Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только
узнал… ведет в Москву свою команду… Он
с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится
с вами… Возьмите
труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
― Только бы были лучше меня. Вот всё, чего я желаю. Вы не
знаете еще всего
труда, ― начал он, ―
с мальчиками, которые, как мои, были запущены этою жизнью за границей.
Левин уже привык теперь смело говорить свою мысль, не давая себе
труда облекать ее в точные слова; он
знал, что жена в такие любовные минуты, как теперь, поймет, что он хочет сказать,
с намека, и она поняла его.
Он смотрел на нее, как смотрит человек на сорванный им и завядший цветок, в котором он
с трудом узнает красоту, за которую он сорвал и погубил его.
Всё это
знал Левин, и ему мучительно, больно было смотреть на этот умоляющий, полный надежды взгляд и на эту исхудалую кисть руки,
с трудом поднимающуюся и кладущую крестное знамение на тугообтянутый лоб, на эти выдающиеся плечи и хрипящую пустую грудь, которые уже не могли вместить в себе той жизни, о которой больной просил.
— Афанасий Васильевич! вновь скажу вам — это другое. В первом случае я вижу, что я все-таки делаю. Говорю вам, что я готов пойти в монастырь и самые тяжкие, какие на меня ни наложат,
труды и подвиги я буду исполнять там. Я уверен, что не мое дело рассуждать, что взыщется <
с тех>, которые заставили меня делать; там я повинуюсь и
знаю, что Богу повинуюсь.
Зато и пламенная младость
Не может ничего скрывать.
Вражду, любовь, печаль и радость
Она готова разболтать.
В любви считаясь инвалидом,
Онегин слушал
с важным видом,
Как, сердца исповедь любя,
Поэт высказывал себя;
Свою доверчивую совесть
Он простодушно обнажал.
Евгений без
труда узналЕго любви младую повесть,
Обильный чувствами рассказ,
Давно не новыми для нас.
Я
знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и
с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо
знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася
с трудомНа языке своем родном,
Итак, писала по-французски…
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
Прости ж и ты, мой спутник странный,
И ты, мой верный идеал,
И ты, живой и постоянный,
Хоть малый
труд. Я
с вами
зналВсё, что завидно для поэта:
Забвенье жизни в бурях света,
Беседу сладкую друзей.
Промчалось много, много дней
С тех пор, как юная Татьяна
И
с ней Онегин в смутном сне
Явилися впервые мне —
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще не ясно различал.
— Так вы это в самом деле вчера… —
с трудом прошептала она, — почему ж вы
знаете? — быстро спросила она, как будто вдруг опомнившись.
«Негодный!» он кричит однажды: «
с этих пор
Ты будешь у меня обтёсывать тычину,
А я,
с моим уменьем и
трудом,
Притом
с досужестью моею,
Знай, без тебя пробавиться умею
И сделаю простым ножом, —
Чего другой не срубит топором».
— Да, я. И
знаете ли,
с какою целью? Куклы делать, головки, чтобы не ломались. Я ведь тоже практическая. Но все еще не готово. Нужно еще Либиха почитать. Кстати, читали вы статью Кислякова о женском
труде в «Московских ведомостях»? Прочтите, пожалуйста. Ведь вас интересует женский вопрос? И школы тоже? Чем ваш приятель занимается? Как его зовут?
— Нуте-ко, давайте закусим на сон грядущий. Я без этого — не могу, привычка. Я,
знаете, четверо суток провел
с дамой купеческого сословия, вдовой и за тридцать лет, — сами вообразите, что это значит! Так и то, ночами, среди сладостных
трудов любви, нет-нет да и скушаю чего-нибудь. «Извини, говорю, машер…» [Моя дорогая… (франц.)]
Самгин решил зайти к Гогиным, там должны все
знать. Там было тесно, как на вокзале пред отходом поезда, он
с трудом протискался сквозь толпу барышень, студентов из прихожей в зал, и его тотчас ударил по ушам тяжелый, точно в рупор кричавший голос...
— Послушайте, — повторил он расстановисто, почти шепотом, — я не
знаю, что такое барщина, что такое сельский
труд, что значит бедный мужик, что богатый; не
знаю, что значит четверть ржи или овса, что она стоит, в каком месяце и что сеют и жнут, как и когда продают; не
знаю, богат ли я или беден, буду ли я через год сыт или буду нищий — я ничего не
знаю! — заключил он
с унынием, выпустив борты вицмундира и отступая от Ивана Матвеевича, — следовательно, говорите и советуйте мне, как ребенку…
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое,
зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь
с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не
узнает, как это сделается, не даст себе
труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не
с ленью, не
с грубостью, не грязными руками Захара, а
с бодрым и кротким взглядом,
с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и
с голыми локтями.
Если случится свадьба, Марфенька не
знает предела щедрости:
с трудом ее ограничивает бабушка. Она дает белье, обувь, придумает какой-нибудь затейливый сарафан, истратит все свои карманные деньги и долго после того экономничает.
