Неточные совпадения
Скрипнул ящик комода, щелкнули ножницы, разорвалась какая-то
ткань, отскочил стул, и полилась вода из крана самовара. Клим стал крутить пуговицу тужурки, быстро оторвал ее и сунул в карман. Вынул платок, помахал им, как флагом, вытер
лицо, в чем оно не нуждалось. В комнате было темно, а за окном еще темнее, и казалось, что та, внешняя, тьма может, выдавив стекла, хлынуть в комнату холодным потоком.
Она откинулась на спинку стула, прикрыв глаза. Груди ее неприлично торчали, шевеля
ткань кофты и точно стремясь обнажиться. На незначительном
лице застыло напряжение, как у человека, который внимательно прислушивается.
Потом уже начинались повторения: рождение детей, обряды, пиры, пока похороны не изменят декорации; но ненадолго: одни
лица уступают место другим, дети становятся юношами и вместе с тем женихами, женятся, производят подобных себе — и так жизнь по этой программе тянется беспрерывной однообразною
тканью, незаметно обрываясь у самой могилы.
Ветер не режет
лица, а играет около шеи, как шелковая
ткань, и приятно щекочет нервы; солнце сильно греет.
В гостиной Вихровы застали довольно большое общество: самую хозяйку, хоть и очень постаревшую, но по-прежнему с претензиями одетую и в тех же буклях 30-х годов, сына ее в расстегнутом вицмундире и в эполетах и монаха в клобуке, с пресыщенным несколько
лицом, в шелковой гроденаплевой [Гроденапль — плотная
ткань, род тафты, от франц. gros de Naples.] рясе, с красивыми четками в руках и в чищенных сапогах, — это был настоятель ближайшего монастыря, отец Иоаким, человек ученый, магистр богословия.
Пьеса кончилась. Марья Николаевна попросила Санина накинуть на нее шаль и не шевелилась, пока он окутывал мягкой
тканью ее поистине царственные плечи. Потом она взяла его под руку, вышла в коридор — и чуть не вскрикнула: у самой двери ложи, как некое привидение, торчал Дöнгоф; а из-за его спины выглядывала паскудная фигурка висбаденского критика. Маслянистое
лицо «литтерата» так и сияло злорадством.
Елена исхудалою рукой подняла черную
ткань, закрывавшую верхнюю часть ее
лица, и князь увидел ее тихие глаза, красные от слез, и встретил знакомый кроткий взор, отуманенный бессонными ночами и душевным страданием.
Татьяна показалась ему выше, стройнее; просиявшее небывалою красотой
лицо величаво окаменело, как у статуи; грудь не поднималась, и платье, одноцветное и тесное, как хитон, падало прямыми, длинными складками мраморных
тканей к ее ногам, которые оно закрывало.
Фома молча поклонился ей, не слушая ни ее ответа Маякину, ни того, что говорил ему отец. Барыня пристально смотрела на него, улыбаясь приветливо. Ее детская фигура, окутанная в какую-то темную
ткань, почти сливалась с малиновой материей кресла, отчего волнистые золотые волосы и бледное
лицо точно светились на темном фоне. Сидя там, в углу, под зелеными листьями, она была похожа и на цветок и на икону.
Он вообще смахивал на лошадь: стучал ногами, словно копытами, не смеялся, а ржал, причем обнаруживал всю свою пасть, до самой гортани — и
лицо имел длинное, нос с горбиной и плоские большие скулы; носил мохнатый фризовый кафтан [Фризовый кафтан — кафтан из грубой ворсистой
ткани вроде байки.], и пахло от него сырым мясом.
И часто гордая царица приказывала в урочные часы проносить себя мимо дома Ливанского, чтобы хоть издали, незаметно, сквозь тяжелые
ткани носилок, увидеть среди придворной толпы гордое, незабвенно прекрасное
лицо Соломона.
Мне очень нравился Мигун, я любил его красивые, печальные песни. Когда он пел, то закрывал глаза, и его страдальческое
лицо не дергалось судорогами. Жил он темными ночами, когда нет луны или небо занавешено плотной
тканью облаков. Бывало, с вечера зовет меня тихонько...
Вместо мертвой девушки, вместо призрака горийской красавицы я увидела трех сидевших на полу горцев, которые при свете ручного фонаря рассматривали куски каких-то
тканей. Они говорили тихим шепотом. Двоих из них я разглядела. У них были бородатые
лица и рваные осетинские одежды. Третий сидел ко мне спиной и перебирал в руках крупные зерна великолепного жемчужного ожерелья. Тут же рядом лежали богатые, золотом расшитые седла, драгоценные уздечки и нарядные, камнями осыпанные дагестанские кинжалы.
Алексей Андреевич, освоившись с полумраком комнаты, различил теперь вполне черты
лица своей домоправительницы. Ему показалось, что она на самом деле похудела, хотя это не уменьшало ее красоты, а мягкий свет лампад, полуосвещая ее
лицо с горевшим лихорадочным огнем, устремленными на графа глазами, придавал этой красоте нечто фантастическое, одеяло было наполовину откинуто и высокая грудь колыхалась под тонкою
тканью рубашки.
Она расправляла и разглаживала рукою мягкую
ткань, точно ласкала ее, и думала что-то свое, особенное, материнское, и в голубой тени абажура красивое
лицо ее казалось попу освещенным изнутри каким-то мягким и нежным светом.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным
лицом щупал
ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора.