Неточные совпадения
— Натиск, — сказал он, — и притом быстрота, снисходительность, и притом строгость. И притом благоразумная твердость. Вот, милостивые государи, та
цель, или, точнее сказать, те пять
целей, которых я, с божьею помощью, надеюсь достигнуть при посредстве некоторых административных мероприятий, составляющих сущность или,
лучше сказать, ядро обдуманного мною плана кампании!
После помазания больному стало вдруг гораздо
лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался,
целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Месяца четыре все шло как нельзя
лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, —
целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
А лошадь его славилась в
целой Кабарде, — и точно,
лучше этой лошади ничего выдумать невозможно.
Она ужасно мучилась, стонала, и только что боль начинала утихать, она старалась уверить Григорья Александровича, что ей
лучше, уговаривала его идти спать,
целовала его руку, не выпускала ее из своих.
Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек
хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де
целые деревни.
«Пропущенные строфы подавали неоднократно повод к порицанию и насмешкам (впрочем, весьма справедливым и остроумным). Автор чистосердечно признается, что он выпустил из своего романа
целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России. От него зависело означить сию выпущенную главу точками или цифром; но во избежание соблазна решился он
лучше выставить вместо девятого нумера осьмой над последней главою Евгения Онегина и пожертвовать одною из окончательных строф...
— Не бойтесь, маменька, — сказала Дуня,
целуя ее, —
лучше верьте в него. Я верю.
Однажды он
целую зиму совсем не топил своей комнаты и утверждал, что это даже приятнее, потому что в холоде
лучше спится.
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора
хорошего, лучшего,
целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них сыном и братом.
Наконец, пришло ему в голову, что не
лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он
целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать! И потому только
целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
Робинзон. Пьян! Разве я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьян, это бы прелесть что такое —
лучше бы и желать ничего нельзя. Я с этим добрым намерением ехал сюда, да с этим намерением и на свете живу. Это
цель моей жизни.
Лариса (постепенно слабеющим голосом). Нет, нет, зачем!.. Пусть веселятся, кому весело… Я не хочу мешать никому! Живите, живите все! Вам надо жить, а мне надо… умереть… Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь… вы все
хорошие люди… я вас всех… всех люблю. (Посылает
поцелуй.)
— Ну — чего ж вы хотите? С начала войны загнали
целую армию в болото, сдали немцам в плен. Винтовок не хватает, пушек нет, аэропланов… Солдаты все это знают
лучше нас…
И — замолчал, не зная, как
лучше: чтоб она говорила, или нужно
целовать ее — и этим заставить молчать? А она горячо шептала...
Красавина. Мы
лучше его отпустим. Ты ступай!
Поцелуй ручку и ступай! Так прямо, из калитки в ворота, никто тебя не тронет.
Тараску, буфетчика, он терпеть не мог; но этого Тараску он не променял бы на самого
хорошего человека в
целом свете потому только, что Тараска был обломовский.
Эта немота опять бросила в нее сомнение. Молчание длилось. Что значит это молчание? Какой приговор готовится ей от самого проницательного, снисходительного судьи в
целом мире? Все прочее безжалостно осудит ее, только один он мог быть ее адвокатом, его бы избрала она… он бы все понял, взвесил и
лучше ее самой решил в ее пользу! А он молчит: ужели дело ее потеряно?..
— А коли хорошо тут, так зачем и хотеть в другое место? Останьтесь-ка
лучше у меня на
целый день, отобедайте, а там вечером — Бог с вами!.. Да, я и забыл: куда мне ехать! Тарантьев обедать придет: сегодня суббота.
— Очень, очень
похорошели! — протяжно говорила почти про себя Полина Карповна Крицкая, которая, к соблазну бабушки, в прошлый приезд наградила его
поцелуем.
