье, о том, что теперь другой… И слезы градом потекли по щекам его.
— Как вы смеете говорить, смеяться над нами? — заговорил я вдруг, подходя к нему очень близко и махая руками, — как вы смеете смеяться над
чувствами, которых не понимаете? Я вам этого не позволю.
Молчать! — закричал я и сам замолчал, не зная, что говорить дальше, и задыхаясь от волнения. Дубков сначала удивился; потом хотел улыбнуться и принять это в шутку, но, наконец, к моему великому удивлению, испугался и опустил глаза.
Лиза перешла комнату и
молча остановилась пред Варварой Петровной. Та поцеловала ее, взяла за руки, отдалила немного от себя, с
чувством на нее посмотрела, потом перекрестила и опять поцеловала ее.
Все эти слова племянника Егор Егорыч выслушал сначала
молча: видимо, что в нем еще боролось
чувство досады на того с
чувством сожаления, и последнее, конечно, как всегда это случалось, восторжествовало.