Неточные совпадения
— Я не нахожу, — уже серьезно возразил Свияжский, — я только вижу то, что мы не умеем вести хозяйство и что, напротив, то хозяйство, которое мы вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко. У нас нет ни машин, ни
рабочего скота
хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем. Спросите у хозяина, — он не знает, что ему выгодно, что невыгодно.
—
Рабочие не хотят работать хорошо и работать
хорошими орудиями.
— Мы видим, что в Германии быстро создаются условия для перехода к социалистическому строю, без катастроф, эволюционно, — говорил Прейс, оживляясь и даже как бы утешая Самгина. — Миллионы голосов немецких
рабочих, бесспорная культурность масс, огромное партийное хозяйство, — говорил он, улыбаясь
хорошей улыбкой, и все потирал руки, тонкие пальцы его неприятно щелкали. — Англосаксы и германцы удивительно глубоко усвоили идею эволюции, это стало их органическим свойством.
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут! Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются на скудость жизни, а между тем — зарабатывают больше плотников. А плотники — на них ссылаются, дескать — кузнецы
лучше нас живут. Союзы тайные заводят… Трудно, знаете, с
рабочим народом. Надо бы за всякую работу единство цены установить…
— Вот если б теперь
рабочие надавили
хорошей забастовкой, тогда, наверное, можно бы поздравить Россию с конституцией, — верно, Алеша?
К удивлению моему, здешние крестьяне недовольны приисками: все стало дороже: пуд сена теперь стоит двадцать пять, а иногда и пятьдесят, хлеб — девяносто коп. — и так все. Якутам
лучше: они здесь природные хозяева, нанимаются в
рабочие и выгодно сбывают на прииски хлеб; притом у них есть много лугов и полей, а у русских нет.
Естественно, что наше появление вызвало среди китайцев тревогу. Хозяин фанзы волновался больше всех. Он тайком послал куда-то
рабочих. Спустя некоторое время в фанзу пришел еще один китаец. На вид ему было 35 лет. Он был среднего роста, коренастого сложения и с типично выраженными монгольскими чертами лица. Наш новый знакомый был одет заметно
лучше других. Держал он себя очень развязно и имел голос крикливый. Он обратился к нам на русском языке и стал расспрашивать, кто мы такие и куда идем.
Чем больше собирается народу, тем оживленнее
рабочие: они, как и актеры, любят петь и играть при
хорошем сборе.
— Я хочу, чтобы
рабочий, мастеровой, мелкий служащий пили
хорошее вино! — заявил он.
— А как вы полагаете, откуда деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он был подрядчиком и морил
рабочих, как мух, потом он начал спаивать мужиков, а сейчас разоряет целый край в обществе всех этих банковских воров. Честных денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не
лучше и не хуже других. Но не нужно закрывать себе глаза на окружающее нас зло. Хороша и литература, и наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев есть и дураки и
хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно, так это то, что мы люди
рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает работать другим. А если вы не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно не хотите. И средства есть и энергия, а только не хотите.
Соображение, что они могут потерять
хорошие доходы и даровых
рабочих, заставило их внимательно следить за русскими, и они уже старались усилить свое влияние на острове в противовес русскому влиянию.
— Все уйдут… — рассказывал Ераков. — Пусть чужестранных
рабочих наймут. При Карачунском куда было
лучше… С понятием был человек.
Маякова слань была исправлена
лучше, чем в казенное время, и дорога не стояла часу — шли и ехали
рабочие на новые промысла и с промыслов.
Из окна, у которого Женни приютилась с своим
рабочим столиком, был если не очень
хороший, то очень просторный русский вид. Городок был раскинут по правому, высокому берегу довольно большой, но вовсе не судоходной реки Саванки, значащейся под другим названием в числе замечательнейших притоков Оки. Лучшая улица в городе была Московская, по которой проходило курское шоссе, а потом Рядская, на которой были десятка два лавок, два трактирных заведения и цирюльня с надписью, буквально гласившею...
Он пользовался
хорошей репутацией у служащих и у
рабочих, хотя ни те, ни другие не видели от него большой пользы.
— Я полагаю, Амалия Карловна, — отчетливо и тихо заговорила Раиса Павловна, переставляя чашку с недопитым кофе, — полагаю, что monsieur Половинкину
лучше знать, что ему полезно и что нет. А затем, вместе с своей
рабочей корзинкой, вы, кажется, забыли, что у monsieur Половинкина, как у всех присутствующих здесь, есть имя и отчество…
Логика — самая простая:
лучше заводам —
лучше заводовладельцу и
рабочим, тем более что с расширением производства будет прогрессировать запрос на
рабочие руки.
— Вообще — чудесно! — потирая руки, говорил он и смеялся тихим, ласковым смехом. — Я, знаете, последние дни страшно хорошо жил — все время с
рабочими, читал, говорил, смотрел. И в душе накопилось такое — удивительно здоровое, чистое. Какие
хорошие люди, Ниловна! Я говорю о молодых
рабочих — крепкие, чуткие, полные жажды все понять. Смотришь на них и видишь — Россия будет самой яркой демократией земли!
Мать чувствовала, что она знает жизнь
рабочих лучше, чем эти люди, ей казалось, что она яснее их видит огромность взятой ими на себя задачи, и это позволяло ей относиться ко всем ним с снисходительным, немного грустным чувством взрослого к детям, которые играют в мужа и жену, не понимая драмы этих отношений.
Павел и Андрей почти не спали по ночам, являлись домой уже перед гудком оба усталые, охрипшие, бледные. Мать знала, что они устраивают собрания в лесу, на болоте, ей было известно, что вокруг слободы по ночам рыскают разъезды конной полиции, ползают сыщики, хватая и обыскивая отдельных
рабочих, разгоняя группы и порою арестуя того или другого. Понимая, что и сына с Андреем тоже могут арестовать каждую ночь, она почти желала этого — это было бы
лучше для них, казалось ей.
Она разливала чай и удивлялась горячности, с которой они говорили о жизни и судьбе
рабочего народа, о том, как скорее и
лучше посеять среди него мысли о правде, поднять его дух. Часто они, сердясь, не соглашались друг с другом, обвиняли один другого в чем-то, обижались и снова спорили.
Правда, он не спускал промахов и ошибок
рабочих, иногда и сам поталкивал их, требовал работы, но зато помещения, харчи были самые
хорошие, жалованье всегда было выдано во-время, и в праздники он подносил водку.
Для помещиков эта операция была, несомненно, выгодна. Во-первых, Чумазый уплачивал
хорошую цену за одни крестьянские тела; во-вторых, оставался задаром крестьянский земельный надел, который в тех местах имеет значительную ценность. Для Чумазого выгода заключалась в том, что он на долгое время обеспечивал себя дешевой
рабочей силой. Что касается до закабаляемых, то им оставалась в удел надежда, что невзгода настигает их… в последний раз!
И
рабочих он дешево наймет, а коли дорожиться будут, то обсчитает… нет, пускай уж
лучше дешево наймет!
Отбыв же два-три года каторги, арестант уже начинает ценить эти годы и мало-помалу соглашается про себя
лучше уж закончить законным образом свой
рабочий термин и выйти на поселение, чем решиться на такой риск и на такую гибель в случае неудачи.
В экономическом отношении проповедуется теория, сущность которой в том, что чем хуже, тем
лучше, что чем больше будет скопления капитала и потому угнетения
рабочего, тем ближе освобождение, и потому всякое личное усилие человека освободиться от давления капитала бесполезно; в государственном отношении проповедуется, что чем больше будет власть государства, которая должна по этой теории захватить не захваченную еще теперь область частной жизни, тем это будет
лучше, и что потому надо призывать вмешательство правительств в частную жизнь; в политических и международных отношениях проповедуется то, что увеличение средств истребления, увеличение войск приведут к необходимости разоружения посредством конгрессов, арбитраций и т. п.
— Легко ли в
рабочую пору ходить зайцев искать! Приходили бы
лучше нам подсобить. С девками поработали бы, — весело сказала старуха. — Ну, девки, вставать! — крикнула она.
Еще одно мгновение, и мы на потолке Большого театра, представлявшем собой громадный сарай размером в
хороший манеж. Посредине из широкого отверстия воронкой шел свет от главной люстры. Несколько
рабочих толпились около этого отверстия, точно сказочные гномы.
Артель Репки держалась обособленно, имела свой общий котел и питалась
лучше всех других
рабочих.
Шелковников начал докладывать языком служебной бумаги. На заводе все благополучно. Ждут только приезда Василия Терентьевича, чтобы в его присутствии пустить доменную печь и сделать закладку новых зданий…
Рабочие и мастера наняты по
хорошим ценам. Наплыв заказов так велик, что побуждает как можно скорее приступить к работам.
— Но, послушайте, голубчик вы мой, — возразил доктор, сбитый с толку пылкостью Боброва, — тогда, по-вашему,
лучше будет возвратиться к первобытному труду, что ли? Зачем же вы все черные стороны берете? Ведь вот у нас, несмотря на вашу математику, и школа есть при заводе, и церковь, и больница
хорошая, и общество дешевого кредита для
рабочих…
Пепел(садится). Не люблю его… больно он зол да горд. (Передразнивая Клеща.) «Я —
рабочий человек». И — все его ниже будто… Работай, коли нравится… чем же гордиться тут? Ежели людей по работе ценить… тогда лошадь
лучше всякого человека… возит и — молчит! Наташа! Твои — дома?
Мы — простые,
рабочие люди, синьор, у нас — своя жизнь, свои понятия и мнения, мы имеем право строить жизнь, как хотим и как
лучше для нас.
