Неточные совпадения
Бутылка кахетинского помогла нам забыть о скромном числе блюд, которых было всего одно, и, закурив
трубки, мы уселись: я у окна, он у затопленной печи, потому что день был сырой и
холодный.
На другой день, ранним утром, началась казнь. На дворе стояла уже глубокая осень, и Улиту, почти окостеневшую от ночи, проведенной в «
холодной», поставили перед крыльцом, на одном из приступков которого сидел барин, на этот раз еще трезвый, и курил
трубку. В виду крыльца, на мокрой траве, была разостлана рогожа.
Обыкновенно Лаврецкий садился с
трубкой табаку и чашкой
холодного чаю к окну...
Панталонишки у него все подтрепаны от утренней росы, оживившей тощие,
холодные поля; фалды сюртучка тоже мокры, руки красны, колена трясутся от беспрестанных пригинаний и прискакиваний, а свернутый
трубкой рот совершенно сух от тревог и томленья.
Внизу, под откосом, на водокачке пыхтит пароотводная
трубка, по съезду катится пролетка извозчика, вокруг — ни души. Отравленный, я иду вдоль откоса, сжимая в руке
холодный камень, — я не успел бросить его в казака. Около церкви Георгия Победоносца меня остановил ночной сторож, сердито расспрашивая — кто я, что несу за спиной в мешке.
Чай, изредка, в
холодную и дождливую погоду, чарка водки да
трубка табаку — вот и вся солдатская отрада, не считая, конечно, всеисцеляющего сна, когда можно забыться и от телесных невзгод и от мыслей о темном, страшном будущем.
Не обращая внимания на то, что
холодные волны ветра, распахнув чекмень, обнажили его волосатую грудь и безжалостно бьют ее, он полулежал в красивой, сильной позе, лицом ко мне, методически потягивал из своей громадной
трубки, выпускал изо рта и носа густые клубы дыма и, неподвижно уставив глаза куда-то через мою голову и мертво молчавшую темноту степи, разговаривал со мной, не умолкая и не делая ни одного движения к защите от резких ударов ветра.
— Ты поняла? — спросила она, сделав над ухом Синтяниной
трубку из своих
холодных ладоней. Та сжала ей в ответ руки.
Чухонец постучал
трубкой об оконную раму и стал говорить о своем брате-моряке. Климов уж более не слушал его и с тоской вспоминал о своей мягкой, удобной постели, о графине с
холодной водой, о сестре Кате, которая так умеет уложить, успокоить, подать воды. Он даже улыбнулся, когда в его воображении мелькнул денщик Павел, снимающий с барина тяжелые, душные сапоги и ставящий на столик воду. Ему казалось, что стоит только лечь в свою постель, выпить воды, и кошмар уступил бы свое место крепкому, здоровому сну.