— Ну, уж выдумают:
труд! —
с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить, а они —
труд! Что это, право, скоро все на Леонтья будут похожи: тот уткнет нос в книги и
знать ничего не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем туда же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
Чиновник был послан, сколько я мог
узнать, чтоб сблизить их. «Как же вы сделали?» — спросил я его. «Лаской и подарками, — сказал он, — я
с трудом зазвал их старшин на русскую сторону, к себе в юрту, угостил чаем, уверил, что им опасаться нечего, и после того многие семейства перекочевали на русскую сторону».
Когда Нехлюдов
знал Селенина студентом, это был прекрасный сын, верный товарищ и по своим годам хорошо образованный светский человек,
с большим тактом, всегда элегантный и красивый и вместе
с тем необыкновенно правдивый и честный. Он учился прекрасно без особенного
труда и без малейшего педантизма, получая золотые медали зa сочинения.
Тут я нашел одну старуху, которая еще помнила свой родной язык. Я уговорил ее поделиться со мной своими знаниями.
С трудом она могла вспомнить только 11 слов. Я записал их, они оказались принадлежащими удэгейцам. 50 лет тому назад старуха (ей тогда было 20 лет) ни одного слова не
знала по-китайски, а теперь она совершенно утратила все национальное, самобытное, даже язык.
Педанты, которые каплями пота и одышкой измеряют
труд мысли, усомнятся в этом… Ну, а как же, спросим мы их, Прудон и Белинский, неужели они не лучше поняли — хоть бы методу Гегеля, чем все схоласты, изучавшие ее до потери волос и до морщин? А ведь ни тот, ни другой не
знали по-немецки, ни тот, ни другой не читали ни одного гегелевского произведения, ни одной диссертации его левых и правых последователей, а только иногда говорили об его методе
с его учениками.
Если бы я не
знал с детства французский и немецкий языки, то, вероятно,
с большим
трудом овладел бы ими.
Когда она опять явилась в нашу квартиру, на этот раз в коляске, — все
с трудом узнавали в ней прежнюю скромную просительницу.
С трудом поднялся я
с земли и пошел наугад, сам не
зная куда.
Когда гости нагрузились в достаточной мере, баушка Маремьяна выпроводила их довольно бесцеремонно. Что же, будет, посидели, выпили — надо и честь
знать, да и дома ждут. Яша
с трудом уселся в седло, а Мыльников занес уже половину своего пьяного тела на лошадиный круп, но вернулся, отвел в сторону Акинфия Назарыча и таинственно проговорил...
— Какие наши
труды, голубушки, — отвечала мать Енафа, —
с грехами не
знаешь куда деваться.
Вы уже должны
знать от Павла Сергеевича [Бобрищева-Пушкина], что «L'oncle Tome» [«Хижина дяди Тома» (роман Бичер-Стоу).] уехал
с Якушкиным в Иркутск. — Якушкин в последнем письме просит чтобы я ему переслал Милютина [Имеется в виду «История войны 1799 г.» Д.А.Милютина, опубликованный в 1852–1853 гг. известный
труд об итальянском походе А. В. Суворова, премированный Академией наук.] и отчеты по училищам, которые у вас остались. Пожалуйста, доставьте мне все это; я найду возможность перебросить в Иркутск.
Его всегда тянуло к приключениям, к физическому
труду на свежем воздухе, к жизни, совершенно лишенной хотя бы малейшего намека на комфорт, к беспечному бродяжничеству, в котором человек, отбросив от себя всевозможные внешние условия, сам не
знает, что
с ним будет завтра.
— Я не
знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но
знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих
трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я
с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
Вообще Николай Сергеич
с трудом узнавал своего прежнего «друга»:князь Петр Александрович чрезвычайно изменился.
Когда же он увидел, что я вдруг очутился
с деньгами, и
узнал, какую плату можно получать за литературный
труд, то и последние сомнения его рассеялись.
Вы могли и раньше
знать, кто я, предугадывать, составлять предположения обо мне, но я хотел вас избавить от всего этого
труда и решился вам наглядно показать,
с кемвы имеете дело.
Как-то не верится, что я снова в тех местах, которые были свидетелями моего детства. Природа ли, люди ли здесь изменились, или я слишком долго вел бродячую жизнь среди иных людей и иной природы, — как бы то ни было, но я
с трудом узнаю родную окрестность.
Они не сердились на Павла и на Федю, как она ждала, не обижали их словами, но все, о чем они спрашивали, казалось ей ненужным для них, они как будто нехотя спрашивают,
с трудом выслушивают ответы, все заранее
знают, ничем не интересуются.
Я
с трудом держу перо в руках: такая неизмеримая усталость после всех головокружительных событий сегодняшнего утра. Неужели обвалились спасительные вековые стены Единого Государства? Неужели мы опять без крова, в диком состоянии свободы — как наши далекие предки? Неужели нет Благодетеля? Против… в День Единогласия — против? Мне за них стыдно, больно, страшно. А впрочем, кто «они»? И кто я сам: «они» или «мы» — разве я —
знаю?
