Неточные совпадения
Когда в Петербурге он вышел из вагона, он чувствовал себя после бессонной
ночи оживленным и свежим, как после
холодной ванны.
Встает заря во мгле
холодной;
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется в гору во весь дух;
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Прядет, и, зимних друг
ночей,
Трещит лучинка перед ней.
В этот вечер была
холодная, ветреная погода; рассказчица напрасно уговаривала молодую женщину не ходить в Лисс к
ночи. «Ты промокнешь, Мери, накрапывает дождь, а ветер, того и гляди, принесет ливень».
Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, которых принимала перед обедом в полумраке гостиной, а по
ночам плакала и молилась, не находила нигде покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и
холодная, над Псалтырем.
Город молчал, тоже как бы прислушиваясь к будущему.
Ночь была
холодная, сырая, шаги звучали глухо, белые огни фонарей вздрагивали и краснели, как бы собираясь погаснуть.
На другой день, утром, он и Тагильский подъехали к воротам тюрьмы на окраине города. Сеялся
холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший
ночью снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат высоких толстых стен из кирпича, внутри стен врос в землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его на крыше торчит крест тюремной церкви.
В окна заглянуло солнце, ржавый сумрак музея посветлел, многочисленные гребни штыков заблестели еще
холоднее, и особенно ледянисто осветилась железная скорлупа рыцарей. Самгин попытался вспомнить стихи из былины о том, «как перевелись богатыри на Руси», но ‹вспомнил› внезапно кошмар, пережитый им в
ночь, когда он видел себя расколотым на десятки, на толпу Самгиных. Очень неприятное воспоминание…
Он чувствовал, что Марину необходимо оправдать от подозрений, и чувствовал, что торопится с этим.
Ночь была не для прогулок, из-за углов вылетал и толкал сырой
холодный ветер, черные облака стирали звезды с неба, воздух наполнен печальным шумом осени.
Признавая себя человеком чувственным, он, в минуты полной откровенности с самим собой, подозревал даже, что у него немало
холодного полового любопытства. Это нужно было как-то объяснить, и он убеждал себя, что это все-таки чистоплотнее, интеллектуальней животно-обнаженного тяготения к самке. В эту
ночь Самгин нашел иное, менее фальшивое и более грустное объяснение.
Но он уже почти привык к этой роли, очевидно, неизбежной для него так же, как неизбежны утренние обтирания тела
холодной водой, как порция рыбьего жира, суп за обедом и надоедливая чистка зубов на
ночь.
О Петербурге у Клима Самгина незаметно сложилось весьма обычное для провинциала неприязненное и даже несколько враждебное представление: это город, не похожий на русские города, город черствых, недоверчивых и очень проницательных людей; эта голова огромного тела России наполнена мозгом
холодным и злым.
Ночью, в вагоне, Клим вспоминал Гоголя, Достоевского.
Я присел на кровати,
холодный пот выступил у меня на лбу, но я чувствовал не испуг: непостижимое для меня и безобразное известие о Ламберте и его происках вовсе, например, не наполнило меня ужасом, судя по страху, может быть безотчетному, с которым я вспоминал и в болезни и в первые дни выздоровления о моей с ним встрече в тогдашнюю
ночь.
Сегодня, часу во втором пополудни, мы снялись с якоря и вот теперь покачиваемся легонько в море.
Ночь лунная, но
холодная, хоть бы и в России впору.
«Да ты смотри не напейся
холодного после работы, — говорю я шутя, — или на сырости не ложись
ночью».
Набатов побежал за снегом. Марья Павловна достала валерьяновые капли и предлагала ему, но он, закрыв глаза, отталкивал ее белой похудевшей рукой и тяжело и часто дышал. Когда снег и
холодная вода немного успокоили его, и его уложили на
ночь, Нехлюдов простился со всеми и вместе с унтер-офицером, пришедшим за ним и уже давно дожидавшимся его, пошел к выходу.
После бессонной
ночи он находился в состоянии ошеломления, точно его опоили чем-то сладким и усыпляющим; на душе было туманно, но радостно, тепло, и в то же время в голове какой-то
холодный, тяжелый кусочек рассуждал...
С каждым днем становилось все
холоднее и
холоднее. Средняя суточная температура понизилась до 6,3°С, и дни заметно сократились. На
ночь для защиты от ветра нужно было забираться в самую чащу леса. Для того чтобы заготовить дрова, приходилось рано становиться на биваки. Поэтому за день удавалось пройти мало, и на маршрут, который летом можно было сделать в сутки, теперь приходилось тратить времени вдвое больше.
Ночь обещала быть
холодной. По небу, усеянному звездами, широкой полосой протянулся Млечный Путь. Резкий,
холодный ветер тянул с северо-запада. Я озяб и пошел в фанзу, а китаец остался один у огня.
