Неточные совпадения
Сначала он из одного чувства сострадания занялся
тою новорожденною слабенькою девочкой, которая не была его дочь и которая была заброшена
во время болезни матери и, наверно,
умерла бы, если б он о ней не позаботился, — и сам не заметил, как он полюбил ее.
Он не верил в смерть вообще и в особенности в ее смерть, несмотря на
то, что Лидия Ивановна сказала ему и отец подтвердил это, и потому и после
того, как ему сказали, что она
умерла, он
во время гулянья отыскивал ее.
Ошибка, сделанная Алексеем Александровичем в
том, что он, готовясь на свидание с женой, не обдумал
той случайности, что раскаяние ее будет искренно и он простит, а она не
умрет, — эта ошибка через два месяца после его возвращения из Москвы представилась ему
во всей своей силе.
— Всего только
во втором, если судить по-настоящему! Да хоть бы и в четвертом, хоть бы в пятнадцатом, все это вздор! И если я когда сожалел, что у меня отец и мать
умерли,
то уж, конечно, теперь. Я несколько раз мечтал даже о
том, что, если б они еще были живы, как бы я их огрел протестом! Нарочно подвел бы так… Это что, какой-нибудь там «отрезанный ломоть», тьфу! Я бы им показал! Я бы их удивил! Право, жаль, что нет никого!
Катерина. Нет, я знаю, что
умру. Ох, девушка, что —
то со мной недоброе делается, чудо какое-то! Никогда со мной этого не было. Что-то
во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или… уж и не знаю.
— Она и опиумом могла лишить жизни, — сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о
том, что у его шурина жена отравилась опиумом и
умерла бы, если бы не близость доктора и принятые
во время меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством, что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
Ему не перенести такого позора, и если он не
умрет до суда,
то умрет во время самого суда.
Замечательно тоже, что никто из них, однако же, не полагал, что
умрет он в самую эту же ночь,
тем более что в этот последний вечер жизни своей он, после глубокого дневного сна, вдруг как бы обрел в себе новую силу, поддерживавшую его
во всю длинную эту беседу с друзьями.
Томил его несколько вначале арест слуги, но скорая болезнь, а потом и смерть арестанта успокоили его, ибо
умер тот, по всей очевидности (рассуждал он тогда), не от ареста или испуга, а от простудной болезни, приобретенной именно
во дни его бегов, когда он, мертво пьяный, валялся целую ночь на сырой земле.
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о
том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и
умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его
во всю его жизнь, о
том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
Вот достигли эшафота: «
Умри, брат наш, — кричат Ришару, —
умри во Господе, ибо и на тебя сошла благодать!» И вот покрытого поцелуями братьев брата Ришара втащили на эшафот, положили на гильотину и оттяпали-таки ему по-братски голову за
то, что и на него сошла благодать.
— Покойников
во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем,
то есть, в
том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть.
Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому,
то есть,
умирать в
том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
Не вынес больше отец, с него было довольно, он
умер. Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня на день. Чем больше было нужд,
тем больше работали сыновья; трое блестящим образом окончили курс в университете и вышли кандидатами. Старшие уехали в Петербург, оба отличные математики, они, сверх службы (один
во флоте, другой в инженерах), давали уроки и, отказывая себе
во всем, посылали в семью вырученные деньги.
Утром я бросился в небольшой флигель, служивший баней, туда снесли Толочанова; тело лежало на столе в
том виде, как он
умер:
во фраке, без галстука, с раскрытой грудью; черты его были страшно искажены и уже почернели. Это было первое мертвое тело, которое я видел; близкий к обмороку, я вышел вон. И игрушки, и картинки, подаренные мне на Новый год, не тешили меня; почернелый Толочанов носился перед глазами, и я слышал его «жжет — огонь!».
Княгиня удивлялась потом, как сильно действует на князя Федора Сергеевича крошечная рюмка водки, которую он пил официально перед обедом, и оставляла его покойно играть целое утро с дроздами, соловьями и канарейками, кричавшими наперерыв
во все птичье горло; он обучал одних органчиком, других собственным свистом; он сам ездил ранехонько в Охотный ряд менять птиц, продавать, прикупать; он был артистически доволен, когда случалось (да и
то по его мнению), что он надул купца… и так продолжал свою полезную жизнь до
тех пор, пока раз поутру, посвиставши своим канарейкам, он упал навзничь и через два часа
умер.
