Неточные совпадения
Стародум(в сторону). Вот
черты лица ее
матери. Вот моя Софья.
Когда увидела
мать, что уже и сыны ее сели на коней, она кинулась к меньшому, у которого в
чертах лица выражалось более какой-то нежности: она схватила его за стремя, она прилипнула к седлу его и с отчаяньем в глазах не выпускала его из рук своих.
— Хоть вы и
мать, а если останетесь, то доведете его до бешенства, и тогда
черт знает что будет!
Рассчитывая, что Авдотья Романовна, в сущности, ведь нищая (ах, извините, я не то хотел… но ведь не все ли равно, если выражается то же понятие?), одним словом, живет трудами рук своих, что у ней на содержании и
мать и вы (ах,
черт, опять морщитесь…), я и решился предложить ей все мои деньги (тысяч до тридцати я мог и тогда осуществить) с тем, чтоб она бежала со мной хоть сюда, в Петербург.
Письмо
матери его измучило. Но относительно главнейшего, капитального пункта сомнений в нем не было ни на минуту, даже в то еще время, как он читал письмо. Главнейшая суть дела была решена в его голове, и решена окончательно: «Не бывать этому браку, пока я жив, и к
черту господина Лужина!»
В стекле он видел отражение своего лица, и, хотя
черты расплылись, оно все-таки напоминало сухое и важное лицо
матери.
— Как так твоя
мать? — пробормотал он, не понимая. — Ты за что это? Ты про какую
мать?.. да разве она… Ах,
черт! Да ведь она и твоя! Ах,
черт! Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван… Хе-хе-хе! — Он остановился. Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его лицо. И вот вдруг в это самое мгновение раздался в сенях страшный шум и гром, послышались неистовые крики, дверь распахнулась и в залу влетел Дмитрий Федорович. Старик бросился к Ивану в испуге...
Впрочем, в последнее время хоть мальчик и не любил переходить в своих шалостях известной
черты, но начались шалости, испугавшие
мать не на шутку, — правда, не безнравственные какие-нибудь, зато отчаянные, головорезные.
— По-моему, господа, по-моему, вот как было, — тихо заговорил он, — слезы ли чьи,
мать ли моя умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение — не знаю, но
черт был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору… Отец испугался и в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна — я это очень помню. А я через сад к забору… вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я сидел на заборе…
Верочка опять видела прежнюю Марью Алексевну. Вчера ей казалось, что из — под зверской оболочки проглядывают человеческие
черты, теперь опять зверь, и только. Верочка усиливалась победить в себе отвращение, но не могла. Прежде она только ненавидела
мать, вчера думалось ей, что она перестает ее ненавидеть, будет только жалеть, — теперь опять она чувствовала ненависть, но и жалость осталась в ней.
Мы были на руках французской гувернантки, поздно узнали, что
мать наша не она, а загнанная крестьянка, и то мы сами догадались по сходству в
чертах да по тому, что ее песни были нам роднее водевилей; мы сильно полюбили ее, но жизнь ее была слишком тесна.
Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула
черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей
матери.
— Ах ты, бесеныш, ты тоже тут! Вот
мать приехала, теперь ты с ней будешь, дедушку-то, старого
черта, злого, — прочь теперь, а? Бабушку-то, потатчицу, баловницу, — прочь? Эх вы-и…
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного края, в глухую полночь. Молодая
мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще
чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное горе.
Маленькая знакомка Петра представляла в себе все
черты этого типа, который редко вырабатывается жизнью и воспитанием; он, как талант, как гений, дается в удел избранным натурам и проявляется рано.
Мать слепого мальчика понимала, какое счастье случай послал ее сыну в этой детской дружбе. Понимал это и старый Максим, которому казалось, что теперь у его питомца есть все, чего ему еще недоставало, что теперь душевное развитие слепого пойдет тихим и ровным, ничем не смущаемым ходом…
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред
матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я,
черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
— Какое тут прежнее! — воскликнул Ганя. — Прежнее! Нет, уж тут
черт знает что такое теперь происходит, а не прежнее! Старик до бешенства стал доходить…
мать ревет. Ей-богу, Варя, как хочешь, я его выгоню из дому или… или сам от вас выйду, — прибавил он, вероятно вспомнив, что нельзя же выгонять людей из чужого дома.
— Ты смотри, кривой
черт… Тогда на Ястребова лез собакой, а теперь
мать донимаешь, изъедуга. Мы тебя выучим, как родителев почитать должон… Будет тебе богатого показывать!..
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом деле. Я не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью.
Мать при мне отца поедом ела за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем
черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
— Это рак, — подтвердил лодочник. — Тише, барин, не кричите, — прибавил он вполголоса, — это щука, надо быть, стоит!.. Какая
матерая —
черт!
— Сейчас!
черти! что ругаетесь! Мать-мать-ма-ать! — слабо доносится с другого берега.
Когда он приказал
матери подписать протокол, она неумелой рукой, печатными, жирно блестевшими буквами
начертила на бумаге...
— Стой! — выкрикнул пронзительно Сероштан. — Ла-апшин! Ты там что так семетрично дурака валяешь! Суешь кулаками, точно рязанская баба уфатом: хоу, хоу!.. Делай у меня движения чисто,
матери твоей
черт!
Навстречу Анне Павловне шел и сам Александр Федорыч, белокурый молодой человек, в цвете лет, здоровья и сил. Он весело поздоровался с
матерью, но, увидев вдруг чемодан и узлы, смутился, молча отошел к окну и стал
чертить пальцем по стеклу. Через минуту он уже опять говорил с
матерью и беспечно, даже с радостью смотрел на дорожные сборы.
— Да, брат, у нас
мать — умница! Ей бы министром следовало быть, а не в Головлеве пенки с варенья снимать! Знаешь ли что! Несправедлива она ко мне была, обидела она меня, — а я ее уважаю! Умна, как
черт, вот что главное! Кабы не она — что бы мы теперь были? Были бы при одном Головлеве — сто одна душа с половиной! А она — посмотри, какую чертову пропасть она накупила!
— Та-ак? Это ты
мать к
черту послал, сукин сын? Ах ты, стыд мой полуночный, заноза проклятая, дьявол тебя в душу мою засадил, сгнить бы тебе до рождения!
В самом мягком и дородном лице почтенной
матери семейства оказались какие-то новые
черты, доселе тихо скрывавшиеся в полноте ее ланит; то улыбка — и глаза сделаются масленые, то вздох — и глаза сделаются медовые…
Увидев жену,
мать и детей, бегущих навстречу, Петр не показал особой радости или нетерпения; очутившись между ними, он начал с того, что сбросил наземь мешок, висевший за плечами, положил на него шапку, и потом уже начал здороваться с женою и
матерью;
черты его и при этом остались так же спокойны, как будто он расстался с домашними всего накануне.
Потом вспоминает он о
матери Юхванки, вспоминает о выражении терпения и всепрощения, которое, несмотря на торчащий зуб и уродливые
черты, он заметил на старческом лице ее.
Дядя обнаруживал эти родовые
черты с самого раннего детства: он всегда был по своим летам мал ростом, очень свеж, румян, с прекрасными глазами
матери, но с очень маленьким ротиком, какие называют «сердечком».
Директор несколько раз посещал больницу и всякий раз, встречая у меня
мать, был с обоими нами очень ласков: ему жалко было смотреть на бледность и худобу моего лица; выразительные
черты моей
матери, в которых живо высказывалось внутреннее состояние души, также возбуждали его сочувствие.
«Обезумел, — думал я, — а сиделки, значит, его отпаивают… Почему такая красавица? Хотя у него правильные
черты лица… Видно,
мать была красивая… Он вдовец…»
— Mais regardez, regardez, comme c'est beau! oh, maman! merci! vous etes la plus genereuse des meres! Но взгляните, взгляните, какая красота! о, мама! спасибо! вы самая щедрая из
матерей! — восклицал он, в ребяческом восторге разглядывая эти сокровища, — этот ятаган…
черт возьми!..
— Стой,
черт, это же Сашка. Олух ты,
матери твоей в сердце, в печень…
— Когда Печорин вошел, увертюра еще не начиналась, и в ложи не все еще съехались; — между прочим, прямо над ним в бельэтаже была пустая ложа, возле пустой ложи сидели Негуровы, отец,
мать и дочь; — дочка была бы недурна, если б бледность, худоба и старость, почти общий недостаток петербургских девушек, не затмевали блеска двух огромных глаз и не разрушивали гармонию между
чертами довольно правильными и остроумным выражением.
Сын. Pardieu! [
Черт возьми! (франц.)] Поэтому
мать моя годится в число ваших соседок; а давно ли вы живете с такою тварью?
Сын. Dieu! Какой вы знаток в людях! Вы, можно сказать, людей насквозь проницаете. Я вижу, что надобно об этом говорить безо всякой дессимюлации. (Вздохнув.) Итак, вы знаете, что я пренесчастливый человек. Живу уже двадцать пять лет и имею еще отца и
мать. Вы знаете, каково жить и с добрыми отцами, а я,
черт меня возьми, я живу с животными.
Она ясно представила себе то далекое время, когда ее звали Анюткой и когда она, маленькая, лежала под одним одеялом с
матерью, а рядом, в другой комнате, стирала белье жилица-прачка, и из соседних квартир, сквозь тонкие стены, слышались смех, брань, детский плач, гармоника, жужжание токарных станков и швейных машин, а отец, Аким Иваныч, знавший почти все ремесла, не обращая никакого внимания на тесноту и шум, паял что-нибудь около печки или
чертил или строгал.
Она была небольшого роста, очень хорошо сложена, немного тонка,
черты имела правильные и нежные, прекрасный ровный лоб, золотисто-русые волосы, нос прямой, как у
матери, довольно полные губы; серые с чернотой глаза глядели как-то слишком прямо из-под пушистых, кверху загнутых ресниц.
Впрочем, Софья Николаевна не очень постарела; но когда я видел ее в последний раз — ей минул шестнадцатый год, а с тех пор прошло девять лет.
Черты лица ее стали еще правильнее и строже; они по-прежнему выражали искренность чувств и твердость; но вместо прежнего спокойствия в них высказывалась какая-то затаенная боль и тревога. Глаза ее углубились и потемнели. Она стала походить на свою
мать…
Мышлаевский. Ну, катись отсюда, старик, колбасой к чертовой
матери! Эй, второй взвод, какого
черта?..
Чтобы предохранить свое дитятко от обмороченья и узорочанья,
мать произносит золотые слова: «Пошла я в чисто поле, взяла чашу брачную, вынула свечу обручальную, достала плат венчальный, почерпнула воды из загорного студенца; стала я среди леса дремучего, очертилась
чертою проверочною и возговорила зычным голосом.
Булычов. Телом — хороша, ловкая, а лицом — не удалась.
Мать у нее некрасива была. Умная, как
черт, а некрасива.
Это была правда: одежда сильно меняла к лучшему наружность мальчика. Типично еврейских
черт у него было гораздо меньше, чем у отца и брата. Он больше походил на
мать и сестру — только в нем не было застенчивости, и глаза сверкали веселым задором. Еврейский акцент в его речи почти исчез, о чем он, видимо, очень старался.
—
Черт их знает, — это дело еще не при мне было, а баба,
мать этой девочки, — большая негодяйка, и она, говорит, с своею дочкою еще после того не раз этакую же историю подводила. А впрочем, говорит, кто их разберет: кто прав, кто виноват.
— А
черт их знает, чего они помнятся: у меня
мать, да и у них у каждого есть по
матери, и все знают, — отозвался Василий Петрович и, задув свечку, с трубкою в зубах повалился на половой коврик.
«Зачем он тут? Неужто перевелся на промысел со своей спокойной должности для того, чтобы к Мальве ближе быть, а его к ней не подпускать? Ах,
черт! Кабы
мать все эти его поступки знала!.. Идти к ним или не надо?»
Это ведь, мама, рифма?» — «Нет, — совсем уже огорченно сказала
мать, — рифма, это
черт — торт, а спирт… погоди-ка, погоди, на спирт, кажется, нет…» — «А на бутылку? — спросила я с живейшей любознательностью.
Слегка обеспокоенная взятым на себя неизвестным грехом, а отчасти из любопытства: что это я такое всегда делаю? — я, несколько дней спустя,
матери: «Мама, что такое чертыхаться?» — «
Черты — что?» — спросила
мать. «Чертыхаться». — «Не знаю, — задумалась
мать, — может быть — поминать
черта? И вообще, откуда ты это взяла?» — «Так мальчишки на улице ругаются».
Нет,
Черт никакой Валерии не знал. Но он и
матери моей не знал, такой одинокой. Он даже не знал, что у меня есть
мать. Когда я была с ним, я была — его девочка, его чертова сиротиночка.
Черт в меня, как в ту комнату, пришел на готовое. Ему просто нравилась комната, тайная красная комната — и тайная красная девочка в столбняке любви на пороге.