Ночь была ясная и
холодная. Звезды ярко горели на небе; мерцание их отражалось в воде. Кругом было тихо и безлюдно; не было слышно даже всплесков прибоя. Красный полумесяц взошел поздно и задумчиво глядел на уснувшую землю. Высокие горы, беспредельный океан и глубокое темно-синее небо — все было так величественно, грандиозно. Шепот Дерсу вывел меня из задумчивости: он о чем-то бредил во сне.
Ночь обещала быть
холодной, и потому мы постарались собрать побольше дров, благо в них здесь не было недостатка.
Ночь была лунная и
холодная. Предположения Дерсу оправдались. Лишь только солнце скрылось за горизонтом, сразу подул резкий,
холодный ветер. Он трепал ветви кедровых стланцев и раздувал пламя костра. Палатка парусила, и я очень боялся, чтобы ее не сорвало со стоек. Полная луна ярко светила на землю; снег блестел и искрился. Голый хребет Карту имел теперь еще более пустынный вид.
К вечеру небо очистилось от туч, и
ночь обещала быть
холодной.
Мы оба стали прислушиваться, но кругом было тихо, так тихо, как только бывает в лесу в
холодную осеннюю
ночь. Вдруг сверху посыпались мелкие камни.
Ночь выпала ветреная и
холодная. За недостатком дров огня большого развести было нельзя, и потому все зябли и почти не спали. Как я ни старался завернуться в бурку, но
холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова были плохие, они трещали и бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал, как он ругал полено, называя его по-своему — «худой люди».
Бивак наш был не из числа удачных:
холодный резкий ветер всю
ночь дул с запада по долине, как в трубу. Пришлось спрятаться за вал к морю. В палатке было дымно, а снаружи холодно. После ужина все поспешили лечь спать, но я не мог уснуть — все прислушивался к шуму прибоя и думал о судьбе, забросившей меня на берег Великого океана.
Ночи сделались значительно
холоднее. Наступило самое хорошее время года. Зато для лошадей в другом отношении стало хуже. Трава, которой они главным образом кормились в пути, начала подсыхать. За неимением овса изредка, где были фанзы, казаки покупали буду и понемногу подкармливали их утром перед походом и вечером на биваках.
Осенью, с исчезновением насекомых, когда
ночи делаются
холоднее, из комарников ставятся односкатные палатки.
Теперь перед нами расстилалась равнина, покрытая сухой буро-желтой травой и занесенная снегом. Ветер гулял по ней, трепал сухие былинки. За туманными горами на западе догорала вечерняя заря, а со стороны востока уже надвигалась
холодная темная
ночь. На станции зажглись белые, красные и зеленые огоньки.
Сегодня,
На ключике
холодном умываясь,
Взглянула я в зеркальные струи
И вижу в них лицо свое в слезах,
Измятое тоской бессонной
ночи.
На другой день, ранним утром, началась казнь. На дворе стояла уже глубокая осень, и Улиту, почти окостеневшую от
ночи, проведенной в «
холодной», поставили перед крыльцом, на одном из приступков которого сидел барин, на этот раз еще трезвый, и курил трубку. В виду крыльца, на мокрой траве, была разостлана рогожа.
Вообще вся его жизнь представляла собой как бы непрерывное и притом бессвязное сновидение. Даже когда он настоящим манером спал, то видел сны, соответствующие его должности. Либо печку топит, либо за стулом у старого барина во время обеда стоит с тарелкой под мышкой, либо комнату метет. По временам случалось, что вдруг среди
ночи он вскочит, схватит спросонок кочергу и начнет в
холодной печке мешать.
Улиту, в одной рубашке, снесли обратно в чулан и заперли на ключ, который барин взял к себе. Вечером он не утерпел и пошел в
холодную, чтобы произвести новый допрос Улите, но нашел ее уже мертвою. В ту же
ночь призвали попа, обвертели замученную женщину в рогожу и свезли на погост.
Как бессильный старец, держал он в
холодных объятиях своих далекое, темное небо, обсыпая ледяными поцелуями огненные звезды, которые тускло реяли среди теплого ночного воздуха, как бы предчувствуя скорое появление блистательного царя
ночи.
Традиционно в
ночь на 12 января огромный зал «Эрмитажа» преображался. Дорогая шелковая мебель исчезала, пол густо усыпался опилками, вносились простые деревянные столы, табуретки, венские стулья… В буфете и кухне оставлялись только
холодные кушанья, водка, пиво и дешевое вино. Это был народный праздник в буржуазном дворце обжорства.