Там жил старик Кашенцов, разбитый параличом, в опале с 1813 года, и мечтал увидеть своего барина с кавалериями и регалиями; там жил и
умер потом, в холеру 1831, почтенный седой староста с брюшком, Василий Яковлев, которого я помню
во все свои возрасты и
во все цвета его бороды, сперва темно-русой, потом совершенно седой; там был молочный брат мой Никифор, гордившийся
тем, что для меня отняли молоко его матери, умершей впоследствии в доме умалишенных…
Возвращаяся чрез Клин, я уже не нашел слепого певца. Он за три дни моего приезда
умер. Но платок мой, сказывала мне
та, которая ему приносила пирог по праздникам, надел, заболев перед смертию, на шею, и с ним положили его
во гроб. О! если кто чувствует цену сего платка,
тот чувствует и
то, что
во мне происходило, слушав сие.
Во-первых, еще не
умерли; да если бы даже эти люди и перемерли,
то какое же в этом утешение, согласитесь сами!
Но
во всяком случае мне всего удивительнее и даже огорчительнее, если только можно так выразиться грамматически, что вы, молодой человек, и
того даже не умели понять, что Лизавета Прокофьевна теперь осталась с вами, потому что вы больны, — если вы только в самом деле
умираете, — так сказать, из сострадания, из-за ваших жалких слов, сударь, и что никакая грязь ни в каком случае не может пристать к ее имени, качествам и значению…
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из
тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из
тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы,
умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
В спальне возвышалась узкая кровать под пологом из стародавней, весьма добротной полосатой материи; горка полинялых подушек и стеганое жидкое одеяльце лежали на кровати, а у изголовья висел образ Введение
во храм Пресвятой Богородицы,
тот самый образ, к которому старая девица,
умирая одна и всеми забытая, в последний раз приложилась уже хладеющими губами.
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К
тому же твой дедушка у меня на руках
умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне
во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может быть, на чужих руках; так или нет?
Любопытство мое было возбуждено в последней степени. Я хоть и решил не входить за ней, но непременно хотел узнать
тот дом, в который она войдет, на всякий случай. Я был под влиянием тяжелого и странного впечатления, похожего на
то, которое произвел
во мне в кондитерской ее дедушка, когда
умер Азорка…
Майданов дал мне адрес Зинаиды. Она остановилась в гостинице Демут. Старые воспоминания
во мне расшевелились… я дал себе слово на другой же день посетить бывшую мою «пассию». Но встретились какие-то дела: прошла неделя, другая, и когда я, наконец, отправился в гостиницу Демут и спросил госпожу Дольскую — я узнал, что она четыре дня
тому назад
умерла почти внезапно от родов.
— А Прейн? — отвечала удивленная Раиса Павловна, — Ах, как вы просты, чтобы не сказать больше… Неужели вы думаете, что Прейн привезет Лаптева в пустые комнаты? Будьте уверены, что все предусмотрено и устроено, а нам нужно позаботиться только о
том, что будет зависеть от нас. Во-первых, скажите Майзелю относительно охоты… Это главное. Думаете, Лаптев будет заниматься здесь нашими делами? Ха-ха… Да он
умрет со скуки на третьи сутки.
Когда
умерла первая его жена (мать студента Покровского),
то он вздумал жениться
во второй раз, и женился на мещанке.
Стал он допрашивать меня, что и как, и столько я, сударь, в
то время побоев и ругательства приняла, что, кажется, не помни я завсегда, что християнская
во мне душа есть, так именно смертию
умереть следовало.
Наконец, ежели вы не
умерли, любящая жена ваша, которая не спала двадцать ночей
во время вашей болезни (что она беспрестанно вам повторяет), делается больна, чахнет, страдает и становится еще меньше способна к какому-нибудь занятию и, в
то время как вы находитесь в нормальном состоянии, выражает свою любовь самоотвержения только кроткой скукой, которая невольно сообщается вам и всем окружающим.
