Неточные совпадения
В тропиках, если одно
дерево убивает жизнь вокруг, зато разрастется само так широко, великолепно!
Молния ударила в
дерево, разбила его в щепы и
убила игроков на месте.
Тогда я понял, что он меня боится. Он никак не мог допустить, что я мог быть один, и думал, что поблизости много людей. Я знал, что если я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь
дерево, за которым спрятался бродяга, и
убьет его. Но я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если я выстрелю, то совершу убийство. Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между
деревьями мелькала его синяя одежда. У меня отлегло от сердца.
Подъехать в меру на санях или дрожках редко удавалось по неудобству местности, и я подкрадывался к глухарям из-за
деревьев; если тетерева совершенно не видно и стрелять нельзя, то я подбегал под самое
дерево и спугивал глухаря, для чего иногда жертвовал одним выстрелом своего двуствольного ружья, а другим
убивал дорогую добычу в лет, целя по крыльям; но для этого нужно, чтоб
дерево было не слишком высоко.
— Прикажете тоже поздравлять? Это очень забавно!
убить оленя, которого лесообъездчики чуть не привязали за рога к
дереву… Удивительный подвиг!..
Завтра поплывут по небу синие холодные тучи, и между ними и землею станет так темно, как в сумерки; завтра придет с севера жестокий ветер и размечет лист с
деревьев, окаменит землю, обесцветит ее, как серую глину, все краски выжмет и
убьет холодом.
С дубинкой или палкой в руке охотник, всегда один, преследует зверя иногда по нескольку верст; задыхаясь от усталости, обливаясь потом, он нередко бросает шапку, рукавицы, тулуп и в одной рубахе, несмотря на сильный мороз, не отстает от волка и не дает ему вздохнуть; он старается загнать зверя в лес, потому что там он задевает капканом за пеньки и
деревья и иногда так завязнете них, что не может пошевельнуться с места; тогда охотник уже смело бросается на свою добычу и несколькими ударами по голове
убивает волка.
Я
убил трех вальдшнепов и пять тетеревов, которые еще не состаились, мало садились и недолго сидели на
деревьях, да к тому же и ветер сгонял их.
Впрочем, отец возил меня несколько раз на охоту за выводками глухих тетеревов, которых тамошний охотник, крестьянин Егор Филатов, умел находить и поднимать без собаки; но все это было в лесу, и я не успевал поднять ружья, как все тетеревята разлетались в разные стороны, а отец мой и охотник Егор всякий раз, однако, умудрялись как-то
убивать по нескольку штук; я же только один раз
убил глухого тетеревенка, имевшего глупость сесть на
дерево.
— А когда я мальчиком был, так наши мужики чуть было меня не
убили. Повесили за шею на
дерево, проклятые, да, спасибо, ермолинские мужики ехали мимо, отбили…
И пустилась молодая сова за зайцем, вцепилась ему лапой в спину так, что все когти ушли, а другую лапу приготовила за
дерево уцепиться. Как поволок заяц сову, она уцепилась другой лапой за
дерево и думала: «Не уйдет». Заяц рванулся и разорвал сову. Одна лапа осталась на
дереве, другая на спине у зайца. На другой год охотник
убил этого зайца и дивился тому, что у него в спине были заросшие совиные когти.
Индейцы взяли на войне в плен молодого англичанина, привязали его к
дереву и хотели
убить.
Сухой Мартын изшатался и полуодурелый сошел с
дерева, а вместо него мотался на бревне злой Дербак. Он сидел неловко; бревно его беспрестанно щемило то за икры, то за голени, и с досады он становился еще злее, надрывался, и не зная, что делать, кричал, подражая перепелу: «быть-убить, драть-драть, быть-убить, драть-драть». Высокие ели и сосны, замыкавшие кольцом поляну, гудели и точно заказывали, чтобы звучное эхо не разносило лихих слов.
— Дождь начался! — бормочет сапожник, взбудораживая пыль своими босыми костистыми ногами. — Это слава богу, брат Фекла. Дождиком трава и
деревья питаются, как мы хлебом. А в рассуждении грома ты не бойся, сиротка. За что тебя этакую махонькую
убивать?
Если он действительно страдает от горя и раскаяния, то он, имея намерение
убить себя, не может говорить фраз о своих заслугах, о жемчужине и о слезах, которые он проливает, как льется камедь с
деревьев Аравии, и еще менее о том, как турок бранил итальянца и как он вот такза это наказал его.
А потому, когда лавочник, рассказывавший мне о «порционном мужике», заключил свои слова указанием: «Вон он!» — я прежде всего взглянул прямо перед собою на лес, и первое, что мне представилось, навело меня не на ближайшую действительность, а на отдаленное воспоминание о годах, когда я жил также против леса и, бывало, смотрю на этот лес долго и все вижу одни
деревья, и вдруг сидит заяц, подгорюнился и ушки ставит, а у меня сейчас, бывало, является охотницкая забота: чем бы его
убить?