Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при виде людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться. Другие собаки умеют становиться на задние лапки,
тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.
Неточные совпадения
Тетка ходила около его
ног и, не понимая, отчего это
у нее такая тоска и отчего все так беспокоятся, и, стараясь понять, следила за каждым его движением. Федор Тимофеич, редко покидавший свой матрасик, тоже вошел в спальню хозяина и стал
тереться около его
ног. Он встряхивал головой, как будто хотел вытряхнуть из нее тяжелые мысли, и подозрительно заглядывал под кровать.
И так велика была власть души Соломона, что повиновались ей даже животные: львы и тигры ползали
у ног царя, и
терлись мордами о его колени, и лизали его руки своими жесткими языками, когда он входил в их помещения.
…Я стою в сенях и, сквозь щель, смотрю во двор: среди двора на ящике сидит, оголив
ноги, мой хозяин,
у него в подоле рубахи десятка два булок. Четыре огромных йоркширских борова, хрюкая,
трутся около него, тычут мордами в колени ему, — он сует булки в красные пасти, хлопает свиней по жирным розовым бокам и отечески ласково ворчит пониженным, незнакомым мне голосом...
Подвизгивая, хрюкая и чавкая, йоркширы суют тупые, жадные морды в колени хозяина,
трутся о его
ноги, бока, — он, тоже взвизгивая, отпихивает их одною рукой, а в другой
у него булка, и он дразнит ею боровов, то — поднося ее близко к пастям, то — отнимая, и трясется в ласковом смехе, почти совершенно похожий на них, но еще более жуткий, противный и — любопытный.
За чай усадили, а чего,
у меня
у самого словно самовар в грудь засел, кипит во мне, а
ноги леденеют: умалился,
струсил!
Дверь
у Меркулова была уж заперта. Веденеев подал голос. Дело тотчас разъяснилось. Новый коридорный, еще не знавший в лицо жившего с самого начала ярманки Дмитрия Петровича, растерялся,
струсил и чуть не в
ногах валялся, прося прощенья. Со́ смеху помирали Меркулов с Веденеевым.
Только встал, обернулся, — слышит,
у ног тварь какая-то мяучит, о сапог мягкая шуба
трется, а ничего не видит. Протер он обшлагом буркалы, — что за бес… Плошка пустая
у порога подпрыгнула, метла прочь сама откатилась, голос шершавый все пуще мяучит-надрывается.