И все-таки — опять туда, сам не
знаю зачем. Я шел медленно,
с трудом — подошвы вдруг стали чугунными. Помню отчетливо мысль: «Это ошибка, что сила тяжести — константна. Следовательно, все мои формулы — »
Они сидели без огня, в темноте, и только по едва слышной возне Ромашов заметил их присутствие и
с трудом узнал их, подойдя вплотную и нагнувшись над ними.
— Нет, подождите… мы сделаем вот что. — Назанский
с трудом переворотился набок и поднялся на локте. — Достаньте там, из шкафчика… вы
знаете… Нет, не надо яблока… Там есть мятные лепешки. Спасибо, родной. Мы вот что сделаем… фу, какая гадость!.. Повезите меня куда-нибудь на воздух — здесь омерзительно, и я здесь боюсь… Постоянно такие страшные галлюцинации. Поедем, покатаемся на лодке и поговорим. Хотите?
Из лагеря в город вела только одна дорога — через полотно железной дороги, которое в этом месте проходило в крутой и глубокой выемке. Ромашов по узкой, плотно утоптанной, почти отвесной тропинке быстро сбежал вниз и стал
с трудом взбираться по другому откосу. Еще
с середины подъема он заметил, что кто-то стоит наверху в кителе и в шинеле внакидку. Остановившись на несколько секунд и прищурившись, он
узнал Николаева.
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете, что вот я призову мужика, да так и начну его собственными руками обдирать… фи! Вы забыли, что от него там бог
знает чем пахнет… да и не хочу я совсем давать себе этот
труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и я ему говорю «Дорогой мой, ты мне должен столько то и столько то» (франц.).] — ну, и дело
с концом. Как уж он там делает — это до меня не относится.
Спаси вас господи за ваши
труды, почтеннейший муж Михайло Трофимыч; мы, что можем,
с своей стороны на общую пользу готовы, только сами
знаете, старухи сироты что в таком великом деле могут, кроме молитв?
Ничем подобным не могли пользоваться Черезовы по самому характеру и обстановке их
труда. Оба работали и утром, и вечером вне дома, оба жили в готовых, однажды сложившихся условиях и, стало быть, не имели ни времени, ни привычки, ни надобности входить в хозяйственные подробности. Это до того въелось в их природу,
с самых молодых ногтей, что если бы даже и выпал для них случайный досуг, то они не
знали бы, как им распорядиться, и растерялись бы на первом шагу при вступлении в практическую жизнь.
Я закручинился: страсть как мне не хотелось воровать; однако, видно, назвавшись груздем, полезешь и в кузов; и я,
знавши в конюшне все ходы и выходы, без
труда вывел за гумно пару лихих коней, кои совсем устали не ведали, а цыган еще до того сейчас достал из кармана на шнурочке волчьи зубы и повесил их и одному и другому коню на шеи, и мы
с цыганом сели на них и поехали.
— Вы правы, мой друг! — сказал он
с чувством, — я действительно
с трудом могу найти для своей мысли приличное выражение; но вспомните, какое я получил воспитание! Ведь я… даже латинской грамматики не
знаю!
— Вот-вот-вот. Был я, как вам известно, старшим учителем латинского языка в гимназии — и вдруг это наболело во мне… Всё страсти да страсти видишь… Один пропал, другой исчез… Начитался,
знаете, Тацита, да и задал детям, для перевода
с русского на латинский, период:"Время, нами переживаемое, столь бесполезно-жестоко, что потомки
с трудом поверят существованию такой человеческой расы, которая могла оное переносить!"7
Мальчик высказал это солидно, без похвальбы, и без всякого глумления над странностью моего вопроса. По-видимому, он понимал, что перед ним стоит иностранец (кстати: ужасно странно звучит это слово в применении к русскому путешественнику; по крайней мере, мне большого
труда стоило свыкнуться
с мыслью, что я где-нибудь могу быть… иностранцем!!), которому простительно не
знать немецких обычаев.
— Не
знаю, что тут хорошего, тем больше, что
с утра до ночи ест, говорят, конфеты… Или теперь… Это черт
знает, что такое! — воскликнул он. — Известная наша сочинительница, Касиновская, целую зиму прошлого года жила у него в доме, и он за превосходные ее произведения платил ей по триста рублей серебром, — стоит она этого, хотя бы сравнительно
с моим
трудом, за который заплачено по тридцати пяти?
В радости они не
знали, что делать. Вечер был прекрасный. Они отправились куда-то за город, в глушь, и, нарочно отыскав
с большим
трудом где-то холм, просидели целый вечер на нем, смотрели на заходящее солнце, мечтали о будущем образе жизни, предполагали ограничиться тесным кругом знакомых, не принимать и не делать пустых визитов.