Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись:
отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая
черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую минуту будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто
черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее
отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным на службе?
Что занимаюсь философией да иной раз нет времени, так уж я и не
отец? ан вот нет же,
отец!
отец,
черт их побери,
отец!
— Нелегко.
Черт меня дернул сегодня подразнить
отца: он на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да, не гляди на меня с таким ужасом — очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только
отец никак не ожидал, что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
«Тут одно только серьезное возражение, — все мечтал я, продолжая идти. — О, конечно, ничтожная разница в наших летах не составит препятствия, но вот что: она — такая аристократка, а я — просто Долгорукий! Страшно скверно! Гм! Версилов разве не мог бы, женясь на маме, просить правительство о позволении усыновить меня… за заслуги, так сказать,
отца… Он ведь служил, стало быть, были и заслуги; он был мировым посредником… О,
черт возьми, какая гадость!»
— Стыдно, позорно было бы не оправдать! — восклицал чиновник. — Пусть он убил, но ведь
отец и
отец! И наконец, он был в таком исступлении… Он действительно мог только махнуть пестом, и тот повалился. Плохо только, что лакея тут притянули. Это просто смешной эпизод. Я бы на месте защитника так прямо и сказал: убил, но не виновен, вот и
черт с вами!
— Поган есмь, а не свят. В кресла не сяду и не восхощу себе аки идолу поклонения! — загремел
отец Ферапонт. — Ныне людие веру святую губят. Покойник, святой-то ваш, — обернулся он к толпе, указывая перстом на гроб, —
чертей отвергал. Пурганцу от
чертей давал. Вот они и развелись у вас, как пауки по углам. А днесь и сам провонял. В сем указание Господне великое видим.
«Рассердились и обиделись, — подумал он, — ну и
черт!» Когда же рассказал, как он решился наконец дать
отцу знак, что пришла Грушенька и чтобы тот отворил окно, то прокурор и следователь совсем не обратили внимание на слово «знак», как бы не поняв вовсе, какое значение имеет тут это слово, так что Митя это даже заметил.
— А
чертей у тех видел? — спросил
отец Ферапонт.
Что же, господа присяжные, я не могу обойти умолчанием эту внезапную
черту в душе подсудимого, который бы, казалось, ни за что не способен был проявить ее, высказалась вдруг неумолимая потребность правды, уважения к женщине, признания прав ее сердца, и когда же — в тот момент, когда из-за нее же он обагрил свои руки кровью
отца своего!
— Ну, в таком случае
отца черт убил! — сорвалось вдруг у Мити, как будто он даже до сей минуты спрашивал все себя: «Смердяков или не Смердяков?»
— Чесо ради пришел еси? Чесо просиши? Како веруеши? — прокричал
отец Ферапонт, юродствуя. — Притек здешних ваших гостей изгонять,
чертей поганых. Смотрю, много ль их без меня накопили. Веником их березовым выметать хочу.
— По-моему, господа, по-моему, вот как было, — тихо заговорил он, — слезы ли чьи, мать ли моя умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение — не знаю, но
черт был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору…
Отец испугался и в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна — я это очень помню. А я через сад к забору… вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я сидел на заборе…
После приема мерзлой живности
отец мой, — и тут самая замечательная
черта в том, что эта шутка повторялась ежегодно, — призывал повара Спиридона и отправлял его в Охотный ряд и на Смоленский рынок узнать цены.
Вид наследника не выражал той узкой строгости, той холодной, беспощадной жестокости, как вид его
отца;
черты его скорее показывали добродушие и вялость. Ему было около двадцати лет, но он уже начинал толстеть.
А между тем его дочка, красавица на всем селе, останется дома, а к дочке, наверное, придет кузнец, силач и детина хоть куда, который
черту был противнее проповедей
отца Кондрата.
— Отворотился хоть бы в сторону, когда хочешь чихнуть! — проговорил дед, протирая глаза. Осмотрелся — никого нет. — Нет, не любит, видно,
черт табаку! — продолжал он, кладя рожок в пазуху и принимаясь за заступ. — Дурень же он, а такого табаку ни деду, ни
отцу его не доводилось нюхать!