— Может быть. Но
во всяком случае, останусь ли я побежденным, или победителем, я в
тот же вечер возьму мою суму, нищенскую суму мою, оставлю все мои пожитки, все подарки ваши, все пенсионы и обещания будущих благ и уйду пешком, чтобы кончить жизнь у купца гувернером либо
умереть где-нибудь с голоду под забором. Я сказал. Alea jacta est! [Жребий брошен! (лат.)]
«Вы, говорит, нарочно выбрали самое последнее существо, калеку, покрытую вечным позором и побоями, — и вдобавок зная, что это существо
умирает к вам от комической любви своей, — и вдруг вы нарочно принимаетесь ее морочить, единственно для
того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет!» Чем, наконец, так особенно виноват человек в фантазиях сумасшедшей женщины, с которой, заметьте, он вряд ли две фразы
во всё время выговорил!
Но к нему и тут пришла на помощь его рассудительность: во-первых, рассчитывал он, Катрин никак не
умрет от любви, потому что наследовала от него крепкую и здоровую натуру, способную не только вынести какую-нибудь глупую и неудавшуюся страсть, но что-нибудь и посильнее; потом, если бы даже и постигнуло его, как отца, такое несчастие,
то, без сомнения, очень тяжело не иметь близких наследников, но что ж прикажете в этом случае делать?
— Если бы у господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу, так он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) — еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и за
то, когда Екатерина
умерла, получил в награду двести душ.
На данном после похорон обеде присутствовали только чиновники депутатского собрания, имея
во главе своей секретаря, певчие архиерейские и приходский священник с причтом; самый обед прошел весьма прилично; конечно, один из столоначальников депутатского собрания, подвыпив, негромко воскликнул своему собеседнику: «Он меня гнал, так и черт его дери, что
умер!» Хотел было также и бас из певчих провозгласить вечную память покойнику, но управляющий, ходивший около стола, успевал как-то вовремя и сразу прекращать все это, и вообще винного снадобья не много красовалось на столе, и
то это были одни только виноградные вина, а водка еще с самого начала обеда была куда-то убрана.
Приняв последнее обстоятельство
во внимание на семейном совещании, происходившем между Егором Егорычем, Сусанной, gnadige Frau и Сверстовым, положено было обмануть старуху: прежде всего доктор объявил ей, что она, — ежели не желает
умереть, — никак не может сходить вниз и участвовать в свадебной церемонии, а потом Егор Егорыч ей сказал, что отцы и матери посаженые и шафера есть, которые действительно и были, но не в
том числе, как желала старушка.
— Из больницы,
умер было совсем… — отвечал
тот. — Вообразите, посадили меня на диету умирающих… Лежу я, голодаю, худею, наконец мне вообразилось, что я в святые попал, и говорю: «О, чудо из чудес и скандал для небес, Дьяков в раке и святитель в усах, при штанах и
во фраке!»
После похорон Туберозова Ахилле оставалось совершить два дела: во-первых, подвергнуться
тому, чтоб «иной его препоясал», а во-вторых,
умереть, будучи, по словам Савелия, «живым отрицанием смерти». Он непосредственно и торопливо принялся приближать к себе и
то и другое. Освободившись от хлопот за погребальным обедом, Ахилла лег на своем войлоке в сеничном чулане и не подымался.
— Она, голубка, и
во сне озабочена, печется одним, как бы согреть и напоить меня, старого, теплым, а не знает
того, что согреть меня может иной уголь, горящий
во мне самом, и лишь живая струя властна напоить душевную жажду мою, которой нет утоления при одной мысли, что я старый… седой… полумертвец…
умру лежачим камнем и… потеряю утешение сказать себе пред смертью, что… силился по крайней мере присягу выполнить и… и возбудить упавший дух собратий!
— Вы всё со мной согласны! даже тошно становится, — заметил Фома. — Скажу вам откровенно, Павел Семеныч, — продолжал он после некоторого молчания, снова обращаясь к Обноскину, — если я и уважаю за что бессмертного Карамзина,
то это не за историю, не за «Марфу Посадницу», не за «Старую и новую Россию», а именно за
то, что он написал «Фрола Силина»: это высокий эпос! это произведение чисто народное и не
умрет во веки веков! Высочайший эпос!
