Неточные совпадения
Дарья Александровна в своих задушевных, философских разговорах с сестрой, матерью,
друзьями очень часто
удивляла их своим вольнодумством относительно религии.
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на
других девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не
удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
— Он еще есть, — поправил доктор, размешивая сахар в стакане. — Он — есть, да! Нас, докторов, не
удивишь, но этот умирает… корректно, так сказать. Как будто собирается переехать на
другую квартиру и — только. У него — должны бы мозговые явления начаться, а он — ничего, рассуждает, как… как не надо.
На
другой день к вечеру он получил коротенький ответ от Веры, где она успокоивала его, одобряя намерение его уехать, не повидавшись с ней, и изъявила полную готовность помочь ему победить страсть (слово было подчеркнуто) — и для того она сама, вслед за отправлением этой записки, уезжает в тот же день, то есть в пятницу, опять за Волгу. Ему же советовала приехать проститься с Татьяной Марковной и со всем домом, иначе внезапный отъезд
удивил бы весь город и огорчил бы бабушку.
И знаешь, мой
друг, в этом пункте даже совсем
удивил меня.
— Такое решение, конечно, одно из самых выгодных для
друга вашего, барона Бьоринга, и, признаюсь, вы меня нисколько не
удивили: я ожидал того.
Проехав множество улиц, замков, домов, я выехал в
другие ворота крепости, ко взморью, и успел составить только пока заключение, что испанский город — город большой, город сонный и город очень опрятный. Едучи туда, я думал, правду сказать, что на меня повеет дух падшей, обедневшей державы, что я увижу запустение, отсутствие строгости, порядка — словом, поэзию разорения, но меня
удивил вид благоустроенности, чистоты: везде видны следы заботливости, даже обилия.
Он не раз в продолжение этих трех месяцев спрашивал себя: «я ли сумасшедший, что вижу то, чего
другие не видят, или сумасшедшие те, которые производят то, что я вижу?» Но люди (и их было так много) производили то, что его так
удивляло и ужасало, с такой спокойной уверенностью в том, что это не только так надо, но что то, чтò они делают, очень важное и полезное дело, — что трудно было признать всех этих людей сумасшедшими; себя же сумасшедшим он не мог признать, потому что сознавал ясность своей мысли.
Тебя
удивляет и, может быть, оскорбляет моя стариковская откровенность, но войди в мое положение, деточка, поставь себя на мое место; вот я старик, стою одной ногой в могиле, целый век прожил, как и
другие, с грехом пополам, теперь у меня в руках громадный капитал…
На
другой день Привалов уже подъезжал к дому Половодова, как вспомнил, что Антонида Ивановна назначила ему свидание у матери. Появление Привалова
удивило и обрадовало Агриппину Филипьевну.
Тот скоро проснулся, но услыхав, что в
другой избе угар, хотя и пошел распорядиться, но принял факт до странности равнодушно, что обидно
удивило Митю.
Последнее даже особенно
удивило не только меня, но и многих
других.
Он бросился вон. Испуганная Феня рада была, что дешево отделалась, но очень хорошо поняла, что ему было только некогда, а то бы ей, может, несдобровать. Но, убегая, он все же
удивил и Феню, и старуху Матрену одною самою неожиданною выходкой: на столе стояла медная ступка, а в ней пестик, небольшой медный пестик, в четверть аршина всего длиною. Митя, выбегая и уже отворив одною рукой дверь,
другою вдруг на лету выхватил пестик из ступки и сунул себе в боковой карман, с ним и был таков.
Постой… слушай, Алешка, я твою мать-покойницу всегда
удивлял, только в
другом выходило роде.
— Четвертого дня, — начал он с принужденной улыбкой и запинаясь, — я
удивил вас своим рассказом; сегодня
удивлю еще более. С
другим я, вероятно, не решился бы… так прямо… Но вы благородный человек, вы мне
друг, не так ли? Послушайте: моя сестра, Ася, в вас влюблена.
На
другой день утром он зашел за Рейхелем, им обоим надобно было идти к Jardin des Plantes; [Ботаническому саду (фр.).] его
удивил, несмотря на ранний час, разговор в кабинете Бакунина; он приотворил дверь — Прудон и Бакунин сидели на тех же местах, перед потухшим камином, и оканчивали в кратких словах начатый вчера спор.
Наши речи и речи небольшого круга
друзей, собиравшихся у них, так иронически звучали, так
удивляли ухо в этих стенах, привыкнувших слушать допросы, доносы и рапорты о повальных обысках, — в этих стенах, отделявших нас от шепота квартальных, от вздохов арестантов, от бренчанья жандармских шпор и сабли уральского казака…
…Посидевши немного, я предложил читать Шиллера. Меня
удивляло сходство наших вкусов; он знал на память гораздо больше, чем я, и знал именно те места, которые мне так нравились; мы сложили книгу и выпытывали, так сказать,
друг в
друге симпатию.