— Я, может быть, объясню вам… И тогда мы простимся с вами иначе,
лучше, как брат с сестрой, а теперь… я не могу! Впрочем, нет! — поспешно заключила, махнув рукой, — уезжайте! Да окажите дружбу, зайдите в людскую и скажите Прохору, чтоб в пять часов готова была бричка, а Марину пошлите ко мне. На случай, если вы уедете без меня, — прибавила она задумчиво, почти с грустью, — простимтесь теперь! Простите меня за мои странности… (она вздохнула) и примите
поцелуй сестры…
Ее эти взгляды Тушина обдавали ужасом. «Не узнал ли? не слыхал ли он чего? — шептала ей совесть. — Он ставит ее так высоко, думает, что она
лучше всех в
целом свете! Теперь она молча будет красть его уважение…» «Нет, пусть знает и он! Пришли бы хоть новые муки на смену этой ужасной пытке — казаться обманщицей!» — шептало в ней отчаяние.
— На ладан дышишь, а задоришься!
Поцелуйте его, Матрена Фадеевна, вон он какой красавец:
лучше покойника не найдешь!.. И пятна желтые на щеках: прощай, Мотя…
— Да. Она умная, добрая, она все знает. Она
лучше всех здесь и в
целом свете! — с одушевлением сказала она.
Хоть он и действительно прописал в ней про свое «малодушие» и про свой «эгоизм», но вся, в
целом, записка эта как бы отличалась каким-то высокомерием… или,
лучше, во всем поступке этом выяснялось какое-то пренебрежение.
Я прибежал к Ламберту. О, как ни желал бы я придать логический вид и отыскать хоть малейший здравый смысл в моих поступках в тот вечер и во всю ту ночь, но даже и теперь, когда могу уже все сообразить, я никак не в силах представить дело в надлежащей ясной связи. Тут было чувство или,
лучше сказать,
целый хаос чувств, среди которых я, естественно, должен был заблудиться. Правда, тут было одно главнейшее чувство, меня подавлявшее и над всем командовавшее, но… признаваться ли в нем? Тем более что я не уверен…
— Даже если тут и «пьедестал», то и тогда
лучше, — продолжал я, — пьедестал хоть и пьедестал, но сам по себе он очень ценная вещь. Этот «пьедестал» ведь все тот же «идеал», и вряд ли
лучше, что в иной теперешней душе его нет; хоть с маленьким даже уродством, да пусть он есть! И наверно, вы сами думаете так, Васин, голубчик мой Васин, милый мой Васин! Одним словом, я, конечно, зарапортовался, но вы ведь меня понимаете же. На то вы Васин; и, во всяком случае, я обнимаю вас и
целую, Васин!
Я обиделся на французские хлебы и с ущемленным видом ответил, что здесь у нас «пища» очень
хорошая и нам каждый день дают к чаю по
целой французской булке.
Расхохоталась даже Оля, только злобно так, а господин-то этот, смотрю, за руку ее берет, руку к сердцу притягивает: «Я, говорит, сударыня, и сам при собственном капитале состою, и всегда бы мог прекрасной девице предложить, но
лучше, говорит, я прежде у ней только миленькую ручку
поцелую…» — и тянет, вижу,
целовать руку.
Он блаженно улыбнулся, хотя в улыбке его и отразилось как бы что-то страдальческое или,
лучше сказать, что-то гуманное, высшее… не умею я этого высказать; но высокоразвитые люди, как мне кажется, не могут иметь торжественно и победоносно счастливых лиц. Не ответив мне, он снял портрет с колец обеими руками, приблизил к себе,
поцеловал его, затем тихо повесил опять на стену.
Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне
лучше нравится простоять
целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж
лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими
целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
— Бог знает, где
лучше! — отвечал он. — Последний раз во время урагана потонуло до восьмидесяти судов в море, а на берегу опрокинуло
целый дом и задавило пять человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до ста человек.
Если путешествуешь не для специальной
цели, нужно, чтобы впечатления нежданно и незванно сами собирались в душу; а к кому они так не ходят, тот
лучше не путешествуй.
Мисси очень хотела выйти замуж, и Нехлюдов был
хорошая партия. Кроме того, он нравился ей, и она приучила себя к мысли, что он будет ее (не она будет его, а он ее), и она с бессознательной, но упорной хитростью, такою, какая бывает у душевно больных, достигала своей
цели. Она заговорила с ним теперь, чтобы вызвать его на объяснение.
Но, раз полюбив и выйдя замуж за самого, по ее убеждениям,
хорошего и умного человека на свете, она, естественно, понимала жизнь и
цель ее точно так же, как понимал ее самый лучший и умный человек на свете.