В таком настроении одной
ночью или, вернее, перед утром, мне приснилось, будто я очутился в узком пустом переулке. Домов не было, а были только высокие заборы. Над ними висели мутные облака, а внизу лежал белый снег, пушистый и
холодный. На снегу виднелась фигурка девочки в шубке, крытой серым сукном и с белым кроличьим воротником. И казалось — плакала.
Ей целую
ночь казалось, что что-то ползет вот тут, сейчас за стеной, громадное и
холодное.
С высокого берега смотрели вниз чахлые, больные деревья; здесь на открытом месте каждое из них в одиночку ведет жестокую борьбу с морозами и
холодными ветрами, и каждому приходится осенью и зимой, в длинные страшные
ночи, качаться неугомонно из стороны в сторону, гнуться до земли, жалобно скрипеть, — и никто не слышит этих жалоб.
С самого основания Дуэ здешняя жизнь вылилась в форму, какую можно передать только в неумолимо-жестоких, безнадежных звуках, и свирепый
холодный ветер, который в зимние
ночи дует с моря в расщелину, только один поет именно то, что нужно.
Холодная горная
ночь заставляла вздрагивать.
«В моей груди нет иного света, и, кроме
холодного света звезд, я вверяю первую стражу
ночи красной планете Марсу.
Райнер, назвавшись начальником банды, знал, что он целую ее половину спасает от дальнейшего преследования; но он не знал, что беглецов встретило
холодное литовское болото, на которое они бросились в темноте этой ужасной
ночи.
Как скоро весть об этом событии дошла до нас, опять на несколько времени опустел наш дом: все сбегали посмотреть утопленника и все воротились с такими страшными и подробными рассказами, что я не спал почти всю
ночь, воображая себе старого мельника, дрожа и обливаясь
холодным потом.
В двенадцатом часу
ночи подали ужин, состоявший из куска старого, сухого сыру и каких-то
холодных пирожков с рубленой ветчиной, которые мне показались вкуснее всяких паштетов; вина была всего одна бутылка, и та какая-то странная: темная, с раздутым горлышком, и вино в ней отдавало розовой краской: впрочем, его никто не пил.
Медленно прошел день, бессонная
ночь и еще более медленно другой день. Она ждала кого-то, но никто не являлся. Наступил вечер. И —
ночь. Вздыхал и шаркал по стене
холодный дождь, в трубе гудело, под полом возилось что-то. С крыши капала вода, и унылый звук ее падения странно сливался со стуком часов. Казалось, весь дом тихо качается, и все вокруг было ненужным, омертвело в тоске…
А
ночь, как нарочно, спускалась на землю среди
холодного ливня и уходила, оставляя над землею низко бегущие тучи.
Вышед на улицу, Флегонт Михайлыч приостановился, подумал немного и потом не пошел по обыкновению домой, а поворотил в совершенно другую сторону.
Ночь была осенняя, темная, хоть глаз, как говорится, выколи; порывистый ветер опахивал
холодными волнами и воймя завывал где-то в соседней трубе. В целом городе хотя бы в одном доме промелькнул огонек: все уже мирно спали, и только в гостином дворе протявкивали изредка собаки.
Ночью был осенний
холодный дождик, по небу бежали остатки вылившейся
ночью тучи, сквозь которую неярко просвечивало обозначавшееся светлым кругом, довольно высоко уже стоявшее солнце.
Анна с Бахтинским шли впереди, а сзади их, шагов на двадцать, комендант под руку с Верой.
Ночь была так черна, что в первые минуты, пока глаза не притерпелись после света к темноте, приходилось ощупью ногами отыскивать дорогу. Аносов, сохранивший, несмотря на годы, удивительную зоркость, должен был помогать своей спутнице. Время от времени он ласково поглаживал своей большой
холодной рукой руку Веры, легко лежавшую на сгибе его рукава.
Поздно
ночью, тайно, являлся к ним пьяный В.Н. Бестужев, посылал за водкой, хлебом и огурцами, бил их смертным боем — и газета выходила. Подшибалы чувствовали себя как дома в
холодной, нетопленой типографии, и так как все были разуты и раздеты — босые и голые, то в осенние дожди уже не показывались на улицу.
Прежде всего шушукала Муза с Сусанной, шушукала Сусанна с Егором Егорычем, шушукала gnadige Frau с супругом своим, причем доктор заметно выражал неудовольствие, a gnadige Frau что-то такое старалась втолковать ему, но доктор не убеждался; шушукали затем Муза и Лябьев, начавшие все время гулять вдвоем, несмотря на
холодную погоду, в длинной аллее сада; шушукались наконец Фаддеевна с Антипом Ильичом, который после того напролет начал промаливаться все
ночи, как бы испрашивая чему-то благословение божие.