Вот этого-то общества, которое съезжалось со всех сторон Москвы и теснились около трибуны, на которой молодой воин науки вел серьезную речь и пророчил былым, этого общества не подозревала Жеребцова. Ольга Александровна была особенно добра и внимательна ко мне потому, что я был первый образчик мира, неизвестного ей; ее
удивил мой язык и мои понятия. Она во мне оценила возникающие всходы
другой России, не той, на которую весь свет падал из замерзших окон Зимнего дворца. Спасибо ей и за то!
Мы расстались большими
друзьями. Меня несколько
удивило, что я не видел ни одной женщины, ни старухи, ни девочки, да и ни одного молодого человека. Впрочем, это было в рабочую пору. Замечательно и то, что на таком редком для них празднике не был приглашен пастор.
— Вот что, Тарас Семеныч, я недавно ехал из Екатеринбурга и все думал о вас… да. Знаете, вы делаете одну величайшую несправедливость. Вас это
удивляет? А между тем это так… Сами вы можете жить, как хотите, — дело ваше, — а зачем же молодым запирать дорогу? Вот у вас девочка растет, мы с ней большие
друзья, и вы о ней не хотите позаботиться.
Луковникова
удивляло больше всего то, что все
другие знали его дела, пожалуй, лучше, чем он сам.
— Меня сие
удивило чрезмерно, и я не мог вытерпеть, чтоб ему не сказать, что я удивляюсь просьбе его о вспоможении, когда он не хотел торговаться о прогонах и давал против
других вдвое.
Дурил бы, презирая все человеческие права и не признавая
других законов, кроме своего произвола, а подчас
удивлял бы своим великодушием, основанным опять-таки на той мысли, что «вот, дескать, смотрите: у вас прав никаких нет, а на всем моя полная воля: могу казнить, могу и миловать»!..
Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства, князя
удивило и заинтересовало и еще что-то
другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить.
Беседа затянулась на несколько часов, причем Голиковский засыпал нового
друга вопросами. Петра Елисеича неприятно
удивило то, что новый управляющий главное внимание обращал больше всего на формальную сторону дела, в частности — на канцелярские тонкости. Мимоходом он дал понять, что это уже не первый случай, когда ему приходится отваживаться с обессиленным заводом, как доктору с больным.
Поцелуй милого Тони, — меня
удивляет, что он в эти лета так много знает на память. Оболенский вместе со мной им восхищается. Он с дружеским участием крепко жмет тебе руку, любезный
друг.
Милый
друг Аннушка, накануне отъезда из Тобольска Николенька привез мне твое письмецо и порадовал меня рассказами о тебе. Он говорит, что ты чудесно читаешь, даже ты
удивила его своими успехами. Благодарю тебя за эту добрую весть — продолжай,
друг мой.
Предполагаемое упорство в мнениях Вадковского может быть для него к лучшему — в Иркутске ему жизнь предстоит приятнее, но этот способ отказывать меня
удивляет, почему он упорствует больше
другого. Я думаю, онисами не знают?
Вероятно, не
удивило тебя письмо Балакшина от 26 июня. Ты все это передал Николаю, который привык к проявлениям Маремьяны-старицы. [Прозвище Пущина за его заботы о всех нуждающихся в какой-либо помощи.] — Записку о Тизенгаузене можешь бросить, не делая никаких справок. Это тогдашние бредни нашего doyen d'âge, [Старшего годами, старшины (франц.).] от которых я не мог отделаться. Сын его сказал мне теперь, что означенный Тизенгаузен давно имеет
другое место. Это дело можно почислить решенным.
Меня
удивил твой вопрос о Барятинском и Швейковском. И тот и
другой давно не существуют. Один кончил жизнь свою в Тобольске, а
другой — в Кургане. Вообще мы не на шутку заселяем сибирские кладбища. Редкий год, чтоб не было свежих могил. Странно, что ты не знал об их смерти. Когда я писал к тебе, мне и не пришло в мысль обратиться к некрологии, которая, впрочем, в нашем кругу начинает заменять историю…
Две каменные церкви с зелеными куполами, одна поменьше, а
другая большая, еще новая и неосвященная, красные крыши господского огромного дома, флигелей и всех надворных строений с какими-то колоколенками — бросились мне в глаза и
удивили меня.
На
другой день, он обо всем этом происшествии рассказал Неведомову; но того, кажется, нисколько это не поразило и не
удивило.