Природа создала его в одну из
тех минут благодатной тишины, когда из материнского ее лона на всех льется мир и благоволение. В эти краткие мгновения
во множестве рождаются на свете люди не весьма прозорливые, но скромные и добрые; рождаются и, к сожалению,
во множестве же и
умирают… Но умные муниципии подстерегают уцелевших и, по достижении ими законного возраста, ходатайствуют об них перед начальством. И со временем пользуются плодами своей прозорливости,
то есть бывают счастливы.
Во-вторых, Зубиха — нищая: как
умрет отец или отставят его от должности,
то пойдет по миру, а потому и братцев и сестриц своих навяжет на шею мужу.
С
того дня, как
умер сын его Джигангир и народ Самарканда встретил победителя злых джеттов [Джетты — жители Моголистана, включавшего в себя Восточный Туркестан, Семиречье и Джунгарию.] одетый в черное и голубое, посыпав головы свои пылью и пеплом, с
того дня и до часа встречи со Смертью в Отраре, [Тимур
умер во время похода к границам Китая, когда его армия прибыла в Отрар.] где она поборола его, — тридцать лет Тимур ни разу не улыбнулся — так жил он, сомкнув губы, ни пред кем не склоняя головы, и сердце его было закрыто для сострадания тридцать лет!
Прокофий
во время холеры лечил лавочников перцовкой и дегтем и брал за это деньги, и, как я узнал из нашей газеты, его наказывали розгами за
то, что он, сидя в своей мясной лавке, дурно отзывался о докторах. Его приказчик Николка
умер от холеры. Карповна еще жива и по-прежнему любит и боится своего Прокофия. Увидев меня, она всякий раз печально качает головой и говорит со вздохом...
— Ну да; я знаю… Как же… Князь Платон… в большой силе был… Знаю: он был женат на Фекле Игнатьевне, только у них детей не было: одна девчоночка было родилась, да поганенькая какая-то была и
умерла во младенчестве; а больше так и не было… А Нельи… я про него тоже слышала: ужасный был подлиза и пред Платоном пресмыкался. Я его книги читать не хочу: все врет, чай… из зависти, что
тот вкусно ел.
Я
умер, но так как смерть моя произошла только
во сне,
то само собою разумеется, что я мог продолжать видеть и все
то, что случилось после смерти моей.
— Ничего, это рикошетное ядро. Согласитесь, что
тот, кто боится
умереть в деле против неприятеля, ищет случая быть раненным на дуели для
того, чтоб пролежать спокойно в обозе
во время сражения…
— Третьего дня, — продолжал спокойно Шамбюр, — досталось и ему от русских: на него упала бомба; впрочем, бед немного наделала — я сам ходил смотреть.
Во всем доме никто не ранен, и только убило одну больную женщину, которая и без
того должна была скоро
умереть.
— Ах, боже мой! Неужели так скоро
умру! — восклицает испуганный князь. — И представьте себе, вы угадали: меня чрезвычайно мучит геморрой, особенно с некоторого времени… И когда у меня бывают припадки,
то вообще у-ди-ви-тельные при этом симптомы… (я вам подробнейшим образом их опишу). Во-первых…
— Ну да… чувства… и, знаете ли, я только одну женщину знал,
во всю мою жизнь, с которой она могла бы сравниться по кра-со-те, — перебил князь, глотая слюнки. — Это покойная графиня Наинская,
умерла лет тридцать
тому назад. Вос-хи-тительная была женщина, неопи-сан-ной красоты, потом еще за своего повара вышла…
—
Умерла! — сказала она, — а я и не знала! Мы вместе были пожалованы
во фрейлины, и когда мы представились,
то государыня…
Восемнадцать лет
тому назад
умер мой товарищ, окулист, и оставил после себя семилетнюю дочь Катю и тысяч шестьдесят денег. В своем завещании он назначил опекуном меня. До десяти лет Катя жила в моей семье, потом была отдана в институт и живала у меня только в летние месяцы,
во время каникул. Заниматься ее воспитанием было мне некогда, наблюдал я ее только урывками и потому о детстве ее могу сказать очень немного.