«Проклятые грабли! — закричал школьник, ухватясь рукою за лоб и подскочивши на аршин, — как же они,
черт бы спихнул с мосту
отца их, больно бьются!» Так вот как!
— Чтоб ты подавился, негодный бурлак! Чтоб твоего
отца горшком в голову стукнуло! Чтоб он подскользнулся на льду, антихрист проклятый! Чтоб ему на том свете
черт бороду обжег!
И даром, что
отец Афанасий ходил по всему селу со святою водою и гонял
черта кропилом по всем улицам, а все еще тетка покойного деда долго жаловалась, что кто-то, как только вечер, стучит в крышу и царапается по стене.
[
Черт бы явился его
отцу! (укр.).] что он голова, что он обливает людей на морозе холодною водою, так и нос поднял!
Отец выписывал «Сын отечества» и теперь сообщил в кратких
чертах историю реформы: большинством голосов в Государственном совете проект Толстого был отвергнут, но «царь согласился с меньшинством».
Эта вера в «книгу и науку» была вообще заметной и трогательной
чертой в характере
отца, хотя иной раз вела к неожиданным результатам.
Образ
отца сохранился в моей памяти совершенно ясно: человек среднего роста, с легкой наклонностью к полноте. Как чиновник того времени, он тщательно брился;
черты его лица были тонки и красивы: орлиный нос, большие карие глаза и губы с сильно изогнутыми верхними линиями. Говорили, что в молодости он был похож на Наполеона Первого, особенно когда надевал по — наполеоновски чиновничью треуголку. Но мне трудно было представить Наполеона хромым, а
отец всегда ходил с палкой и слегка волочил левую ногу…
Насколько сам Стабровский всем интересовался и всем увлекался, настолько Дидя оставалась безучастной и равнодушной ко всему.
Отец утешал себя тем, что все это результат ее болезненного состояния, и не хотел и не мог видеть действительности. Дидя была представителем вырождавшейся семьи и не понимала
отца. Она могла по целым месяцам ничего не делать, и ее интересы не выходили за
черту собственного дома.
— «А как ты догадалась, что про них?» — «Полно-ко, говорю,
отец, дурить-то, бросил бы ты эту игру, ну — кому от нее весело?» Вздыхает он: «Ах вы, говорит,
черти, серые вы
черти!» Потом — выспрашивает: что, дескать, дурак этот большой, — это про
отца твоего, — верно, что дурак?
И сидят в санях тоже всё
черти, свистят, кричат, колпаками машут, — да эдак-то семь троек проскакало, как пожарные, и все кони вороной масти, и все они — люди, проклятые отцами-матерьми; такие люди
чертям на потеху идут, а те на них ездят, гоняют их по ночам в свои праздники разные.
Славянофилы скоро увидели в Островском
черты, вовсе не служащие для проповеди смирения, терпения, приверженности к обычаям
отцов и ненависти к Западу, и считали нужным упрекать его — или в недосказанности, или в уступках отрицательному воззрению.
— Что ты опять усмехнулся на
отцов портрет? — спросил Рогожин, чрезвычайно пристально наблюдавший всякую перемену, всякую беглую
черту в лице князя.
— Ну вот, так я испугался вашего проклятия! И кто в том виноват, что вы восьмой день как помешанный? Восьмой день, видите, я по числам знаю… Смотрите, не доведите меня до
черты; всё скажу… Вы зачем к Епанчиным вчера потащились? Еще стариком называется, седые волосы,
отец семейства! Хорош!
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом деле. Я не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне
отца поедом ела за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем
черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
Ульрих Райнер приехал в Россию статным, прекрасным юношею. Он был похож на своего могучего
отца, но выражение его лица смягчилось некоторыми тонкими
чертами матери. С этого лица постоянно не сходило серьезное выражение Губерта Райнера, но на нем не было Губертовой холодности и спокойной флегмы: вместо них лицо это дышало французскою живостью характера. Оно было вместе и серьезно и живо.
Уездное общество ей было положительно гадко, и она весьма тщательно старалась избегать всякого с ним сближения, но делала это чрезвычайно осторожно, во-первых, чтобы не огорчить
отца, прожившего в этом обществе свой век, а во-вторых, и потому, что терпимость и мягкость были преобладающими
чертами ее доброго нрава.
