Неточные совпадения
И так и не
вызвав ее
на откровенное объяснение, он
уехал на выборы. Это было еще в первый раз с начала их связи, что он расставался с нею, не объяснившись до конца. С одной стороны, это беспокоило его, с другой стороны, он находил, что это лучше. «Сначала будет, как теперь, что-то неясное, затаенное, а потом она привыкнет. Во всяком случае я всё могу отдать ей, но не свою мужскую независимость», думал он.
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа
на других девочек и, потеряв свою несравненность,
вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел
на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже
уехал в школу.
— Ничего… Вы только проводите меня домой, помогите взойти
на лестницу — я боюсь чего-то… Я лягу… простите меня, я встревожила вас напрасно…
вызвала сюда… Вы бы
уехали и забыли меня. У меня просто лихорадка… Вы не сердитесь!.. — ласково сказала она.
Он
уезжает уже
на «первом взводе» в Китайские бани… Там та же история. Те же
вызовы по приметам, но никто не откликается
на надпись «Петрунька Некованый».
Долго стоял Коваль
на мосту, провожая глазами уходивший обоз. Ему было обидно, что сват Тит
уехал и ни разу не обернулся назад. Вот тебе и сват!.. Но Титу было не до вероломного свата, — старик не мог отвязаться от мысли о дураке Терешке, который все дело испортил. И откуда он взялся, подумаешь: точно из земли вырос… Идет впереди обоза без шапки, как ходил перед покойниками. В душе Тита этот пустой случай
вызвал первую тень сомнения: уж ладно ли они выехали?
Затем тотчас же, точно привидение из люка, появился ее сердечный друг, молодой полячок, с высоко закрученными усами, хозяин кафешантана. Выпили вина, поговорили о ярмарке, о выставке, немножко пожаловались
на плохие дела. Затем Горизонт телефонировал к себе в гостиницу,
вызвал жену. Познакомил ее с теткой и с двоюродным братом тетки и сказал, что таинственные политические дела
вызывают его из города. Нежно обнял Сару, прослезился и
уехал.
Его поставили
на афишу: «Певец Петров исполнит „Баркаролу“. Сбор был недурной, виднелся в последний раз кой-кто из „ермоловской“ публики. Гремел при
вызовах один бас. Петров имел успех и, спевши, исчез. Мы его так и не видели. Потом приходил полицмейстер и справлялся, кто такой Петров, но ответа не получил: его не знал никто из нас, кроме Казанцева, но он
уехал перед бенефисом Вязовского, передав театр нам, и мы доигрывали сезон довольно успешно сами.
Треплев. Однако когда ему доложили, что я собираюсь
вызвать его
на дуэль, благородство не помешало ему сыграть труса.
Уезжает. Позорное бегство!
У Пионовых его не было; я дал их лакею полтинник, чтобы
вызвать его
на откровенность, и стал расспрашивать; он мне сказал, что Иван Кузьмич заезжал к ним накануне поутру и разговаривал очень долго с господами, запершись в кабинете, а потом
уехал вместе с барином, который возвратился домой уже утром и очень пьяный, а барыня чем свет сегодня поехала к Марье Виссарионовне.
И еще сильнее я почувствовал эту его грусть, когда через несколько дней, по телефонному
вызову Антона Павловича, пришел к нему проститься. Он
уезжал в Москву, радостно укладывался, говорил о предстоящей встрече с женою, Ольгой Леонардовной Книппер, о милой Москве. О Москве он говорил, как школьник о родном городе, куда едет
на каникулы; а
на лбу лежала темная тень обреченности. Как врач, он понимал, что дела его очень плохи.
Юноша-философ погрозил ему кулаком в спину. Проглотив оскорбление, он возвратился в сад, будто опущенный в холодную воду, но тут встретила его мать грозным приказанием сейчас
уехать в свою гостиницу и не сметь показываться ей
на глаза, пока сама не
вызовет его.
Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не
вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину
уехать из Москвы и не сметь показываться ей
на глаза.