Я уже жил не на Большой Дворянской, а в предместье Макарихе, у своей няни Карповны, доброй, но мрачной старушки, которая всегда предчувствовала что-нибудь дурное, боялась всех снов вообще и даже в пчелах и в осах, которые залетали к ней в комнату, видела дурные приметы. И то, что я сделался
рабочим, по ее мнению, не предвещало ничего
хорошего.
К тому же я знал очень хорошо, что это высокомерие, с каким он отзывался о черном труде, имело в своем основании не столько соображения насчет святого огня, сколько тайный страх, что я поступлю в
рабочие и заставлю говорить о себе весь город; главное же, все мои сверстники давно уже окончили в университете и были на
хорошей дороге, и сын управляющего конторой Государственного банка был уже коллежским асессором, я же, единственный сын, был ничем!
К тому, что я стал
рабочим, уже привыкли и не видят ничего странного в том, что я, дворянин, ношу ведра с краской и вставляю стекла; напротив, мне охотно дают заказы, и я считаюсь уже
хорошим мастером и лучшим подрядчиком, после Редьки, который хотя и выздоровел и хотя по-прежнему красит без подмостков купола на колокольнях, но уже не в силах управляться с ребятами; вместо него я теперь бегаю по городу и ищу заказов, я нанимаю и рассчитываю ребят, я беру деньги взаймы под большие проценты.
И представьте себе, как это ни странно, на заводах Кайгородова, в том числе и в Пеньковке,
рабочим жилось в материальном отношении гораздо
лучше за помещиком, чем теперь; причина заключается в том, что помещик как-никак, а все-таки кормил калек, стариков и сирот, а теперь они брошены на произвол судьбы…
Получивши же доверие
рабочих и постоянно его оправдывая своими поступками, Овэн уже весьма легко убедил их, что их собственные интересы должны заставить их работать усерднее и
лучше.
Овэн решился избавить от них Нью-Лэнэрк и, чтобы вернее достичь своей цели, не только стал продавать товары
лучше и дешевле, но также открыл и кредит
рабочим.
Михаил. Прежде всего мы — фабриканты!
Рабочие каждый праздник бьют друг друга по зубам, — какое нам до этого дело? Но вопрос о необходимости учить
рабочих хорошим манерам вам придется решать после, а сейчас вас ждет в конторе депутация — она будет требовать, чтобы вы прогнали Дичкова. Что вы думаете делать?
— Политика — разно понимается, — спокойненько объясняет Тиунов. — Одни говорят: надобно всю землю крестьянам отдать; другие — нет,
лучше все заводы
рабочим; а третьи — отдайте, дескать, всё нам, а мы уж разделим правильно! Все, однако, заботятся о благополучии людей…
Вставая из-за своего
рабочего стола и подходя к окну, чтобы покурить папироску, я всегда видел двух этих дам, всегда с работою в руках, и около них двух изящно одетых мальчиков, которых звали «Фридэ» и «Воля». Мальчики играли и пели «Anku dranku dri-li-dru, seter faber fiber-fu». Мне это нравилось. Вскоре появился и третий, только недавно еще увидавший свет малютка. Его вывозили в
хорошую пору дня в крытой колясочке.
— Выпить
рабочему человеку следует, ежели в меру, но — по нынешним временам
лучше совсем воздержаться от выпивки. Слышали, какая болезнь ходит между людьми?
Глафира. Есть книжки очень
хорошие, про хозяев, про
рабочих.
И подумал человек про первого хозяина: «Уж очень много обещает. Если бы дело по правде было, незачем обещать так много. Польстишься на роскошную жизнь, как бы хуже не было. А хозяин, должно, сердитый, потому что строго наказывает тех, кто не по нем делает. Пойду
лучше ко второму, — тог хоть ничего не обещает, да, говорят, добрый, да и живет заодно с
рабочими».
Какой бы ни был в наше время человек, будь он самый образованный, будь он простой
рабочий, будь он философ, ученый, будь он невежда, будь он богач, будь он нищий, будь он духовное лицо какого бы то ни было исповедания, будь он военный, — всякий человек нашего времени знает, что люди все имеют одинаковые права на жизнь и блага мира, что одни люди не
лучше и не хуже других, что все люди равные. А между тем всякий живет так, как будто не знает этого. Так сильно еще между людьми заблуждение о неравенстве людей.
Люди
рабочего народа часто стараются перейти в сословие людей достаточных, живущих чужим трудом. Они называют это выйти в
хорошие люди. А надо бы называть это, напротив, — уйти из
хороших людей в плохие.
Казалось бы, ученым, богатым людям, тем, кто называет себя просвещенными, надо бы понимать, что в обжорстве, в пьянстве, в нарядах нет ничего
хорошего; а именно эти-то люди и придумывают сладкие кушанья, пьяные напитки и всякие наряды и, кроме того, что этим сами себя портят, развращают своим примером и
рабочих людей.
Нечего делать, надо изубытчиться: пущай
рабочие лучше Богу молятся да божественные книги по праздникам читают, чем пьянствовать да баловаться.