Я никогда не была озабочена насчет твоего будущего: я знаю, что ты у меня умница. Поэтому меня не только не
удивило, но даже обрадовало, что ты такою твердою и верною рукой сумел начертить себе цель для предстоящих стремлений. Сохрани эту твердость, мой
друг! сохрани ее навсегда! Ибо жизнь без сего светоча — все равно что утлая ладья без кормила и весла, несомая в бурную ночь по волнам океана au gre des vents. [по воле ветров (франц.)]
Он не щадил ни себя, ни
других, чтобы
удивить набоба блестящей постановкой пьесы.
— Меня несколько
удивляет ваше здоровье, Раиса Павловна. Не отражается ли его состояние на
других особах?
Мы не имели причин не верить этим ужасным признаниям; нас только
удивляло то обстоятельство, что у Лавровского было, по-видимому, несколько отцов, так как одному он пронзал мечом сердце,
другого изводил медленным ядом, третьего топил в какой-то пучине.
Откровенно говоря, я думаю, что слова эти даже не представляют для западного человека интереса новизны. Несомненно, что и он в свое время прошел сквозь все эти"слова", но только позабылих. И «неотносящиеся дела» у него были, и «тоска» была, и Тяпкин-Ляпкин, в качестве козла отпущения, был, и многое
другое, чем мы мним его
удивить. Все было, но все позабылось, сделалось ненужным…
— Мудрено! с Адама и Евы одна и та же история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Это
удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня три, как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж
другого, поцелуя например…
Я так был убежден в этом, что на
другой день на лекции меня чрезвычайно
удивило то, что товарищи мои, бывшие на вечере барона З., не только не стыдились вспоминать о том, что они там делали, но рассказывали про вечер так, чтобы
другие студенты могли слышать.
Потом только, услыхав в разговоре от нее, что одно позволительное для девицы кокетство — это кокетство глаз, я мог объяснить себе эти странные неестественные гримасы глазами, которые
других, кажется, вовсе не
удивляли.
Я у него баловался с неуками, но это его не
удивляло: так будто и быть должно. Но ни одного слова, ни намека на прошлое я от него не слыхал, хотя, рассказывая о донских коневодах, он не раз упоминал мне имя своего
друга, бывшего моего хозяина.
Открылась ярмарка, и Фома, неожиданно для всех, поступил в трактир половым. Не скажу, чтобы это
удивило его товарищей, но все они стали относиться к парню издевательски; по праздникам, собираясь пить чай, говорили
друг другу, усмехаясь...
— Да, — с принужденною небрежностию продолжал Шубин. — Это тебя
удивляет? Скажу тебе более. До нынешнего вечера я мог надеяться, что и она со временем меня полюбит. Но сегодня я убедился, что мне надеяться нечего. Она полюбила
другого.
Мне пришлось собираться среди матросов, а потому мы взаимно мешали
друг другу. В тесном кубрике среди раскрытых сундуков едва было где повернуться. Больт взял взаймы у Перлина, Чеккер — у Смита. Они считали деньги и брились наспех, пеня лицо куском мыла. Кто зашнуровывал ботинки, кто считал деньги. Больт поздравил меня с прибытием, и я, отозвав его, дал ему пять золотых на всех. Он сжал мою руку, подмигнул, обещал
удивить товарищей громким заказом в гостинице и лишь после того открыть, в чем секрет.
Сначала горы только
удивили Оленина, потом обрадовали; но потом, больше и больше вглядываясь в эту, не из
других черных гор, но прямо из степи вырастающую и убегающую цепь снеговых гор, он мало-помалу начал вникать в эту красоту и почувствовал горы.
Видно было, что это джигит, который уже не раз видал русских совсем в
других условиях, и что теперь ничто в русских не только не
удивляло, но и не занимало его.
Мелкие чиновники, при появлении таких сановников, прятали трубки свои за спину (но так, чтоб было заметно, ибо дело состояло не в том, чтоб спрятать трубку, но чтоб показать достодолжное уважение), низко кланялись и, выражая мимикой большое смущение, уходили в
другие комнаты, даже не окончивши партии на бильярде, — на бильярде, на котором, в часы, досужие от карт, корнет Дрягалов
удивлял поразительно смелыми шарами и невероятными клапштосами.
Меня
удивило, что всех больше поражен был смертью Порфира Порфирыча мой
друг Пепко.
«Академия» была уже на первом взводе, когда появился Пепко в сопровождении своей дамы. Меня
удивила решимость его привести ее в этот вертеп и отрекомендовать «
друзьям». По глазам девушки я заметил, что Пепко успел наговорить ей про «академиков» невесть что, и она отнеслась ко всем с особенным почтением, потому что видела в них литераторов.