Неточные совпадения
В светлом, о двух окнах, кабинете было по-домашнему уютно, стоял запах
хорошего табака; на подоконниках — горшки неестественно окрашенных бегоний, между окнами висел в золоченой раме желто-зеленый пейзаж, из тех, которые прозваны «яичницей с
луком»: сосны на песчаном обрыве над мутно-зеленой рекою. Ротмистр Попов сидел в углу за столом, поставленным наискось от окна, курил папиросу, вставленную в пенковый мундштук, на мундштуке — палец лайковой перчатки.
«Нет,
лучше лимонного соку», — советуют другие; третьи предлагают
луку или редьки.
— Ах, старый хрен, успел уж набрехать по всему дому, — проговорил он, косясь на
Луку. — Здравствуйте, барышня…
Хорошеете, сударыня, да цветете.
— А скажите-ка,
Лука Петрович, правду, — сказал я между прочим, — ведь прежде, в ваше-то время,
лучше было?
— Глиста!.. — проговорил Груздев вслед Овсянникову. — Таким бы людям и на свет
лучше не родиться. Наверное, лежал и подслушивал, что мы тут калякали с тобой, Иван Семеныч, потом в уши
Луке Назарычу и надует.
— Может быть, — ответил я, — но во всяком случае обожать молоко все-таки
лучше, нежели обожать…
лук!
— Будет сестра Васи и, кажется, профессор Спешников. Я вчера, Анненька, просто голову потеряла. Ты знаешь, что они оба любят покушать — и дедушка и профессор. Но ни здесь, ни в городе — ничего не достанешь ни за какие деньги.
Лука отыскал где-то перепелов — заказал знакомому охотнику — и что-то мудрит над ними. Ростбиф достали сравнительно недурной — увы! — неизбежный ростбиф. Очень
хорошие раки.
Всех
лучше была порция цинготная, — говядина с
луком, с хреном и с проч., а иногда и с крышкой водки.
— Ни-ни! — проговорил старик. — Эту сватают за Лукашку.
Лука — казак молодец, джигит, намеднись абрека убил. Я тебе
лучше найду. Такую добуду, что вся в шелку да в серебре ходить будет. Уже сказал, — сделаю; красавицу достану.
Лука. В хохлы… Слыхал я — открыли там новую веру… поглядеть надо… да!.. Всё ищут люди, всё хотят — как
лучше… Дай им, господи, терпенья!
Лука. Действительно — так, — беглые… с поселенья ушли…
Хорошие мужики!.. Не пожалей я их — они бы, может, убили меня… али еще что… А потом — суд, да тюрьма, да Сибирь… что толку? Тюрьма — добру не научит, и Сибирь не научит… а человек — научит… да! Человек — может добру научить… очень просто!
Лука. Да уж чего
хорошего, коли любимое забыл? В любимом — вся душа…
Лука(смиренно). Я ведь — ничего! Я только говорю, что, если кто кому
хорошего не сделал, тот и худо поступил…
Лука. Человек — не верит… Должна, говорит, быть… ищи
лучше! А то, говорит, книги и планы твои — ни к чему, если праведной земли нет… Ученый — в обиду. Мои, говорит, планы самые верные, а праведной земли вовсе нигде нет. Ну, тут и человек рассердился — как так? Жил-жил, терпел-терпел и всё верил — есть! а по планам выходит — нету! Грабеж!.. И говорит он ученому: «Ах ты… сволочь эдакой! Подлец ты, а не ученый…» Да в ухо ему — раз! Да еще!.. (Помолчав.) А после того пошел домой и — удавился!..
Лука. И я скажу — иди за него, девонька, иди! Он — парень ничего,
хороший! Ты только почаще напоминай ему, что он
хороший парень, чтобы он, значит, не забывал про это! Он тебе — поверит… Ты только поговаривай ему: «Вася, мол, ты —
хороший человек… не забывай!» Ты подумай, милая, куда тебе идти окроме-то? Сестра у тебя — зверь злой… про мужа про ее — и сказать нечего: хуже всяких слов старик… И вся эта здешняя жизнь… Куда тебе идти? А парень — крепкий…
Лука. А
хорошая сторона — Сибирь! Золотая сторона! Кто в силе да в разуме, тому там — как огурцу в парнике!
Лука. А всё — люди! Как ни притворяйся, как ни вихляйся, а человеком родился, человеком и помрешь… И всё, гляжу я, умнее люди становятся, всё занятнее… и хоть живут — всё хуже, а хотят — всё
лучше… упрямые!
Лука. Не
лучше трезвого-то…
Лука. Эдак-то
лучше! Пускай их там из собак енотов делают!..
Лука. Ты — не говори!
Лучше моего не скажешь! Ты слушай: которая тут тебе нравится, бери ее под руку да отсюда — шагом марш! — уходи! Прочь уходи…
Шабельский. Ну, нет, огурец
лучше… Ученые с сотворения мира думают и ничего умнее соленого огурца не придумали. (Петру.) Петр, поди-ка еще принеси огурцов да вели на кухне изжарить четыре пирожка с
луком. Чтоб горячие были.
