Неточные совпадения
И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину —
До нитки разорил!
А драл… как сам Шалашников!
Да тот был прост; накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь:
убьет!
А деньги сунь, отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У
немца — хватка мертвая:
Пока не пустит по миру,
Не отойдя сосет!
Он слышал: террористы
убили в Петербурге полковника Мина, укротителя Московского восстания, в Интерлакене стреляли в какого-то
немца, приняв его за министра Дурново, военно-полевой суд не сокращает количества революционных выступлений анархистов, — женщина в желтом неутомимо и назойливо кричала, — но все, о чем кричала она, произошло в прошлом, при другом Самгине. Тот, вероятно, отнесся бы ко всем этим фактам иначе, а вот этот окончательно не мог думать ни о чем, кроме себя и Марины.
— Надобно знать правду! Солдаты — знают; чтобы
убить одного
немца, теряем троих наших…
Всякий искренно желающий вытеснить
немцев из пределов России духовно
убивает не менее, чем солдаты, которые идут в штыковую атаку.
А тут чувствительные сердца и начнут удивляться, как мужики
убивают помещиков с целыми семьями, как в Старой Руссе солдаты военных поселений избили всех русских
немцев и немецких русских.
И зачем, главное, я из-за того только, что ключи от иерусалимского храма будут у того, а не у этого архиерея, что в Болгарии будет князем тот, а не этот
немец, и что тюленей будут ловить английские, а не американские купцы, признаю врагами людей соседнего народа, с которыми я жил до сих пор и желаю жить в любви и согласии, и найму солдат или сам пойду
убивать и разорять их и сам подвергнусь их нападению?
— Пастаки!.. — постоянно повторял
немец, когда у него
убивали карту. — Сукина сына, туда твой дорог… Швинья — карт!
— А в городе чиновника одного забрали. Отправили. Будто, идет слух, в Москве с
немцами городского голову Алексеева
убивал.
Еще что-то чудное влекло к молодому
немцу… что такое, хоть
убили б его, не мог бы он вам сказать.
Заполонившие же в то самое время Россию
немцы помогли нашим бритым и переряженным в европейцев интеллигентам довершить то, к чему они старались нас вести:
убить все национальное и онемечить Россию.
На площадь, между тем, привели еще двух офицеров: одного заведывающего полковыми мастерскими, а другого из
немцев, но их уже не
убили, а отдали под арест к Панаеву, который успел убедить поселян, что все офицеры, которых они подозревают, будут примерно наказаны самим государем, а если они
убьют их, то сами за это поплатятся.
Солдаты французской армии шли
убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы,
немцы, поляки — голодные, оборванные и измученные походом, в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tiré et qu’il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его
убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Ни один генерал или солдат без дисциплины, присяги и войны не
убьет не только сотни турок или
немцев и не разорит их деревень, но не решится ранить ни одного человека.
Считаете неразумным идти
убивать турок или
немцев — не ходите; считаете неразумным насилием отбирать труд бедных людей для того, чтобы надевать цилиндр или затягиваться в корсет, или сооружать затрудняющую вас гостиную — не делайте этого; считаете неразумным развращенных праздностью и вредным сообществом сажать в остроги, т. е. в самое вредное сообщество и самую полную праздность — не делайте этого; считаете неразумным жить в зараженном городском воздухе, когда можете жить на чистом; считаете неразумным учить детей прежде и больше всего грамматикам мертвых языков, — не делайте этого.
О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков!» И Ростов, для того, чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика-немца, которого он с наслаждением не только
убивал, но по щекам бил в глазах государя.
Ну а если
немец не ощупывает своего живота и совершенно серьезно целится, чтобы
убить, и понимает, зачем это надо? И если выходит так, что дурак-то я с моим непониманием, да мало того, что дурак, а еще и трус? Что ж, очень возможно. Возможно, что и дурак. Возможно, что и трус. Вдруг не один я в Питере, а тысяча, сто тысяч ведут такие же дневники и тоже радуются, что их не призовут и не
убьют, и рассуждают точь-в-точь так же, как и я?
Если бы было общество христиан, не делающих никому зла и отдающих весь излишек своего труда другим людям, никакие неприятели — ни
немцы, ни турки, ни дикие — не стали бы
убивать или мучить таких людей.