Неточные совпадения
Каждый раз, когда хор громко и стройно, хотя несколько в нос, пел «Спаси от бед
рабы твоя, богородице», все эти три
тысячи человек с однообразным тихим шелестом творили свои усердные крестные знамения и клали низкие поклоны.
Репутация верного
раба Мишки сразу пошатнулась, и он имел
тысячу случаев, убеждавших его в черной неблагодарности недавних доброхотов и вообще клиентов.
Верный
раб Мишка оказался гораздо проще, чем предполагал Савелий, — поломавшись в свою волю, он сразу отвалил три
тысячи да еще без векселя, а просто на честное слово.
Единая мысль разбилась на
тысячу мыслей, и каждая из них была сильна, и все они были враждебны. Они кружились в диком танце, а музыкою им был чудовищный голос, гулкий, как труба, и несся он откуда-то из неведомой мне глубины. Это была бежавшая мысль, самая страшная из змей, ибо она пряталась во мраке. Из головы, где я крепко держал ее, она ушла в тайники тела, в черную и неизведанную его глубину. И оттуда она кричала, как посторонний, как бежавший
раб, наглый и дерзкий в сознании своей безопасности.
— Почему мы отданы в тяжкий плен злым и ослеплён народ вавилонянами нашими и подавлен тьмою,
тысячью пут опутан угнетённый — почему? Создан я, как сказано, по образу и подобию божиему — почто же обращают меня во зверя и скота — нем господь? Разделился мир на
рабов и владык — слеп господь? Подавлен врагами, в грязь и ложь брошен народ — бессилен господь? Вот я спрашиваю — где ты, вездесущий и всевидящий, всесильный и благой?
Две
тысячи лет назад как рассмеялся бы римский патриций над сантиментальным человеком, который бы возмутился его приказанием бросить на съедение муренам
раба, разбившего вазу!
Если бы два, три, четыре не защищались от одного, это было бы странно, но все-таки возможно, и можно было бы сказать, что это от недостатка мужества, но если сто
тысяч людей, сто
тысяч деревень, миллион людей не нападают на тех немногих, от которых все страдают, будучи их
рабами, то что это за удивительное явление?
Пять, шесть олигархов, тиранов, подлых, крадущих, отравляющих
рабов, желающих быть господами; они теперь выворачивают только тулупы, чтобы пугать нас, как малых детей, и чтоб еще более уподобиться своей братии — зверям, но бояться их нечего, стоит только пикнуть, что мы не боимся; потом против нас несколько
тысяч штыков, которых не смеют направить против нас.
— «Конторщик велел»… Мало ли, что тебе будет приказывать конторщик!.. Брось, пожалуйста, ты ему не
раба. Заснуть нельзя!.. «Велел»… А зачем он целых три дня всего по
тысяче давал тебе?
Теперь у нее явилось непреодолимое желание, чтобы этот человек, за которым гнались, из-за которого погибли две женщины, составлявшие для него идеалы великосветских барынь — княгиня и княжна Шестовы, этот человек, видимо утопавший в роскоши и богатстве, не сморгнув согласившийся выдать ей полсотни
тысяч, был у ног ее, был ее любовником, но любовником-рабом.
— Он все дело-то и оборудовал. Савин-то перед отъездом у кого-то свой вексель разорвал, да и говорят разорвать-то был вправе, а Корнилий-то Потапович у того этот разорванный вексель и купи, да заставь его жалобу записать о том деле. С нашего-то за это пять
тысяч сгреб. Дело обладили и присудили Савина-то к высылке. Приехал он сюда к танцорке-то, а его,
раба Божия, цап-царап, да и увезли из столицы.
Подумали ли вы о десятках
тысяч ваших
рабов, помогли ли вы им физически и нравственно?