Через два года после его женитьбы у него родился сын, опять представивший в себе самое счастливое и гармоническое сочетание наружных
черт своего твердого
отца с женственными
чертами матери.
Но ведь будет же он педагогом, руководителем юношества и,
черт побери, даже
отцом!
Я увидел их в первый раз, они мне очень понравились; я набил ими свои карманы, только название их никак не мог объяснить мне
отец, и я долго надоедал ему вопросами, что за зверь
черт, имеющий такие крепкие пальцы?
Я это думал, я воображал себе эти дорогие
черты, эти глаза, эти кудри — в тесном ящике, в сырой подземной тьме — тут же, недалеко от меня, пока еще живого, и, может быть, в нескольких шагах от моего
отца…
Странный и страшный сон мне приснился в эту самую ночь. Мне чудилось, что я вхожу в низкую темную комнату…
Отец стоит с хлыстом в руке и топает ногами; в углу прижалась Зинаида, и не на руке, а на лбу у ней красная
черта… а сзади их обоих поднимается весь окровавленный Беловзоров, раскрывает бледные губы и гневно грозит
отцу.
Моя мать умерла, когда мне было шесть лет.
Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что в ней были
черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле, — никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.
И
отец только теперь стал узнавать во мне знакомые
черты своего родного сына.
— Нет, не могу… Барашка молодого пополам пересеку… пробовал даже телячью тушу… а человека, пожалуй, нет… не разрублю. Голову снесу к
черту, это я знаю, а так, чтобы наискось… нет. Мой
отец это делал легко…
— Где, лохматый
черт, шлялся? С голоду, что ли, мы подохнуть должны? — встретил его старик
отец.
А юнкера в это время подзубривали военные науки для близкой репетиции,
чертили профили и фасы, заданные профессорами артиллерии и фортификации, упражнялись в топографическом искусстве, читали книжки Дюма-отца или попросту срисовывали лысую, почти голую мощную голову прославленного пастыря.
— Я думала, что не один
черт, а и вы это знаете, — проговорила Катрин, явно желая сказать
отцу дерзость.
Сквозь эту толпу, несмотря на свой сан и значение, с трудом могли пробираться самые влиятельные лица города, как-то: протоиерей Грацианский,
отец Захария и капитан Повердовня, да и то они пробились лишь потому, что толпа считала присутствие священников при расправе с
чертом религиозною необходимостью, а капитан Повердовня протеснился с помощью сабельного эфеса, которым он храбро давал зуботычины направо и налево.
Однако
черт пересолил, и ему зато пришлось очень плохо; на улицах ему не стало попадаться ровно никакой поживы. И вот вслед за сим началось похищение медных крестов, складней и лампад на кладбище, где был погребен под пирамидой
отец Савелий.
—
Отец Савелий, ты чего-то не в светлом духе? — спросила через стенку протопопица, хорошо изучившая все мельчайшие
черты мужнина характера.
Не спорили только два лица: это голова и
отец Захария, но и то они не спорили потому, что были заняты особыми расследованиями: голова, низенький толстый купец, все потихоньку подкрадывался к
черту то с той, то с другой стороны и из изнавести крестил и затем сам тотчас же быстро отскакивал в сторону, чтобы с ним вместе не провалиться, а Захария тормошил его за рожки и шептал под бурку...
Рассмеявшись злобным смехом на мои слова, оный правитель подсказал мне: „Не бойтесь,
отец, было бы болото, а
черти найдутся“.
Лицом она была похожа на
отца, только темно-голубые глаза наследовала она от Дуни; но в этом сходстве была такая необъятная противоположность, что два лица эти могли бы послужить Лафатеру предметом нового тома кудрявых фраз: жесткие
черты Алексея Абрамовича, оставаясь теми же, искуплялись, так сказать, в лице Любоньки; по ее лицу можно было понять, что в Негрове могли быть хорошие возможности, задавленные жизнию и погубленные ею; ее лицо было объяснением лица Алексея Абрамовича: человек, глядя на нее, примирялся с ним.