Неточные совпадения
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться любит. Поп-то не бедный: своя земля есть. Михайло Иваныч, помещик, любит его, — у него там полная чаша! Хлеба, всякого добра — вволю;
лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп
умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
Через несколько минут мы подошли к реке и на другом ее берегу увидели Кокшаровку. Старообрядцы подали нам лодки и перевезли на них седла и вьюки. Понукать
лошадей не приходилось.
Умные животные отлично понимали, что на той стороне их ждет обильный корм. Они сами вошли в воду и переплыли на другую сторону реки.
Около полудня мы сделали большой привал. Люди тотчас же стали раздеваться и вынимать друг у друга клещей из тела. Плохо пришлось Паначеву. Он все время почесывался. Клещи набились ему в бороду и в шею. Обобрав клещей с себя, казаки принялись вынимать их у собак.
Умные животные отлично понимали, в чем дело, и терпеливо переносили операцию. Совсем не то
лошади: они мотали головами и сильно бились. Пришлось употребить много усилий, чтобы освободить их от паразитов, впившихся в губы и в веки глаз.
— А какие там люди, Сима, — рассказывал жене Галактион, — смелые да
умные! Пальца в рот не клади… И все дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы
умный да надежный человек был, а денег сколько хочешь. Все дело в обороте. У нас здесь и капитал-то у кого есть, так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок, как дохлую
лошадь. Все от оборота.
Офицеры вышли из строя и сплошным кольцом окружили корпусного командира. Он сидел на
лошади, сгорбившись, опустившись, по-видимому сильно утомленный, но его
умные, прищуренные, опухшие глаза живо и насмешливо глядели сквозь золотые очки.
— Нет, не вздор! — догматически замечает Куликов, до сих пор величаво молчавший. Это парень с весом, лет под пятьдесят, чрезвычайно благообразного лица и с какой-то презрительно-величавой манерой. Он сознает это и этим гордится. Он отчасти цыган, ветеринар, добывает по городу деньги за лечение
лошадей, а у нас в остроге торгует вином. Малый он
умный и много видывал. Слова роняет, как будто рублем дарит.
Тихо плывёт воз сена, от него пахнет прелью; усталая
лошадь идёт нога за ногу, голова её понуро опущена,
умные глаза внимательно глядят на дорогу, густо засеянную говяжьими костями, яичной скорлупой, перьями лука и обрывками грязных тряпок.
Полина. Скажите пожалуйста! Ты что такой за важный человек? Известно, Белогубов лучше тебя. У начальства в уважении, жену любит, отличный хозяин, свои
лошади… А ты что? только что хвастать… (Передразнивая его.) Я
умный, я благородный, все дураки, все взяточники!
А между тем, пока проситель гостил у бабушки и развлекался чем мог по своему вкусу и выбору, на место его жительства, соблюдая строгое инкогнито тщательнее всякого путешествующего принца, отправлялся на конторской
лошади один из «выборных», всегда расторопный,
умный и честный мужик, который и собирал о просителе самые обстоятельные сведения и, не тратя времени, возвращался с докладом к княгине.
Все
умные люди понимали, что
лошади Дон-Кихота не могли быть обыкновенными
лошадьми и, зная, что Зинка мужик лукавый, охотнее верили другому сказанию, что они, то есть Дон-Кихот и Зинка, где-то далеко, в каком-то дремучем лесу, чуть не под Киевом, сварили своих старых
лошадей в котле с наговорами и причитаниями по большой книге и, повинуясь этим заклинаниям, из котла в образе прежних их
лошадей предстали два духа, не стареющие и не знающие устали.
— Вижу! — И снова рыть да рубить, а
лошадь смотрит, встряхивая шкурой и качая головой.
Лошади —
умные; я полагаю, что бессмыслие деяний человеческих им видимо.
— Две трети жизни прожил я, как
лошадь, — обидно! Ну, ничего, нагоню сколько можно! Только не прыток я умом. Ум, как рука, тоже требует упражнения. А у меня руки
умнее головы.
— Гляди,
умные наши станочники, — сказал он с насмешкой. — Не спорились бы вчера, как раз бы поспели… Четыре
лошади не гоняли бы зря…
Я не знаю ни одного животного, которое бы так глупо, бестолково и беспощадно вело себя в толпе, как человек. Ей-богу,
лошади — и те куда
умнее, на что уж глупые животные!
— Дурь… Ты зато
умный. Кучер, а не при
лошадях. Хе-хе… Она вам и кофию дает?
Но какова была моя радость, когда однажды я получила Шалого в мое постоянное владение! Я едва верила моему счастью… Я целовала
умную морду
лошади, смотрела в ее карие выразительные глаза, называла самыми ласковыми именами, на которые так щедра моя поэтичная родина…
— Так ты, мой люба (великий князь погладил его по голове, как наставник
умного ученика), махни нынче же, сейчас, тихомолком в Верею… Скажем, захворал… Скачи, гони, умори хоть десяток
лошадей, а в живых заставай князя Михайлу Андреевича… как хочешь, заставай!.. Улести лаской, духовною речью, а если нужно, пугни… и привози ко мне скорей душевную грамоту, передает-де великому князю московскому свою отчину, всю без остатка, на вечные времена, за ослушание сына.
Затем он опять рассказал, какая у него осталась дома красивая и
умная жена, потом, взявшись обеими руками за голову, он заплакал и стал уверять Семена, что он ни в чем не виноват и терпит напраслину. Его два брата и дядя увели у мужика
лошадей и избили старика до полусмерти, а общество рассудило не по совести и составило приговор, по которому пошли в Сибирь все три брата, а дядя, богатый человек, остался дома.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и
лошадь, — волкодавов. Две собаки,
умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Аллилуйя!» Но только лавочник на этот раз был уже
умнее: он теперь знал, что порционный мужик — человек опасный: лавочник поскорее хлестнул
лошадь и хлеба ему не кинул, а кнутом ему погрозил да прикрикнул...
Свежее, здоровое,
умное лицо с чуть пробивающимися светлыми волосами на бороде и верхней губе, с
умными серыми глазами. Он заворотил
лошадь, чтобы идти назад, но оставил плуг, очевидно желая отдохнуть и не прочь поговорить. Я взялся за ручки плуга и тронул потную сытую рослую кобылу. Кобыла влегла в хомут, а я сделал несколько шагов. Но я не удержал плуг, он выскочил, и я остановил
лошадь.