— Нет, братику, вор! — настаивал Карнаухов, напрасно стараясь попасть рукой в карман расстегнутого жилета, из которого болталась оборванная часовая цепочка. — Ну, да черт с ним, с твоим Синицыным… А мы
лучше соборне отправимся куда-нибудь: я, Тишка, доктор, дьякон Органов… Вот пьет человек! Как в яму, так и льет рюмку за рюмкой! Ведь это, черт его возьми, игра природы… Что ж это я вам вру! Позвольте отрекомендоваться прежде!
Лука Карнаухов, хозяин Паньшинского прииска…
Великим постом отец любил ботвинью с свежепросоленною домашней осетриной, но особенно гордился
хорошим приготовлением крошева (рубленой кислой капусты). Помню, однажды под влиянием любви к крошеву отец спросил подлившего себе в тарелку квасу письмоводителя: «А что,
Лука Афанасьевич, хороша ли капустка?»
По
Луки замечанию было так, что англичанин точно будто жаждал испытать опасных деяний и положил так, что поедет он завтра в монастырь к епископу, возьмет с собою изографа под видом злотаря и попросит ему икону ангела показать, дабы он мог с нее обстоятельный перевод снять будто для ризы; а между тем как можно
лучше в нее вглядится и дома напишет с нее подделок.
Лука. Чем эти самые слова, пошли бы
лучше по саду погуляли, а то велели бы запрячь Тоби или Великана и к соседям в гости…
Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего
лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с
луком, с прованским маслом… объедение!
На заводах Петра и
Луки дела шли не так плохо, потому что над ними, худо ли, хорошо ли, наблюдали сами владельцы, но опекуны имущества Григория были не
лучше селезневских опекунов и точно так же, разоряя постепенно его заводы, дошли наконец до того, что в один прекрасный день все уцелевшее дорогое движимое имущество селезневского дворца будто бы сгорело в находившейся в конце садовой аллеи каменной беседке, в которой и печи-то никогда не было!
— Пройдет! — вскричала она своим всегдашним тоном. — В маскарад я вас не приглашаю, но меня уже там ждут… Еще три маскарада — и Великий Пост… Знаете, что я вам скажу на прощание,
Лука Иванович?
Лучше всего любоваться князем Баскаковым…
— Я за тебя рад, — спокойно продолжал
Лука Иванович, — делай как тебе
лучше… и когда хочешь.
Лучше,
Лука Иваныч, в тысячу раз
лучше!
— Не договаривайте, пожалуйста, не договаривайте! — стремительно вскричала она и схватила его за руку. —
Лучше я доскажу вашу мысль. Полюбить, хотели вы сказать, — не так ли? Больше ведь никто не выдумает. Скажите мне,
Лука Иваныч, — только забудьте, что я молодая дама, madame Патера, — а просто, как приятелю скажите: были вы когда-нибудь близки к порядочной женщине, совсем близки?
Долго неслись они по голубому небу, среди белых перистых облачков, высматривая, где бы им спуститься. Спустились они прямо на луг, окруженный лесом, непроходимым и дремучим. На лужайке, вокруг костров, сидели большие, плечистые люди. Их было несколько тысяч. Среди них стоял юноша выше, красивее и стройнее других. У всех за спиною были стрелы,
лук, топорики и копья. Они говорили своему вождю, стройному юноше, вооруженному
лучше и богаче других...
— И напрасно-с, — оттянул
Лука Иванович, — это — по книжке вот то, что вы изволили сейчас высказать.
Лучше бы вы сидели у вашей кузины в салоне да собирали все в свой писательский ридикюльчик, а потом, придя к себе в комнату, в тетрадочку бы все и вносили… богатейшая бы вышла коллекция!
Девочка будет расти, поумнеет,
похорошеет; станет он ее учить, и других учителей возьмет, быть может, и талант в ней откроет, а то и по-испански ее выучит:"как там ни толкуй, девица с испанским языком — вовсе не то, что девица без испанского языка!" — решил
Лука Иванович и превесело стал брызгаться в лоханке.
— Да полноте нервничать, Елена Ильинишна, — остановил ее
Лука Иванович добродушным звуком и протянул руку, — из-за чего нам с вами пикироваться!.. Дело простое: если вы любите хоть немножко вашу кузину и считаете ее способной на что-нибудь порядочное, так и сумеете повлиять на нее в
хорошую сторону.
— Вы знаете,
хороший мой
Лука Иваныч, все, что я вам болтала… это там, позади. Я вам сдаю в архив мои старые грехи. Без этого нельзя, надо все бумажки очистить — ведь так, кажется, говорят в канцеляриях?
Различие этих переводов еще усиливает мои сомнения. И я задаю себе вопрос: что значат и могут значить греческое слово κρίνω, употребленное в обоих Евангелиях, и слово καταδικάζω, употребленное у
Луки — евангелиста, писавшего, по мнению знатоков, на довольно
хорошем греческом языке. Как переведет эти слова человек, ничего не знающий об учении евангельском и его толкованиях и имеющий перед собой одно это изречение?