Бахарев сегодня был в самом
хорошем расположении духа и встретил Привалова с веселым лицом. Даже болезнь, которая привязала его на
целый месяц в кабинете, казалась ему забавной, и он называл ее собачьей старостью. Привалов вздохнул свободнее, и у него тоже гора свалилась с плеч. Недавнее тяжелое чувство разлетелось дымом, и он весело смеялся вместе с Василием Назарычем, который рассказал несколько смешных историй из своей тревожной, полной приключений жизни.
— Привалов действительно
хороший человек, — соглашалась девушка, — но нам с тобой он принес немало зла. Его появление в Узле разрушило все планы. Я
целую зиму подготовляла отца к тому, чтобы объявить ему… ну, что мы…
— Ну, Алеша, мы еще подождем с
поцелуями, потому что мы этого еще оба не умеем, а ждать нам еще очень долго, — заключила она вдруг. — Скажите
лучше, за что вы берете меня, такую дуру, больную дурочку, вы, такой умный, такой мыслящий, такой замечающий? Ах, Алеша, я ужасно счастлива, потому что я вас совсем не стою!
— Отчасти буду рад, ибо тогда моя
цель достигнута: коли пинки, значит, веришь в мой реализм, потому что призраку не дают пинков. Шутки в сторону: мне ведь все равно, бранись, коли хочешь, но все же
лучше быть хоть каплю повежливее, хотя бы даже со мной. А то дурак да лакей, ну что за слова!
Пока Ермолай ходил за «простым» человеком, мне пришло в голову: не
лучше ли мне самому съездить в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения в течение одного дня — и пропадал
целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, — а поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня был в Туле барышник знакомый; я мог купить у него лошадь на место охромевшего коренника.
К Вере Павловне они питают беспредельное благоговение, она даже дает им
целовать свою руку, не чувствуя себе унижения, и держит себя с ними, как будто пятнадцатью годами старше их, то есть держит себя так, когда не дурачится, но, по правде сказать, большею частью дурачится, бегает, шалит с ними, и они в восторге, и тут бывает довольно много галопированья и вальсированья, довольно много простой беготни, много игры на фортепьяно, много болтовни и хохотни, и чуть ли не больше всего пения; но беготня, хохотня и все нисколько не мешает этой молодежи совершенно, безусловно и безгранично благоговеть перед Верою Павловною, уважать ее так, как дай бог уважать старшую сестру, как не всегда уважается мать, даже
хорошая.
Первое свидание — и суп, головы закружились от первого
поцелуя — и
хороший аппетит, вот так сцена любви!
— Вы, которая вчера сказали мне:
лучше умереть, чем дать
поцелуй без любви?
И какой оркестр, более ста артистов и артисток, но особенно, какой хор!» — «Да, у вас в
целой Европе не было десяти таких голосов, каких ты в одном этом зале найдешь
целую сотню, и в каждом другом столько же: образ жизни не тот, очень здоровый и вместе изящный, потому и грудь
лучше, и голос
лучше», — говорит светлая царица.
А ты берешь Купаву,
Ведешь к царю,
целуешь. Разве
лучшеСнегурочки Купава? Вот обида,
Какой забыть нельзя.
Впечатления ими овладевают быстро, но не пускают корней; ум их постоянно занят, или,
лучше, рассеян случайными предметами, небольшими желаниями, пустыми
целями.
Для этого перехода ничего не может быть
лучше, как бесплодная качка парламентских прений, — она дает движение и пределы, дает вид дела и форму общих интересов для достижения своих личных
целей.
Часто, выбившись из сил, приходил он отдыхать к нам; лежа на полу с двухлетним ребенком, он играл с ним
целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя
лучше, но при звуке колокольчика судорожная гримаса пробегала по лицу его, и он беспокойно оглядывался и искал шляпу; потом оставался, по славянской слабости. Тут одно слово, замечание, сказанное не по нем, приводило к самым оригинальным сценам и спорам…
Этого «
хорошего цвета лица» она добивалась страстно и жертвовала ради него даже удобствами жизни. Обкладывала лицо творогом, привязывала к щекам сырое говяжье мясо и, обвязанная тряпками, еле дыша, ходила по
целым часам.