Неточные совпадения
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman ваша
спала в своем
уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и вижу я в окно — вы сидите вот так и обеими руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
Падало царство Татьяны Марковны, пустел дом, похищено ее заветное, дорогое сокровище, ее гордость, ее жемчужина! Она одна бродила будто по развалинам. Опустела и душа у ней! Дух мира, гордости, благоденствия покинул счастливый
уголок.
Им сопутствуют иногда жены — и все переносят: ездят верхом,
спят если не в поварнях, так под открытым небом, и живут по многим месяцам в пустынных, глухих
уголках, и не рассказывают об этом, не тщеславятся.
На Сухаревке жулью в одиночку делать нечего. А сколько сортов всякого жулья! Взять хоть «играющих»: во всяком удобном
уголку садятся прямо на мостовую трое-четверо и открывают игру в три карты — две черные, одна красная. Надо угадать красную. Или игра в ремешок: свертывается кольцом ремешок, и надо гвоздем
попасть так, чтобы гвоздь остался в ремешке. Но никогда никто не угадает красной, и никогда гвоздь не остается в ремне. Ловкость рук поразительная.
— Кто рано встает, тому бог подает, Иван Семеныч, — отшучивался Груздев, укладывая спавшего на руках мальчика на полу в
уголку, где кучер разложил дорожные подушки. — Можно один-то день и не поспать: не много таких дней насчитаешь. А я, между прочим, Домнушке наказал самоварчик наставить… Вот оно сон-то как рукой и снимет. А это кто там
спит? А, конторская крыса Овсянников… Чего-то с дороги поясницу разломило, Иван Семеныч!
Прибавь к этому бездну женственности и того неуловимого кокетства, которое всякую светскую красавицу окружает словно облаком аромата (она была в гвардии, прежде нежели
попала сюда) — и ты получишь приблизительное понятие о том сокровище, которое я был так счастлив найти в одном из самых мизерных
уголков нашего любезного отечества.
А вот где-нибудь в
уголке тоже не
спят и разговаривают с своих коек.
Это был такой отдельный и особый
уголок, в одном из
уголков Сибири, и такой немноголюдный (при мне было в нем до семидесяти человек), что трудно было и на след его
напасть.
— А кто может знать, какие у соседа мысли? — строго округляя глаза, говорит старик веским баском. — Мысли — как воши, их не сочтеши, — сказывают старики. Может, человек, придя домой-то,
падет на колени да и заплачет, бога умоляя: «Прости, Господи, согрешил во святой день твой!» Может, дом-от для него — монастырь и живет он там только с богом одним? Так-то вот! Каждый паучок знай свой
уголок, плети паутину да умей понять свой вес, чтобы выдержала тебя…
Длинным и скучным показался переезд из Москвы в Кунцово; все
спали или молчали, прижавшись головами к разным
уголкам; одна Елена не закрывала глаз: она не сводила их с темной фигуры Инсарова.
Они сидели в лучшем, самом уютном углу двора, за кучей мусора под бузиной, тут же росла большая, старая липа. Сюда можно было
попасть через узкую щель между сараем и домом; здесь было тихо, и, кроме неба над головой да стены дома с тремя окнами, из которых два были заколочены, из этого
уголка не видно ничего. На ветках липы чирикали воробьи, на земле, у корней её, сидели мальчики и тихо беседовали обо всём, что занимало их.
— Вот ты забрался в
уголок и — сиди смирно… Но я тебе скажу — уж кто-нибудь ночей не
спит, соображает, как бы тебя отсюда вон швырнуть… Вышибут!.. А то — сам всё бросишь…
Эта мысль так заставила ее страдать, как Елена никогда еще во всю жизнь свою не страдала: досада, унижение, которое она обречена была переносить, как фурии, терзали ее; ко всему этому еще Коля раскапризничался и никак не хотел укладываться
спать в своем темном
уголке, говоря, что ему там холодно и темно.
Опять отворили двери, и все ввалились в тесную пуньку. Григорий по-прежнему
спал почти что впоперек кровати, а Настя сидела на полу в темном
уголке, закутанная в белом веретье. Ее не заметили в этом
уголке, когда она, не давая голоса, лежала, прислонясь к рухляди, вся закутанная веретьем.
После ужина тотчас отправлялись опять
спать, и всеобщая тишина водворялась в этом деятельном и вместе спокойном
уголке.
Кистер танцевал до
упаду. Лучков не покидал своего
уголка, хмурил брови, изредка украдкой взглядывал на Машу — и, встретив ее взоры, тотчас придавал глазам своим равнодушное выражение. Маша раза три танцевала с Кистером. Восторженный юноша возбудил ее доверенность. Она довольно весело болтала с ним, но на сердце ей было неловко. Лучков занимал ее.
Он видит, няня в
уголкеСидит на старом сундуке
И
спит глубоко, и порой
Во сне качает головой;
На ней, предчувствием объят,
На миг он удержал свой взгляд
И мимо — но послыша стук,
Старуха пробудилась вдруг,
Перекрестилась, и потом
Опять заснула крепким сном,
И, занята своей мечтой,
Вновь закачала головой.
Я сразу весь плакон выпила. Противно было, но
спать без того не могла, и на другую ночь тоже… выпила… и теперь без этого уснуть не могу, и сама себе плакончик завела и винца покупаю… А ты, хороший мальчик, мамаше этого никогда не говори, никогда не выдавай простых людей: потому что простых людей ведь надо беречь, простые люди все ведь страдатели. А вот мы когда домой пойдем, то я опять за
уголком у кабачка в окошечко постучу… Сами туда не взойдем, а я свой пустой плакончик отдам, а мне новый высунут.
Не все, впрочем,
спят. Улучив свободное время, несколько человек, забравшись в укромные
уголки, под баркас или в тень пушки, занимаются своими работами: кто шьет себе рубашку, кто тачает сапоги из отпущенного казенного товара.
Поужинавши,
спать полегли — кто в клети, кто на сеновале, кто на житнице, а кто и на дворе в
уголку, либо на матушке на сырой земле в огороде… в избах пусто.
К тому же, на горе Висленева, у него были свои привычки: он не мог есть бараньих пилавов в греческой кухмистерской восточного человека Трифандоса и заходил перекусить в ресторан; он не мог
спать на продырявленном клеенчатом диване под звуки бесконечных споров о разветвлениях теорий, а чувствовал влечение к своей кроватке и к укромному
уголку, в котором можно бы, если не успокоиться, то по крайней мере забыться.
Это было очень неприятно Канкрину, и он одно представление отложил в сторону, — сделать было неудобно; но через несколько дней граф был на одном музыкально-литературном «soirée intime» [интимный вечер (франц.).], куда гости
попадали не иначе, как сквозь фильтр, — и вдруг там, в одном укромном
уголке, граф встретил скромную женскую фигуру, которая ему сделала глубокий поклон с оттенком подчиненности и иронии и произнесла только одно слово...
Капитолина Андреевна Строганова — как значилась она в метрическом свидетельстве — жила в доме князя на положении полубарыни, полугорничной.
Спала она в девичьей, хотя и в отделенном ширмами
уголку, дни же проводила в комнате княжны, но в гостиную выходила только к очень близким знакомым. Платья носила она с княжеского плеча.
— Ну, а сегодня утром был тут опять заседатель и перешарил везде; в шкапах, в сундуках, комодах, матрацах, на которых мы
спим, не оставил без осмотра ни одного
уголка и ничего не нашел.
Позубрили учебники, потом сходили в кино или пофлиртовали в
уголках с парнями — и
спать.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось
спать, но он знал, что не заснет, и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый
уголок.
Везде ему казалось не хорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но всё-таки лучше всех был
уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не
спал тут.